Покидая розарий

Чеен только успела вернуться домой, а проблемы щедро посыпались на нее как из рога изобилия. Сначала ее никак не хотела вспоминать маленькая Юна, потом оказалось, что ей совсем неудобно жить в доме с Чонгуком и Джихе, а потом ее призвали в оборонный пункт и допросили так, что она даже задумалась, стоило ли ей возвращаться домой. — Где вы были в плену? Почему вернулись? Почему вас отпустили? Что вы делали в плену? Какие сведения передавали врагу… Странно было думать, что ее возвращение будет волшебным, теперь она точно понимала это. В мире много сложностей и условностей, половина из которых касаются ее полностью. Но Чеен мечтала, искренне мечтала, что на самом деле, вернувшись домой, она действительно будет дома по-настоящему. Она верила в это всеми фибрами души и боялась даже представить, что это станет лишь первым шагом к ее новой жизни. Чеен шла домой после допроса пешком, еле-еле волоча за собой ноги, уставшая и одинокая, в пустых мокрых сапогах хлюпала вода, в голове роились мысли. Она совсем не думала о том, что родная страна будет подозревать ее в измене после всех тех сложностей, с которыми она столкнулась, чтобы вернуться домой, но официально положение было еще военным, и допросить ее было обязательным условием ее возвращения. Но почему они изначально считают ее предательницей, если она совсем еще ничего не сделала?.. Даже не попробовала сделать. — Придете завтра в это же время, — скомандовал ей молодой мужчина в чистой форме. — А сколько мне еще приходить? — грустно спросила Чеен. — Понимаете, я без работы, мне надо как-то устраивать жизнь… — Сколько нужно, столько и будете приходить, — отрезал он. — Решается ваша судьба. — Странно, — проносилось в голове Чеен, — О какой судьбе идет речь, если я уже изменила ее несколько раз. В плену меня судили и оправдали, я пережила взрыв, ранение и сепсис, я шла пешком до Сеула… О какой судьбе они говорят? Неужели думают, что этим теперь можно напугать меня?.. Она уныло шла по мокрому асфальту, мечтая о солнце, о теплой земле и легких туфлях, в голове роем неслись разные мысли, в желудке снова было пусто. Чеен думала, что не хочет кормиться за счет Чонгука и Джихе, хочет найти свое место, работу, поменять эту одежду, от которой несло коммунистами за километр, хочет, в конце концов, немного успокоиться… Выбившись из сил, она просто села на край бордюра, глядя, как мимо деловито спешат горожане. Теперь жизнь снова била в Сеуле ключом. Люди старательно жили, а не существовали, или, по крайней мере, делали все, чтобы думать так. А вот она, Чеен, еще никак не могла жить. Пару дней назад ее единственным желанием было просто вернуться в родной город, но, оказалось, этого мало. Получив желаемое, она осталась стоять на распутье, словно потеряв смысл в этой самой жизни, которую так трепетно оберегала. А зачем? Что ей дала эта жизнь? Ну вернулась она домой, а что дальше-то? — Успокойся, — сказала она сама себе. — Не теряй голову. Это только начало. По крайней мере, Чонгук и Джихе не гонят тебя, не гонят Юну, у них всегда можно спросить совет или попросить помощи. Как крайний вариант, но все же… Она сняла сапог, чтобы вытащить оттуда забившиеся камушки, и ахнула — ноги опухли, носки, сделанные из старых чулок, порвались, запах стоял отвратительный, а ведь раньше Чеен всегда следила за гигиеной. В кармане было несколько сотен вон — Чонгук сунул на дорогу, чтобы она не ходила пешком. Недолго думая, решив хотя бы что-то сделать для себя, Чеен натянула сапог и пошла в сторону открывшейся общественной бани, в которую зазывно