По ту сторону старого холста

К старости Карло стал спать мало и чутко. Засыпал поздно, а просыпался чуть свет, и больше не хотелось. Хотелось просто сидеть и глядеть на божий мир, кто его знает, сколько на него глядеть-то осталось, так чего в постели залеживаться, когда вместо того можно еще полчаса лишних поглядеть. Но тут что-то после представления слишком сморило, хоть вроде и ничего не делал, с шарманкой только прошелся. Билетами Франческа занималась, а спектаклем куклы. С чего-то им взбрело нынче в голову переворошить старое и спеть песенку про Карабаса, сколько уж ее не припоминали!.. Мальвина – та, которая кукла, а не которая Франческа – вообще учудила, заявила, что дотторе Карабас собственной персоной был нынче на представлении. Даже показывать бралась, где он сидел – вот тут, говорит, слева от красивой рыжеволосой женщины в яркой шали. Но потом ушел будто бы, не дожидаясь конца. Ах, дети, дети, сколько ж вы настрадались… Но теперь уж все прошло… На этой мысли Карло было стал задремывать, но настойчивый и одновременно осторожный стук явственно донесся до его слуха. Тот, кто стучал, будто бы очень нуждался в помощи, но притом очень боялся разбудить. И не будить не мог, и тревожить стеснялся, не поймешь его. Карло сел на постели, особенно ощутив натруженное шарманкой плечо, натянул штаны и прошлепал босыми ногами к двери фургончика. Куклы давно угомонились в своем ящике, а вот где носило Франческу – большой вопрос. Опять наверное со своим новым товарищем рыбачит где-нибудь. Ах, дети, дети… За дверью стоял мальчишка. Тот самый, которого Франческа приводила на представление. Карло сразу его узнал, ночь была светлая и лунная. - Простите, синьор, - выдавил парень громким шепотом, и опять умолк. Тут Карло не на шутку встревожился. Он сложил наконец один и два – вернее, вычел один из двух, и выходило так, что девчонку носило совсем уж непонятно где, раз приятель ее стоял у дверей. - Что-то случилось, дружок? - Мальвину… трактирщик… папаша Чезаре… - Что? Да не молчи же ты, а! - Она в подвале у него сидит, и он ругался, что она воровка, и что она в дом к нему влезла. И… он… кричал на нее ужасно… и…. - Господи боже ты мой, - забормотал Карло, нашаривая впотьмах деревянные башмаки, всовывая руку в рукав, подхватывая одновременно сумку, фонарь и свечной огарок. – Девочка, девочка, ну зачем же ты опять за старое… чего тебе не хватало… - Она не красть! – быстро сказал Франческо, и глаза его в свете зажженного фонаря гневно блеснули. – Она это… из-за меня. Он неожиданно для самого себя всхлипнул. Нет, не надо, не надо было ему выпаливать вслух свою обиду! Ну что ему, впервой, что ли? Нарвался на папашу Чезаре вместо Джованны, и тридцатифунтовый (а у Франческо рука точная! поднимет корзину, и до унции прикинет!) улов потянул всего на двадцать, да из тех папаша Чезаре, гадливо порывшись пальцем в садке, повыбрасывал в ведро несколько полных горстей – мелочь, мол. Не хочешь мелочь брать, так верни обратно! Кошкам лучше скормить, чем так! Но выхода не было, и пришлось со всем соглашаться, потому что в «Гамберетто» у мальчишки вообще не возьмут, они только со взрослыми рыбаками дело имеют. А из трех монет одна оказалась фальшивая. Франческо - назад, заберите, говорит, вот эту, а кабатчик зубы скалит и на смех поднимает. Что, говорит, надуть меня вздумалось? Свою пуговицу мне подсовываешь, а с меня за нее серебром стрясти хочешь? Забыл, может, сколько я твоей матери в долг давал? От обиды в глазах щипало и жгло, и от встречной девчонки эту злость