Не так страшно сравняться с землей, Не так больно стрелой быть убитым. Я лишь смею просить об одном: Не хочу стать бесследно забытым.
Атмосфера в компании потрясающая: Юнги продолжает разливать всем алкоголь, повторяя через каждые два-три захода, что перед его фирменным никто даже не пытается устоять. Чонгук бы с этим точно поспорил. Ему просто необходимо, чтобы друг сбавил наконец обороты и, может быть, чуть-чуть помолчал. Но «помолчать» у Юнги явно не входит в планы на сегодняшний вечер. Ему это, по правде, вообще редко когда удается. Даже у обычно сдержанного и тихого Намджуна в этот раз начинает нервно дергаться глаз. Не так сильно, как в прошлый, когда Юнги не затыкался ни на минуту во время их совместной поездки к морю, но все-таки. Они чокаются под громкую музыку, сквозь которую не слышно, как Намджун чертыхается, когда на его любимый свитер проливается алкоголь. — Представляете, — Юнги старается перекричать весь этот шум, но получается, мягко говоря, тяжело, — ко мне сегодня приходила бабуля, лет пятидесяти, странная в общем-то женщина, и попросила набить ей на плече огромного самурая. — Удивляешься так, будто первый раз с этим сталкиваешься, — наклонившись к Юнги, отвечает Намджун. — Сколько людей к тебе обращалось с подобным? И в каких местах они просили сделать тату? — Чувак, я уверен, что мне еще не один раз придется набить «kiss me» почти на... — поймав на себя взгляды друзей, в которых читается мольба о том, чтобы Юнги поменял кассету в своей голове, обороты приходится сбавить. — Ну, вы поняли. На самом деле характер и манера общения Юнги неплохо помогают ему в работе. Поддержать любой разговор, найти общий язык с клиентом — это важно в профессии тату-мастера. Ко всему прочему его яркая личность вызывает неподдельный интерес у большинства посетителей, что не может не нравиться Юнги. Нежно-голубые волосы, красочный гардероб, черная серьга в левом ухе — все так гармонично сочетается между собой, что взгляд на этом парне поневоле ненадолго задерживается. Чонгуку порой кажется, что он слишком прост на фоне своего друга. У него обычные темно-коричневые волосы, ничем не примечательная прическа, одежда в основном в черно-белых тонах. К тому же, сколько Юнги ему не предлагал, Чонгук так и не набил себе ни одной татуировки, потому что не знает, что хочет. Если для одного рисунки на теле не должны нести какой-либо смысл (почему только все его ищут?), то для другого важно значение. Чонгуку в общем-то нравятся отличия между ними, Намджун тоже контрастирует рядом с друзьями. Он предпочитает носить свитеры и очки и выглядит не менее привлекательно. У него есть не только внешняя сексуальность, но и внутреннее обаяние. Каждый из них индивидуален, и это прекрасно. — Так как прошел первый день? — Юнги вспоминает, по какому поводу они здесь все-таки собрались. — Есть симпатичные? — Я не знаю, — Чонгук успевает закатить глаза прежде, чем ответить на выдохе. — Мне некогда было смотреть. — Зря, — Юнги откидывается на спинку дивана и заметно расслабляется. — А начальник? Уже познакомились? — Я встретился с ним в лифте, чуть не опоздал на работу, — Чонгук слышит, как хмыкают его друзья, и хочет сменить эту тему. Только вот сделать это ему не дают. — Подкати к нему, — Юнги слегка оживляется и пихает Намджуна в бок, — и тогда у вас обоих будет причина для опозданий. — Заткнись, — смеется Чонгук. — Что ты несешь? Он вообще не выносит несобранность и чрезмерную разговорчивость. — Так познакомь его со мной при совершенно случайной встрече. Разве кто-то может устоять перед моим обаянием? Этому столику больше не наливать. Однозначно. Слава Богу, Юнги переключил свое внимание на Намджуна и стал ему о чем-то увлеченно рассказывать. Чонгук бы рад послушать, над чем так смеется его друг, но из-за громкой музыки не может ничего разобрать. Единственное, что он сейчас хочет, — выйти на воздух, потому что голова от продолжительного шума уже начинает взрываться. Он предупреждает друзей, что