Покидая розарий

— Надеюсь ты понимаешь, почему мне пришлось наказать тебя, — снова и снова говорил Исин сквозь кровавую пелену. — Мне пришлось. Раньше я презирал насилие, ты должна помнить… Чеен не могла ему ответить, даже если бы и хотела — разбитое ее лицо отекло, язык еле ворочался, и если бы она могла говорить, то скорее всего, попросила бы воды. Она просто лежала, молча изучая выражение его лица, и никак не могла понять одну-единственную вещь. Почему ее замечательная милая Цзы любила это чудовище? Почему это чудовище дало жизнь ее ласковой славной малышке Юне?.. Чеен держалась стойко — но еле-еле. Добрая Линь сумела только обработать раны и позвать к ней пожилого доктора, едва время, отведенное на лечение кончилось, Чеен сгребли в охапку два рослых китайца и погрузили в машину, не забыв надеть на разбитые руки наручники. — Что вы делаете? — кричал пожилой врач. — Как вы можете? Она умрет в дороге… — Тогда, стало быть, мы с вами ошиблись в ней, — громко и ясно отвечала ему подполковник Ким. — Если умрет — она освободится. Эти слова отложились в памяти Чеен, и много позже она отчаянно вспоминала их. Она еще думала о том, что оставила позади — о теплом доме, пусть и таком нищем и пустом, о Чон Чонгуке и Джихе, о маленькой дочери, о родителях, об Онни, которая, наверное, уже родила. Думала она и о Дахен с Чанелем, думала и о Джонни. И иногда, сквозь пелену разорванных мыслей, вставал перед глазами один-единственный образ. Ким Сокджин. Это ведь твои товарищи били меня? Почему ты не придешь и не спасешь меня? Пожалуйста… Чеен знала, что едет туда, в глубь фронта, не просто так. Она знала, что едет умирать. Исин никогда не простит ей того, что потерял Цзы, не простит он ей и смелости обвинить его в этом. Он жестокий и холодный, этот Чжан Исин, и он теперь пытается доказать ей, что она сама виновата. Пусть так. Чеен открывала мутные глаза, снова слышала его голос, и проваливалась в сон. Когда она очнулась — тело ее пылало. У нее начался сепсис, и ее положили в полевой госпиталь. — Она не умрет? — спрашивала в далекой тени подполковник Ким. — Она подозреваемая в опасном деле. Нельзя, чтобы она умерла, пока не расскажет важные вещи, вы понимаете? — У нее сепсис, а это вам не шутки, — кто-то грубый поднял простыню, под которой тихо умирала Чеен, — Но если что-то в ней есть, то выживет. Мы начали серьезные антибиотики. Чеен слушала их, вслушивалась, мечтая о том, что все-таки умрет. Простить себе эту слабость она позволила единственный раз в жизни — и сейчас не жалела о том. Ей было неимоверно тяжело. Она страдала физически и морально. И она понимала — не умрет сейчас, ее все равно убьют. История все равно кончится. Так или иначе. Она умрет, и никто не защитит и не спасет ее теперь. Хотя, быть может, так и должно было произойти? — Я много сделала, — сказала она самой себе. — Я защитила тех, кого любила, и позволила защитить себя тем, кто любит меня. Я хороший человек. Я ни о чем не жалею. Я увижу оппу и Цзы. И многих других. Я счастливая. Я счастливая. Она провалилась в очередной горячечный сон, а когда открыла глаза, то алое пятно впереди нее не стало вратами ада, а оказалось обычной пылающей чугунной переносной печкой. Белые пятна повсюду не были ангелами, а была одеждой медицинского персонала. Она очнулась — и кто-то грубый подошел к ней и потрогал ее руку, положил что-то на лоб. — Живучая сука, — сказал кто-то. — Выкарабкалась. Теперь ее и лопатой не убьешь, выживет в любом случае. И даже много лет спустя Чеен не могла понять, чего больше было в этих словах — восхищения, раздражительности или отвращения. И не узнает