Покидая розарий

Ким Джунмен остановился только на улице — расправил плечи, глубоко вздохнул, несколько раз покачал головой. — Господи, — пробормотал он. — Ты жива… Я слышал, что ты пропала на фронте… Разве ты выжила? Когда ты вернулась? Он говорил с ней просто и без лишних слов, и у Чеен защемило в груди. Конечно, после всего того, что случилось, после казни Цзыюй и безуспешных попыток спасти ее, Ким Джунмен не видит в Чеен постороннюю. Но узнавать о ее судьбе… Скорее всего, испытывает чувство вины или что-то вроде этого. Но если не спросишь — наверняка и не узнаешь… — Вы меня помните? — уточнила она. — Я Пак Чеен… — Смог бы я забыть чертову девку, которая атаковала управление со своими просьбами о милосердии для своей подруги-предательницы… — в сердцах сказал он. — Ты же принесла мне кучу проблем. Из-за тебя я писал объяснительные и не один раз. А когда ты сидела возле здания тюрьмы… — Я понимаю… — выдавила из себя Чеен. — Простите. Но если бы вы могли понять мои чувства… — А разве я не пытался тебя понять? — Ким Джунмен опустил голову. — Я старался сделать все, чтобы понять тебя. Чтобы другие могли тоже понять тебя. В любом случае, сейчас нет смысла говорить об этом. Дела прошлые. Но я потом узнавал о тебе, и когда мне сказали, что ты ушла на фронт… — Я была там. И была в плену… — Чеен опустила голову. — Чудом мне удалось добраться до дома. Теперь я дома, но мне не дают ни работать, ни устроить свою жизнь. Меня постоянно допрашивают, словно я преступление совершила. Лучше бы арестовали сразу же… — С плена никто не сбегает просто так, ты же должна понимать… — вяло сказал он. — Но ты говоришь, что тебе нужна помощь? Что ты хочешь? — Только узнать об одной нашей общей знакомой… — честно сказала Чеен. — Вы ее знаете, это доктор Сон Сынван. Она терапевт, наверняка она обращалась к вам из-за меня. Я уверена в этом, потому что она всегда помогала мне, к тому же она в народной дружине… Хорошая добрая девушка. — Я знаю Сон Сынван, — перебил ее Ким Джунмен — взгляд его забегал из стороны в сторону. — Она состояла в ополчении. И помогала многим во время осады города. Кроме того, она же и сообщила, когда вас хотели арестовать, что вы помогали ей и были двойным агентом. — Я просто делала то, что могла, — смутилась Чеен. — Никакой цели я не преследовала. Она хороший человек, а во время осады многие хорошие люди погибали. Мы пытались спасти их. Как, например, Бэ Джухен… — Моя сестра тут не при чем, — Джунмен нахмурился. — Но что вы хотели узнать о Сон Сынван? — Я не могу найти ее… — взмолилась Чеен. — Она помогала мне попасть на фронт, наверняка, она знала, что я пропала без вести. Я должна сообщить ей, что я выжила, в конце концов, я просто хочу ее увидеть. Поймите, для меня это жизненно важно. — Я не уверен, что у вас получится ее увидеть… — Джунмен опустил голову, достал сигарету и закурил, — Простите… Она не сможет узнать вас. — Я понимаю, что она, возможно, винит себя в том, что случилось, — не выдержала девушка. — Навязываться я не буду, клянусь. Просто хочу поговорить с ней и убедить ее, что благодарна ей. Больше ничего. Я была в доме, где она жила. Там живут другие люди. Если бы я могла сама найти ее… Пожалуйста, помогите… Он молча посмотрел на нее, выпуская колечки дыма, пальцы его дрожали. Подобное бесчувственное отношение выбило Чеен из колеи. — Я умоляю вас, — не сдержалась она. — Неужели это так сложно? Или она сама сказала, что не хочет меня видеть? — Нет, не сказала… — выдавил он из себя, помолчав. — Совсем нет. — Тогда в чем же дело? — Сынван-ним умерла, Пак Чеен, — сказал он негромко. — Полтора месяца назад умерла в госпитале при военной тюрьме. — Умерла?.. — пробормотала