Вечность в одиночестве

      Если бы Вольфганг знал, что подготовка к свадьбе будет настолько выматывающей, он бы ни за что бы не бегал вокруг Антонио с криками о том, что хотел красивую церемонию. И обязательно в Париже, иначе вообще никак! На все слова Сальери о том, что это дорого для большинства гостей, Моцарт только улыбался и говорил, что не так уж они и нужны, раз не могут найти денег на приезд на такое важное событие, как свадьба.       Спорить было бесполезно, потому что композитор был прав.       Начать они решили с малого: нужно было познакомить Антонио с семьёй Вольфганга. И вампир даже не представлял, что мог нервничать из-за предстоящей встречи с людьми. Он понимал, что рассказывать им о своём пристрастии к человеческой крови не стоило, но очень боялся, что не понравится ни матери, ни отцу, даже если притворится человеком. Ведь мужчина знал, что не только притягивал к себе людей, но и отталкивал их. И ещё вопрос, что из этого ему давалось легче.       Моцарт же только ободряюще улыбался и уверял, что всё будет в порядке. Таких понимающих родителей, как у композитора, нужно было ещё поискать. Порой, конечно, отец обходился с сыном достаточно строго, но и Вольфганг не был подарком, а потому никто не держал друг на друга зла. Они даже часто созванивались, только Антонио предпочитал в такие моменты не мешать и надевал наушники, чтобы даже случайно не подслушать чужие разговоры. Теперь же родители и вовсе были счастливы от того, что сын приедет к ним.       Сальери поправлял свой тёмно-синий пиджак, сидя в кресле самолёта, и от Моцарта не скрылось его волнение. Он нежно взял мужчину за руку и посмотрел ему в глаза. — Ты им понравишься. — Я никогда не знакомился с родителями любимого человека. — Я знаю. Но ты им понравишься. Ты всех очаровываешь, Антонио, — Вольфганг улыбнулся, а затем поцеловал тыльную сторону ладони. — И пугаю, — глаза вампира на миг сверкнули красным в качестве напоминания о том, почему люди всегда относились к нему с опасением. Конечно, мужчина хотел попробовать дышать всё то время, что будет находиться рядом с семьёй жениха, чтобы не отталкивать такой едва уловимой деталью, но понимал, что в любой момент мог забыть об этом. Он иногда вздыхал для выражения эмоций, а вот постоянно изображать дыхание уже разучился. Хотя в первые годы после обращения всегда помнил об этой привычке.       И когда эта человеческая черта успела исчезнуть? — Мою семью твоими особенностями не напугать, — Моцарт, кажется, гордо выпрямился. Он на самом деле был счастлив от того, что совсем скоро все важные ему люди познакомятся. И, даже несмотря на то, что композитор сидел в футболке с какой-то глупой надписью на английском и рваных джинсах, он всё равно выглядел убедительно.       В ответ Сальери только кивнул. Расслабиться всё ещё не получалось, и человек это прекрасно чувствовал, однако всем своим видом показывал, что был рядом, и пытался успокоить, продолжая настукивать мелодии пальцами. А, когда они подходили к встречающим, Вольфганг крепко сжал чужую руку своей и свободной махнул матери и отцу.       Если бы у Антонио билось сердце, то сейчас бы оно точно пыталось остановиться. Однако вампир заставил себя успокоиться, ловя уверенность и счастье, что исходили от любимого человека, и с улыбкой кивнул, когда его представили родителям. Они тепло улыбнулись ему в ответ, и в этот момент мужчине стало легче.       Неужели его действительно были готовы принять таким, какой он есть?       Больше всего вампир боялся, что повиснет неловкое молчание, пока они будут ехать в машине. Но этого не произошло: вся семья обсуждала помолвку, и Сальери даже не чувствовал себя неуютно. Хотя и понимал, что все проблемы его ждут впереди, когда придётся раз за разом отказываться от еды и когда это начнёт вызывать подозрение.       Моцарт же был счастлив. Он наконец-то поделился с матерью и отцом всеми новостями, получил только поддержку в ответ на рассказ о предстоящей свадьбе с мужчиной и планировал вскоре рассказать семье о том, что с его женихом всё было не так просто.       Однако на подобный поступок следовало спросить разрешения у Антонио.       И Вольфганг сделал это, когда они приехали в дом Моцартов и оказались в комнате, где композитор вырос. Там находилось старое пианино, на нём лежала поцарапанная скрипка, рядом с инструментом стоял шкаф для одежды, а напротив располагались диван и письменный стол со старым компьютером. Сальери рассмотрел стены, которые оказались исписаны нотами, и с удивлением перевёл взгляд на жениха. — Меня часто охватывало вдохновение, — композитор пожал плечами и кинул рюкзак, с которым приехал, прямо на пол возле пианино. Свой небольшой чемодан мужчина поставил рядом, неловко осматриваясь и не зная, что ему можно делать. — Мышка, считай, что ты дома, — произнёс Вольфганг, увидев и ощутив чужое стеснение. — Понимаю, всё выглядит далеко не таким шикарным, как у тебя, но... Но это я попросил родителей ничего не менять. Пусть эта комната напоминает, с чего я начинал.       