Покидая розарий

А кончилось все совсем не так, как должно было кончиться. Вместо долгих лириических объяснений и ликования — тот, кого уже оплакали, вернулся с того света, лицо Юнги стало серьезным, а потом без лишних слов он просто вызвал солдата из своей личной охраны, поручив ему сопроводить Чеен в тот самый бокс, где она сидела до этого. Сокджин не сказал ему ни слова — просто сидел в темном углу и молчал, будто бы сейчас решалась и его судьба, и судьба самой Чеен. Это казалось ей странным тогда — но много позже она поняла, он боялся навредить ей. Если бы Мин Юнги проявил излишнюю принципиальность, тогда этот день мог бы стать последним днем для Чеен. Сокджин боялся, что испортит ее историю окончательно. Это было его заботой. — Я не пойду, — сопротивлялась Чеен. — Я не позволю вам… Я… Я… Вы не заставите меня! Я останусь тут! Вам придется убить меня, чтобы вывести отсюда… — Дура, просто дура… — буркнул Юнги. — Заткнись, Пак Чеен, и делай то, что я тебе скажу… Иначе… Ты просто не представляешь, в какое дело впуталась. То, что ты здесь, уже играет против тебя, а если взять во внимание и все остальное… Чеен вдруг осеклась, застыла — словно его слова, наконец, дошли до ее ума и сердца. Она почувствовала себя необыкновенно слабой, словно крошечной — будто бы огромный мир в лице Мин Юнги мог сейчас раздавить ее одной рукой. Страх, доселе неведомый ей, вдруг охватил ее полностью — не за себя страх, а за наполненное сомнениями будущее Ким Сокджина. Что будет с ним? Что будет? — Джин… — пробормотала она. — Пожалуйста, он… Он ничего не делал плохого… Я… Я сделаю все, что скажете, если вы поможете ему… Вспомнила, в чем именно его могут обвинить и сказала первое, что пришло на ум. — Он вообще меня не знает. Я все выдумала… — Да, да, — отмахнулся устало Юнги. — Я верю. Он сделал знак своему адъютанту и тот потащил Чеен за собой, ухватив ее за край пальто. Девушка только и успела, что увидеть лицо Сокджина в последний раз — он выглянул из-за спины Юнги и улыбнулся ей. Со всей нежностью, которую она только могла пожелать. Так люди улыбаются самым близким. Так люди прощаются с самыми близкими. — Если он причинит ему боль, я умру, — думала Чеен, сидя в темном холодном боксе. — Я умру. Я не перенесу такой потери во второй раз. Она чертила по заледеневшим стенам бокса пальцем, нараспев диктуя очередное письмо к Джонни, и никак не могла прийти в себя. — Оппа, — говорила она. — Оппа, прости, что я потеряла веру в тебя. Что я простилась с тобой — прости, хорошо? Поверь мне, оппа, я не хотела этого вообще. Никак. Я думала, что буду ждать тебя, даже если ты решишь спуститься в самую преисподнюю. Но я уже не жду. Не жду. Я не жду окончания войны, не жду возвращения тех, кто ушел, не жду освобождения столицы. Ничего я не жду. Я потеряла такое качество — ждать я больше не умею. Она устало клала голову на грубую скамью, тоскливо смотрела в заледеневшее окно, обнимала колени и качалась в стороны — ожидание убивало ее изнутри. — Оппа… Дорогой оппа, — просила она — у Чеен не было бога, только один Джонни, и ему одному она могла молиться. Это же так называется — молитва — когда просишь то, что дорого, у того, кто тебе дорог, да?.. — Защити его, — тихо просила она. — Спаси его, пожалуйста. Сделай так, чтобы он вернулся домой. Я готова отказаться от него навсегда, я готова все на свете пережить, со всем попрощаться, отдать самое дорогое — лишь бы он смог выбраться отсюда. — Я потеряла тебя, оппа, и думала, что не перенесу никакую потерю. Но, на самом деле, сейчас я больше всего хочу потерять его. Я готова отдать его сестре, чертовым коммунистам, Мин Юнги, режиму, лишь бы он исчез из моей жизни — но только