Покидая розарий

Истина оказалась намного прозаичнее, нежели любые самые реалистичные мысли. День тишины в столице был объявлен только из-за того, что была проведена диверсия. Скрытые силы, которые все еще были верны корейской освободительной армии и правительству, осуществили нападение на штаб во время передачи караула. Убили двоих солдат и похитили некие документы. Теперь их разыскивала коммунистическая армия и обещала наказать по всей строгости закона. — Какая глупость! — восклицала Цзыюй, когда читала серый газетный листок. — Они подвели под монастырь всех нас! Если настолько сильно хотели поиграть в партизан, нужно было делать это так, чтобы не пострадали другие. Поразительный эгоизм! — Но это люди, которые движимы любовью к родине… — поясняла ей Чеен. — Они не могу смириться, как я и ты. Они борются. Разве мы имеем право осуждать их? — Когда завтра в твой дом придут с обыском и найдут Ким Сокджина, что ты тогда скажешь? — злилась Цзыюй. — Его казнят из-за таких вот диверсантов. Он погибнет, и результаты всех твоих трудов пойдут насмарку. — Он не результат моих трудов… — хмурилась Чеен. — Он друг. — Он такой же солдат, — устало качала головой Цзыюй. — Такой же, как те, что едва не остановили тебя с его лекарствами ночью. Они могли арестовать тебя и казнить за запрещенные вещи. Боже, Чеен-а, когда ты, наконец, начнешь понимать, как сильно рискуешь с этой своей игрой. Ты можешь остаться искалеченной или вообще потерять свою жизнь. Разве ради этого ты так боролась с этим? Ради этого хоронила дохлую лошадь и писала сотни писем своему оппе? — Нет, — опускала голову Чеен. — Но и ради этого тоже. Почему тебе так сложно понять чувства других, Цзы? Почему? Почему ты настолько сильно поддаешься войне? Ты казалась мне непоколебимой, как камень, а теперь я вижу, как тебе страшно — и мне становится страшно вдвойне. Прошу, оставайся той, какой ты была. Я не вынесу, если война изменит и тебя. Цзыюй смотрела, качала головой, менялась в лице, а потом кивала часто-часто, как китайский болванчик, потому что понимала — права Чеен, права. Она и саму себя пугала в последнее время. Эта истерия в голосе, эти вечные страхи, ночные пробуждения, тяжелые сны. Бывало, она бежала посреди ночи проверять, есть ли чем им позавтракать, а потом она снова поднимала матрас со своей стороны и пересчитывала отложенные на черный день деньги — остаток былой жизни, если вдруг им с Чеен придется бежать. Цзыюй на самом деле страшно скучала по братьям. Она жалела, что осталась в Сеуле. И боялась потерять и единственную подругу, к которой прикипела душой еще с того холодного осеннего дня, когда испуганная Чеен в пальто не по размеру серьезно собирала желающих помочь ей с похоронами дохлой лошади. — Прости, — говорила она. — Ты права. Не нам судить мотивы этих людей. — Они сражаются за родину, — напоминала Чеен. — Они последние патриоты Сеула. Будь у меня побольше отваги и отчаяния, я бы и сама примкнула к ним. Цзыюй гладила взъерошенную голову подруги, смотрела, как блестят жаром глаза Ким Сокджина в лихорадке, глухо слушала звуки военных сигналов на улице, а потом отчаянно и горячо радовалась, что Чеен не хватает пока отваги присоединиться к «последним патриотам Сеула. Радовалась. *** — Вы предатели своей родины! Жалкие американские прихлебатели! Я хочу, чтобы вы все уяснили — те, кто совершил разбойное нападение на штаб, будут найдены и наказаны! Никто не избежит расплаты! Вы можете убить одного или двух коммунистов — но нас миллионы! И миллионы эти придут к вам, чтобы спросить с вас! Чеен и Цзыюй, стоя навытяжку, слушали громкий голос командира коммунистической армии, который уже полчаса объяснял им, почему они уступают своим северокорейским братьям. Стоять было тяжело — несмотря на то, что не было морозно, зима все равно все взяла в свои руки. Тяжело было и слушать одно и то