Чеен, и руки ее опустились. — Невозможно… Не может этого быть? — Люди умирают, — сказал Джунмен. Сел на каменное возвышение, сплюнул. — К сожалению, в последнее время умирают слишком часто. Жизнь становится все сложнее. Не все могут справиться с ее невзгодами. Я тоже был ранен. Но меня вылечили. Кстати, Сынван помогала в госпитале. Она была слишком самоотверженной. Постоянно искала кому бы помочь. Там я ее и встретил, в госпитале… — Вы были с ней близки? Подружились? Он посмотрел на Чеен внимательно, отвел взгляд. Не отбросил в сторону — мягко отложил. И Чеен поняла — он не просто был близок с Сынван, он ее хорошо узнал. Возможно, даже привязался к ней. Поэтому и еле сдерживается, чтобы не сбежать, поэтому и решил сообщить ей. Она ведь разделяет его скорбь. Для нее Сынван не безликая жертва войны. А друг… — Простите… — Чеен задрожала, — Простите… Господи, неужели это правда? Она умерла? От чего? Ранена была? Она мучилась? Она болела? — Заразилась дифтерией от больного ребенка, — пояснил Джунмен. — Ездила для вакцинации по городу и заразилась. Ребенок выздоровел — она хорошо его лечила. Но сама заболела сильнее. Взрослые тяжелее переносят детские болячки. Потом еле поправилась, но тяжелая простуда перешла в пневмонию, а потом… Чеен заплакала, еле сдерживаясь, чтобы не закричать. Господи, как это похоже на Сон Сынван. Именно только так и могло произойти. Она не могла не помочь больному ребенку. Она не могла не вложить в это всю себя. Но неужели ее и на самом деле больше нет? Разве это правильно? Разве справедливо? — Она умерла быстро — сгорела за пару дней, — пояснил Джунмен. — Я навещал ее. И не только я. Вся народная дружина навещала. Приходили ее пациенты, приходили те, кого она спасла, приходили родственники тех, кого не смогла спасти. Все ее помнили, все ее любили. Но она умерла. Люди умирают. — Что же теперь будет? — плакала Чеен. — Почему я не успела раньше? Почему? — Она знала, что ты выживешь, Пак Чеен, — Джунмену вдруг стало жалко эту девочку, словно теперь на него легло бремя заботы о ней. — Она никогда не считала, что ты погибла. Она просила меня, наверное, и не только меня узнать о тебе. И я узнавал. Мне сказали — пропала без вести. Но она все равно беспокоилась. Такой она была. Даже когда умирала, переживала о других. Хороший человек. Чистый и искренний. — Где ее похоронили? — тихо спросила Чеен. — На старом кладбище? — На старом, — кивнул Джунмен. — По законам военного времени должны были кремировать, тем более, она была больна. Но не смогли. В госпитале ее любили… Там похоронен ее жених и брат, вроде бы. Семейная могила. Можно будет найти. Чеен закрыла лицо руками, вздрагивая, плечи ее дрожали, сердце остановилось. Она не понимала еще, почему жизнь подготовила для нее очередной удар, и не знала, как ей с ним справиться, что делать. — Почему? — плакала она. — Почему… Она так много сделала, так много… — Может, богу были нужные такие люди… — пробормотал Джунмен, он сел рядом, погладил Чеен по плечу. — Она не мучилась долго, если хочешь знать. Но теперь ее нет. А мы есть… Чеен открыла глаза, внимательно посмотрела на него, не понимая до конца ничего — Ким Джунмен грубовато сунул ей большой выстиранный, но не выглаженный носовой платок, улыбнулся. — Ты есть, понимаешь, Пак Чеен? Ты — есть. Наверное, так и должно быть. Одни живут, другие уходят. Ты живешь, пожалуйста, живи хорошо. За себя, за все свои страдания, за тех, кого нет… Своей жизнью живи. Делай то, что хочешь. Будь счастливой. Понимаешь меня? Понимаешь? — Понимаю, — кивнула она. — Понимаю… Но как жить-то? Она умерла… Цзы умерла… Дахен-а умерла… Чанель-оппа умер… Все погибли, никого больше нет. А я