приглашали хозяева. Старинное здание, конечно, было разрушено при бомбежке, но, по крайней мере, возможно, внутри все цело… *** — Не сильно натоплено, — предупредила ее старуха-банщица. — Если хочешь погорячее, приходи часа через два, тут будет жара. — Я закалена, — просто сказала ей Чеен. — А вещи можно постирать? Все грязное, чистого нет. — Оставь мне, я брошу в стиральный барабан, — старуха сплюнула. — Вообще-то, таким не промышляют, но ты, видимо, с фронта пришла, девочка. Тебе не помочь нельзя. Благодаря вашим юным жизням столицу отстояли. Чеен не стала переубеждать старуху, ее слова согрели ей душу изнутри, особенно после всего того, что она услышала на допросе. Ей вдруг действительно захотелось почувствовать себя своей для людей, оставшихся в столице, как будто бы она тоже прожила последний год вместе с ними, бок о бок. В бане было почти пусто — только двое молодых женщин, наверное, фабричных работниц, быстро мылись под прохладной водой, снова и снова намыливая коротко остриженные волосы. Тела их были худыми, кожа носила синеватый оттенок, у одной из них было некое подобие округлостей, другая была практически истощена. И все-таки обе они тщательно намыливались снова и снова, наслаждаясь коротким ощущением чистоты. — Интересно, я выгляжу так же? — промелькнуло в голове Чеен. Она стащила простыню и посмотрела на свое тело — ужаснулась. Она выглядела даже хуже. Истощенная, с синяками от долгого пути, впалым животом и огромным рубцом на боку после полученной летом раны. Волосы выпадали почти клоками, а глаза казались огромными, словно она увидела смерть. И синяки, полученные от избиения адъютантами О Сехуна, сошли не полностью. Возможно, некоторые она будет носить с собой еще долго. Девушки с жалостью посмотрели, когда Чеен, проходя мимо них за тазом, поскользнулась, но ничего не сказали ей. Одна пододвинула вещи, чтобы Чеен было удобнее, и улыбнулась, Чеен поклонилась в знак благодарности. Вода действительно была прохладной, но после тяжелого зимнего пальто, Чеен вдруг почувствовала, что именно этого ей и не хватало. Она с наслаждением вылила на себя первый таз воды и стала делать то, что делали до нее обе посетительницы — намыливала себя снова и снова, смывая грязь, поливала себя водой, пока не почувствовала холод, а потом просто прошла в еле теплую каменную ванну и устроилась в ней. Только теперь она почувствовала себя обновленной, словно живой, как мало, оказывается, нужно человеку… Накануне с помощью Джихе она привела себя в порядок, но этого было так мало. Ей нужна новая обувь, новая одежда, для этого ей нужна работа, нужно жилье, нужен врач, в конце концов. Сколько можно сидеть на одном месте и жалеть себя? Разве таким должно было быть ее возвращение? Но ничего этого не будет, если они продолжат допрашивать ее как врага… В конце концов, ее могут арестовать, а она даже не будет знать за что. — Я не могу… — сказала она сама себе. — Не могу я пропасть теперь… Когда с таким трудом вернулась домой, когда так много пережила, когда так много людей помогали мне… Не теперь, не сейчас. Если бы раньше, если бы меня уничтожил враг… Но не могу я умереть от рук союзников. Значит, ей нужна была помощь. Настоящая помощь, помощь человека, который сможет оправдать ее возвращение, заставит всех отстать от нее. Чеен знала только одного такого человека, но встреча с ним, с ней пугала ее до одури. Сон Сынван была той, кто помогла им с Дахен попасть на фронт, а чем это закончилось?.. Наверняка, она не пожелает даже говорить с Чеен теперь… Что сделать, чтобы она все-таки помогла ей? Как