Покидая розарий

Чеен вышла на улицу, села на припорошенный пылью большой камень — кусок сломанной колонны, вытянула уставшие ноги — к концу дня они отекали, переставали слушаться ее. Теперь она снова работала в госпитале, поэтому вполне могла считать себя самой счастливой на земле — вот только труд, которому она посвящала свое время теперь, разительно отличался от работы до того, как в столицу вошли враги. Раненных было так много, что Чеен порой забывала о том, как ее зовут — все они стонали и умоляли ее помочь им, а ей приходилось врать, что она уже идет, и сортировать больных. Некоторых — точнее сказать, большинство, ее так и не могли дождаться. Бои теперь шли подальше от Сеула — в столицу, наконец, вошло военное руководство. Очередной бессмысленный парад прошел мимо Чеен, ей было практически все равно. По привычке, оставшейся с тех времен, как положено отличнице, она пошла туда, честно отстояла все три часа, пока мимо нее проходили защитники отечества — слабая надежда привела ее туда. Чеен всматривалась в уставшие разбитые лица, пытаясь представить среди них лицо Джонни, но так и не нашла его. А потом и вовсе перестала надеяться на армию — они спасли город и ее, но они все так же растащили магазины, как и враги, внедрили новые законы и обобрали склады. Ничего нового. — Теперь мы можем спать спокойно, — говорила ей Сынван. — Столицу больше не отдадут врагам. — А те, кто пришли сюда, разве они не враги? — Чеен осмелела за последние месяцы, научилась отпускать колкости, хотя иногда и боялась этого. — Разве нет? Разве они не также взрывают жилые дома как враги? Разве не заставляют девчонок из управления танцевать для них по субботам как враги? — Имеют право, — цинично замечала Сынван. — Они освободители. — Они просто люди, — поправляла ее Чеен. — Коммунисты тоже были просто люди. И мы с тобой, онни, тоже люди. Нам бы понять всем друг друга, но мы не можем. Потому что хотим одного и того же. Все, как один. Один, как все. — Тебе стоит успокоиться, — Сон Сынван обычно клала прохладную ладонь на лоб Чеен — она привязалась заметно к этой странной девчонке, и иногда опасалась этой симпатии — придет день, когда Чеен падет на дно из-за самой себя, и утащит с собой Сон Сынван. — Разве твой оппа теперь не ближе к тебе? — Мой оппа? — Чеен предательски краснела, и Сынван думала — кого, интересно, теперь Чеен считает своим — того парня, о котором постоянно говорила в начале, или же Ким Сокджина?.. То, что Чеен любила Сокджина, не было тайной для Сынван. Просто она понимала, что никакая женщина не будет рисковать своей жизнью ради кого-то без любви. Она была права. Чеен думала, греясь под майским солнцем, что хорошо бы поскорее уйти домой — сегодня утром Цзыюй тоже много говорила об открывшихся парках, и Чеен хотелось как-нибудь сводить ее на прогулку. Будущей матери полезно будет прогуляться, хотя бы немного — Чеен думала, что уже осенью ей придется готовиться к родам — искать кроватку и пеленки, думать о молоке, а еще — подготовить акушерку. Чужое материнство могло вызвать у нее зависть или раздражение — но Чеен чувствовала только радость. Ее Цзы станет мамой — разве есть в этом хоть что-то плохое?.. Разве не сделает это их счастливее в миллион раз?.. Она думала о Цзыюй, Джонни, Сокджине и пациентах, и не заметила, как к ней подошли. — Чеен, — позвал ее грубоватый мужской голос, девушка вздрогнула, подняв глаза — перед ней стоял Чон Чонгук, в такой же рабочей фуфайке с красным рукавом, как у Сон Сынван, непричесанный и хмурый. — Боже… — только и смогла пробормотать она. Вскочила на ноги, не веря своим глазам. Чеен искала Чонгука сразу после того, как последние войска коммунистов покинули столицу — но так и ничего не нашла. Она в сомнениях думала, что, возможно, он сумел выбраться из Сеула, и старательно отгоняла от себя недобрые мысли. Представить, что Чон