осталась. Зачем я осталась? Если бы и я умерла, возможно, могла бы встретить их… И оппу… Я бы встретила оппу и… — Замолчи, — перебил ее Джунмен строго. — Ты считаешь достойным говорить такое? Успокойся. Успокойся, возьми и успокойся. Она замолчала, потому что он действительно был прав. Истерики никогда не шли ей. Она не умела истерить. И кликушей она не была. Ким Джунмен прав — надо жить дальше. И за себя, и за других, и вообще. Жить нужно. Ей нужно жить. Хотя бы потому что другие не смогут жить, а она может. — Спасибо, — сказала она, когда немного успокоилась. — Спасибо. Я пойду. Мне нужно успеть на кладбище. Хочу все-таки сегодня увидеть Сон Сынван. Я еще успею. Немного побуду с ней. — Не надо там плакать, — попросил ее Ким Джунмен. — Не стоит. Она бы не хотела знать, что ты ее оплакиваешь. Не такой она была. Она была врачом, она спасала жизни, она жила без сожалений. И ты живи без сожалений. Просто иди и живи. Об остальном не беспокойся. Я помогу, если будет нужно. И вокруг тебя люди. Они будут рядом. Все будут рядом. — Спасибо, — пробормотала Чеен. Она поднялась на ноги — молодая прекрасная старуха — и побрела прочь. Голос Ким Джунмена до сих звучал в ее ушах. — Я помогу, — сказал он вслед. — Не беспокойся больше ни о чем. Она не поняла смысл его слов — и когда навестила свежую могилу с деревянной дощечкой, на которой было написано полное имя ее подруги, и когда снова пришла к дому, где раньше жила Сон Сынван, куда она, Чеен, ходила для подпольных совещаний, откуда носила лекарства для Ким Сокджина, где иногда ночевала, куда ходила, когда ей была нужна помощь. — Прощай, онни, — сказала она дому, стоя поодаль — дети вернувшегося с фронта солдата до сих пор играли во дворе, а их мать собирала уже высохшее белье. — Прощай. Спасибо, онни. Спасибо тебе. О словах Ким Джунмена она не вспомнила ни в тот вечер, ни в следующий. Но когда через день пришла на допрос, ее больше не унижали, никто не кричал на нее и не пытался уличить во лжи. Теперь с ней говорили уважительно, а потом дали подписать бумаги и сказали больше не приходить. — Почему? — только и смогла спросить она у офицера полиции. — Почему? Что такого случилось, раз произошли перемены. — Пришли ваши документы, — ответил он. — Никто не сообщал раньше, что вы работали в сопротивлении и спасали попавших в плен. По-своему вы герой осады столицы. Многие помнили о вас. Есть даже свидетели. Мы не можем допрашивать тех, кто рисковал жизнью в тылу врага. Вам будут выданы временные документы и разрешение на работу. А еще вы можете получить компенсацию. Придете в кассу и получите. — Деньги? — ахнула Чеен. — У меня будут деньги? — Компенсация положена всем пострадавшим во время осады, — сказал он. — На вас пришло разрешение от полицейского управления. Можете считать это помощью государства своей гражданке. И просим извинения, если ранее были грубы с вами. Сейчас не самое простое время, вы должны понять. Но Чеен не поняла, так и ушла оттуда, удивленная и молчаливая — странная пустота в голове, а в руках новые документы. Словно и не было последних двух недель, когда она переживала и унижения, и домыслы и потери, последние потери в этой истории. Молча и спокойно пришла она в кассу, где получила ведомость и конверт с ассигнациями, а когда вышла и пересчитала, едва не лишилась чувств — там была зарплата медицинской сестры за полгода. Странное дело — ей привычнее было бы, если б жизнь снова повернулась к ней спиной, а теперь она не знала, как ей вести себя, как чувствовать. Словно не могла до конца понять, что именно происходит с ней, зачем и почему. Просто сидела и сжимала в руках деньги, еще не осознавая, что теперь она может начать все и