уже. *** — Пак Чеен, — сказал Исин. Он был в новой форме, приглаженный и напомаженный, как и положено офицеру. Теперь Чеен могла хорошо разглядеть его — такой же красивый, как в тот первый день, когда она увидела его на ступеньках магазина его отца. — Капитан Чжан, — вырвалось у нее. — Помнишь, — сказал он. Он с интересом оглядывал ее — когда еще будет такое зрелище. Чеен выглядела лучше, чем он ожидал, чем ему хотелось — бледная, но с небольшим румянцем на щеках, живая, и повязки уже спали. — Говорят, ты чуть не умерла. — Вы плохо постарались, — ответила она в тон ему. — Мне пришлось так поступить, ты же знаешь, — Исин сел на стул, закурил. — Этот лагерь полное дно. Не такой, в котором я служил в Китае. Нищий и обреченный на развал. Тут даже сигарет нормальных нет, курю то, что есть, от этого у меня кашель… — Жалко вас… — сострила Чеен, потому что сердце ее разрывалось от нелепого противоречия — неужели он думает, что на третий год этой страшной войны кого-то вообще волнует, что он курит и курит ли вообще. — Жалко, — сказал он. — Но я тут ненадолго, слава богу. Скоро меня отправят на границу. И новое звание маячит на горизонте. Это так. Чтобы ты знала. — Вы бессовестный подлый ублюдок, — вырвалось у нее. — Гореть вам в аду. — И тебе, тебе тоже гореть, — отозвался он. — На твоих руках ее кровь. Она ведь умерла, да? Это почти то же, что ты сама убила ее. Этими своими нежными ручками. — Я пыталась ее спасти, в отличие от вас. Я была с ней до самого конца. — Ты спасла бы ее, если бы поехала с ней, — отрезал он. — Ты ведь прекрасно понимала, что Цзыюй не уедет без тебя. Ты могла бы пожертвовать собой… Ради всего того, что она сделала для тебя. Но ты решила по-своему. Ты осталась, и осталась она. Как она умерла? Заболела? — Ее расстреляли, — выдавила Чеен. — Государственная измена. — Измена — это связь со мной, да? — он словно очнулся. — Что же… От варварского правительства ничего другого я и не ожидал. — И? — Чеен тщетно искала в его лице хотя бы надежду на расстройство или боль. — И эта вся ваша реакция? Все? — А что ты ждешь от меня? Я должен заплакать? Или закричать? Истерику тебе закатить? — Цзы умерла… И умерла из-за вас, — напомнила Чеен. — Вы могла бы сказать… Хотя бы что-то сделать… Вам совсем все равно? Вам плевать? Мерзкий отвратительный… — Придержи язык, дура, — процедил он сквозь зубы. — Мои чувства останутся со мной. Не тебе о них судить. И не тебе я буду о них рассказывать. Кто ты вообще такая, чтобы говорить обо мне? Чего ты стоишь, чтобы я попытался оправдаться. Ты что — Иисус? — Она любила вас. По крайней мере, так говорила. Что любила. В вас она видела надежду… — И я любил ее, — Исин уставился девушке прямо в глаза. — Кто тебе сказал, что мне все равно? Я просто пережил это горе давным-давно. Я знал, что ее казнят. Я ей говорил об этом. Я прекрасно понимал, что оставляю ее на смерть. Я уговаривал ее ехать со мной, пугал, даже угрожал. А она… — Надо было увезти ее силой… — Она сказала, что не может оставить тебя, идиотку… — вспомнил Исин. — Что она обещала, что ты не останешься одна. Что она любит тебя. Что ты без нее пропадешь. Что она не простит себе, если оставит тебя. Слышишь, да? Как тебе такое? Ты, ты и ты. Она о тебе говорила в тот вечер больше чем вообще говорила со мной за все время. — Цзы была моей лучшей подругой. И я знаю, что она приехала из-за меня. Но если вы любили ее… — Не тебе нас судить, Пак Чеен, дура, — Исин устало отвернулся. — Меньше всего я хотел видеть в своей истории тебя. И именно тебя мне послали небеса. За что? Что я сделал не так? Потому я и сорвался. Я хотел тебя