Чонгук, которого она таким трудом спасла от расстрела, просто взял и погиб, она не могла. Отказывалась. — Ты жив… — сказала она. — Так получилось, прости, — грубовато пошутил он. — Но я тоже рад тебя видеть. Он выглядел слабым и уставшим — Чеен вспомнила его щеголеватый вид в былые времена, его острый взгляд и жестокие шутки. Когда-то он пугал ее, и она боялась того, что он разрушит ее дружбу с Йерим, теперь же она ничего не боялась. Чон Чонгук в одночасье стал для нее близким другом, человеком, пострадавшим от войны так же, как и она в свое время. Смотреть на него свысока или исподлобья она не могла и не хотела. Она хотела любить его, как любила раньше Йери, и она была искренне рада, что он жив. — Чеен, — сказал он и застыл — Чеен уже обнимала его за шею, прижавшись к его груди, отчаянно и терпко. Сердце ее колотилось, и он, не веря в то, что происходит, тоже приобнял ее. Они были счастливы. — Я так рада, — сказала она, отстранившись. — Я думала… Я боялась, что… — Они забыли про меня, — сказал Чонгук. — Вспомнили только последние солдаты. Я попросил их оставить меня в камере до прихода наших войск. Они могли, конечно, расстрелять меня за такие слова, но не стали этого делать… Хорошие попались ребята… — смущенно добавил он. — И ты выжил… — Меня освободили через сутки, — пояснил он. — Я вступил в отряд дружинников. Чтобы выжить… На работу не брали — документы только восстановились. Еще меня допрашивала военная полиция. Почему я остался жив и так далее… — И ты сказал им правду? — Нет, — криво усмехнулся Чонгук. — Я сказал, что спрятался в камере, и они меня не увидели. И что им нечего было предъявить мне из обвинений, потому я и выжил. Ни слова лжи, как видишь. К тому же по документам я прошел как просто свидетель. И я все еще числюсь как доброволец… Предъявить им мне нечего. — Я рада, — перебила его Чеен. — Честно рада. Спасибо, что ты выжил. Спасибо. Она не выдержала — глаза покраснели, слезинка предательски выползла из-под очков. Чонгук смутился, сунул руку в карман, достал оттуда грязный платок, сунул Чеен. — Ты снова в госпитале… — сказал он. — Тут для тебя лучшее место, сестра милосердия. С твоей добротой тебе действительно нужно быть только тут. — Мне тут платят больше да и безопаснее тут, — заметила Чеен. — И ты прав — я люблю помогать людям. Может хотя бы так смогу быть им полезной… — Полезной? — Чонгук рассмеялся, потом нахмурился. — Ты же не вещь, Чеен. Не вещь ты. Никому ты ничем не обязана. И быть полезной тоже. Делай то, что хочешь, то, что можешь, как можешь. Живи, в общем. Раньше я всегда думал — вот в чем твоя проблема. Слишком сильно хочешь угодить людям. Но людям ведь все равно. Они своей жизнью живут. И тебя не спросят. Ты вспомни — много среди них тех, кто бы так думал о тебе, как ты думаешь о них, а? — Нет. — Вот и я о чем… Эта жизнь одна. После нее ничего не будет. Я почти проверил. И следующей тоже не будет. Будь счастлива, Чеен. Будь самой счастливой на земле, пожалуйста. — Говорят, тела Йери не нашли… — протянула она. — Онни, которая была с ней, погибла, ее похоронили. Но тела Йери не нашли. Значит, она жива. Я буду искать, сделаю все, что смогу… И тогда, возможно… — Я думаю, она смогла выжить и спрятаться, — честно сказал Чонгук. — Но не уверен, что она вернется. Она бы давно уже вернулась, если бы хотела и могла. А раз нет… Возможно, ее нет. А возможно, нашла новый мир, в котором ей намного лучше. Я так себя успокаиваю, когда думаю о ней. Она хорошая. Должно же ей было повезти?.. — Ты ее любил? — честно спросила Чеен. — А ты? — в тон ей спросил он. — Любила, — сказала девушка. — Сейчас я думаю, что ту пустоту во мне закрыла только она. С войной в мою жизнь пришло много людей, часть из них особенные для меня… Но до войны была только Йерим. И благодаря ей мне стало намного легче. — Вот видишь… — улыбнулся он. — Ты хорошая