Покидая розарий

Несмотря на то, что продвижение врага на юг и восток были остановлены, работа в Сеуле не пришла в норму, как не старались его непобежденные жители. Из-за постоянных обстрелов и бомбардировок было нарушено снабжение электричеством, закрывались магазины, школы могли простаивать по несколько недель, а об обычных радостях, типа кино или танцев вообще можно было забыть. Люди старались жить обычной жизнью, но жизнь перестала быть таковой – сложности, с которыми они сталкивались, сделали комфорт труднодоступным, а простые радости – роскошью. И все-таки победы армии принесли в столицу надежду. Еще пару недель назад люди рассчитывали, что к зиме враг уже займет столицу, а теперь враг отброшен назад, а объединенная армия собирается освободить и другие районы. - Скоро, очень скоро, - обещало радио, - Мы сумеем стать свободной страной, как и раньше. Благодаря международному сообществу и американскому народу интервенты будут изгнаны из страны. Чеен верила в это – она по природе своей была доверчивой и доброй, да и как не верить, если по ночам можно спать спокойно, а в город толпами стали пребывать пленные. Сначала она, как и все, с неприязнью относилась к тем, кто еще совсем недавно угрожал ее жизни и жизни ее близких, но потом стала всматриваться в подавленные лица, в опущенные взгляды – и убедилась, эти люди такие же, как и она сама, и не могут они быть настолько плохи, как бы не старались их убедить власти или вездесущее радио. Их было много пленных – самых разных, от убеленных сединами пожилых мужчины до хмурых мальчишек, вчерашних школьников. Они никогда не улыбались, никогда не поднимали глаз, старались передвигаться колоннами и прятались в середине нее – потому что обозленные жители могли кинуть камни или мусор в них. Их сопровождали военные – сначала торжественно завозили в столицу большими группами, потом размещали в больших помещениях – сначала в здании дома культуры, потом с театрах, оттуда было легче следить за ними, да и побег не представлялся возможным. В подвалах располагались тюрьмы – некоторые люди, жившие неподалеку, говорили, что по ночам оттуда слышались стоны и крики – и Розэ этому верила, ведь еды в городе было совсем немного, кормить пленных хорошо же казалось делом странным и бессмысленным, к тому же им не оказывалось совсем никакой медицинской помощи, и они умирали от ран и болезней - трупы же свозились на городское кладбище для кремации. - Они заслужили то, что получили, - говорила Дахен, вне себя от горя. – Пришли туда, куда их не звали. Пытались захватить столицу… Столько боли принесли нашим людям. - На их руках кровь наших солдат, - приговаривала Джихе. Она до сих пор не получила ни одного письма от Даниэля, и ей казалось, что только смирением и борьбой с врагами, она сумеет дождаться его возвращения. Она искренне верила в это. Даже больше – она ждала его возвращения, словно ничего плохого с ним произойти не могло. Слепая вера помогала ей просыпаться по утрам и ложиться спать вечером. - Я не думаю, что они лично выбирали прийти сюда… - вырвалось у Чеен. – Не говори так, Да-ним. Ты не настолько зла, чтобы желать людям смерти. - Людям – да, но я не считаю их людьми, - Дахен отложила ложку. – Чеен-а, ты что забыла, сколько зла они принесли? - Нет, не забыла, - Чеен потупила взгляд – не переносила долгих споров. – Но и помнить такое не хочу. Если убрать то, что формы разного цвета, они тоже люди. - Они монстры, убийцы, вторженцы… - Дахен сжала кулаки. – Мой брат погиб из-за них. Если бы они жили в своих деревнях и не совались бы в нашу страну, ничего этого бы не было! - Ты права, Да-ним, - Чеен положила руку на руку Дахен. – Но