отойдет буквально на пару минут, встает из-за стола и направляется на выход, где пустует несколько мест. Холодный воздух сразу ударяет Чонгуку в лицо. Легкое, но приятное опьянение расслабляет. Он садится в самый дальний угол и, сложив руки в карманы кожанки, вдыхает ночной уличный запах. Так хорошо. В последнее время Чонгук стал задумываться о том, каково это — быть счастливым. Получалось ли у него когда-то это испытывать? Не то чтобы у него есть причины сетовать на судьбу, но он не уверен, что может вспомнить, когда в последний раз ему приходилось чувствовать не просто продолжительную радость, эйфорию или что-то вроде того, а настоящее мгновение счастья. Сейчас он плывет по течению, идет своей дорогой, и его все устраивает. Чонгуку еще никогда прежде не приходилось влюбляться, — если не учитывать тот случай в средней школе, когда ему нравилась одноклассница, — поэтому все, что касается счастья, у него еще впереди. Чонгук отрывается от вида ночного города и поворачивает голову вбок, останавливая свой взгляд на человеке, сидящем в паре метров от его столика. Очень быстро Чонгук понимает, что это — его главный редактор. Тот самый Ким Тэхен, который днем выглядит таким успешным и строгим, а сейчас почему-то совершенно разбитым, уставшим. Зависнуть на нем получается как-то случайно. — Удивлен? — Тэхен слегка откидывается на стуле и смотрит куда-то в сторону на проходящих мимо людей. Он заметил на себе взгляд Чонгука прежде, чем тот понял, что засмотрелся. — Не ожидал, что я тоже пью или что-то вроде того? — Нет, я… — Чонгуку неловко, и он без понятия, что Тэхен имеет в виду, а поэтому шумно поднимается со стула, чтобы вернуться к друзьям. — Просто не думал, что увижу вас здесь так поздно. — Могу сказать то же самое, — шепотом прилетает в ответ. Тэхен встает следом, берет свою сумку и, не сказав больше ни слова, уходит, оставляя Чонгука, который отчего-то застыл на месте и продолжает смотреть на удаляющийся силуэт. В его голове всплывают разные мысли – например, сколько таких же независимых и сильных утром людей ломается ночью, сколько главных редакторов, окруженных толпами днем, пьют одни вечером. И нет, хотеть побыть одному — совершенно нормально, Чонгук и по себе это знает, но только вот выглядеть при этом, как Тэхен — вряд ли. И причины для этого могут быть разные: неудачный день на работе, ссора с семьей или с кем-нибудь из друзей. Чонгук не хочет гадать, что из этого правда. У него есть своя пища для размышления. Особенно, когда он не совсем трезв. Только у Тэхена с работой все хорошо, и пусть отношения с семьей все еще нельзя назвать теплыми, но это то, к чему он привык. Из близких друзей все так же – только Хосок. И ссориться Тэхену с ним незачем, да и причин на это попросту нет. И если бы Чонгук все это знал, возможно не думал бы, что одинокий вечер Тэхена – это предлог убежать от банальных проблем. Все гораздо сложнее. Два-три часа, которые Тэхен планировал провести в баре, прошли слишком быстро. Время сейчас вообще несется со скоростью света. Раньше он этого не замечал: жил в своем идеальном расписанном мире, где все крутилось только вокруг его личных проблем и работы. Тэхен не романтик. Ему чуждо остановиться около машины и сфотографировать небо, на него посмотреть-то попросту некогда. Но сейчас, открыв дверь автомобиля, Тэхен не спешит садиться в салон. Он звучно захлопывает ее обратно и опирается о стекла ладонями. Ему страшно. Можно сколько угодно убеждать себя в том, что выхода нет, что нужно просто жить, как раньше, делать то, что делал до этого. Но неизбежное пугает так сильно, что все предыдущее второстепенно. А ведь утром Тэхен снова окажется дома, чтобы переодеться, снова сходит в душ и наденет идеально отглаженную белую рубашку, закатав по локоть каждый рукав. Хотя бы сейчас ему можно дать слабину? Он так чертовски устал. Тэхен поворачивается, чтобы опереться спиной о машину, и смотрит в небо. Красота, оказывается, в самом простом. Ее не нужно даже искать – стоит всего лишь поднять голову. В домах все еще горит свет: кто-то работает, кто-то ждет свою половину, а кто-то так же, как и Тэхен, не может уснуть. Он тянется к карману своих брюк и достает телефон, чтобы сделать свой первый снимок за очень долгое время. Зачем? Тэхен не знает. Просто он так захотел. Его галерея заполнена скриншотами статей, заметки – важной информацией об издательстве. Нет ни одной фотографии его самого в компании близких людей. После него останется имя и тире между двумя датами.***