подруга. А я поначалу просто наслаждался ею. Она меня боготворила, делала все, что я хотел. И она красивая, парням она нравилась… А потом она пропала… И тогда я другое вспоминал, Чеен. Не то, какая она красивая и капризная. А то, как она беспокоилась за меня, как угощала меня вкусным, как просила познакомить ее с родителями, как трепетно переживала за мое будущее. Она лучшей была. И всегда переживала, что я не женюсь на ней. — Вот как… — Если бы время можно было бы вернуть… — вырвалось у него. — Я бы женился. Повел ее в отдел бракосочетания и женился бы. Вот только это теперь невозможно. Жаль. Жаль мне очень. Он протянул руку и коснулся ее плеча, Чеен улыбнулась ему. Когда-то она считала Чон Чонгука врагом — теперь он был словно старший брат. Немного странный, живущий своей жизнью, но все еще близкий. — Много я тебе должен, да? — спросил он. — О чем ты? — Чеен поняла, о чем он говорит, но виду не подала. — Не понимаю. — О моем спасении, дура, — криво усмехнулся он. — Меня ведь еще в феврале хотели расстрелять. Но почему-то оставили в живых. Я помню того капитана со злыми глазами. Он меня долго расспрашивал. А потом упомянул, что есть у меня только одна причина жить. — Он соврал, — сказала Чеен. — У тебя их много и… — То, что я жив благодаря тому, что однажды спас жизнь молоденькой медсестре… Я спросил его, жива ли ты, и он сказал, что тебя ничто не убьет. А потом меня просто бросили в камеру, больше я его не видел. — Слава богу… Все тогда обошлось, — Чеен выдохнула. — Знаешь, я ведь даже не думала, что сработает. У него не было причин мне помогать… Кроме одной, — она вспомнила Сокджина, но не решилась сказать об этом. — Кроме одной только. — Что ты ему сделала в благодарность? — забеспокоился Чонгук. — Ничего, — честно сказала девушка. — Но я сделала много раньше… Мне не так легко пришлось, Чонгук-оппа. Поэтому я и не считаю, что осталась кому-то что-то должна. Я снимаю с себя этот долг, в общем. И ты тоже — снимай. Она смотрела прямо и просто, и он вспомнил, как раньше она избегала его взгляда, старалась не сталкиваться с ним, а он, идиот, провоцировал ее и пытался шантажировать, будь он неладен. Какая чертова ирония! Как смешна жизнь… — Спасибо, — вырвалось у него. — И тебе, — честно сказала она. — А тот парень… — в отличие от доктора Чхве, Чонгук не ходил вокруг да около. — Тот парень… Которого ты тащила за собой в ночь перед захватом столицы… — Он жив, — просто сказала Чеен. — Он уехал отсюда. — Я знал, — усмехнулся Чонгук. — Ты ведь не допустила бы другой вариант, верно? Не такая ты… Не такая, Чеен. Он поправил фуфайку, кивнул ей и пошел прочь. Чеен осталась смотреть ему вслед. Она подумала, что когда-то уже переживала все это в своей жизни — уходящие спины, на которые она смотрела с тоской и надеждой. Все, кто ушли, не вернулись к ней. Но теперь она была не намерена переживать расставания снова и снова. Каким бы не был Чон Чонгук — ей он был дорог. — Чонгук, — просто сказала она. — Приходи ко мне, если будет нужна помощь. Мы должны держаться поближе друг к другу. — Хорошо, — сказал он. — Я приду. — Когда Йери вернется, она спросит с меня, если я не помогу тебе. А я люблю свою подругу. И я хочу тебе помогать. Он обернулся и рассмеялся громко, наблюдая за ее лицо, помахал рукой и скрылся за поворотом. Чеен же просто тихо плакала, вытирая слезы его грязным платком — и не было в мире никого счастливее ее сейчас, никого. *** А потом счастье ее многократно усилилось. По одной-единственной причине — вернулась милая добрая Джихе, а вместе с ней и Дахен. Они приехали из деревни, в которую им удалось сбежать после того, как захватили Сеул, и теперь они обе — замученные и уставшие — стояли на пороге госпиталя, пока Чеен плакала и обнимала их обеих. — Ченги… Ты жива… — обе удивлялись они. — Мы уже попрощаться с тобой успели, когда поняли, что ты