бы остался живым, невредимым, тем самым Ким Сокджином. Я только этого хочу… И снова, как старая молельщица, сжимала пальцы и качалась из стороны в сторону — лишь бы, лишь бы, лишь бы. И только последнюю его улыбку она видела перед собой — ничего больше. *** Ким Намджун хотел ее забрать с собой, но Юнги помешал. Сказал, что Чеен пробралась на вокзал не просто так, ее нужно допросить, и как бы Намджун не просил, отпустить его любовницу, Юнги был непреклонен. Чеен останется тут, в штабе, и никак иначе. Признаться, сам Намджун тоже иногда подумывал расспросить девушку о некоторых вещах, он знал, Чеен гораздо умнее, чем хочет ему казаться, и в глубине души он догадывался, что она не испытывает к нему такой уж привязанности, но все-таки ему казалось странным, что та могла бы что-то замыслить, а Юнги он считал параноиком. Однако этот параноик был выше его по рангу, и Намджун повиновался. Он отбыл в дом к Исину, а Чеен осталась на вокзале. Около пяти утра Юнги увез ее на личном автомобиле в штаб. Едва она села в машину, тут же начала озираться в поисках Сокджина. То, что его тут не было, одновременно внушило ей надежду, и испугало ее до полусмерти. Она словно почувствовала — значит, он не в руках Мин Юнги, возможно, даже свободен. Однако теперь она не могла быть и уверена, что он в безопасности. Будто бы два варианта событий слились в единый. Но она не могла доверять Мин Юнги полностью. Себя — возможно, какая теперь разница, что будет с ней. Но Ким Сокджина… — Он жив? — спросила она, просто спросила безо всяких лишних слов. Юнги не стал смотреть на нее или отвечать ей. Он сидел молча, сложив руки на груди — говорить при водителе с Чеен было бы делом подсудным. К тому же он еще до конца не мог понять свои собственные чувства. Буря охватила его внутри — Пак Чеен была ее центром, а другая женщина, самая дорогая его сердцу, стояла поодаль и смотрела на него с благодарностью… Остаток дороги они проехали в тишине. Возле штаба машина остановилась, Чеен вывели из нее, Юнги вышел сам. Он прошел вовнутрь, она остановилась в замешательстве, пытаясь понять, вернется она сегодня к Цзыюй или нет — солдат грубо толкнул ее в плечо, и она вошла туда вслед за Юнги. Возле его кабинета солдат остановился, пропуская ее вперед. Чеен вошла — помещение было пустым и прохладным, но Юнги все равно снял перчатки, зажег свет, размотал шарф, бросил пальто на пустой стул у большого стола для заседаний. Чеен просто стояла у двери, готовая в любой момент броситься вон отсюда. Она и прежде не ждала от него ничего хорошего, теперь и вовсе чувствовала себя в постоянной опасности. Она боялась и его, и себя. — Входи, — буркнул Юнги. — Не стой так. Если холодно, я включу обогреватель. Будешь чай? — Я не замерзла… — соврала Чеен — на деле у нее зуб на зуб не попадал от холода. — Все со мной в порядке. Я могу подождать в коридоре и… — Он уехал с генералом Чхве… — устало пробормотал Юнги. — Я не должен был говорить… Он просил… Но Чхве Сын Хен хорошо знал его. Отец Сокджина тоже военный. Он наставник генерала Чхве. — Он жив? — спросила Чеен, сердце ее остановилось. — Он же жив? — Конечно, — рассердился Юнги. — Он командир разведывательной группы. Его считали погибшим, но он вернулся. Никто не будет убивать его за это. Это большая радость для партии, для армии, для нас. Ты совершила хороший поступок, хоть и никому не сказала о нем. — Хорошо… — выдохнула Чеен — силы вдруг покинули ее, она опустилась прямо на пушистый ковер, истоптанный солдатскими сапогами. — Главное, жив. Жив. — Как, говоришь, ты познакомилась с ним? — спросил он, помогая ей встать, разматывая платок, усаживая на продавленный диван — никогда прежде он не проявлял