же, повторяемое снова и снова, снова и снова. И уж, конечно, невозможно было стоять, стоять, распрямив плечи и делать вид, что тебе интересно, что ты тут, что тебе не хочется в теплое здание и сесть. Рядом стояли и другие работницы фабрики, и работники других фабрик, и просто местные жители с маленькими детьми, стариками, инвалидами. — Передайте тем, кто нас не слышит… — угрожающе сказал командир. — Если кто-то попробует еще раз нарушить спокойствие новой столицы, мы будем действовать напрямую и не остановимся. Никто не остановится. Мы обойдем все дома и разберем их по кирпичику, но найдем преступников. — Значит, будут обыски, — шепнула Сынван. — Это плохо. — Ты думаешь, они все-таки начнут ходить по домам? — шепотом ответила ей Чеен. — А почему нет? — пожала та плечами. — Людей сейчас мало, пустых домов — много. Ничего не мешает им обойти их всех. Тем более, я слышала, что армия углубилась на юг, значит, с севера подойдут новые части формирований, они и помогут местным. — Но что будет, если они найдут диверсантов? — Ничего не будет… — Сынван отвернулась. — Они их казнят, как тех, раньше. А потом продолжат разрушать столицу в угоду собственным низменным желаниям. А так ничего не изменится. Это я тебе точно могу сказать. — Но нет никаких новостей о нашей армии? Неужели это все навсегда? — Этого тебе в столице тоже никто не скажет, ты в своем уме? — буркнула та, но лицо ее казалось довольным, будто бы Сынван одобряла беспокойство Чеен полностью и поддерживала его. — Твоему другу стало легче? — спросила она. — Помогли антибиотики? — Да, — благодарно кивнула Чеен. — Он передал тебе свое признание. — В это не самое легкое время мы должны помогать друг другу, — назидательно сказала ей Сынван. — В любом случае, это вполне себе объяснимо. — Но я все еще чувствую себя должницей, что я могу сделать для тебя? — спросила Чеен. — Я думаю, ты очень рисковала, когда помогала мне. — Рисковала, — кивнула Сынван. — Но ты мне ничего не должна. Ты, как и я, кореянка и любишь свою родину. Этого довольно. Если я могу тебе помочь, я это сделаю. Но и ты должна помочь мне, если я тебя попрошу. Или не мне, но любому истинному патриоту. — Понимаю, — кивнула Чеен. — Спасибо. Я благодарна тебе. В глазах Сынван промелькнуло что-то, что Чеен пока не могла самой себе объяснить. Сынван добродушно кивнула ей, а потом показала на Цзыюй, которая слушала слова командира с гордостью, будто бы он обращался лично к ней. — Вот кто может помешать тебе, — объяснила Сынван. — Не доверяй этой китаянке. Она предаст тебя. — Она не китаянка… Она из Тайваня, — объяснила Чеен шепотом. — И она мой лучший друг. Не суди ее, ведь ты совсем ее не знаешь. — Знаю… — Сынван кивнула. — Я знала сотни таких, как она. Она опасна. Будь аккуратнее, Чеен-а. Не показывай ей свои слабости. Больше они ни о чем не говорили, а в самом конце речи командира, Чеен заметила, как ряды солдат позади него оживились, и вперед вышел тот самый капитан Мин Юнги, который недавно защитил ее от своих же солдат. Рядом с ним снова стояла красивая кореянка с кошачьими глазами и тот самый Чжан Исин, который искал кого-то взглядом в толпе, а когда, наконец, заметил Цзыюй, улыбнулся. Этот жест сказал Чеен слишком много, возможно, и того, что она не совсем хотела бы узнать. Когда речь закончилась, и их развели по цехам, Чеен заметила, что Чжан Исин подошел к Цзыюй и сказал ей что-то негромко. Девушка посмотрела по сторонам, кивнула и пошла за ним. Больше в течение дня Чеен ее не видела, а когда пришло время идти домой, Цзыюй не вышла сразу. Она появилась возле автобуса одной из последних, выглядела беспокойной и печальной. — Ничего не говори мне сегодня, — попросила она Чеен. — Я жутко утомлена. И хочу спать. Придя домой, она отказалась от ужина и, быстро переодевшись, уснула — а на следующий день ушла на работу первой. Трещина в их