— Улыбайся! – кричит Юнги, пристраиваясь к Чонгуку рядом. — Давай, ты забыл, что ли, как это делается? Чонгук не забыл, просто не хочет. Ему кажется, что его улыбка на фото выглядит глупо. — Я сейчас сам тебе ее нарисую, — Юнги серьезен. Он ищет в своем рюкзаке ручку, чтобы своей легкой рукой сделать Чонгука повеселее, — а потом набью. — Ладно-ладно, — приходится улыбаться. Возвращаться домой с черной пастой у рта – не очень хорошая идея. А если работа Юнги не смоется и к утру, то второй день запомнится Чонгуку даже лучше, чем первый. — Фоткай уже. У Юнги, наверное, бессчетное количество фотографий с Чонгуком. С Намджуном, кстати, тоже. Только у них постоянные маски и фильтры, потому что они оба, по мнению Юнги, гармонично и смешно смотрятся с ними. В телефоне Чонгука галерея тоже забита. Конечно, большая ее часть — это не кадры с друзьями, а снимки пейзажей, случайных прохожих или животных. Какой-то неизлечимый романтик. Может, поэтому он так упирается, когда Юнги берет его телефон, чтобы, как он выразился: «посмотреть голые фотки», которые сто процентов должны быть. Но когда вместо них Юнги видит «скучные» кадры, Чонгук автоматически становится немножко занудой. — Все, мне пора, — они уже достаточно выпили за сегодняшний вечер. Еще пара «фирменных» от Юнги, и Чонгук точно с утра не поднимется. — Бро-о, — тянет Мин, — мы же только начали. — Только — это ты имеешь в виду два часа назад, — присоединяется Намджун, получая от друга легкий толчок в бок. — Ладно, на первый раз ты прощен, но в следующий мы собираемся на всю ночь и желательно у кого-нибудь на квартире, — он отпускает Чонгука со словами: «за то, что уходишь сейчас, будешь просто обязан организовать у себя пати через неделю». Ну уж нет, только не это. Чонгуку не хочется, чтобы наутро у него от дома остались только углы. Но об этом он, конечно же, сейчас говорить точно не собирается. Ему бы домой без проблем добраться, лечь и проснуться с утра с минимальными потерями (читай, как с минимальной головной болью). В выпивке с Юнги ему не сравниться. <b>AlphaWolves - Awake</b> Тэхен сидит в машине, слушая свою любимую песню. Он сверлит взглядом лобовое стекло уже двадцать минут. Двадцать бесконечных минут. Тэхен не собирается ехать, потому что не трезв, но и такси вызывать ему тоже не хочется. Пока он не готов никого видеть. Глаза закрываются от усталости, но голова идет кругом от мыслей. Тэхен кладет ладони на руль, прислоняясь к ним лбом, и тяжело выдыхает. Тяжелый день? Нет. Тяжелая жизнь. Самое страшное – это оставаться наедине со своим страхом. Как он скажет родителям? Как уйдет из издательства? Ему ведь не так много осталось. Он и так продержался дольше, чем думал. Ему надоело барахтаться в этом море отчаяния и избитых надеж. Боль с каждым днем становится все сильнее, и таблетки уже не помогают как раньше. Этот ад больше невыносимо проходить ежедневно. Тэхен человек. У него, как и у всех, есть эмоции. Ему хочется закричать во все горло, но сил хватает только на то, чтобы откинуть голову на сиденье и молча глотать подступившие слезы. Он редко, почти никогда, позволяет себе слабость: еще с детства его учили быть сильным. Возможно, поэтому он стал тем, кем является. Тэхен сжимает руль до белых костяшек и кусает губу, чтобы сдерживать вопли. Ему необходимо выплеснуть все, что накопилось внутри. Чонгук вдыхает ночной свежий воздух и, сворачивая в нужном ему направлении, старается вспомнить, в