убить, скажу честно, если бы ты умерла, мне бы стало легче. Но ты выжила. — Я выжила, — повторила за ним Чеен. — Убьете меня теперь? Я и сама хотела смерти. Я устала. Я… — Тебя все равно расстреляют, — отмахнулся он. — За тебя уже ухватился арьергардный отряд. Ты кажешься им шпионкой. Они с радостью будут пытать тебя, пока ты не расскажешь правду, а если правды нет, тогда с радостью выслушают от тебя сказку, которую ты расскажешь, чтобы прервать свои мучения. А потом тебя расстреляют. Я так думаю. — Я не шпионка. Мне нечего рассказать. Я просто медицинская сестра, и я хотела помогать. Это все. — Кому нужно твое благородство, — отмахнулся он. — Хотя припоминаю, ты всегда была странной. Странной, отвратительно ненормальной. Как тебя терпел Намджун? Наверняка, он просто не в себе был, когда выбрал тебя. Хотя он тоже жалел, что ты не поехала с ним. Идеальная шлюха была. — Я не любила его, а он не любил меня. Я не хотела этой связи. Я просто хотела выжить. — Надо же… — восхищенно сказал Исин. — Как ты заговорила… Раньше бы просто покраснела и замолчала. А теперь рассуждаешь. Я удивлен. Такая смелость. Любо-дорого посмотреть. — Смотрите столько, сколько хотите, мне все равно. Я ничего уже не боюсь, я тоже повзрослела. Пережила достаточно и увидела достаточно, чтобы проститься со страхом. — Поздравить тебя? — Вы меня поздравили. Я чуть не умерла от ваших поздравлений… Исин рассмеялся, размахнулся, чтобы ударить, но передумал. Какая, к черту разница. Пак Чеен или как там ее… Он вдруг вспомнил, с какой любовью говорила об этой идиотке Цзыюй, и сердце его замолчало от острой досады. Отвратительное чувство. Эта дура стоила жизни его первой любви. И последней, наверное. — Она родила, да? — спросил он, немного помолчав. — Преждевременные роды, — Чеен до того дала себе зарок больше не говорить с Исином о ребенке, но теперь почему-то захотела сама рассказать ему. Сердце ее сковало убеждение — он не окончательно мертв для нее, в нем есть что-то, что еще связывает ее с Юной. И Чеен поймала себя на мысли, что ненависти к нему не испытывает. Она вообще потеряла способность ненавидеть хоть кого-то — ненависть кончилась внутри нее, а возможно ее там и не было. — Она родила девочку, — сказала она. — Я назвала ее Юна. — Это не китайское имя, дура, — вырвалось у Исина. — Именно такое имя я и хотела ей дать, — ответила ему Чеен. — Я ращу ее не как китаянку. А как человека. И буду заботиться о ней столько, сколько будет нужно. Она всматривалась в лицо Исина, внезапно испугалась — вдруг тот решит забрать у нее ребенка теперь, но виду не подала. Старательно искала что-то в его взгляде, находила и теряла заново. Наконец, он достал те самые дешевые сигареты, о которых сказал ей в самом начале, и закурил, выпуская колечки вонючего дыма. — Дурацкое имя, — повторил он. — И жаль, что родилась девка. Мы мечтали, что будет мальчик. Он вдруг поймал ее рассерженный взгляд и покачал головой. — Сейчас то время, когда лучше родиться мальчиком, — пояснил он. — Тяжело быть девочкой. Идет война. Девочки не сражаются, но все равно гибнут. У них нет будущего. У них нет надежды. — Вы правы, капитан Чжан, — Чеен вспомнила славную улыбку маленькой Юны, ее нежность, с которой она прижималась к ней — больше ей, наверное, никогда не увидеть ребенка. — Вы правы, — еще раз сказала она. — Но даже у девочек есть шанс. И жизнь все равно продолжается. — Тебя казнят. — А Юна будет жить, — твердо сказала Чеен. — С ней остались те, кто ее любят. И они о ней позаботятся. Она будет жить. И за Цзы. И за меня. Больше она с ним о ребенке не говорила. Чжан Исин еще два раза допросил