представь, каково жить в этих огромных залах, где нет света и чистой воды. Они спят там на полу, едят помои, умирают, и никто даже не сообщает их семьям, где они будут похоронены. - Как только наладится жизнь, о них будут заботиться лучше… - Джихе была неприятна эта ссора, и она старалась примирить подруг. – Не переживай о них, Чеен-а. Они не заслуживают твоего беспокойства. Сейчас всем несладко. И нам с тобой тоже. Мы только вчера смогли в душ сходить, если ты забыла. - Она не забыла… - взорвалась всегда спокойная Дахен. – Она все помнит, но она предпочитает снова быть доброй и порядочной. Куда нам до нее… Она ведь жалеет даже убийц, была б ее воля, пекла бы им булочки с корицей. - Ты утрируешь… - Джихе одернула ее. – Чеен просто жалко всех. Это нормально – жалеть. - Пока твои родители сидят в горах, - Дахен потеряла остатки самообладания. – Мой брат отдал жизнь за то, чтобы до них не дошли враги. Ты не теряла близкого человека. Тебе не понять. - Я не теряла близкого человека? – Чеен подняла голову. – А Йери? А Наен-онни? А все те наши товарищи из института и лагеря, которые погибли? Разве они не были мне близки? Мои родители не сидят в горах, Да-ним. Они работают там. По двенадцать часов в сутки работают. Как и моя онни. И я работаю вместе с тобой и Джихе-на, мы работаем на благо нашей родины. Да, победа куется там, на фронте, но туда меня не взяли. И поэтому все мы трудимся, чтобы приблизить ее. Пожалуйста… Успокойся. Эта ссора не стоит выеденного яйца! - Стоит, - Дахен убрала руку. – Стоит. Ты не должна жалеть этих людей. Они заслуживают то, что получили. Была бы моя воля, я бы самолично сожгла бы их в доме культуры. Убила бы каждого из них, помня о том, как все они поступили с моим оппой. - И думаешь, этим ты бы вернула его? – Чеен тоже потеряла контроль. – Или твоему оппе на том свете стало бы легче? Чем бы тогда ты отличалась от тех, кто убил его? - Ничем! – рассмеялась Дахен. – Но я бы чувствовала, что мой брат умер не просто так, что его смерть отомщена. - Его смерть никогда не будет отомщена… - Чеен устало села на стул. – Как ты не понимаешь. Войну устроили не те, кто сидят в доме культуры. Им просто дали приказ. Как дали приказ твоему оппе. Они убивали друг друга не за идею. А за приказ. - И что? – Дахен расплакалась. – Это что-то меняет? - А то, что если бы твой оппа и тот, кто убил его, поговорили бы… Они бы, возможно, поняли бы, что похожи. Что мечтают об одном и том же, что у них нет причин убивать друг друга. Как и всем людям на земле. - Ты несешь бред… - Дахен вытирала мокрое лицо. – Ты с ума сошла! - Мы все хотим любить, хотим спать в постелях, хотим вкусно есть, хотим мечтать… - Чеен тоже расплакалась. – И они, и мы. И я тоже проводила любимого… Джонни-оппа мечтал защищать родину, с первого дня войны он просился на фронт. А потом… Потом он словно осознал – эта мясорубка не стоит того. Осознал, когда в его жизни появилась я. Потому что, возможно, он тоже уже убит или ранен. И какая-то девушка там, на полуострове, считает его врагом. И не пытается помочь ему. - Если бы моему оппе помогли… - Дахен положила голову на стол. – Он бы выжил. И нам с мамой было бы легче. Пусть он жил бы там, но нам было бы легче знать, что он не умер в страданиях, что у него будет будущее… Пусть даже я бы никогда больше и не увидела его. - Видишь? – Чеен опустила руки. – Понимаешь меня? Они обе молчали, стараясь не смотреть друг на друга – Джихе отчаянно бросала взгляд то на одну, то на другую. Раньше Дахен и Чеен никогда не ссорились, они старались быть близки, порой даже слишком. Иногда Джихе даже чувствовала себя чужой в их обществе – и вот они ссорились, плакали