какой из карманов положил свой телефон, который вот-вот сядет, а может быть, уже сел. Ему ведь еще нужно вызвать такси: автобусы давно уже не ходят, а автостопом ехать вариант не из лучших. Да и вряд ли посреди ночи кто-то согласится остановиться и подбросить бедного парня. Чонгук поворачивает голову в сторону, откуда идет свет фар, и останавливается. Практически дежавю. Еще там, в баре, Чонгук понял, что с Тэхеном что-то не так. Не то чтобы у него внезапно открылось седьмое чувство, но это… было так очевидно? Но меньше всего он ожидал увидеть, как тот сидит один внутри дорогого авто и пытается с собой справиться. Безуспешно пытается. И если бы, предположим, Чонгук был совершенно трезв, то прошел бы мимо с вероятностью примерно восемьдесят пять процентов, однако сейчас у него вполне хватает смелости, чтобы присвоить себе титул психолога или, по крайней мере, хорошего слушателя. Ему бы не стоило лезть не в свое дело, да вряд ли сам Тэхен хочет, чтобы один из сотрудников застал его в таком положении. Но что, если ему необходим человек? Что, если Чонгук — единственный из всех, кто может помочь? Он без понятия, что делать в таких ситуациях, но пройти мимо – вариант точно не для него. Если Тэхен прогонит его, значит, так нужно, они в конце концов друг другу никто, и он не обязан делиться с ним своими проблемами. Но если позволит остаться… Чонгук не уйдет. Подойдя ближе, он осторожно стучит по стеклу, и когда оно опускается, Чонгук впадает в ступор и не знает с чего нужно начать. — Я могу чем-то помочь? — вылетает на автомате. Тэхен больше не плачет. Он сверлит взглядом лобовое стекло и не убирает палец от кнопки. — А ты врач? — Тэхен знает, что нет. Знает и не понимает, зачем говорит все это Чонгуку. — Все детство хотел им быть, — уверяет Чонгук, — на полном серьезе, — он продолжает стоять напротив открытого окна и смотреть на Тэхена. — Могу выписать рецепт от разбитого сердца, от проблем на работе или… — А от смертельной болезни? — перебивает Тэхен. Чонгук, который, судя по всему, хотел всего лишь хотел поддержать, меньше всего ожидал такого вопроса. Что теперь ему говорить? Как на это отреагировать? Он в замешательстве. — Можешь? У Чонгука не получается ничего из себя выдавить. Его виноватое выражение лица говорит за него. Надо же было пойти именно здесь, посмотреть в сторону этой машины и не додуматься вовремя, что у взрослого состоятельного парня наверняка найдутся причины для слез гораздо более важные, чем неразделенная любовь или неудачный день на работе. — Забудь, - губы Тэхена изгибаются в полуулыбке. — Я пошутил. Глупая шутка. Чонгуку совсем не смешно, он чувствует себя полным придурком. Ему хочется возразить, сказать, мол, что все это похоже на правду и было сказано слишком серьезно, но он не решается. Нарушать тишину Тэхен не спешит, поэтому Чонгуку снова приходится вывозить ситуацию. — Вы же не собираетесь вести машину? – он осматривается вокруг и возвращает обратно свой взгляд. Тэхен думает, что сейчас ему все равно. Даже если его вдруг остановят, даже если он разобьется, въехав в какой-нибудь столб. Но никто не должен из-за него пострадать. Тэхену становится стыдно за свои мысли, за этот нелепый срыв, которому, вероятно, послужил алкоголь. Даже несмотря на то, что слезы – это естественная реакция организма и на моральную, и на физическую боль, он не должен был рыдать прямо в машине. Там, где его могут увидеть. Строить из себя больного, как и прежде, он ненавидит. Тэхен закрывает окно, не обращая внимания на заметно взволновавшегося Чонгука, выходит из автомобиля и нажимает на кнопку пульта, блокируя двери. — Я вызову такси, — говорит он Чонгуку, набирая номер по памяти. — Поедешь? Это звучит как «Не выдумывай и соглашайся. Вряд ли посреди ночи у тебя есть другие варианты». — Да. Чонгук ежится, умоляя, чтобы такси быстрее приехало, потому что находиться с Тэхеном внезапно стало очень неловко. Учитывая, о чем пару минут назад ему пришлось с ним говорить.