останешься в столице… Ты не представляешь, что мы пережили… Брюкву и капусту ели через день. Потом Дахен-а заболела и… — Мы рады, что ты жива, — приговаривала добрая Джихе. — Так рады. — Я выжила, — Чеен вытирала мокрое лицо. — И вы выжили. Возвращаются все домой. Возможно, война кончается… Я… В голове столько мыслей… Не знаю даже, как теперь… Так счастлива, так… — Ты счастлива… — Дахен горячо расцеловала ее лицо. — Но ты не представляешь, как счастливы мы… Говорят, что и Чонен-онни возвращается. Она дослужилась до капитана, представляешь, Ченги? Наша онни теперь капитан армии. Возможно, с ее возвращением снова начнутся покой и добрые времена… Вот только жить нам теперь негде. Наверное, наш дом разгромили. — Он цел, и квартира, в которой вы жили, цела, — поспешила успокоить их Чеен. — Я повесила на дверь замок, но туда никто и не приходил. Возвращайтесь, девочки, мы с Цзы живем рядом. — Цзыюй тоже осталась? — удивилась Джихе. — Слава богу, ты не одна была все это время, Ченги. Слава богу. Вечером Чеен помогла им притащить их нехитрые пожитки домой. Во дворе было чисто и прохладно — посаженные Чеен цветы дали первые ростки. Джихе расплакалась даже, когда поняла, что Чеен самостоятельно приводила тут все в порядок. — Удивительная ты, — говорила она. — Удивительная. Второй такой не сыщешь. Дверь в квартиру открыли — и понятно стало, что жить там так сразу не получится, грязно и пыльно, к тому же пахнет сыростью. На первую ночь Джихе и Дахен пригласила Чеен — и тут их ждал сюрприз. Цзыюй не была так радушна, хотя глаза ее и блестели, когда она увидела девушек. Вот только поздоровалась она с ними более сдержанно, а потом просто ушла в комнату, сославшись на то, что ей нездоровится. Чеен поспешила накрыть на стол, доставала все, что было, дрожа от страха. Она знала, что спросят девушки, и боялась этого. — Цзыюй беременна… — первой не выдержала Дахен. — Это правда? — Правда, — шепотом сказала Чеен. — Но об этом не стоит говорить, Да-ним. Это ее личная жизнь, пусть такой и остается. — Пусть, — кивнула та. — Но вот ребенка спрятать не получится, милая Ченги. От кого она беременна? Разве у нее был парень или жених? — Нет, и я прошу тебя, не стоит говорить об этом… — взмолилась Чеен. — Это ее личное дело. Она беременна, она скоро станет матерью. Не хочу создавать ей причины для переживаний. Она не обязана держать ответ и тем более… — Но это серьезно… — Дахен прижимала руки к груди. — Это ведь не шутки. Дети так просто на свет не появляются и… — Она беременна не от парня или жениха, глупая, — повысила голос Джихе. — Они пережили осаду. Как ты думаешь, они ее пережили, а? Дахен виновато опустила глаза, старательно пряча настойчивый взгляд, в котором на дне плескались страх и неуверенность. Чеен и самой стало неловко. Она подумала — может ли она сама объяснить, почему у Цзыюй будет ребенок, у которого нет отца, а потом до нее дошло — в будущем этот вопрос им зададут не один раз, и вряд ли кто-то будет столь вежлив, как Дахен. — Его отец уехал из города, — сказала Чеен. — Он мне не нравился, но Цзыюй его любила. Теперь его нет, возможно, совсем нет. Поэтому, пожалуйста, не спрашивайте у нее ничего больше. Ребенок ни в чем не виноват. Они его оба очень хотели… Точнее, до сих пор хотят. Я буду помогать. — Ребенок ни в чем не виноват, — сказала Дахен. — Прости, если мы потревожили ее. — Она рада, что вы вернулись, — искренне сказала Чеен. — Будь все как прежде, она бы с радостью поболтала с вами и обсудила все на свете… Но теперь Цзыюй нездоровится. Она изменилась. И я изменилась. — Мир изменился, — мягко сказала Джихе. — Мы часто думали, как ты тут… Совсем одна… И постоянно поражались, какая ты все-таки смелая. Я бы никогда, например, не смогла бы так поступить… Хотя если б оппа был рядом. — Как он? — Чеен вспомнила Кан Даниэля, — С ним все в порядке? — Он жив, — радостно