дружбе, возникшая в первые дни января, стала слишком явной, чтобы ее не заметить. *** Сокджин поправлялся и теперь снова мог проводить дни в своем убежище на первом этаже. Он уходил туда сам, охотно, поскольку знал, что его присутствие в квартире днем пугало Цзыюй. Наконец, кашель его перестал быть приступообразным, ушла температура, забота и добро сделали свое дело. Практически поправившись, Сокджин взял на себя некие обязанности, которые существенно облегчили жизнь девушек. Дождавшись сумерек, он, например, носил воду из колодца, выносил мусор, починил сломанные стулья, прибил дверь, утеплил ее. ОН также старательно убирался в своей комнатушке, навел порядок в комнате Чеен и в большой спальне, сложил книги Цзыюй, убрал вещи, оставшиеся от старых жильцов, и перебрал дрова. Его спокойный нрав и веселый тон сделали жизнь Чеен намного приятнее — Сокджину она доверяла, а теперь, когда Цзыюй работала отдельно, а, приходя домой, предпочитала не говорить с ней, ей было с кем обмолвиться словом. — Дура ты, что доверяешь ему, — как-то сказал Цзыюй, когда увидела, как Чеен тщательно стирает одежду Сокджина. — Если бы он был уверен, что его безопасности ничто не угрожает, он бы давно ушел отсюда и от твоей заботы. — Почему? — пожала плечами Чеен. — Ему комфортно с нами, я уверена. — Ты просто плохо знаешь людей… — криво усмехнулась Цзыюй. — Тебе не хватает кого-то, о ком бы ты могла заботиться. И ты выбрала себе этого парня. Он у тебя вместо щенка… — добавила она. — Ким Сокджин не мой питомец… — Чеен мягко посмотрела на Цзыюй. — А вот с тобой что-то происходит… Точно не хочешь поговорить об этом? — Нет, — отрезала Цзыюй. — И говорить тут не о чем. Я сама со всем справлюсь. Ты можешь настирывать белье ему и дальше. Если тебе это приносит успокоение — никто этому не помешает. На следующий день она пришла с работы намного позже и принесла огромный мешок, полный дефицитных продуктов. Тут были и консервы, и сахар, и даже мука, и мыло, драгоценное мыло, которого Чеен не видела с самого начала войны. — О боже… — бормотала Чеен, доставая новую и новую коробку. — Откуда? Откуда, Цзы? — Заработала, — довольно сказала та. — Я заработала это, а не украла. — Но как? — ужаснулась Чеен. — Не говори мне, что ты нашла подработку! Это же столько денег… Такие консервы как наша недельная зарплата… — Я перевожу кое-какие тексты господину Исину, — призналась Цзыюй. — Он попросил, ведь я хорошо знаю диалекты. А я согласилась, потому что и тебе, и мне нужна хорошая еда. И Ким Сокджину тоже… Раз есть возможность поправить наше положение, почему бы и нет? Тем более, это все можно было сделать днем, пока я работаю в конторе. — Но это дополнительный труд… — качала головой Чеен. — Это твой труд. Лучше бы ты купила что-то себе. У тебя прохудились сапоги, к тому же ты мало ешь. Ты постоянно приходишь поздно и всегда еле-еле успеваешь только лечь спать. Я не могу просто взять и пропустить все это мимо себя. Не лучше ли отказаться от этой подработки. — Нет, — серьезно сказала Цзыюй. — Благодаря ей я могу обеспечивать нас еще довольно долго. Не неси чуши, Чеен-а, сейчас любой бы согласился на что угодно, лишь бы добыть немного еды. Весной в городе закончатся припасы, а до урожая пройдет еще полгода, не меньше. Что мы будем есть тогда? Сейчас мы обе работаем, а если вдруг заболеем? Что будет тогда? Чеен слушала ее и соглашалась — в столице и без того ходили дурные настроения, некоторые полагали, что недалек тот день, когда новое правительство повысит налоги, а припасы действительно иссякнут, и начнутся весенние болезни и голод, вызванный нехваткой припасов. Однако ее куда больше беспокоило состояние Цзыюй. Слишком уж та была беспокойной и несчастной последнее время. Однако Чеен прекрасно понимала, что не имеет права указывать подруге, как той жить. Цзыюй умнее ее и уж точно знает, что делает. Все, что