Антонио снял пиджак и кивнул, ничего не ответив, так как понимал, что собственное волнение передалось человеку. Но тот, казалось, даже не заметил того, что их эмоции вновь стали общими. — Слушай, я хотел бы быть честным с моими родителями. И с сестрой. Но её мы увидим только на свадьбе, а родителей видим уже сейчас... В общем, я могу рассказать им о тебе? — однако на самом деле у Моцарта была собственная причина для волнения, и он только что стал переживать сильнее, потому что ещё не знал, позволят ли ему такую наглость. — Думаешь, они поверят? — нахмурился Сальери. Он был не против, но знал, что людям было свойственно или не верить, или бояться всего сверхъестественного, с чем они сталкивались. Даже жених вампира далеко не сразу поверил его словам, что уж говорить о двух взрослых людях, давно переставших доверять первому встречному. Пусть даже этим первым встречным и был любимый человек их родного сына. — Не сразу. Но через пару дней, когда заметят укусы на моей шее, а они их заметят, и поймут, что ты так ничего и не съел, перестанут отрицать очевидное. Я же перестал. А они всё-таки приходятся мне родными отцом и матерью, — Вольфганг весь чуть ли не светился от счастья. По нему прекрасно было видно, насколько сильно он любил свою семью. И Антонио не мог не почувствовать чужой эмоции, заражаясь ей и считая себя особенным, потому что его самого человек любил совсем не меньше. — Тогда расскажем вместе, — пообещал мужчина.       В ответ композитор только кивнул и предложил переодеться. Они оба были дома, и таких официальных нарядов, как у Сальери, не понял бы никто из семьи. Слава пришла к Моцартам с их дочерью и сыном, которые полностью отдавали себя музыке с раннего детства. Да, с подачи отца, но ни он, ни мать никогда не настаивали на выборе именно музыки в качестве основного занятия по жизни. Дети приняли это решение уже самостоятельно. Поэтому каких-то особых строгих манер и правил поведения в семье не существовало.       Даже вечером летом в Зальцбурге было достаточно тепло, а потому Вольфганг не упустил возможности сменить футболку на более светлую, лёгкую и растянутую, а также надел довольно короткие тёмные шорты. На вопросительный взгляд со стороны Антонио он только хитро улыбнулся и вышел из комнаты, позволяя вампиру переодеться в одиночестве и решая помочь родителям накрыть на стол.       Мужчина не смог позволить себе подобную вольность, а потому надел тёмно-серые спортивные штаны и толстовку нежно-фиолетового оттенка, которую ему подарил его жених, после чего тоже спустился на первый этаж, где застал всю семью в столовой за сервировкой стола.       Мешать не хотелось. Но и стоять в стороне без дела было неловко.       Вольфганг, уловив эмоции Антонио, подошёл к нему и, взяв под локоть, повёл к столу, усаживая рядом с собой. Мужчина, воспользовавшись моментом, решил рассмотреть людей. Отец композитора выглядел достаточно сурово, но во взгляде было что-то, что вызывало доверие. К тому же он на самом деле не явился на ужин в костюме, предпочтя джинсы и футболку, что тоже успокаивало волнение. Мать же была в лёгком летнем платье и с улыбкой поправляла всё, что стояло на столе. Её волосы были собраны в пучок, и почему-то от этого женщина казалась родной, тем более свою мать Сальери уже давно не помнил, так как та умерла слишком рано, когда он был ещё ребёнком.       В общем, к ужину они приступили с ощущением, что собирались вот таким составом далеко не в первый раз.       Большую часть вечера родители расспрашивали женихов о том, как они познакомились, как долго встречались и кто кому сделал предложение. У Антонио спрашивали ещё и о карьере, а также о семье, но Вольфганг первым сказал, что у мужчины не осталось близких, и эти вопросы отпали, но не без искренних извинений.       