никак было не скрыть. Она так сразу и сказала – гляжу, идешь, говорит, все камни пинаешь, и кому больнее, тебе или камням? Выслушав же, вмиг зазвенела тонкой закаленной яростью, как тетива. Хорошо же, говорит. И сквозь зубы сплюнула. И еще сказала – ты ни о чем не беспокойся. И спросила еще – а сколько он тебе должен был? Пять? А дал сколько? Три? И одна фальшивая. Угу, говорит. Развернулась и ушла. Так что вот. Это она так мне помочь хотела, выходит. Я кругом виноватый. - Ах ты, ах ты, - бормотал старик, поспешая за Франческо, но голос его почему-то стал звучать почти весело, словно рассказанное мальчиком несчастье было радостной новостью. Этого Франческо не понял, но понял главное: отец идет Мальвину выручать. Спасибо тебе, Пресвятая Дева, за то, что отец у ней добрый, вот. * В «Красотку Джованну» Франческо с ним не пошел, остался ждать у крыльца, но все равно кой-чего слышал, доносилось. Сначала орал папаша Чезаре, долго, минут пять без перерыва. Там было и про расцарапанную щеку, и про укушенную руку, и про какую-то побитую посуду. Потом умолк – видимо, говорил старый кукольник, а что говорил, было не слышно, потому что он не орал. Потом опять папаша Чезаре немного поразорялся. Потом что-то вроде как звенело – деньги? Непонятно. Наконец, Франческо радостно встрепенулся, услышав злой высокий голосок своей подруги. Голос выкрикнул несколько ругательств (довольно грязных), но быстро примолк. Что-то еще звенело. Дверь пропела, и отец с дочерью вышли на двор. Старик ничего, не бранил Мальвину, только кряхтел досадливо. Франческо подходить к ним уж не стал, раз все закончилось хорошо, а скорее помчался домой. Матери надо было с мелкими помочь, она нынче им головомойку затевала, значит, стирки до полночи хватит. - Это, если хочешь знать, была не кража, - сказала Франческа. – Потому что это он украл. Три лиры. Подло. Чужие. Понимаешь? - Э-хе-хе, - старый Карло потер ноющее плечо. – Понимаю, дочка, все я понимаю. На вот, завтра парнишке своему отнесешь, скажешь, что синьора Чезаре совесть заела. - Спасибо, спасибо! – Франческа схватила монеты, готовая броситься старику на шею… и вдруг остановилась, замерла перед ним. Кровоподтек на губе в тусклом свете фонаря казался черным. - Послушай!.. Папа Карло, послушай, я тебе соврала, - вдруг она отвернулась и продолжала, быстро, скороговоркой, не глядя на него. – Я… ну… наверное, я не твоя дочка, то есть точно не твоя, потому что мне мать ничего такого не говорила. Она просто рассказывала мне про кукольный театр и про куклу прекрасную-прекрасную по имени Мальвина, что они сюда приезжали, и как она на кукол смотрела, и это у нас было вроде сказки, и я так себе придумала, что вдруг кукольнику, то есть тебе, понравилась тогда моя мама, и вдруг он… то есть ты… вдруг они… Карло ничего не сказал в ответ, лишь протянул руку и погладил девочку по встрепанной голове. Она шмыгнула носом, но так и не повернулась на свет фонаря. Темное пятно фургона уже показалось впереди, и белый бок Кьяры маячил рядом призраком. Тогда, остановившись, старый Карло сказал: - Чего только не бывает на свете… Потер ладонью поясницу и прибавил: - Что-то нынче после спектакля спину прихватило, мне бы завтра отлежаться. Придется тебе без меня и с шарманкой, и с билетами… Франческа рванулась к нему, прижалась лицом к рукаву старой куртки. - Я, я проведу спектакль, я справлюсь! - Конечно, справишься, дочка… - и старый Карло, кряхтя, стал подниматься по ступенькам в фургон. – Пора нам с тобой на боковую. Куклы наши все давно улеглись.