могла Чеен, это только предложить подруге свою поддержку, и уж это она и готова была сделать. — Оппа, — писала она очередное письмо Джонни. — Я чувствую, как мы отдаляемся друг от друга, и меня пугает то, что я ничего не могу сделать для нее. Но я даю тебе слово. И себе даю слово — я буду стараться быть рядом с Цзы и помочь ей, если вдруг однажды она попросит у меня помощь. Чеен старательно перебрала продукты и спрятала их так, как говорила Цзыюй. А потом они с Сокджином оборудовали небольшой тайник. Прямо в стене. Тщательно выбили несколько кирпичей, обмазали глиной пространство, высушили его, потом покрасили в несколько слоев и обили фанерой. — Сюда можно будет спрятать крупы или галеты… — говорил тот. — Если положить все в железный ящик, никто не найдет. — А если спрятать сюда драгоценности или деньги? — Чеен хихикала. — Только у нас их, конечно, нет. — Смотрите выше… — гордо говорила Цзыюй. — Сюда можно будет спрятать важные бумаги. Это будет намного-намного ценнее однажды. Она сама вбила туда замок и однажды, когда Чеен спала, заперла тайник, а место заклеила обоями. Сверху Цзыюй придвинула туда комодик, а ключ отдала Чеен. — Но что мне с ним делать? — удивилась та. — Спрячь куда-нибудь, — попросила Цзыюй. — Ты подальше от властей работаешь, тебя мало кто замечает, у тебя он будет в безопасности. — А что ты положила туда? — тихо спрашивала Чеен. — Пока сказать не могу, — говорила подруга. — И не хочу. Она гладила волосы Чеен, потом с тоской смотрела в окно, и сжимала губы — вид ее был красноречивее любых слов. — И дай бог, чтобы ты никогда и не узнала, — тихо сказала она. *** Все началось с инспекции капитана Мин на фабрику в конце января. В Сеуле потеплело, кое-где сошел снег, хотя до настоящей весны было, конечно, еще очень далеко. Фабрика работала успешно, говорили, что власти были ею довольны, и господин Чжан Исин вместе с начальником фабрики пригласили себе коменданта местных жителей для инспекции. Капитан Мин прибыл со своей свитой, работницы фабрики приветствовали их, сквозь зубы. Все они выражали одним своим видом смирение и преданность делу — но в глазах у всех была ненависть к пришлым людям, захватившим их родной город. У всех, кроме Чеен, которая ясно помнила, кем был капитан Мин — не только врагом, но и тем, кто однажды заступился за нее. Сердце ее трепетало, когда она вспоминала руки того солдата, тянущиеся к ней, который стремился стянуть с нее одежду и найти драгоценные лекарства, которые она прятала на своей груди. А ее воображение рисовало ей картины своего спасения. Капитан Мин не был столь плох — так она говорила сама себе — если заступился за нее, слабую и подневольную. Поэтому она смотрела на него без страха и кланялась низко — слишком низко для той, кто была захвачена — так Чеен выражала ему свою благодарность. Капитан Мин пришел не один — с ним была та женщина с кошачьими глазами. Красавица — теперь, когда она работала в здании и сняла верхнюю одежду, Чеен сумела рассмотреть ее. Лейтенант Ким казалась невысокой и худенькой, но была физически сильна, а голосок ее был довольно громким. К тому же она знала свое дело — хорошо разбиралась в бумагах, говорила по-английски, судя по всему, и весьма нравилась подчиненным. По крайней мере, все они вытягивались в струнку, когда лейтенант входила в комнату, и посылали ей воздушные поцелуи, когда та выходила из нее. Чеен помнила лейтенанта еще со времени захвата столицы. Дженни Ким казалась ей обычной девушкой, попавшей в серьезную ситуацию, но ненависти она не вызывала. Прочие же девушки, особенно Сынван, ее презирали, казалось, даже больше чем врагов-мужчин. По крайней мере, это легко читалось на их лицах — они кривились, стоило Дженни Ким войти в помещение, и в глазах видна была плохо скрываемая неприязнь. — Жалкая подстилка… — процедила сквозь зубы как-то Сынван, когда