Наконец, композиторы, переглянувшись, решили, что пришло время раскрыть главную тайну. Сальери трясло от волнения, но его любимый человек крепко держал его за руку, и это немного успокаивало. — Это сейчас прозвучит, как одна из моих глупых шуток, но вы уже поняли, что Антонио ни за что бы не стал уподобляться мне, так что это не шутка. Вы обещаете выслушать и присмотреться внимательно к происходящему, чтобы поверить нам? — Вольфганг, ты нас пугаешь, — ответила его мать. Отец только нахмурился, но приготовился слушать. — Мышка, ты скажешь им или я? — композитор посмотрел на своего жениха. Оба варианта были бы правильными, но мужчина привык сам отвечать за свои поступки. Более того, он уже не раз признавался в том, кем являлся, и знал, какие слова следовало подобрать. Если разговор случался при подходящих обстоятельствах, конечно, а не как было в случае с композитором. Там пришлось импровизировать. — Я. Всё же это моя тайна, — Сальери слабо улыбнулся, после чего по очереди посмотрел на обоих родителей, приготовившись к длинному монологу. — Вы вампир, — внезапно произнёс Моцарт-старший, чем сильно удивил и Вольфганга, и Антонио. — Откуда вы знаете? — Я видел одного из вас, когда был молод. Человека сбила машина на высокой скорости. Это убило бы любого! Водитель уехал, а я бросился, чтобы проверить, есть ли признаки жизни. Человек не дышал, но внезапно открыл глаза и попросил помочь подняться. Я тогда так сильно удивился, что помог без вопросов. А потом у меня попросили немного моей крови, и я не смог отказать, — мужчина показал едва заметный след на запястье левой руки. — Видимо, у нас это семейное. Я же сразу понял, что это за следы на шее моего сына, — он усмехнулся, кивнув головой в сторону композитора. Но Вольфганг даже не подумал смущаться, только улыбался, довольный тем, как всё обернулось. И доказывать ничего не пришлось! А ведь он действительно уже готовился к тому, чтобы продемонстрировать правдивость признания. — И вы доверяете мне после такого? — Антонио поверить не мог, что его восприняли всерьёз и даже не захотели прогнать, как сумасшедшего или как монстра. — Это не мой выбор. А выбор моего сына. Если Вольфганг любит вас, Антонио, то у меня нет права ему запрещать становиться вашим мужем. — И со свадьбой мы вам поможем, — подала голос мать, несмотря на то, что была удивлена таким открытием. Она не знала ни о том, что пережил её муж, ни о том, что вампиры существуют, ни о том, что её сын собирался сыграть свадьбу с одним из них. Однако для неё было важно счастье близких, и, если это счастье заключалось в союзе с вампиром, то так тому и быть. — Спасибо, — ответил Сальери. Он не имел ни малейшего представления о том, что ещё мог сказать, но на самом деле был благодарен за всё. И за принятие, и за помощь.       Уже на следующий день они начали всерьёз планировать свадьбу.       И тогда и Вольфганг, и Антонио поняли, что это событие было не из простых. Они с трудом составили список гостей, выбрали место, забронировали отель, определились с меню и даже подобрали костюмы и кольца, а также нашли подходящих фотографа, оператора и ведущего.       Осталась одна проблема.       Священник.       Вампир паниковал только от одной мысли о том, что их должен был официально признать мужьями человек, настолько связанный с религией. И Моцарт никак ему в этом не помогал, наоборот, каждый раз смеялся от того, что мужчина, предложив свадьбу, в итоге сам же боялся, что ничего не выйдет из-за такой глупости. — Вот будет он нас объявлять мужем и мужем, а ты сбежишь, — смеясь, произнёс Моцарт, когда они оба уже прилетели в Париж и осматривали ресторан, в который должны были отправиться сразу после официальной церемонии. — Не сбегу. Но это будет сложно, — честно признался Сальери, хмурясь. Он знал, что на свадьбе будут только самые близкие: семья его жениха и несколько их коллег. Но это ничуть не успокаивало, так как не хотелось испортить тот день своей жизни, когда их будущее должно было окончательно определиться. — Ты говорил, что реагируешь так из уважения к религии, так? — спросил Вольфганг и повернулся к одному из официантов, прося поменять часть украшений местами. — Что мешает на время забыть об уважении? Ещё несколько лет назад мы бы не смогли стать семьёй из-за ужасных предубеждений, в которые именно религия и заставила всех поверить. Думай об этом, может, поможет.       Антонио уже даже не сомневался в том, что его любимый человек прав. Почему-то композитор, изначально показавшийся глупым и несерьёзным, теперь имел огромнейшее влияние на вампира и, казалось, мог убедить во всём, так как умел подбирать слова и хорошо чувствовал мужчину. Однако тот не был против, наоборот, радовался тому, что менялся в лучшую сторону. Становился всё более похожим на человека. — Я попробую, — пообещал Сальери. Моцарт ободряюще улыбнулся, настукивая барабанную дробь на чужом плече. — Вот завтра и узнаем, получится ли, мышка.       После ресторана пришлось разойтись, чтобы не мешать друг другу при последних приготовлениях к церемонии.       