Покидая розарий

Тяжело перенес маленький Им Суним то, что произошло с ним — тяжело перенесла то, что произошло с ним и сама Чеен. Странно было смотреть на раненного изнасилованного ребенка и понимать — ты могла ему помочь, но не сумела сделать это. Она все еще слышала его крики, все еще чувствовала отчаяние — Суним был рядом, но дотянуться до него она не могла. Тоненький юноша с добрыми глазами, который отчаянно умолял ее помочь ему, и она, большая и бесполезная, жестокая в своей слабости… — Дорогой оппа, — тихо плакала она в ту ночь. — Если бы только я могла повернуть время вспять… Если бы я только могла… Бессильно просидела она у постели Им Сунима, который не мог прийти в себя — пролежал всю ночь в забытьи, еле живой, вне себя от страха и боли. И лишь на рассвете он вдруг очнулся — открыл глаза и внимательно посмотрел на Чеен, словно она была единственной, кто мог спасти его теперь. — Нуна… — прошептал большой ребенок. — Ты пришла… Чеен молча прижалась лицом к его плечу и беззвучно заплакала. Она была прощена. — Ничего не говори подполковнику Ким, — попросил он ее, когда они оба пришли в себя. — Пожалуйста. — Суним-а, — Чеен гладила его мокрое от слез лицо. — Если она узнает, они получат по заслугам. Никто никогда больше не причинит тебе боль. Она не позволит… Я уверена, она уничтожит их. — Но тогда она узнает, что я… — тихо плакал он. — А я не хочу, чтобы она знала… Она такая красивая и добрая… Она спасла меня. Я всегда мечтал, что стану генералом и женюсь на ней. Или, по крайней мере, отблагодарю ее за все. Но если она узнает, тогда кем для нее стану я? Ведь если со мной сделали такое… Значит я не мужчина? Он большими глазами встревоженно смотрел на Чеен, ища ответа, а она задыхалась от боли, не зная, как лучше объяснить мужественному мальчику, что он намного больше мужчина, чем те, кто надругались над ним. — Я не скажу, — обещала она — готова была в тот момент пообещать все на свете. — Я не скажу, пока ты сам не захочешь этого. — Спасибо, нуна, — тихо говорил мальчик. — Спасибо, что пришла ко мне на помощь. Спасибо, что сидишь рядом со мной. Знаешь, когда я поправлюсь, я отблагодарю тебя. За все тебя отблагодарю. Когда днем вернулись Ким Джису и О Сехун — сердитые и уставшие, большой бессердечный Чан встретил их в отутюженном кителе и долго рапортовал о том, что произошло в их отсутствие. Старший адъютант Ким Джису стоял с ним же, трусливо поглядывал назад и помалкивал. Они выглядели так, словно ничего страшного не произошло — и одно лишь разбитое лицо Чеен, которое она гордо несла, как знамя, доказывало обратное. — Ничего подозрительного замечено не было, — поддакнул старший адъютант. Чеен молча опустила голову, вне себя от его малодушия, и Ким Джису почувствовала, словно ощутила ее боль. — Чеен-ним, — мягко сказала она. — Проводишь меня? Я устала с дороги. Мне нужна твоя помощь. Чеен молча пошла за ней, стараясь не встречаться взглядом со всеми ними, гордо распрямила плечи и пошла за Джису — О Сехун, глядя на ее лицо, нахмурился, и что-то зло буркнул под нос. Им Суним, который стоял поодаль, еле-еле сумев одеться и встать, тихо опустил голову. — Кто это сделал? — спросила Джису. — И что они еще сделали с тобой? — Я упала, — спокойно сказала Чеен. — Ничего страшного не произошло на самом деле. Я упала, и все заживает довольно быстро. — Упала? — Джису подошла и подняла лицо Чеен за подбородок, ахнула — синяки и кровоподтеки оказались еще больше, когда