ее — для вида, а потом отбыл на границу, куда он так хотел. Старательный и нарядный, как он всегда хотел. В последний день он принес ей немного хлеба — в лагере кормили, но хлеба, простого черного хлеба было мало. Чеен подумала, что это для того, чтобы унизить ее, а потом догадалась, значит, ее скоро казнят. — А как госпожа Шухуа? — спросила она, и Исин словно очнулся, резко посмотрел на нее и отвернулся. В глазах его мелькало что-то плоское, болезненное, надорванное… — Она умерла, — сказал он грубовато. — Прошлой зимой умерла. От тифа. Заразилась им на границе. Умерла быстро. Не мучилась. Лекарства ей не помогли. — Вот как, — сказала Чеен. Она все еще видела перед глазами красивую тонкую барышню с капризным голосом, которая плакала, когда видела ее порванные чулки и с радостью наряжала Чеен, свою горничную. — Я буду молиться за нее, — сказала она. — Очень жаль, что так вышло. — И если ты сейчас спросишь про Ким Намджуна, его тоже больше нет, — грубовато бросил ей Исин. — Но он погиб на фронте. Как и положено. Его мать им гордится, много сделал и много получил. Потрясенная Чеен молчала — боялась спросить еще об одном человеке и узнать, что и его больше нет. — Мин Юнги жив, дура, — прочел Исин ее мысли. — Он сейчас подполковник Мин и служит на самом верху. Когда твоя дурацкая страна проиграет войну, ты его еще увидишь. Понятно тебе? Он нахмурился, пройдя мимо нее, словно старался разглядеть в ней тоже что-то свое — и в очередной раз понял, он презирает Пак Чеен, и чувствует, что его презрение взаимно. Никогда им двоим не понять друг друга — разными идеалами они живут, и о разном думают. Словно небо и земля, словно черное и белое, словно холод и тепло. В их мире параллельных линий не будет пересечений. И слава богу. — И меня тоже увидишь, — сказал он. — Я там тоже буду. И тогда спрошу с тебя в полной мере. Поняла? — Поняла, — кивнула она, с наслаждением вдохнув запах хлеба, который он положил перед ней. — Только я умру еще раньше. Я ведь шпионка, да? Так или иначе умру. Но в любом случае… Он ее не дослушал, вышел быстрым шагом — и она поняла, так он попрощался. Вот только прощался Чжан Исин не с Чеен — он с Цзыюй прощался, с Сеулом, с Кореей, с местом, где жил, которое любил и которое предал. Больше она его никогда не увидит. И слава богу. — А глаза у Юны все равно не его, — подумалось Чеен потом. — Они материнские. И черты лица тоже. Зато носик от Чжан Исина, и, наверное, она вырастет высокой, как он тоже. Занятно. *** Подполковник Ким еще несколько раз расспрашивала Чеен, с интересом снова и снова узнавая многое о ее жизни, о том, где она пережила зиму и что они ели, и кем она хотела стать до войны. Ей было интересно практически все. Она была патологически любопытна. А еще удивительно красива была. Все вместе. — Значит, зимой в Сеуле было холодно, — кивала она. — И что ты носила? Пальто? — Иногда рабочую куртку, в ней было теплее… — Чеен вспоминала. — Ну и вязаный платок. Я его справила еще до войны, зимой без него тяжело было бы. — Не люблю вязаные вещи, они колючие, — рассуждала красавица. — Люблю меха. И натуральные ткани. Но коммунистам положен стоицизм, слышала о таком? Никакой роскоши. Роскошь — народу. — Зимой мех не роскошь, это способ выживания, — выдала Чеен. — Но я не понимаю, как это связано с тем, что… — Цыц, вопросы тут задаю я, — отрезала Ким. Она с наслаждением потянулась на удобном кресле, которое заставила своих подчиненных принести в комнату для допросов. — Нравится тебе тут, Пак Чеен? До границы фронта недалеко. Ты ведь хотела здесь побывать. — Хотела, — честно сказала Чеен. За последнюю