сказала Джихе, и первый раз на ее лице появилась улыбка. — Был ранен, но вернулся. Теперь он капитан отряда. Их скоро переводят куда-то поближе, он приедет сюда, и мы сможем повидаться. — Твои письма дошли? — с надеждой спросила Чеен. — Всего одно — но дошло… — Джихе улыбнулась. — Самое последнее. Я написала его, когда покидала Сеул. И именно оно дошло — представляешь, Ченги?.. Он ответил, что никогда не переставал думать обо мне, о нас… Я была так счастлива. Я до сих пор так счастлива. — Я так рада за тебя, за вас обоих… — А значит, не все потеряно, — сказала Джихе. — Не все, Ченги. Возможно, и Джонни жив… Просто он может быть в том месте, куда письма не доходят. Но одно-то мое письмо дошло — и твое тоже, возможно. Напиши ему. Обязательно напиши сейчас. Линии связи будут восстанавливаться, возможно, скоро все наладится… И ему будет приятно, что о нем помнят. Особенно такая девушка, как ты, Ченги. Этот разговор произвел впечатление на Чеен — глубокой ночью, когда Дахен и Джихе, утомленные дорогой, уснули, она прошла в темную комнату Цзыюй и села за ее письменный столик. Сама Цзыюй просто лежала в темноте и смотрела в стену, ничего не говоря. — Они спят, — сказала Чеен. — Переживают, что помешали тебе. — Мне сейчас весь мир мешает, чего уж, — несмешно пошутила она. — Скажи им, что мне плевать. — Я сказала, — Чеен научилась реагировать правильно. — Не помешаю, если буду писать? — Нет, конечно, — Цзыюй накрылась одеялом с головой. — Пиши, вот только Джонни не получит это письмо. Он, наверное, умер. Все, наверное, умерли. Чеен не стала ничего отвечать, достала стопку скрученной посредине бумаги — на нее попала вода, чернила, стала думать, что бы ей написать, а потом вспомнила глаза Джонни — сердитые, но добрые, и расплакалась. Почти год прошел с их последней встречи. Ей теперь нечего сказать ему. — Ты ему пишешь или Ким Сокджину? — вдруг осенило Цзыюй. — Прости за глупый вопрос. — Цзы… — укоризненно сказала Чеен. — Почему ты так жестока? Что я сделала? — Ничего, — тихо ответила Цзыюй. — Ты — ничего. Все всегда делала только я. Теперь я плачу по счетам. А у тебя все будет хорошо. Подруги вернулись, работа вернулась. Парня вернешь тоже. — Разве я что-то просила у тебя? — Нет, — покачала головой девушка. — Просила всегда только я. Поехать со мной просила. Спасти меня просила. Но ты не смогла. Не поехала. Смелая. Отчаянная. Вот только погибаю теперь я, Ченги. Я. — Ты не погибнешь, — твердо сказала Чеен. — Я никогда и никому не позволю тронуть тебя. — Пожалуйста, — улыбнулась Цзыюй. — Они не спросят у тебя разрешения, когда придут за нами. — За нами? — За мной и за ребенком, — сказала Цзыюй. — А теперь я буду спать. Пиши свое письмо. Надеюсь, однажды я увижу его — человека, за которым ты бы точно поехала и в Китай, и на конец света. Чеен смотрела на нее, но Цзыюй больше не сказала ни слова. Накрылась с головой и уснула так, преисполненная своей обиды, своей боли. И только один бог знал, о чем она теперь думала — или о ком, так будет вернее. — Дорогой оппа, — написала Чеен. — Прости за то, что так долго не писала тебе писем на бумаге. На бумаге — потому что в уме я пишу тебе письма каждый день. Слишком многое прошло между нами, огромный мир меняется на глазах, а наши жизни стали просто игрушками в руках тех, у кого есть власть и есть сила. Думаю о тебе постоянно… И так много хочу тебе рассказать… И если бы я могла сейчас увидеть тебя, первое, что я бы сделала… Она писала это письмо почти до рассвета — изредка плакала, щедро сдабривая и без того сырую бумагу водой. А когда закончила, легла рядом с Цзыюй, обняла ее и уснула. Снилась ей родная деревня, дом, в котором она выросла. Ким Сокджин в одежде ее отца мотыжил землю, а Цзыюй в одежде ее матери кормила кур и поливала цветы. Чеен плакала во сне, потому что понимала — она теряла этих двоих навсегда.