к ней такого внимания, но теперь ничего уже не могло удивить Чеен. Она просто двигалась по течению, подыгрывала обстоятельствам, не жила — выживала. — Он лежал в госпитале для пленных… — Чеен отвечала ему просто так — теперь она уже ничего не боялась. — Я там работала. Мы подружились. А потом на меня напали пленные, хотели изнасиловать и убить… Я начала кричать… Прибежал Чон Чонгук… Он меня знал, он раньше встречался с моей подругой. Но он был один, а их — пятеро. — Чон Чонгук тот самый… — вспомнил Юнги. — Продолжай. — Они бы убили его и меня, если бы не Сокджин, — сказала Чеен. — Он спас нас. Потом я стала просить за него у врача, он стал лучше к нему относиться. А потом, когда войска покинули столицу… Тогда я поняла, что его казнят, если я не помогу ему. И я решила помочь. — Ты вытащила его оттуда? — уточнил Юнги. — Влюбилась в него или он тебя подкупил? — Не то и не другое… — Чеен снисходительно посмотрела на него — откуда Юнги знать, какие чувства были у нее внутри. — Просто хотела спасти того, кто спас меня. — А почему не сообщила нам? — Юнги повысил голос. — Ты прятала коммуниста от коммунистов? Как минимум, это странно. И разве не должна была ты презирать его? — Я не хотела, чтобы его признали дезертиром или отдали под трибунал… — честно сказала Чеен. — Я не доверяю вам. И им. Никому. А по поводу презрения… Человек, который смог преступить свои принципы и защитить безоружных, для меня никогда не будет заслуживать презрения. Он не сделал ничего плохого. Мир плохой, но не Ким Сокджин. — Его бы не стали судить, — Юнги почесал затылок задумчиво. — Все знали, какой он человек… В принципе, и до сих пор знают. Он легендарная фигура. На нем много разных операций и… — Юнги осекся и замолчал. — Тебя, впрочем, это не касается. Тебя вообще ничего никогда не касалось, Пак Чеен. Тебе стоять бы в стороне подальше от всего этого, но ты решила по-своему. — Меня арестуют? — спросила Чеен. Она была готова к любому ответу. — Трибунал? — Нет, — качнулся Юнги. — Намджун был бы против, и, к тому же, ты спасла жизнь моему другу. Ты странная, я отказываюсь понимать и принимать твои мотивы, но ты его спасла. Я не могу просто отпустить это. Это дорогого стоит. К тому же если я сейчас подниму историю его спасения наверх, как это будет выглядеть в глазах армии и партии? Видный человек попадает в плен, а его уже не ищут, и спасает его медсестричка из числа врагов. Звучит как сценарий для романа. — Дело не в спасении… — честно сказала Чеен. — Дело в том, насколько вы все очерствели. Что вы сказали ему? Почему вы не искали его? Где были вы, когда он едва не умер?.. В эту зиму у него была пневмония. Я думала, что потеряю его. Я была готова к любому исходу, мне пришлось многое пройти, чтобы найти врача, лекарства… Она опустила голову, задумалась — теперь ей говорить с Мин Юнги не о чем. Он окончательно встал на иную сторону баррикады — видеть его она больше не могла, человек в нем уснул. И все-таки именно он был другом человека, которого она любила. И именно он увез его из Сеула. Сделал то, о чем мечтала сама Чеен. — Ким Сокджин должен жить, — сказала она. — Он заслуживает жить. Это все. — Он на пути в Пхеньян, — сказал Юнги, словно пожалев ее. — Там его, конечно, возьмут под арест, но обязательно оправдают и выпустят. Его сестра поможет ему. — Госпожа Ким Джису? — вспомнила Чеен. — Она поможет? Она влиятельна? Она знает, что ее брат жив? Вы сообщите ей? — Откуда ты знаешь ее имя? — удивился Юнги. — Она особенная, эта госпожа Ким Джису, и довольно влиятельна. Генерал Чхве влюблен в нее, наверняка, сделает все, чтобы она была довольна. К тому же она там на хорошем счету, как и их родители. Он будет жить, за