неделю она устала рассказывать подполковнику одно и то же, и была вынуждена рассказать ей о пропавшем Кан Даниэле. В конце концов, та выудила у нее и историю его любви с Джихе, и даже сделала свои выводы. Такое поведение пугало Чеен, она не до конца понимала, чего на самом деле добивается эта женщина. Если честно, и не хотела понимать. — Ты кажешься очень благородной, — говорила красавица. — Но на деле у тебя столько внутренних проблем. Напоминаешь мне одного человека… — Коммуниста? — почему-то спросила Чеен — все равно разговора с ней не избежать. — Именно, — сказала она. — Коммуниста до мозга костей. Он верит в свои идеалы, но знает их только на картинках. Интересный человек. Интересно наблюдать за таким, я имею в виду. Мне такое нравится. — Наблюдать? — Да, — кивнула девушка. — Пак Чеен. Такое грубое, кстати, имя. У твоих родителей не было желания назвать тебя звучно? — Отец звал меня Розэ… Он выращивал розы, это его хобби, и говорил, что я его цветок. — Как красиво, — пробормотала подполковник. — Да, на самом деле, ты напоминаешь цветочек. Сейчас, конечно, тебя сорвали и растоптали, но в других условиях ты и корни пустишь, и ростки дашь. Красиво я сказала? — Да, — кивнула Чеен. — А как вас зовут, господин подполковник? — Ты ведь на самом деле не знаешь моего имени… — развеселилась Ким. — Слышишь только мое звание и все, так? Меня зовут Ким Джису. Я Джису. Имя нежное и традиционное. Я младший ребенок родителей, они обожали меня. Всегда хотели дочку, и родилась я. Отец мечтал, чтобы я выросла барышней. Коммунисткой и нежным созданием. Была бы учительницей или врачом. Ну или как ты — медсестрой. — А вы решили стать военной? — Мне пришлось, — красавица выпрямила плечи. — Война началась. Поначалу я руководила коммунистической женской организацией в Пхеньяне. Онни ушли на фронт, и я осталась за старшую. Мне пришлось многое на себя взять, и за полгода я так себя показала, что мне сразу же дали звание. Отца эта новость и обрадовала, и убила. Он мне долго говорил, чтобы я не смела уходить на фронт, но я все-таки его не послушала. — Вы хотели защищать родину? — Я влюбилась, — неожиданно сказала девушка. — В генерала Чхве. Он руководил северными войсками, может, слышала? Он приезжал к нам ранее, его пламенные речи зажгли мое сердце. Мне захотелось пойти за ним, стать как он. Я искренне поверила в это. Но мои чувства кончились быстро. Когда генерал начал проигрывать, я поняла, что я любила вовсе не его — а идею. Ради идеи я и начала служить. И преуспела, как видишь. — Идейность важна для коммуниста. И вообще для человека, — Чеен прекрасно помнила генерала Чхве, еще с той их встречи помнила. Странно, что такая красивая умная девушка пусть и на короткое время, но была влюблена в порочного и грубого мужлана. — Удивительно, что ты понимаешь это, — восхитилась красавица. — Ведь ты как ребенок, милая Пак Чеен. Деревенская студенточка, но мозги у тебя хорошо работают. И интуиция тоже. Ты мне нравишься, я ведь тебе говорила? Очень нравишься. — Благодарю вас. — Жаль, что это не спасет тебя от наказания за шпионаж, — вздохнула Ким Джису. — Очень жаль. Даже я не смогу спасти тебя. Но все равно я постараюсь скрасить твои дни и сделать тебе хороший подарок на прощание. Достойный тебя. — А теперь, когда генерала Чхве нет, за кем вы следуете? — вдруг спросила Чеен. Она вспомнила, что генерал Чхве погиб. — Я пока еще не решила… — отмахнулась Ким Джису. — Но я в поисках. Сейчас меня привлекает поиск истины. Так много шпионов и так много искателей. Я с удовольствием рыщу внутри них, ищу мотивы, исследую. Мне нравится чувствовать их