видишь их вблизи. — Странно ты упала, Чеен-а… На лицо? — Бывает, и так можно падать, — честно сказала девушка. — Но мне не больно, госпожа Ким, теперь уже не больно. — Ясно… — Джису села на кровать, сняла перчатки, подумала немного и расстегнула китель. Она все еще была прелестна и хороша собой, но на ее лице была печать усталости, словно страшное горе произошло с ней. — Не хочешь рассказать? — еще раз спросила она. — Не могу, — честно сказала Чеен. — Пока — не могу. Возможно, когда-нибудь и как-нибудь… Но пока — не могу. — Ты хорошо хранишь тайны? — Я их презираю, госпожа Ким. Но если тайна не моя, не могу поступить иначе. Я дала слово. Я не хочу обманывать чужие ожидания. — А что насчет твоих ожиданий? Они обмануты? — Давно… — Чеен поклонилась. — Но благодаря вам у меня есть надежда. И я все еще хочу вернуться домой. И все еще мечтаю, что война кончится. И мой оппа вернется. И я снова увижу ребенка. — Странная ты, — тихо сказала Джису. — Странная. Она вдруг тревожно покачала головой, словно вспомнила, и серьезно спросила: — Где Им Суним? Я видела, что он выглядит болезненно. С ним все в порядке? Он не заболел? — С ним все в порядке, госпожа Ким, — твердо сказала Чеен. — Этот ребенок сильнее, чем вам кажется. Он был в беде, но теперь с ним все в порядке. Больше она ничего не сказала — просто занималась обычными своими делами, кормила свою госпожу, стирала и гладила ее одежду, складывала ее вещи, и в этой обычной рутине нашла то, что искала — покой. И лишь когда день подошел к концу, решилась проверить мальчика — и нашла его на кухне. Им Суним сидел за пустым столом, а напротив него сидел огромный Чан, ухмыляясь. — Им Суним-а, — позвала Чеен, с тревогой вглядываясь в ребенка. — Что ты тут делаешь? Госпожа Ким… — Заткнись, чертова дура, — зло бурчал Чан. — Он говорит со своим хеном. Неужели непонятно? Что ты тут забыла? Иди к своим тряпкам и посуде. — Я забыла тебя спросить, куда мне идти, — Чеен сердито бросилась к мальчишке. — Оставь его в покое. Неужели вам не хватает того, что вы уже сделали с ним? — А ничего мы с ним не делали… — рассмеялся Чан. — Посмотри — он доволен жизнью и сделал все выводы. Правда, Им Суним? Ты ведь понял своего хена? Что ты должен делать?.. — Ничего, — робко сказал парень. — Я должен жить так, словно ничего не произошло. И не должен ничего говорить госпоже Ким. Я сам виноват. И все, что произошло, только моя вина и ничья больше. — Что ты такое говоришь? — Чеен ахнула, садясь на колени у ног ребенка. — Посмотри на меня, Им Суним! Ты не должен бояться их! Ты ничего не сделал плохого! То, как они поступили с тобой… — Им Суним умный парень, — адъютант встал с места, выпрямился. — Он понимает, что ему еще служить с нами. Мы в одном отряде, цели у нас общие. Наш командир и его командир работают вместе. Скорее всего, следующий, кто получит звание в отряде, это буду я. И я, конечно, буду помнить своих донсэнов, особенно тех, кто умеет хранить тайны и ведет себя достойно. Им Сунима ждет большое будущее, если будет держаться за таких, как я… — Никакое будущее его в этом случае не ждет! Он не должен опускаться до того, чтобы служить вам. — И он также понимает, что Пак Чеен всего лишь враг ему, — сказал Чан. — Она трусливая шлюха, которую взяли в плен, и, если бы не Ким Джису, ей бы давно уже быть расстрелянной. Пак Чеен не защитит Им Сунима, она уже не смогла это сделать, и не сможет еще. Пак Чеен должна заткнуться, тем более, что ее дни