из-за слов друг друга, а виной тому были чертовы вражеские солдаты. - Я хочу, чтобы вы успокоились обе… - честно сказала Джихе. – Пожалуйста. - Да-ним должна понять и мои чувства, - твердо сказала Чеен. – Я скорблю вместе с ней. Но всех нас эта война лишила самых близких и дорогих. И всем нам больно и тяжело. - Ты права… - Дахен запрокинула голову назад, красные глаза ее улыбались. – Я потеряла брата. Но могла бы потерять родину. А где сейчас Наен-онни и Йерим? Где оппа Джихе-на? Их нет, возможно, их похитили и увезли туда, где нет прав и надежды. - Я не хочу так думать… - вырвалось у Джихе. - Поэтому нужно набраться смелости и ждать, - Чеен подняла глаза. – Я тоже презираю тех, кто убивал наших солдат, но ведь и наши солдаты убивали их… И самое главное – я презираю всех тех, кто помог этой войне начаться. Войне, в которой кореец убивает корейца. После того, как все мы пережили победу над Гитлером. Она поднялась с места, взяла кофточку и торопливо вышла, извинившись. Руки ее дрожали, сердце трепетало. Сегодня она поняла одну-единственную вещь, больше она не сможет равнодушно смотреть на чужую боль, даже если эту боль переносят ее враги. С этим ей еще предстояло смириться. - Ты успокоилась? – Джихе села на пустое место Чеен. - Да, - кивнула Дахен. – Прости. - Не стоило так реагировать… - мягко сказала она. – Чеен больше всех переживала за тебя. С тех пор, как Джонни забрали на фронт, она сама не своя. - Как ты? – улыбнулась Дахен. - Как я и даже хуже… - Джихе вытерла лицо. – Ее лучшая подруга пропала. Ее родители далеко от нее. Она набрала себе больше смен, чем у кого-либо. - Я знаю, знаю… - Дахен торопливо покачала головой. – Я ценю в ней это. И я не держу зла. Она моя подруга. Она много работает и всегда думает о других. - Не упрекай ее за то, что она остается самой собой, - мудро сказала Джихе. – Она и раньше бы первая бросилась бы на помощь даже своему врагу. И теперь она поступает также. Это нормально? Это правильно? - Нормально… - кивнула Дахен. – И правильно. В конце этого дня она первой подошла к Чеен и села напротив. Та убрала конспект и подняла виноватые глаза на подругу – Чеен все еще переживала. - Прости, - сказала Чеен. – Я не должна была говорить с тобой в таком тоне. - Нет, это ты прости, - сказала Дахен. – Знаешь… Я подумала. Среди тех людей, кто сидят там, в доме культуры, наверняка, есть люди, разбившие поезд, в котором была Йери. Вдруг они знают, кто там был и куда их дели? - Это может быть правдой? – задумалась Чеен. - Да, - кивнула девушка. – Давай попросимся с медицинской комиссией туда. Быть может, сможет что-нибудь разузнать. Да, возможно, наших подруг уже не вернуть, но кто знает, вдруг они все-таки живы и их еще можно спасти? Чеен улыбнулась – мгновение и она уже обнимала Дахен, заливаясь слезами, та мягко гладила подругу по голове. Она не держала зла – она даже могла понять и принять чувства Чеен. - Когда я гадала тебе, я не зря сказала, что ты будешь цвести даже и за оградой… - усмехнулась Дахен. – Ты действительно сильный человек, моя подруга. И ты расцвела быстрее, чем мы ожидали… Люблю тебя. *** В начале сентября случилось самое радостное событие, какое только могло случиться – в город вернулась Чонен. В новенькой форме, с погонами и первой медалью, ее отправили обратно в Сеул, где она вместе с другими женщинами-военными помогала полиции и, вместе с тем, обеспечивала безопасность обычных горожан. Это было как раз то, что она умела и любила делать. - Онни… - плакали все, когда видели ее. - Онни… - Дахен прилипла к ней, не сводя с нее взгляда. – Я так рада, что с тобой все хорошо. - Онни… - Джихе ловила каждое ее слово. – Что