лейтенант прошла мимо. — Почему? — шепнула Чеен. — Она наверняка спит с половиной всех этих солдат, — сказала Сынван. — Так и стала лейтенантом армии в ее юные годы. Шлюха! — А выглядит довольно умелой… — Коммунисты не стараются привлечь женщин к управлению, — сказала Сынван. — Они ужасные традиционалы. А на этой девушке печать присутствия в ее жизни влиятельных мужчин. Она просто дрянь, неужели ты не видишь? — Но она знает столько языков, она довольно умело проводить инспекцию… Разве не могли ее повысить благодаря ее умениям? — Могли, — кивнула Сынван. — Вот только о таких умениях вслух не говорят в приличном обществе. Не будь ты столь наивной, Чеен-а. Будь посерьезнее. Чеен кивала, а сама всматривалась в точеное личико Дженни Ким — и не находила в себе отражения мыслей Сон Сынван. Как не разделяла она и неприязнь к той же Цзыюй и прочие радикальные мысли новой подруги. Чеен словно пугала жестокость в голосе Сынван — и тогда ей начинало казаться, что если бы не Дженни Ким пришла в столицу, а Сынван вошла бы в столицу, где жила бы Дженни Ким, они бы ничем друг от друга не отличались. Хотя, возможно, Сон Сынван была бы злее и строже, чем девушка с кошачьими глазами. В несколько раз строже. А еще — это Чеен тоже поняла сразу — лейтенанту Ким нравился капитан Мин Юнги. Очень нравился. Она менялась в лице, когда он входил в помещение, его приказы она исполняла с точностью, была бдительна и вежлива, и никогда никому не позволяла оборвать капитана или исправить его. Чеен трудно было обмануть — она и раньше встречала такое обращение. Когда Йери бежала первая подать полотенце или воду Чон Чонгуку, или когда Джихе краснела и бледнела, когда Кан Даниэль обращался к ней. Сама Чеен вела себя также, стоило появиться в ее жизни Джонни — она его любила, и она точно знала, что лейтенант с кошачьими глазами любила капитана Мин. Но чувства ее не были взаимны — лицо капитана всегда было непроницаемым, он часто забывал, что в его свите девушка, никогда не беспокоился о ней, и вообще вел себя так, словно она была обычным солдатом. Впрочем, наверное, в этом была доля правды. Она и на самом деле была обычным солдатом и никем больше. А кем тогда была сама Чеен? Обычной пленницей нового режима? Никем больше? Не только Дженни Ким нравился капитан Мин. Красавица сестра Чжан Исина, Шухуа, тоже была влюблена в него. Стоило ее брату пригласить капитана на фабрику, как и она приезжала туда. Блистая драгоценностями, изящными мехами, с длинными волосами, собранными в прическу, она приезжала, вызывая восторг и влюбленность. Она была очень красива — как и Дженни Ким — но та была солдатом, носила форму и не могла много себе позволить, а красавица китаянка могла. И делала все, что хотела на самом деле. Могла привезти к чаю для всех пирожные собственного производства. Могла устроить пикник на заднем дворе для солдат капитана. Могла просто обратиться к нему неформально, мило хихикая в свой кулачок. Он, конечно, делал вид, что ничего не заметил, но, как и любому мужчине, ему было приятно видеть ее старания. Его броня медленно таяла на глазах — иногда он даже сам поддавался ей. Мог подать руку, когда она выходила из машины. А мог и предложить ей свою, когда вел ее по скользкой лестнице. И всякий раз — Чеен замечала — брат ее хмурился, а красавица Дженни Ким бледнела. Именно из-за госпожи Шухуа все это и произошло. Она приехала в день проведения инспекции — к самому утру. Стояла рядом с братом и скромно улыбалась, пряча смех в кулачок. На ней были перчатки и изящная шляпка, на плечах висел элегантный шарф. Весь ее вид был прекрасен и гармонировал с образом ее красивого брата в военной форме. Чеен невольно засмотрелась на нее, Сынван выругалась шепотом, когда та прошла мимо. — Китайская мразь, — процедила она. — Из-за таких, как ее семья, мы и проиграли столицу. — Ее брат постоянно просит