сочтены, а Им Суним будет умным и сделает все правильно. — Не надо, нуна, — тихо попросил мальчишка. — Не стоит. — Что ты говоришь… — ужаснулась Чеен. — Суним-а, посмотри на меня. Ты не должен слушать этого человека. Если ты прямо сейчас пойдешь к Ким Джису и скажешь… — И Пак Чеен также должна держать свой поганый язык за зубами, иначе ее дни тоже сочтены… — грубо бросил Чан. — Я размажу Пак Чеен одной рукой, если она не заткнется. — Я не собираюсь молчать, — Чеен поднялась на ноги. — И не позволю запугивать его. — И что ты сделаешь? — рассмеялся Чан. — Она уже видела твое разукрашенное личико — и она промолчала, потому что она понимает, что ты никто и звать тебя никак. А что ты скажешь ей? Что мы поиграли с мальчишкой? — Я скажу правду и пойду до конца, если потребуется… — Нуна… — заплакал Им Суним. — Но ты обещала молчать. Я умру, если все узнают. Нуна, пожалуйста. — Суним-а… — Какая красивая сцена… — Чан потер руки. — Смотрел бы и смотрел. Но, к сожалению, у меня дела. Я просто поговорил с милым донсеном, и он меня понял, правда? Пусть Пак Чеен тоже меня поймет. Иначе ее ждут большие неприятности. — Она ничего не скажет, — пообещал Им Суним. — Нуна мне обещала. И я не скажу, хен. Оставьте меня в покое, я ничего не скажу. Чан поднялся из-за стола и пошел в сторону двери. Не дойдя до нее, он резко обернулся, вглядываясь в разочарованную Чеен, с удовольствием разглядывая ее искаженное ненавистью и презрение лицо, словно заранее понимая — она ничего не скажет, и он ничего не скажет, все, что было сделано ими, так и останется безнаказанным. — Пак Чеен, оглядывайся на поворотах, — посоветовал он. — Будь осторожнее. Я приглядываю за тобой. Странно, что враг коммунизма, вроде тебя, спокойно живет на попечении офицера армии. Надо бы сообщить кому нужно об этом факте… — Я тебя не боюсь, — просто сказала Чеен. — Я слишком многое прошла, чтобы бояться такого, как ты. А вот тебе стоит быть осторожнее, господин. Потому что подлость твоя все равно рано или поздно покажет тебе, чего ты стоишь на самом деле. И вот тогда… — Тогда — что? — Тогда тебе придется заплатить за все сполна, — просто сказала она. — Ничто не останется безнаказанным. Больше она на него не смотрела — опустилась перед Им Сунимом на колени, успокаивая его. Все нежное материнство ее осторожно легло на плечи и сердце маленького человека. Если бы можно было разделить его боль и его страхи — Чеен без промедления сделала бы это. Она готова была сердце вынуть из груди и отдать ему — лишь бы он больше не чувствовал себя одиноким и обездоленным. — Пожалуйста, — тихо просил он. — Нуна… Я прошу тебя… Чеен обещала ему никому ничего не говорить. Ночью, когда она пришла проверить, все ли в порядке с Ким Джису, она обнаружила у ее комнаты старшего адъютанта — он столкнулся с ней у самой двери. — Прости, — пробормотал он. — Я просто хотел… — Не хватает смелости? — спросила она. — Понимаю. — Почему тогда сама не скажешь? — зло огрызнулся он. — Ты ведь тоже молчишь. — Я дала слово Им Суниму, — Чеен подняла глаза. — Я не могу нарушить его. Он просил. — Они угрожают ему. — И тебе, оппа? Тебе они тоже угрожали? — Пойми, Пак Чеен, мне служить с ними. О Сехун защитит их, они его команда. А что буду делать я? Я не хочу стать их следующей мишенью. — Вот потому они и напали на мальчика, — Чеен села на порог, поджав под себя ноги. — Потому что знали, что ты боишься, что он боится, что вы оба не хотите стать мишенью. Не из-за