там о других наших студентах? Ты не видела их на фронте? Ты не встречалась с ними? - Онни… - Чеен быстро ставила чайник и накрывала скудный ужин. – Какое счастье… Ты будешь жить в общежитие? Тебе нужна помощь? Как тебе помочь? - Все хорошо, не суетитесь… - Чонен стала мягче, исчезла ее жесткость и ледяные нотки в голосе. Теперь она словно понимала чувства других лучше, видела людей ближе, могла понять и принять чужую позицию. - Я рада, что вы живы и здоровы… - искренне сказала она. – Но вы похудели. И выглядите уставшими. Все еще работаете в госпитале? - Трудимся, - сказала Джихе, которая снова почувствовала себя старостой. – Приближаем победу как можем. - Не переусердствуйте… - посоветовала Чонен. – Никто о вас так не заботился, как вы о других. Если вдруг что-то случится, помощи не ждите. Война не кончится быстро. Она рассказывала о мощных войсках, стоящих под Сеулом, о том, как делили полуостров Советский Союз и американцы, о предательствах и жестоких расправах, видела она однажды и выездной трибунал. Джихе, Чеен и Дахен внимательно слушали ее – Чонен была первой, кто прибыл с самой линии фронта, ей многое виделось другим, кое-что она чувствовала даже ближе, чем они. - Наен-онни и Йери пропали, - сказала Чеен, - После бомбежки поездов. Там были погибшие, но их среди них не было. - Значит, их забрали в Северную Корею, - сказала Чонен. – Они молодые и красивые. Они не солдаты. Они женщины. Я не думаю, что их убили. - Но… - Джихе ломала руки. – Вряд ли они обе позволили бы просто взять и забрать себя… Они обе активные и смелые. Даже если бы Йерим промолчала бы, Наен-онни… - Если дело идет о жизни, тут уже никто никогда бы не подумал о согласии… - Чонен попробовала пустой чай, улыбнулась. – Я видела людей, которые меняли свои принципы прямо на глазах, только чтобы выжить. Я видела тех, кто отказывался от своих семей. Кто готов был надеть другую форму. Смерть страшна… А когда ты видишь мучительную смерть рядом с собой, тебе больно и страшно, и ты цепляешься за одну возможность выжить. - Значит, их могли запугать? – Дахен подняла глаза. - Не только… - покачала головой Чонен. – Их могли просто утащить в лес или в горы. Солдаты регулярных армий долгое время проводят без еды и чистой воды, часто болеют, подолгу не видят свои семьи. В таких условиях они почти полностью теряют свою человечность, становятся похожими на зверей. Если девочки попали в руки именно таким, тогда судьба их незавидна. - Но они могли и сбежать! – осенило Чеен. – Они вполне могли сбежать обе. Попробовать найти что-то другое! Если пойти вверх по путям, они могли найти станцию, а там проезжающий поезд мог подобрать их и отвезти домой. - Да, такое тоже может быть… - Чонен погладила Чеен по голове. – Ты умница. Думай о хорошем и гони от себя недобрые мысли. Если девочки живы в твоей голове, они будут живы и в жизни. - Онни, - Джихе подбирала слова. – Если бы будешь в месте, где держат пленных… Ты можешь спросить их? Ну о тех, о ком мы не получали вестей? В том числе о девочках? - Я надеюсь, я туда не попаду… - Чонен скривилась, - Но вполне возможно, что именно туда меня и отправят. Я закончила курсы медсестер. А там появился сыпной тиф. Он, конечно, ожидаем ввиду скученности и отсутствия бань, но люди умирают. ООН против жестокости к пленным. Поэтому наши солдаты и не казнили всех сразу. - Я бы помогла тебе… - вырвалось у Чеен. – В госпитале нас можно заменить, но вряд ли кто-то согласится работать с пленными. Я не медсестра, но помочь могу. Хотя бы чем-нибудь. - Я никогда не допущу тебя туда, - строго сказала Чонен. – Это отпетые мерзавцы, пусть даже и корейцы, но они другие. Тебе туда