это не беспокойся. Такого, как Ким Сокджин, еще поискать стоит. Я же говорил — его отряд… — Слава богу, — вырвалось у Чеен. — Пусть живет. — И ты будешь жить, — подумал Юнги. — Удивительная ты, Пак Чеен. Никогда не встречал такого человека, надеюсь, и не встречу больше. Столько в тебе граней. Ты сама запуталась бы. Но я больше ничего не хочу. Скоро мы все покинем Сеул. Немного осталось. — Все покинут Сеул, — повторила за ним Чеен. — Если я скажу, что буду скучать, я совру. — Я знаю, — осклабился Юнги. — Знаю я. Слишком хорошо тебя успел изучить. Странная ты, Ким Джису. Странная… Он осекся — очнулся словно, понял, что назвал Чеен чужим именем. В его глазах Чеен открыто читала тоску и усталость — а поверх всего этого огромное светлое чувство. Он тоже оставался живым — он любил одного человека, мир готов был принять его чувства. Война может и кончиться, думалось Чеен. А у него есть шанс стать счастливым. Пусть даже и не теперь, но вообще. — Скажите ей, что это вы спасли Сокджина, — вдруг вырвалось у нее. — Она поверит вам. Он говорил, что они близки, она любит брата — я так думаю — если узнает, что вы его спасли, наверняка, и вас полюбит. Я в этом уверена. — Что за глупости ты несешь? — тут же рассердился Юнги. — Не забывайся. Думай, что говоришь, глупая девка, или… — Вы ее любите, — вздохнула Чеен. — Но она не видит этого, так? Обычное дело. Она, наверняка, в другом мире, не в вашем. — Не в моем, это верно, — Юнги качнулся вперед, — Но я закончил с этим, Пак Чеен. Я больше не думаю о любви. Теперь только о родине. Ты ведь тоже о ней думаешь? — Моя родина это оппа, родители, друзья… Сама по себе родина не так важна — она важна, когда там те, кого ты любишь, без кого не представляешь своей жизни. Я поняла — война показала мне это — земля имеет значение, но только когда она населена людьми. А без них… Это просто темная масса, ничего особенного — сказала Чеен, но он остановил ее. По его внимательному взгляду она поняла, что он кое-что понял, и это ее пугало. — Ты знала ту девушку? — спросил Юнги. — Можешь не лгать, я знаю, что ты ее знала. — Видела пару раз, — честно призналась Чеен. — Среди общих знакомых. Она все время прятала лицо. А откуда вы узнали, что я ее знала? И почему я сегодня говорю с вами как с самой собой?.. — Понял, когда увидел, как ты скорбишь по ней… Она очень красивая… — с уважением сказал Юнги. — Удивительная красота. Солдаты долго не могли в себя прийти. Лицо будто бы из камня. Красивая. И держалась хорошо до самого конца. Ни слова не сказала, будто бы так и положено. Молчала. Ни стона, ни словечка. Красивая и сильная. — Была… — прибавила Чеен, Юнги замолчал, кивнул. — Вы ее убили. — Она совершила преступление, — пояснил Юнги. — В военное время. Такое не прощают. Пусть и женщину. Пусть и такую удивительную. — Но она женщина, вы сами сказали… — Чеен опустила голову. — Просто женщина, которая мечтала спасти мир. Она хотела защитить родину и… — Она хотела смерти наших солдат, — улыбнулся грустно Юнги. — И уж точно не стала бы плакать, если бы с ними погибли бы офицеры. Такая красивая и такая жестокая. Я долго не мог понять, как в одном человеке столько разного. Многие просили пожалеть ее, даже Намджун. Но я не могу пощадить человека, который потом снова сможет попробовать уничтожить моих солдат. Я капитан армии, а значит… Я отвечаю за жизни подчиненных. Я готов отдать свою жизнь за жизни моих солдат, поэтому я и должен стоять на своем до конца. И эта девушка, и любой другой, что будет угрожать жизни подчиненных, мой враг. Чеен молчала, вспоминая последнюю песню плененной красавицы — песню о любви, под которую, возможно, она сама танцевала на своем последнем