попросить?.. Чеен долго ломала голову, а потом просто решила — она обязана хотя бы сообщить Сынван, что она жива. Она ведь не черствый человек, в душе у нее всегда были самые теплые чувства к Чеен. Кроме того Чеен знала — она должна рассказать Сынван, что Ким Сокджин жив. Спасение этого человека и ее заслуга, возможно, она помогла ему даже больше, чем сама Чеен. И кроме того — Чеен действительно скучала по Сынван и мечтала увидеться с ней. Неожиданно для себя самой она расплакалась — впервые за тяжелый день, долго и исступлённо размазывая слезы по лицу. Усталость, накопившаяся в ней, вдруг стала тяжелой и ядовитой, и вышла вместе со слезами, оставляя место для спокойствия и внутренней гармонии. Чеен захотелось почувствовать себя хорошо и спокойно, захотелось действительного отдыха, простоты и чистоты в своем отражении. Она не заметила, как начала громко рыдать от переполняющих ее чувств, но стеснения и страха не чувствовала — она просто делала то, что должна была сделать, она проверяла себя, она защищала себя. — Простите… — услышала она, когда немного пришла в себя. Подняв глаза, Чеен увидела стоящих перед ней девушек, они собирались уходить. — Если хотите, возьмите шампунь… Там осталось немного, — тихо сказала ей первая, та, что была постарше. — Не надо плакать, все теперь будет хорошо, — прошептала вторая, стеснительно пряча глаза. Только теперь Чеен заметила, что она плакала все время, сжимая в кулаке кусочек мыла, которым долго и тщательно мыла свои волосы. *** — Я должна найти работу, — сказала она Чонгуку и Джихе вечером, за ужином. — Я не могу всю жизнь сидеть на вашей шее… — Глупости какие, — рассердился Чонгук, поморщившись — наступил сильно на свою больную ногу. — Ты не сидишь на нашей шее, мы твоя семья. Если будет нужна помощь нам, ты нам поможешь, я в этом не сомневаюсь. — Но вы слишком много сделали для меня… Взять хотя бы Юну… Вы растите ее как свою дочь, а ведь это моя обязанность. — Она и есть наша дочь, — тихонько сказала Джихе. — Ты ведь не заберешь ее у нас? — Я не смогла бы, даже если бы захотела, — прошептала Чеен. — Но мне все равно пора встать на ноги и начать работать. Мне противна одна мысль, что я все это время просто сижу на одном месте. — Ты нам не в тягость, — буркнул Чонгук. — Но если наша помощь тебе в тягость, я с тобой отказываюсь говорить, — рассердился он. — Это показывает, что мы для тебя чужие. Заметь — сами мы никогда не пытались даже сказать о таком. Мы ждали тебя, мы верили, что ты жива… Мы дождались, а ты не хочешь с нами жить? — В конце концов, это твой дом, Ченги, — Джихе действовала проще, аккуратнее. — Мы же пришли сюда к тебе… Это нам тогда нужно уходить, а уходить нам некуда. Поэтому, давай поживем так еще немного. Все вместе… Юна тебя любит, Юну любим мы. Нам будет хорошо вчетвером. Точнее… Впятером… Она накрыла ладонью свой живот — и Чеен вспомнила Даниэля в грязной фуфайке, разгребающего лопатой тела мертвых. — Мне хорошо с вами, — честно сказала она. — Я вас люблю и не брошу. Но чем раньше я начну жить сама, тем лучше будет для меня. Я буду нести ответственность за Юну. Если вы захотите, чтобы я забрала ее… — Какой ты бред несешь, дура, — Чонгук как обычно был груб. — Не хочу даже слышать о таком. И ты, и Юна остаетесь. Она наша дочь, а ты наша сестра. Все. Он отложил ложку в сторону и вышел. Джихе села напротив, наливая чай. — Не сердись на него, — попросила она. — Он всегда беспокоился о тебе. Я даже думала, что он влюблен в тебя, и, когда прошел пятый месяц с твоей пропажи, он сказал, что во времена студенчества ты