нельзя, Чеен-а. Ты слишком наивна и добра. - Я тоже так думаю, - покачала головой Дахен. – Но этой девочки слишком уж хочется помогать людям. Ее не переубедить. - Если так хочешь работать, останься в госпитале… - попросила Чонен. – Работай там, но и отдыхай, набирайся сил. Говорят, придут дни, когда даже вас могут призвать на фронт. Я боюсь этого. Я не хотела бы этого увидеть. А онни позаботится о том, чтобы разузнать что-то о наших подругах. Она посмотрела на Джихе, которая ломала пальцы и молчала, улыбнулась. - Попробую узнать что-нибудь и о Кан Даниэле, - сказала она, вздохнув. – Я знаю, он не писал тебе давно. - Онни… - все трое бросились к Чонен, не помня себя от радости – еще полгода назад она бы криком отогнала их от себя, но теперь словно стала мягче и добрее. К тому же ей и самой не хватало тепла и поддержки, ее отец и брат были на фронте, а сестра и мать ушли далеко на юг – сама Чонен к ним попасть не смогла бы, даже если бы и захотела. - Надо верить в хорошее… - говорила сама себе Чеен. – Я буду верить в хорошее, в самое лучшее, буду работать и учиться так, как обычно. Так хотел для меня оппа, так я хотела бы для него. И когда эта война окончится… Вдохновленная этими мыслями, она послушно красивым почерком строчила очередное письмо для Джонни – и все еще не получала ответа. *** Ю Чонен оказалась права во всем – еды в городе стало совсем мало, а сыпной тиф плавно вытек за пределы местной тюрьмы для военнопленных. В городе в октябре началась эпидемия, которая соперничала вместе с гриппом, пришедшим в город вслед за тифом. Теперь госпиталь работал в два раза чаще – и выходных у Чеен становилось все меньше и меньше. Как и жителей в общежитие для студентов. Последние студенты разъехались, как только восстановились дороги – уехали к родственникам и друзьям. Чеен долго думала, стоит ли ей ехать помогать родителям, но потом все-таки решила остаться. Если уж почта не возит письма в столицу, то как она получит весточку от Джонни, будучи дома? Тем более, родители и Элис были здоровы, им тоже стало чуть легче жить после того, как враг отступил, да и платить стали больше. Чеен осталась, осталась с ней и Джихе, у которой родители жили в Сеуле, да и Дахен не смогла уехать – дома был траур, и она старалась забыться за работой, иначе до сих пор бы оплакивала своего брата. Тем более сбежать от тифа не представлялось возможным – он сейчас бушевал во всех городах, а госпиталь отчаянно нуждался в помощи. Однако общежитие университета пришлось закрыть – из-за нескольких жителей содержать его было слишком дорого. Девушек переселили в женское объединенное общежитие, в пустое его крыло. Тут жили женщины с детьми, переселенцы, жили и военнослужащие, поэтому Чонен теперь была в пределах досягаемости. И кормили тут лучше, как санитарок госпиталя, на столах снова появилось молоко. Старушка Хи Соль теперь не работала – совсем одряхлела. Она все еще жила в сарае общежития, и ее кормили раз в день, привозили немного сена и меняли воду. Для Чеен старая лошадь была напоминанием о Джонни, поэтому она выбила у декана разрешение навещать старушку. Едва выдавалось свободное время, она приходила туда, выводила лошадь погулять, чистила ее стойло, угощала морковью, которую брала со столовой, иногда приносила редкий сахар. - Ты тоже скучаешь по оппе? – спрашивала Чеен. – И я скучаю. Лошадь мягкими губами брала с ладони сахар, благодарно дышала ей в шею и давала расчесать себя. Иногда Чеен забиралась на старый стог сена, накрытый брезентом, смотрела в крошечное окошко. Иногда плакала – письма от Джонни до сих пор не приходили, а потом вытирала слезы и убеждала себя, что все еще наладится. По-другому