вечере, и никак не могла выбросить из головы темную фигурку у стены, с распахнутой грудью и спутанными волосами. Никак не могла. В ней она видела Чонен-онни, Цзыюй, Йерим, саму себя, Джихе и Дахен. И никак не могла избавиться от ощущения — эта девушка сделала гораздо больше чем они сами. Она совершила подвиг или что-то вроде этого. — Ее звали Бэ Джухен, — сказал Юнги. — Запомнишь ее имя? Передашь ее близким? — Что вы унизили ее, что били ее и издевались, прежде чем расстрелять? — Чеен вдруг почувствовала себя оскорбленной. — Что она прожила короткую несчастную жизнь? — Что она не потеряла самообладания и достоинства… — поправил ее Юнги. — Что она стояла до самого конца. Передай это, пожалуйста. Больше я ничего не прошу. Он так и остался сидеть, глядя на Чеен — словно только что сделал то, о чем давно мечтал. Теперь он не казался девушке опасным и жестоким человеком — обычный обыватель, уставший от ужасов войны, одинокий в своих принципах. — Я обязательно найду ее близких, — Чеен сжалилась над ним и над самой собой. — Я все им расскажу. Мин Юнги поднял голову, улыбнулся, будто бы вспомнил что-то хорошее — протянул руку и коснулся выбившейся пряди, как будто бы даже с нежностью. — Ты удивительная, — повторил он еще раз. — Я бы с радостью забыл все, что связано с тобой, Пак Чеен, но точно не смогу. — Я обязательно встречусь с Джису-ним, — сказал он ей на прощание — сжалился над ней и собой. — И расскажу ей, как ты спасла ее брата. И передам Сокджину, что он не мог желать лучшей судьбы, чем встретиться с таким человеком, как ты. Это была ее последняя встреча с Мин Юнги. После он отпустил ее домой и приказал не появляться ни на заводе, ни в доме Исина в течение двух дней. Когда это время прошло, Чеен узнала, что его срочно вызвали на фронт — бои шли уже у самого Сеула. И наконец, второго марта, когда погода была еще по-настоящему зимней, коменданты Сеула и высшее руководство покинули столицу, оставаться тут было небезопасно. Чеен помогала госпоже Шухуа паковать вещи и выслушивала ее истерики — та оплакивала отъезд капитана Мин и то, что ей придется поехать далеко-далеко от города, в котором она выросла. — Наш дом, братец… — рыдала она — Чеен слышала их разговоры, пока собирала вещи. — Наш дом снова будет разграблен. Никто никогда не поймет моего горя… Я так много сделала… Рояль… Мои цветы… Моя одежда… Что я буду носить? — Успокойся, — Чжан Исин убаюкивал сестру, как маленькую девочку, выглядел он нежным, что было для Чеен странным, учитывая то, что он, пока она отсиживалась дома, отправил почти половину работниц своей фабрики под трибунал, заподозрив их в связи с подпольными организациями. Словно два разных человека — нежный только в двумя женщинами, суровый со всеми остальными. — У нас будет другой дом, — обещал он ей. — Еще лучше. — Красивый? — всхлипывала она. — Самый красивый. Огромный. С видом на море… — говорил он. — И с огромной террасой? С бассейном? — Да, да. И обязательно заведем собаку, большую добрую собаку, идет? А потом я найду тебе рояль. Еще лучше этого. И ты будешь играть по утрам гаммы, как раньше. — Но что будет со старой Шин? — спросила Шухуа. — Ты берем ее с собой? — Нет, — отрезал Исин. — Она останется. У нас будут другие горничные. А ее место тут. Это ее родина. — А водитель? — Я найду другого. — А повар? Хотя бы повара… Я не думаю, что смогу есть другую еду, он уже знает мои предпочтения… — Шухуа, милая, я не думаю, что в поезде будет место для повара. Я забираю твои вещи и тебя, это самое важное. А персонал я найду тебе на месте. Самый лучший. Я же обещал. — А куда мы поедем? — тихо спрашивала она. — Далеко отсюда, — говорил он. — На нашу родину. Мы и должны были