заново. А потом она вспомнила последние слова Ким Джунмена — и ее осенило, это он. Он помог ей. Он сообщил, кто она и попросил оставить ее в покое. Он выбил ей компенсацию. Он. Все он. Сначала она подумала поехать и сказать, что не нуждается в жалости. Поблагодарить и попросить больше так не поступать — ведь у нее есть руки и ноги, она вполне может работать и содержать себя. А потом решила — он не заслуживает такой благодарности. В конце концов, он помогает ей от чистого сердца. От себя и в память о Сон Сынван. И делает это не только ради Чеен — но и ради самого себя. Отказать ему сейчас будет слишком больно. Он не заслуживает. Она поехала сразу домой, хотя в голове крутились мысли. Поехала домой, а возле дома купила свежие булочки — чертову дюжину, чтобы отметить свое освобождение. Джихе подметала двор, рядом крутился щенок — приблудился на прошлых выходных, весело смеялась маленькая Юна, сердитый Чонгук чинил калитку. — Где ты ходишь? — спросил он, увидев Чеен. — Ужин остывает, могла бы и не задерживаться! — Ченги! — окликнула ее Джихе, маленькая Юна застенчиво заулыбалась. — Война кончилась, — промелькнуло в голове Чеен, когда она увидела своих друзей. — Теперь уже точно кончилась. И я — я прежняя, старая, я из прошлого — я тоже кончилась. Обнулилась. Теперь я начну все заново, так, как нужно, правильно и хорошо. И стану самой счастливой на свете, самой счастливой, самой любящей и самой любимой. И никогда больше не буду бояться, страдать или терять. Теперь уже никогда. — Я дома, — сказала она, подходя к ним. — Я дома. — С возвращением, — сказала ей Джихе — ее большой живот почти касался Чеен, — Мы тебя ждали. *** Как бы не хотели Чонгук с Джихе Чеен все-таки переехала от них — они должны жить своей семьей, и это правильно. Они немного поспорили насчет Юны, Чеен никогда бы не забрала у них ребенка, но боялась, что теперь Юна будет им мешать — Джихе родила дочь в начале лета. Те долго убеждали Чеен, что Юна теперь их ребенок, а в случае чего они всегда могут отправить ее к Чеен погостить. На том они и решили. Дочку Джихе Чеен не сразу взяла на руки — боялась, такая крошечная, такая хрупкая. Чеен младшая родилась недоношенной, но жизнь горела в ее крошечном теле, она жадно просила грудь, много ела и много спала — и напоминала Чеен ее саму, сдаваться так просто младенец не собирался. Джихе же наслаждалась материнством — работала по дому быстро, кормила и стирала, готовила и убирала — словно только о таком и мечтала всю свою жизнь. В их дом вселились еще семьи — пустые квартиры стали раздавать по приказу мэрии, и жизнь закипела в доме. Появились демобилизованные солдатские семьи, крестьяне, которые вернулись в столицу, в доме стали красить и белить, то заносили мебель, то выносили — и Чеен больше не боялась за то, что Джихе и Чонгук останутся одни. Теперь они могли строить свое тихое семейное счастье, и Чеен могла идти дальше. Они с Чонгуком съездили и навестили родителей Йерим — Джихе сама настояла на этом, искренне и от всей души. Долго сидели они на продавленном диване — отец Йери разорился окончательно из-за военных ограничений — и слушали их слезы и воспоминания о дочери. Тело Йери не нашли, никто не мог сказать, что случилось с девушкой, но искать ее тоже никто больше не собирался. Она так и осталась безымянной жертвой этой войны, живой среди мертвых, мертвой среди живых. На столе Чеен увидела ее фото — сделано оно было в последнее их лето — Йери улыбалась, показывая ямочки на своем красивом лице. Она так и осталась юной девушкой, беззаботной и счастливой, вот только самые близкие ее люди — Чеен и Чонгук изменились. Чонгук стал мужем и отцом, он воевал, хотя раньше презирал