его слов — бог с ними — а из-за страха. Они-то держатся друг за друга. Они не оставят ни своих товарищей в бою, ни О Сехуна. А вот ты… Ты стоял за дверью, пока они насиловали этого ребенка. Неужели ты сможешь спокойно спать и есть после этого? Никогда не поверю… — Ты поверхностно судишь, Пак Чеен… — устало сказал он. — Но, наверное, мне даже легче от того, что ты думаешь обо мне плохо. Я на самом деле виноват. Прости. Прости меня. — Не передо мной ты должен извиняться… — Чеен опустила голову. — Не мне ты не помог. Оппа, разве так ты хотел служить в армии? Разве этим поступком ты будешь потом гордиться? Я никогда бы не смогла поверить, что такое возможно для тебя. Слишком странно мне смотреть на все это со стороны, слишком странно всматриваться во все это. Я знаю тебя. Я знаю, что ты честный человек. Иначе никогда бы не стала Ким Джису-ним терпеть тебя рядом так долго. — Она лучшее, что случилось со мной на этой войне… — он вздохнул. — Но я на самом деле… Я трус. Поэтому и остался адъютантом. И останусь им до самого конца войны. Вот увидишь. Никем большим я не стану точно. — Если ты на самом деле хочешь этого, то станешь. И, возможно, сможешь подняться так высоко, как никогда не думал. Но даже там, на вершине, ты будешь помнить Им Сунима. И этих мерзавцев тоже. Так они и остались сидеть на пороге комнаты Ким Джису — пока та спокойно видела свои сны, и проговорили почти всю ночь. Оборачиваясь назад, Чеен не могла вспомнить еще более спокойный разговор, чем этот. Им обоим он подарил успокоение и надежду, а ей еще и мечту. Мечту, что она однажды встретит этого человека снова, и сможет также говорить с ним на равных — но не о войне и ненависти, а о мире и любви. — Мою мать и младшую сестру убили во время первой операции, — признался он в тот страшный вечер. — Моя сестра была инвалидом. Мать осталась с ней. Их расстреляли, а я даже не знаю кто… Идти мне было некуда, подался в армию, хотя раньше имел бюллетень. Но сидеть в пустом доме я не мог — страшно было. — И ты попал в регулярные войска? — Почти, — признался он. — Мне удалось засесть в тылу. Я умирал от одной мысли, что могу встретить врага на поле боя. Я бы никогда не смог перенести это. Я ведь трус… Мои товарищи носили ордена на груди — правда, некоторые посмертно, а я все еще сидел в тылу, перебирал бумажки. Пока, наконец, какая-то ревизия не направила меня на фронт. Там я получил ранение, в госпитале увидел Ким Джису — она приезжала, чтобы поддержать раненных. — Она была такой же, как сейчас? — Такой же красивой — да. Но она была наивнее и добрее. Ее защищал генерал Чхве, он обожал ее, несмотря на разницу в возрасте. Рядом с ним она расцвела в полную силу, а он лично делал все, чтобы ее карьера была самой успешной и удачной. — И потом вы оба попали на фронт? Или она поехала туда первой? — Я напросился в ее отделение. А потом она потеряла покровительство, случилась грязная история с О Сехуном, и его место освободилось. Ей предложили — а она согласилась. И позвала меня с собой. Просто позвала — думаю, она не считала, что я смогу решиться на это. Но кроме нее я никому не был нужен, и я решил, что хочу быть рядом с ней. И сегодня, и всегда. — Ты ее любишь? — Люблю, — честно признался он. — Не как женщину, конечно. Как человека. Она чистый человек, нет в ней зла и ненависти. Возможно, она кажется жестокой, но зла в ней нет. — Зла, наверное, нет вообще ни в ком. Просто людям свойственна и жестокость, и милосердие. В