жить там. Мы не корейцы. Мы китайцы, и ты сама это знаешь. Нам нужно быть там. — Но ты же капитан армии… — Да, и поэтому я останусь. Точнее, я увезу тебя туда, но останусь тут. Я должен бороться с врагами коммунизма, эти люди могут разрушить наш мир. Твой мир. Мой мир. — А что я буду делать без тебя? — Ты будешь окружена вниманием, — пообещал он. — Я напишу поверенному, он обязательно присмотрит за тобой. Я куплю тебе все, что нужно, обеспечу тебе защиту. Никто никогда тебя не тронет. — Но без старшего брата я… — Шухуа снова заплакала. Чеен дослушивать этот разговор не стала, она помогла собрать вещи, покормила госпожу ужином и старательно скрылась из дома, пока не вернулся Намджун. Теперь, когда Мин Юнги был далеко, самыми главными тут остались он и Исин, и характер Намджуна стал совсем невыносимым. Чеен вернулась домой поздно вечером — Цзыюй все еще недомогала, закутавшись в большое одеяло, она жгла драгоценные дрова и грелась, грелась. — Как ты? — спросила Чеен, садясь рядом. Она быстро резала овощи, открывала консервы, насыпала драгоценный рис, которого осталось совсем чуть-чуть. — Меня знобит, — честно сказала Цзыюй. С момента отъезда Сокджина они почти не разговаривали — словно он был той самой тонкой нитью, что связывала их, и эта нить исчезла. Между ними больше не было той нежности или теплоты, теперь были только долг и привычка. Чеен видела Цзыюй, Цзыюй видела Чеен — но доверия не было. Хотя они и по-прежнему любили друг друга, что-то важное между ними было утеряно, и никто не смог бы отрицать этого. — Ты знала, что Чжан Исин и его сестра уезжают? — спросила Чеен, она села рядом, поправляя одеяло на Цзыюй — ее забота, принадлежащая доселе Сокджину, теперь была подарена только Цзыюй. — Да, — кивнула та, помолчав. — Но это же нормально. Город скоро будет сдан. Сегодня или завтра — этот факт уже не оспорить. — И что же теперь? — спросила Чеен. — Он не беспокоится о тебе? Просто уедет и… — Он берет меня с собой, — сказала Цзыюй, опустив голову. — И тебя тоже. Чеен замолчала — рука, которая держалась за край одеяла, упала вниз. Внимательно посмотрела на подругу — что та несет, но смягчилась, Цзыюй больна, она, наверное, путает… — Я не могу остаться тут, — серьезно сказала Цзыюй. — Я устала от войны. Я больна. Я больше не хочу голодать или бояться. — А что насчет меня? — удивилась Чеен. — Этот город наш с тобой, Цзы. Мы пережили многое, мы переживем и еще больше. Ты не сбежала отсюда два раза — не сбегай и в третий. Я понимаю, что многое на тебя взвалила, но я помогу тебе. Ты больше не одна. — Я попросила его взять и тебя с собой, — призналась Цзыюй. — Я всегда думала, что у меня три брата, Чеенги, а оказалось, что у меня только сестра. И это ты. Ты моя сестра. Я не уеду отсюда без тебя, я говорила. И поэтому ты поедешь с нами. Слава богу, Ким Намджун заинтересован в тебе, он пообещал помочь. — Что ты несешь? — пробормотала Чеен. — Какой Намджун? Я не поеду никуда… Цзы, повторяю, наше место тут. — Наше место там, — твердо сказала девушка — ее огромные глаза скользнули по Чеен. — Мы поедем в Китай. Это его и моя родина. Там мы будем жить в хорошем доме, вкусно есть и спать на теплом. О нас будут заботиться. Мы женщины военных, они обязаны защитить нас. Разве это плохо? Разве? — Плохо, потому что мы должны остаться тут, — перебила ее Чеен. — Мы корейцы. Мы граждане свободной Кореи… Я не понимаю, почему ты хочешь туда? — Потому что я беременна, Ченги, — сказала просто Цзыюй. — Я ношу его ребенка. И я поеду туда, куда поедет Исин. И прошу тебя — давай поедем вместе. Нет, я не прошу. Я умоляю. Ее глаза с мольбой смотрели на Чеен. — Без тебя я не справлюсь, — честно сказала она.