и быть не могло. Она слишком сильно в него верила, он не мог ее подвести. В конце октября старая лошадь простудилась – из-за дождей ее копыта были в воде. Чеен не успевала приходить к ней, чтобы вывести ее. Хи Соль умерла от старости прямо к началу ноября, и Чеен долго не могла простить себе это. Она плакала так, словно потеряла близкого друга, и декан долго не мог понять, почему она просит возможность закопать лошадь не на скотомогильнике. - Она работала на благо победы, - говорила Чеен. - Это просто лошадь… - напоминал тот. – На кладбище ты ее не отвезешь. А оставишь так – она начнет пахнуть. Прибегут крысы и черви появятся. Скотомогильник – это лучшее решение. - Не для нее… - Чеен упорствовала. – Я похороню ее в пригороде. Сама выкопаю землю. Только дайте транспорт, чтобы отвезти ее туда. Я никогда ничего у вас не просила, господин декан. Помогите хотя бы в этом. - Но это же глупость… - разводил тот руками. Чеен все еще стояла в дверях, стиснув зубы, злая и одинокая – ничего в ней не осталось от милой девочки, которая всегда делала только то, что ей велели. - Хорошо, - сказал он. – Дам грузовую машину. Но копать будешь сама. И еще – найди тех, кто поможет тебе затащить ее на машину и вытащить оттуда. Водитель этого делать не будет. Это оказалось делом непростым. Чеен долго думала, как попросить ее друзей, но потом ее ждало разочарование – Дахен была на дежурстве, а у Джихе нашли грипп. Поехать с ней за город они обе, разумеется, не могли. - Может, попросим солдат ее сжечь? – предлагала уставшая от температуры Джихе. – Или еще что?.. - Я не могу так с ней поступить, - плакала Чеен. – Она возила грузы и работала впроголодь. Она погибла из-за того, что ее использовали все. Не могу я сжечь ее. Она должна спать на цветущем лугу, где любила гулять. Что я оппе скажу, когда он вернется? - Ты точно странная… - крутила пальцем у виска Чонен. – Из-за лошади… Ладно уж. Напиши объявление, а я повешу его в комендантском пункте. Может, кто и отзовется. На меня не надейся, я не люблю животных. Чеен кивнула и настрочила крошечный листок, где сказала, что погибла трудовая подруга, благодаря которой почта в Сеуле работала в полном объеме, что ей нужна помощь, и она не откажется от любой. Указала номер комнаты и дату выезда. И все. За неделю к ней никто, конечно, не подошел. А в дождливое утро перед отправкой во дворе стояла грузовая машина, за рулем которой оказался тот самый Тэен, друг Джонни. Он в составе студенческого отряда выбил эту работу для себя. Помнил старушку Хи Соль. И помнил Чеен, конечно. - Спасибо, оппа, - скромно сказала Чеен. – Но ты ведь должен просто ее отвезти. - Таскать тебе тушу лошади я не позволю… - засмеялся тот. – По мне это блажь, но я твои чувства понимаю. Поэтому помогу. Вот только нам бы еще кого-нибудь. Он смотрел в сторону, словно ждал, что кто-то появится – и вдруг остановился, выпучив глаза. Чеен проследила за его взглядом – и повернулась. К ним шла молодая и тоненькая фигурка, китаянка чудесной красоты, которой пристало носить шелковые перчатки и зонтик. На девушке было серое рабочее платье, сапоги и куртка, на голове – косынка. Тэен и Чеен долго смотрели в лицо девушке – она была истинной красавицей. - Здравствуйте, - скромно сказала она. – Я хочу поехать с вами, раз уж никто не едет. Помогу, чем смогу. Вот только сил у меня немного. Но я старательная. - Это… Не самая чистая работа, - сказала Чеен. – Вы уверены? - Я люблю Сеул, я тут живу, - сказала девушка. – Если эта лошадь работала вместе с другими, я хочу помочь ей упокоиться. Имею право, - отрезала она. – Возьмете меня с собой? - Возьмем, - сказал Тэен вместе Розэ. – Спасибо вам.