зависимости от минутного порыва, от желания сделать что-то запрещенное, от собственной слабости. — Война обнажает чужое нутро, не так ли? — Я согласна… — Меня зовут Чхве, — вдруг признался он. — Чхве Мин Си. Это женское имя, но маме оно нравилось. Просто. Ты ведь никогда не зовешь меня по имени, Пак Чеен. Теперь ты его знаешь. Я хочу, чтобы ты знала мое имя. — Я его запомню, — тихо сказала она. — Я запомню его на всю жизнь. — И я был там… — пробормотал он. — После того, как увидел, что они избили тебя… Я вошел туда. Я попытался остановить их. Я говорил, оттаскивал, я пытался… А они… Они заставили меня смотреть. И я все видел, Пак Чеен. До самого конца смотрел. Он плакал — мальчик — а я смотрел. И лишь когда они закончили… Тогда я смог вытащить его оттуда. И уйти самому. А потом вернуться за тобой. — Им Суним не говорил… Я не подумала… — В этом нет твоей вины. В этом во всем только моя вина. Я виноват, Пак Чеен. Я и только я. Никто другой. И вот теперь я понимаю — а если бы на его месте был бы я? Что бы тогда сделали вы с ним? Что? — Не знаю… Я не знаю! — Ты бы точно пришла на помощь, — уверенно сказал он. — Не такая ты. Нет в тебе ненависти и жестокости. Ты не смогла бы промолчать. Ты пришла бы на помощь и спасла бы меня. А этот несчастный мальчик стоял бы за твоей спиной. До последнего верил в свою нуну. И если у нуны мужества больше, чем у меня, как мне тогда быть? Низкий я? Отвратительный? Как ты считаешь? — Нет, нет, не считаю, — Чеен горячо протянула к нему обе руки. — Я не могу судить, никто не может. Одному богу известно, как бы все было, один бог сказал бы точно. — Вот и я так думаю, — честно сказал он. — Богу было бы известно. Богу — не мне. Никому и никак. И никогда. И вот я думаю, если бы у меня была возможность сделать хоть что-то для него… А не защищать самого себя, умирая от ужаса… Стал бы я делать что-то? Смог бы я переступить через себя? Или я просто обречен на трусливое существование до конца своих дней? — Я не знаю, — повторила Чеен. — Я знаю только то, что можно пройти все, что угодно, кроме собственной совести. С совестью спорить бесполезно. Если заговорит совесть… — Я с тобой согласен. Моя мама всегда так говорила… Мамы больше нет. И сестры нет. Я остался один. Но, наверное, не совсем один, да? Есть Ким Джису-ши, есть Им Суним, есть ты, есть мои подчиненные… Значит, я пока еще могу все исправить?.. Он встал с места, потянулся, осторожно улыбнулся ей. — Я все исправлю, — честно сказал он. — Я все исправлю. Я клянусь тебе. *** Чеен проснулась рано, как и всегда, наскоро умылась и оделась, чтобы приготовить еду для своей госпожи — в последнее время полевая кухня не шла ее желудку, Ким Джису постоянно недомогала, и Чеен старалась приготовить для нее самой. Она была на кухне, когда почувствовала резкий запах гари, проникающий сквозь стены и мебель. Чеен в ужасе метнулась к плите — вдруг загорелось кухонное полотенце, но ничего там не было. Нигде ничего не было, и Чеен поняла — горит что-то во дворе части. Она наскоро обулась, накинув форменное пальто, и выскочила на улицу. Люди уже проснулись — немногочисленные солдаты неровным строем грудились везде, члены отряда поддержки в исподнем, с накинутыми поверх тулупами и фуфайками попадались то тут, то там. Чеен взглядом искала начальство, но не могла разглядеть. В стороне бараков для военнослужащих люди толпились еще больше. Барак горел — поняла Чеен. Барак горел изнутри. Она толкнула