Было непривычно спать в разных номерах и не обнимать кого-то тёплого и живого. Непривычно было и начинать день не с поцелуя, а со сборов на свадьбу. Антонио с трудом заставил себя надеть белый костюм-тройку с чёрным галстуком-бабочкой и отправиться на укладку своих длинных волос. Обычно вампир никому не доверял и делал причёски сам, в основном предпочитая делать хвостик, но такое событие даже в его долгой жизни происходило в первый и единственный раз, а потому он спокойно отсидел несколько часов, и ему даже понравился конечный результат. Оставалось только накраситься, чтобы не выглядеть на фотографиях чересчур бледным, чем мужчина и занялся.       У Вольфганга утро тоже выдалось не простым. От волнения он не мог завязать свою белую бабочку, хотя в чёрный костюм-тройку оделся достаточно быстро, несмотря на всю неприязнь к ним. Дошло до того, что композитор поймал свою сестру и, умоляя её о помощи, отдал бабочку. Девушка, видя, насколько взволнованным выглядел её младший брат, кивнула и выполнила его просьбу. После он тоже сходил на укладку и позволил себе накраситься и спрятать следы от укусов на шее. Конечно, ему нравилось знать, что он принадлежал вампиру, но всё же не желал, чтобы все гости на свадьбе смотрели на них с понимающей ухмылкой. И без того понятно, чем они будут заниматься в номере для новобрачных.       Обоим пришлось успокоить волнение. Из-за того, что Сальери был на свадьбе без семьи, он решил, что будет ждать жениха у алтаря. Было не по себе от того, что приходилось стоять рядом со священником, однако мужчина переборол свой страх и стоял ровно, ожидая, когда Моцарт пройдёт к нему в сопровождении сестры. Изначально провожать должен был кто-то из родителей, но девушка заявила, что обидится, если не будет вести младшего брата к его жениху, и композитору пришлось согласиться.       Волнение отступило, стоило им оказаться друг напротив друга.       Антонио посмотрел на своего любимого человека с теплотой и любовью и взял его за руки. Вольфганг в ответ улыбнулся и чуть сжал чужие руки своими, ожидая, когда мужчина произнесёт свою клятву. — Когда ты появился на пороге моей квартиры, промокший насквозь, я и представить не мог, что чуть больше, чем через год, буду стоять здесь с тобой в качестве моего жениха. Я давно потерял веру в то, что найду своего человека, с которым хотелось бы прожить вечность и которому я бы сам сделал предложение, — вампир ощутил, как человек вздрогнул. — Однако ты здесь. И я клянусь, что буду с тобой всю жизнь. Я люблю тебя, Вольфганг. — Честно признаться, я тоже не думал, что найду в тебе родственную душу, когда увидел в тот день. Погода была такая мерзкая. Это сейчас светит солнце и в сентябре стоит июльская жара, а тогда... Тогда я смотрел на тебя и думал, что ты и месяца не выдержишь моего общества. Но вместо этого ты хочешь быть со мной. И я клянусь, что буду с тобой до тех пор, пока смерть не разлучит нас, — у композитора были мысли о том, что его могли попробовать переубедить ещё раз, а потому он подготовился заранее. — Я люблю тебя, Антонио.       Кто-то из гостей всхлипнул, пока наблюдал за этой сценой. Священник же назвал их мужьями и позволил обменяться кольцами. Оба композитора, чуть ли не светясь от счастья, увидели, как обручальные кольца из белого золота идеально смотрелись на их пальцах, а затем поцеловались, крепко обнимая друг друга.       В этот момент Сальери думал только о том, что ему осталось сделать свой выбор, ведь его муж ни за что не изменит своего решения. Уже никогда.       Только о будущем Антонио и думал, пока они ехали в ресторан. Уже там, когда ведущий объявил о первом танце для новобрачных, мужчина подал руку Вольфгангу и отвёл его в середину зала, где они оказались у всех на виду. Гости смотрели на них с восхищением и немного завидовали тому, насколько красивой парой выглядели мужья.       Заиграла медленная музыка, сопровождаемая словами известного певца, который на английском думал вслух о том, как легко найти настоящую любовь и провести с ней всю жизнь. Этого исполнителя и эту песню часто выбирали, чтобы станцевать перед гостями на свадьбе, но танец у каждой пары получался разным, и для них обоих это было главным, как и то, насколько правдивыми для них были слова этой песни. А потому они плавно двигались, смотря друг на друга так, что в итоге мир будто бы исчез.       Остались только они и музыка, которая была так близка им обоим.       Сальери показалось, что он согрелся и что его сердце забилось вновь, а его глаза защипало так, что он мог расплакаться прямо здесь и сейчас. Он любил Моцарта. Безумно сильно любил. И видел, что его настолько же сильно любили в ответ, пусть они так и не сошлись во мнениях. А ещё знал, что жизнь без любимого человека — не жизнь, а существование.       В этот момент он всё для себя решил.