интересовала его. Он даже пытался поиграть с тобой, но ты дала ему отпор, и он начал уважать тебя. Он сказал, что не уверен, что может понять твои мотивы, но ты сильнее всех нас… Он восхищается тобой. И воевать он пошел не ради родины… Ты его родина, Ченги. Ради тебя он пошел на смерть. Она рассмеялась, погладила руку Чеен. — Он и меня принял ради тебя. Ты ведь просила позаботиться. В какой-то момент мы с ним решили, что остались вдвоем. И поняли, что помочь друг другу можем только мы сами. Тогда и родилась мысль создать семью. Ради нас, ради Юны. Хотели быть ближе друг к другу… Этот ребенок появился не из любви, но из желания любить. — А ты? — Я буду помнить своего оппу всю мою жизнь, — с достоинством сказала Джихе. — Я так и сказала Чонугку. Кан, вот моя фамилия. Я люблю Даниэля по-прежнему. Для меня он герой, человек, спасший меня. Символично — он погиб, и его сын погиб. Но теперь я живу. Не ради себя, своего эгоизма. Ради него живу. Ради своего будущего. Хочу верить, что все наладится у меня. Хочу это знать… Чеен замолчала — Юна пришла на кухню и влезла матери на колени. Девочка не была похожа ни на Цзыюй, ни на своего отца — глаза огромные сверкали, когда она смотрела на Чеен, и она по-прежнему не признавала ее. Чеен вдруг подумала, что не хочет мешать им, извинилась и вышла на улицу. Подышать — в апреле было свежо и спокойно. Чонгук был там же — курил самокрутку, сидя на покрашенной скамейке, задумчиво глядя вдаль. — Ты слышал? — спросила она. Он молча кивнул. — Я слышу это постоянно, когда она говорит во сне. Она его зовет. Это нормально, — добавил он, помолчав. — Нормально, что она зовет его? — Она любит его. Я знал это, когда начал жить с ней. Во мне тоже не было любви. Теперь все по-другому. Я принял ответственность. Я буду нести ее до конца. Она доверяет мне, она любит и меня теперь. У нас семья, Юна, ребенок будет. Я буду беречь их. — Ты самый лучший вариант для нее… — Мне хватило, когда я понял, что она сломана изнутри, Ченги, — Чонгук поднял на Чеен глаза. — Я понял, что она также одинока, как и я. Я не захотел смотреть со стороны, как она ломается. У нее ничего не было. Даже работы, чтобы прокормить себя и Юну. Я решил помогать ей, а потом понял, что уже и сам не могу без нее. Она мне стала дорога. — Я счастлива за вас, и я бы никогда не стала бы осуждать ни тебя, ни Джихе… Вы заслужили свое тихое счастье. Чонгук замолчал, разглядывая ночное небо, пока, наконец, не решился заговорить с ней. — Он ведь жив, не так ли? — спросил он. — Почему ты спрашиваешь? — испугалась Чеен. — Я что-то сказала об этом? — Нет, конечно, — он усмехнулся. — Ты держишься стойко. И много говоришь о себе да о себе, чтобы она даже не подумала что-то спросить. Но я-то знаю, что она спросила. Что ты ей ответила? Что он погиб, да? Или что ты не нашла его? — Я сказала и о том, и о том. — А на самом деле? — Чонгук… — Чеен опустила голову. — Понимаешь… Я поехала туда, чтобы узнать где он. А когда узнала, потеряла смысл в собственной жизни. Я разочаровалась в своих поисках, в самой себе. Я повела Дахен на погибель, я потеряла и Чанеля-оппу… Он ведь пытался помочь нам. Мой эгоизм загнал нас в рамки, из которых я не нашла выхода. И я думала, имею ли я право нести Джихе истину о ее муже? Слава богу, что теперь ее мужем стал ты. — Он жив… — прошептал Чонгук. — Но он умер для тебя, не так ли? — Он не захотел бы, чтобы я рассказала ей, что с ним стало, — строго сказала Чеен. — Никто не может осудить его, и никто бы и не стал. Но для себя самого он умер. И я не стану беспокоить разум беременной