внутри. Ощущать их нравится. Я вообще в последнее время стала любопытна, жадна даже стала до человеческих характеров и судеб. Очень интересно, нечеловечески просто. — Возможно, вам просто скучно, — предположила Чеен. — Когда человеку скучно, он хватается за что угодно. — Возможно, — кивнула подполковник. — А возможно, я просто в поисках себя. Но так или иначе я найду то, что ищу. Я деятельна, на одном месте я сидеть не буду. Мой отец так и разочаровался во мне, когда увидел, что орденов у меня больше, чем у оппы и многих других в моей семье. Он так и сказал — это неправильно. — А что правильно? — Влюбиться в какого-нибудь парня и выйти за него, чтобы ждать его после войны, — пожала плечами девушка. — Но такое точно не для меня. Я никого не стала бы ждать. А вот ты бы стала, Пак Чеен. По тебе видно, ты хочешь ждать. И ты дождешься, я в этом просто уверена. — Мой оппа погиб, — неожиданно для самой себя высказалась Чеен. — Даже если я и буду ждать, у меня не получится дождаться его. Это закон природы. К сожалению, просто ожидание мне не поможет. — Чудеса случаются, — пожала плечами Ким Джису. — И кажется, я придумала, что мне подарить тебе в честь нашего знакомства. Я думаю, я нашла хороший вариант. Она не откладывала в долгий ящик — и за два дня до трибунала, на котором должна была определиться судьба Чеен, пришла к ней с самым счастливым выражением лица — оно и без того красивое просто сияло от восторга. Она была счастлива, и это было не скрыть. — Пойдем со мной, Пак Чеен, — сказала она. — Только закрой глаза. Это сюрприз. Чеен пришлось одеться и пойти за ней — в наручниках в сопровождении охраны. Ким Джису провела ее на задний двор, где обычно сидели китайцы, работающие тут, или просто солдаты. Лагерь действительно был почти разрушен, буквально на ладан дышал, никто бы ему уже не помог. При виде красавицы подполковника все замолчали — а то, что та вела за собой женщину, и вовсе привело всех в восторг. — Это отряд для реагирования, — пояснила Джису Чеен, когда сняла с ее глаз повязку. — Они занимаются грязной работой. Трупы расстрелянных убирают. Ну иногда помогают допросы вести или бунт заключенных пресекают. В лагере, правда, сейчас заключенных мало, поэтому отряд возят по другим лагерям. Иногда до самой линии фронта. — Ужасно, — вырвалось у Чеен. — А самое ужасное, что тут служат твои бывшие товарищи, — прошептала подполковник ей на ухо. — Те, которые самые были пленными, а после решили отдаться врагу, чтобы спасти свои жизни. Ну или их переманивают за хорошие деньги. Иногда просто обещают прощение и милость. Вообщем всякое бывает… Вариантов много. Чеен молчала. Она вдруг поняла, что сейчас произойдет что-то страшное. Что-то, что ранит ее изнутри, причинит боль и напугает. — Смотри внимательно, — сказала красавица. — Никого не узнаешь? Я постаралась, чтобы его перевели сюда. Сравнила имена и твои рассказы… Это ведь он? Твой друг? Чеен с ужасом проследила за ее рукой — и ахнула. В толпе грязных сердитых мужчин с щетиной на щеках и следах от ударов на руках она разглядела до боли знакомое лицо. Конечно, она бы не посмела забыть его — ведь именно о нем ее просила несчастная Джихе, и именно за ним она и поехала сюда, на край земли, в кромешный ад. Это был Кан Даниэль. Грязная фуфайка, серые шаровары и сапоги. Некогда красивый и аккуратный, полный надежд и сил, он был своим среди этой серой стаи, курил вместе с ними и перешептывался о чем-то. Чеен закричала — не выдержала. Даниэль поднял на нее глаза и обомлел. — Хороший подарок, — сказала довольная собой Ким Джису. — Теперь твои поиски оправданы. Ты справилась, молодец.