войну, смягчился и огрубел одновременно. Чеен прошла через плен и унижения, насилие и боль, повзрослела бесповоротно и окончательно. Ничего не изменилось, наверное — но изменилось точно, и это был последний раз, когда и Чеен, и Чонгук виделись с семьей Йери. После они уехали на родину, чтобы залечить свои раны, и следы их потерялись. К Чеен приехали ее родители — отец и мать, ее радости не было предела. Отец смог наладить свои дела, они, к счастью, не успели узнать, что их дочь пропала на фронте, а когда узнали, получили тут же письмо от самой Чеен, что она вернулась домой. С собой они привезли письмо от Элис и Хосока — они теперь жили отдельно и растили своего сынишку. — Он похож на деда, — гордо говорила мама. — Такой же упрямый и славный. Приезжай к нам, доченька. Нам вместе будет легче. Что тебе делать в городе? Тут у тебя никого. — Я не могу, — Чеен лежала на коленях матери, вдыхая родной запах. — Не могу. Мой дом теперь здесь, мама. Я не могу уехать. После их приезда она окончательно успокоилась — гармония внутри и снаружи — когда у всех твоих близких есть будущее, оно есть и у тебя. Конечно, она не могла теперь работать медицинской сестрой — все-таки настоящего образования у нее не было. С фронта вернулись настоящие медсестры, настоящие врачи — госпитали были переполнены. Чеен решила пойти работать на завод, все-таки она мечтала когда-то стать инженером. На тот же завод, где были Чжан Исин и его сестра — теперь это была государственная обувная фабрика, ее выкупили американские инвесторы, они отремонтировали его и запустили производство. Чеен получила разрешение к работе, а через неделю ее перевели в главный цех, учитывая то, что она уже имела опыт, к тому же была ветераном войны. Деньги, полученные ею от государства, она сначала хотела отложить — мало ли что будет дальше, а потом отогнала от себя дурные мысли и решила потратить все и сразу. Врачевала ли Чеен раны душевные, спасала ли себя от боли — какая разница. Ей хотелось обновления, хотелось привести себя в порядок, хотелось свободы и счастья. Ей дали разрешение поселиться в студенческом городке — Чеен написала заявление на восстановление в институте, как только учебу разрешат продолжить. Бывшее общежитие отремонтировали, крошечные квартирки — кровать, шкаф, письменный стол, пара тумбочек и вешалка — общие ванные комнаты, общая кухня. Для одинокой Чеен это было более чем достаточно. Она купила себе книг, привела волосы в порядок, купила белье и чулки, новую обувь, одежду, подарки для Джихе и ее девочек, лекарства Чонгуку, привела в порядок памятник на могиле Сон Сынван. Теперь, с учетом ее работы, у нее была возможность обеспечивать себя, кормить и развлекать. Чеен записалась в библиотеку и клуб, ходила туда, как на работу, пока не работал университет, по вечерам делала упражнения по технологии и читала старые конспекты, которые ранее приносили ей много боли — теперь она мечтала вернуться в лекционный зал. Она также записалась волонтером вместе с другими работницами фабрики — по выходным они наводили порядок то в зале культуры, то в парке, и такая работа развлекала ее и бодрила, а каждую неделю она с гостинцами навещала малышку Юну и вторую малышку — Чеен, которая, правда, пока еще не нуждалась в гостинцах. Наступило лето — и в Сеул вернулись регулярные войска. Каждый день по главной площади шли толпы солдат — не такие нарядные и чистенькие, какими они уходили — но счастья в их глазах было в миллион раз больше. Их встречали как героев — девушки ходили с цветами, парни начищали свои сапоги и доставали мундиры. Ходила туда и Чеен — теперь у нее появились новые подруги среди работниц фабрики — одна из них Соен, невысокая