женщины, оплакавшей его, рассуждениями и никому не нужной правдой… — Хорошо… — согласился Чонгук. — Пусть будет так. Он вдруг накрыл руку Чеен своей собственной и сжал ее несильно. И Чеен вспомнила слова Джихе о чувствах Чонгука и ей вдруг стало страшно. — Ты ведь не влюблен в меня? — спросила она. — Я бы не хотела… Я… То есть я понимаю, что… — Если и был влюблен, то теперь люблю Джихе, — перебил он. — Строить треугольные отношения я бы точно не стал. Я стал отцом для Юны, стану отцом для нашей дочери. Я не могу играть со своим сердцем. Да я бы никогда и не смог стать достойным для тебя. — Почему? — улыбнулась она. — Ты всегда в поисках… — усмехнулся Чонгук. — Бежишь туда, куда бежать не стоит. Ищешь что-то, а если не можешь найти — продолжаешь искать. Ты вечная странница, Ченги. Я не смог бы так. Я хочу тепла и похлебки, уверенности в завтрашнем дне хочу. Пойми, пожалуйста. — Понимаю… — она опустила голову ему на плечо. — Поверь, теперь я понимаю тебя лучше кого-либо. И я, и я хочу того же. Тепла. И понимания. И мне уже тоже ничего не нужно. Я искала Даниэля, искала своего оппу, искала смысл жизни, но попала в плен. И если бы не сильная красивая женщина, отрицающая поиски, я бы осталась там навсегда. — Кто тебя спас? — Сестра Ким Сокджина, — Чеен подняла глаза и рассмеялась. — Как тебе такой поворот? Сокджин спас нас с тобой три года назад. А его сестра спасла меня в плену. — Он жив? — Жив… — рассмеялась Чеен. — Жив. И будет жить до старости. И, возможно, однажды, когда мы перестанем быть врагами, а война во всем мире кончится окончательно, мы с ним сможем найти друг друга. И сможем поговорить обо всем на свете… Во мне столько желания говорить с ним, с тобой, с другими, незнакомыми и знакомыми. Во мне столько желания жить… Понимаешь меня? — Понимаю, — улыбнулся Чонгук. — Понимаю, Ченги. Понимаю. Он еще немного помолчал, глядя на нее. Чонгук на самом деле был влюблен в эту удивительную девушку. Он планировал, что после войны наберется смелости раскрыть свои чувства — но теперь это уже не имело никакого значения. За ним были Джихе и Юна. За ней — целый мир. Он все равно стал для нее близким и дорогим. Никто никогда не разлучит их. — А уходить отсюда не стоит, — попросил он. — Пока не найдешь достойное место, живи с нами. Нам будет проще и тебе. Если вдруг устроишь свою жизнь… Тогда мы сами тебя проводим туда. Но пока будь с нами, Ченги. Ты нам нужна. — А вы нужны мне, — в тон ему ответила она. *** Ее допрашивали еще несколько часов, пока, наконец, уставший следователь не попросил ее написать чистосердечное признание, что именно она делала в плену. Он ожидал слез и признаний, но Чеен снова расписала свою работу на подполковника Ким, суд, который оправдал ее, и побег. Ничего нового. — Упертая, вы слишком упертая, Пак Чеен, — процедил он сквозь зубы. — Но рано или поздно… — Я не понимаю, что именно вы хотите от меня услышать, — честно сказала она. — Врать о том, что я предала родину или навредила ей, я не буду. Я не для того прошла через смерть и боль. Я слишком много положила на этот алтарь, много потеряла. Она покинула управление уставшей и обессиленной, на улице вовсю пели птицы и сияла весна. С Джихе они разобрали сундуки, оставшиеся от Цзыюй, где Чеен на свою радость нашла тонкие ботинки и легкий плащ, спрятанные еще до войны. Сама Джихе с радостью уступила Чеен свое новое платье из тонкого сукна, а выстиранные и заштопанные чулки дополнили наряд. Теперь Чеен оставалось только найти работу, но с преследованием полицейских сделать это было сложно. Чеен могла только уповать на