кого-то, кто преграждал ей путь — тело больше не слушалось ее, теперь она делала только то, что должна была сделать. — Расступитесь, — кричала она. — Воды! Принесите воду! Кто-то ахнул, крикнул, Чеен грубо оттолкнули — началась суета. Кто-то сумел открыть склад, достать оттуда ведра — колодец открыли, начали доставать оттуда воду, ржавые цепи протяжно стенали, а металл лязгал то тут, то там. Чеен очнулась — нашла себя на земле, куда упала, и оттуда смотрела, как солдаты пытаются потушить горящий изнутри барак. — Что происходит? — О Сехун в небрежно застегнутой одежде — китель был смят, выскочил на улицу. — Горят бараки, товарищ капитан, — отрапортовал ему кто-то. — В тех бараках ночуют офицеры. Но очага возгорания снаружи нет — значит, он горит изнутри. Никаких прочих нарушений… — Что?! — лицо О Сехуна исказилось от гнева. — Немедленно тушите! Первый отряд, открой продовольственный склад! Тащите песок! Воду! За мгновение он взял на себя командование — люди бросились к складу, другие продолжали тушить пожар. В бараках кричали — Чеен слышала крики людей, отчаянно умоляющих спасти их. Она и сама попыталась встать и помочь, но ее снова оттолкнули, и она отошла оттуда, в странном оцепенении, смотря на все со стороны. Запахи и звуки пожара завораживали и внушали ужас, и единственная мысль сковывала ее изнутри — хоть бы те, кто внутри, смогли выйти, хоть бы их спасли… — Что случилось?.. — сонная Ким Джису подошла к Чеен. — Пожар? Там люди?.. Где мои адъютанты? — Им Суним тут… — Чеен давно уже нашла в толпе мальчишку. — А Чхве-оппа… — Он внутри, — ответили за нее. Проходящий мимо солдат в мокрой безрукавке салютовал подполковнику Ким. — В этом бараке живут адъютанты, подполковник Ким. И ни одного из них мы не видели. — Но Им Суним тут… — рассеянно пробормотала Джису. — Значит, и те могли выйти? — Он был в лазарете, — напомнила Чеен. — А вот Чхве-оппа… Она вдруг поняла — ее словно осенило — лицо исказилось гримасой ужаса, Чеен рванула-было туда, к огню, Ким Джису едва успела перехватить ее, поймав, буквально остановив всем свои телом. — Что ты делаешь, дура? — ахнула она. — Хочешь сгореть? Там и без тебя много людей… — Но Чхве-оппа… — захлебывалась словами Чеен. — Он ведь… Он там… — Его вытащат, — строго сказала Джису. — Они уже почти потушили огонь. Сейчас выломают дверь, и все выйдут. Ты им точно ничем не поможешь. — Вы не понимаете… — Чеен вцепилась в Джису. — Он туда не просто так пошел, он ведь… — Он там живет, что же еще… — Джису удивленно встряхнула Чеен. — Приди же в себя! Пожар не просто так произошел, но ты ему не поможешь, ты же женщина. Они сейчас потушат и… — Он туда мстить пошел… — Чеен осела в руках Джису. — Это из-за меня… Вчера я сказала ему… Раздался громкий крик — и оглушительный взрыв. Поток воздуха хлынул в охваченный огнем барак, когда взломали дверь. Куски дерева и металла отлетели оттуда, сбивая с ног солдат, кто-то громко кричал от ужаса, кто-то стонал от боли. Чеен успела упасть, закрыв собой Ким Джису, которая лежала под ней на грязном снегу — к ним уже успел подойти испуганный Им Суним, он стоял дальше всех и не пострадал. — Нуна, — умолял он. — Нуна, очнись. Чеен слышала его слова сквозь сон, слышала крики, отчаянные вопли, а взгляд ее был прикован к горящему бараку — оттуда вытаскивали обожжённые тела, всего четыре, как она и ожидала. — Чхве… — вспомнила она. — Чхве Мин Си. Так его звали. Это женское имя… Я обещала запомнить его навсегда.