и хрупкая, ждала своего оппу с фронта, поэтому не пропускала ни один парад, другая высокая и стройная Суджин просто любила смотреть на возвращающихся парней, поэтому тащила с собой и Чеен. Вот только самой Чеен это не приносило удовольствия — ее письма Джонни так и оставались без ответа, а на официальный запрос ей ответили то же, что год назад сказал ей Чанель. — Пропал без вести, предположительно, убит. — Дорогой оппа, — говорила Чеен ночью, лежа в новой постели, слушая, как вдалеке рвутся салюты — очередной парад под руководством армии союзников, — Где бы ты не был, я надеюсь, ты счастлив и доволен. Я буду помнить тебя столько, сколько потребуется, до самого того дня, пока ты не вернешься. Она немного подумала, всматриваясь в темный потолок, слезы сами по себе навернулись на глаза. — Или, по крайней мере, пока кто-то не вернет тебя мне. Я все равно буду ждать. Только это ожидание и помогло мне выжить, оппа. Я надеюсь, помогло оно и тебе… В конце сентября, когда Чеен окрепла и поправилась окончательно, ей пришло письмо с университета. Ее восстановили на второй курс, и теперь она могла посещать занятия. Счастью Чеен не было предела — она мечтала снова сесть за парту, к тому же на учебу могли вернуться все те, кого она знала и любила. Словно былые дни возвращались в ее жизнь. Чонгук и Джихе, понятно, теперь учиться не смогут — после ранения Чонгуку сложно концентрироваться, к тому же он любит свою работу и ему надо кормить семью. Джихе же теперь мамочка двоих дочерей, и учиться не хочет. Странно, ведь эти двое были лучшие студенты. Чеен взяла с них слово обдумать это решение, возможно, они решат вернуться в университет больше. Когда же она сама пришла на первую лекцию, ее полностью охватило дикое разочарование — никого из студентов она не знала. Это были новые студенты, люди, которые никогда не учились тут, их молодость пришлась на военные годы, и теперь им пришло время учиться. Были там и те, кто пришел с фронта, и собирался наверстать упущенное. Ни одного знакомого лица. Никого. Чеен почти плакала от досады, слушая лекцию. Преподаватель носил военную форму — вместо правой ноги протез, говорил много и интересно, но удовольствия она не испытывала. Только боль — слишком много ожиданий от этого дня, слишком много разочарований. На перерыве она ушла в коридор, села на подоконник и открыла пакет с булочкой и молоком, которые взяла с собой. Говорить с новыми студентами не хотелось — у них своя история, у Чеен своя. Так и сидела в одиночестве, пока не услышала чей-то веселый голос. Молодой мужчина в новенькой форме стоял поодаль, окруженный девчонками, шутил и смеялся. Голос его показался Чеен знакомым, и она с надеждой всматривалась в его сторону. Тот, видимо, почувствовал, что его изучают, и тоже посмотрел на нее. — Пак Чеен, — громко позвал ее парень, Чеен кивнула — и тот тут же подлетел к ней, схватив ее на руки и закружив по коридору. Она тут же его узнала — Бэкхен-оппа учился с Чанелем, и до войны она ему и слова сказать не могла от стеснения, но это действительно был он, только он. — Ты так изменилась! — говорил он. — Боже, я слышал, что ты была на фронте, даже не поверил — тихоня Ченги ушла на фронт. — Оппа… — Чеен готова была расплакаться от счастья. — Как ты, оппа? Вернулся учиться? Ты ведь уезжал из города… Где ты был? Служил? — Служил, конечно, — с гордостью сказал он. — Пойдем, посидим где-нибудь, поболтаем. Столько не виделись. Я надеялся, что кто-то будет из нашего потока… Но Ченги… Это точно ты. Чонгук говорил, что ты восстановилась на учебе… Зачарованная его болтовней, Чеен собрала вещи и пошла за ним. Она была готова пойти за кем угодно из своего прошлого.