помощь Сон Сынван, поэтому она и пошла искать ее. В доме, где Сон Сынван жила раньше, теперь жили другие люди. Молодая пара — мужчина без ноги, скорее всего, демобилизованный солдат, молодая женщина, которая стирала во дворе белье и несколько ребятишек. Они мирно играли во дворе, увидев Чеен, спрятались за мать. — Простите… — обратилась к ней Чеен. — Я бы хотела увидеть Сон Сынван. Женщина поклонилась ей, повернулась, глядя на мужа. Тот поторопился приковылять поближе к забору и Чеен. Подойдя ближе, Чеен заметила, что волосы на голове молодого мужчины все седые — война потрепала его тело изрядно. Один из малышей — девочка лет четырех — подбежала к отцу и встала прямо за ним, ревниво глядя на Чеен. — Сон Сынван тут не живет, — вежливо сказал он. — Прошу меня простить. — А вы не скажете, куда она переехала? — спросила Чеен. — Я ее подруга. Я недавно вернулась с фронта… Очень хочу ее видеть. Она не знает, что я жива… — С фронта… — мужчина улыбнулся. — Тогда вам очень повезло. Я и сам приехал домой месяц назад. Мой старший сын умер от тифа год назад. Это мои младшие дети. Жена спасла их, потому что увезла в деревню. Теперь мы стали жить тут. Этот дом пустовал, мне его передали. — Я не против, чтобы вы жили тут, — развела руками Чеен. — Раз Сынван тут не живет. Но мне бы знать, куда она переехала. Я должна ее найти. Простите, я не хочу вам докучать, но скажите мне, где она. — Я знаю только то, что дом мне передали в общественном совете… О прежней владелице, наверняка, знают там, — мужчина поклонился. — Простите… Больше ничем помочь вам не могу. Обратитесь туда. Там вам помогут. Чеен попрощалась с ними — девочка улыбнулась ей на прощание, убедившись, что Чеен не причинит им зла и не заберет у нее отца. Здание, где располагался общественный совет, было ей знакомо — Чеен однажды просидела там целые сутки, когда пыталась спасти жизнь Цзыюй. Пошла она туда и теперь. На главной площади было людно — кто-то гулял, дети играли. Совсем недавно тут был снег и стояли виселицы, на которых казнили последний отряд ополчения. Теперь тут было полным-полно американских военных. В новенькой форме они стояли то тут, то там, болтали с девушками, проверяли документы у некоторых, осматривались. Чеен поклонилась им, когда проходила мимо, и они с удовольствием ответили ей. Они тут были как дома. Они были победителями. В здание управления ей, конечно же, ничего не сказали. Проводили в коридор и велели ждать часов приема. Чеен села на лавочку, выкрашенную в коричневый цвет, заняв очередь. Тревога охватила ее сердце. — Можно не занимать мое время, — крикнул молодой мужчина в военной форме, выскочив за дверь, — У меня сегодня много дел. Позовите секретаря Пак и… — Господин Ким Джунмен, — вырвалось у Чеен. — Это ведь вы… Мужчина обернулся — и Чеен ахнула, это действительно был Ким Джунмен. Тот самый офицер, которого она умоляла о спасении жизни Цзыюй, который пытался прогнать ее, но позже смирился с ее требованиями. Недобрые воспоминания были связаны с этим человеком, но теперь он не казался Чеен врагом или монстром, теперь он был обычный человек. И она помнила его. Он ее тоже вспомнил. Выпрямил спину и буркнул женщине, которая шла за ним. — Я сказал, чтобы вы оставили меня в покое. Я занят. Потом повернул голову к Чеен и кивнул ей. — Пойдемте, — сказал он. — Я тороплюсь, но пара минут у меня есть. Он выскользнул за тяжелую дверь, толпа за спиной Чеен зароптала — но она уже не слышала их. Пошла за Ким Джунменом быстро, пока он не передумал, а в голове роились мысли — он может помочь, он скажет, где Сон Сынван.