Цзы задержаться… — вздохнула Чеен. — Я ее и так почти не вижу, она дико устает… — Ее брат слюни пускает по твоей подружке… — сказала Сынван. — Она тоже красива, а ему, как и всем китайцам, противно спать с кореянками. Вот он и пытается сманить ее. Долго стараться не придется, твою подружку он почти уговорил. — Не говори так, прошу, — Чеен рассердилась. — Цзы так много работает. — Работает-то конечно, — хмыкнула Сынван. — Вот только как именно. Хотела б и я работать в чистом офисе. Тепло, светло, подкармливает ее, наверное. Чеен вспомнила мешки полные продуктов и замолчала. Сынван верно уловила ее настроение. — Твою подружку никто не упрекает… — успокоила она Чеен. — Жизнь непростая. Но гордость нужно было сберечь. Только на гордости сейчас и можно продержаться. Пришел капитан Мин, окруженный солдатами — и Шухуа расцвела, тут же подойдя к нему. Он поцеловал ее ладонь, и она рассмеялась над какой-то его шуткой. А потом все они прошли в здание пить настоящий китайский чай. И именно оттуда Чеен и другие работницы и услышали дикий крик. Оказалось, что госпожа Шухуа потеряла сознание. Ей стало дурно — не то от спертого запаха помещения, не то от другой причины. Все забегали вокруг, дверь распахнули — один из солдат открыл и тяжелую уличную дверь, не обращая внимания на замерзших работниц. Кто-то принес воды, красавицу подняли и положили на небольшой узкий диван, а ее брат громко крикнул в проход, стараясь, чтобы его услышали все. — Тут есть кто-то с медицинским образованием? Моей сестре плохо… Кто-нибудь. Чеен точно знала, что в такой момент ей стоит промолчать и сделать вид, что она ничего не слышит. Она также прекрасно понимала, чем для нее чревата помощь врагам, и уж точно она не хотела помогать Чжан Исину. Но молодая красавица Шухуа ничего плохого лично для нее не делала — к тому же любой обморок мог быть вызван опасной болезнью. Она не была врачом или медицинской сестрой — но после месяцев в госпитале сидеть тихо и молчать она тоже не могла. Выбор она сделала за пару мгновений — просто вспомнила Ким Сокджина, который едва не умер от обычной простуды. И сделала так, как должна была сделать. Она подняла руку и встала с места. — Я работала в военном госпитале, — сказала он. — И прошла краткие курсы сестер милосердия. — Подойти сюда, — громко сказал капитан Мин. — Помоги госпоже Чжан. Чеен впервые в жизни вошла в комендатуру — тут было намного теплее, нежели в цехе, и намного чище. Кроме того тут было и красиво — в углу стояли растения в горшках, а на столах были кружевные салфетки. Цзыюй тоже была тут, стояла поодаль с графином воды. А бледная китаянка Шухуа лежала на диване, лицо ее было цвета снега. — Отойдите все подальше, — попросила Чеен. — Ей нужен свежий воздух. Ее брат кивнул и без лишних слов разбил стекло в единственном крошечном оконце — свежий морозный воздух наполнил комнату. Чеен открыла аптечку, которую принесла лейтенант Ким — достала тонометр, быстро измерила давление. — Девяносто на пятьдесят, — сказала она. — У нее коллапс. Она быстро перебирала скудное содержимое аптечки — наконец, нашла нашатырный спирт, которым щедро смочила край полотенца. — Держите у ее лица, — попросила она ее брата. — Не сильно близко. Периодически убирайте. Тот взял у нее полотенце, осторожно придерживая голову сестры. Чеен без разрешения вымыла руки в раковине, вытерла полотенцем, достала единственный шприц в стерильном металлическом ящике, ампулу с кофеином, набрала, и, молясь про себя, сделала девушке укол. — Что ты ей вколола? — спросил Мин Юнги. — Это не опасно? — Это поднимет ей давление, — сказала Чеен. — Препарат обычный. Когда, наконец, госпожа Шухуа открыла глаза, все обрадовались — Чеен выдохнула. Она тогда еще не знала, к чему именно приведет такая помощь врагу. Не думала она и том, сколько пар глаз наблюдали за ней, и какие выводы они сделали.