Вечность в одиночестве

      Из Италии они возвращались абсолютно счастливыми и полностью готовыми вернуться к работе. Поддавшись Вольфгангу, Антонио на самом деле стал пить только его кровь, забывая про убийства и про кражи донорской крови из больниц. Оказалось, что контролировать себя не так уж и сложно и что вампир только зря боялся, что не справится.       Однако на смену одному поводу для волнения пришёл другой. С каждой попыткой мужчины заговорить об обращении человека, тот старательно переводил тему, не желая даже задумываться о подобной возможности. Сальери понимал, что Моцарта страшили ждавшие его смерть и перерождение, но он ведь даже не давал шанса переубедить его в том, что это не так страшно, как кажется. Всего немного яда, пара суток мучений... Разве это большая цена для того, чтобы получить вечную жизнь и разделить её с любимым?       Давным-давно самому Антонио пришлось ответить на этот вопрос, и теперь он надеялся, что Вольфганг примет правильное решение, несмотря на то, что это могло занять время. Вампир умел ждать и готов был делать это, просто он переживал, что человек согласится слишком поздно. После обращения старение прекращалось, однако выглядел только что появившийся вампир на тот возраст, в котором переродился. И многие жалели, что сделали это слишком поздно, когда внешность уже подводила, осложняя охоту.       Сам же Моцарт переводил тему каждый раз, когда его любимый говорил об обращении, потому, что на самом деле не хотел становиться вампиром. Быть рядом с Сальери было великолепно и правильно, и композитор любил его всей душой, но не видел себя бессмертным существом. Даже с учётом того, что он мог легко контролировать себя, чтобы не убивать людей, делать что-то, что было против воли других Вольфганг не желал. Это было неправильно. Никто не должен был страдать. Сам он был готов к тому, чтобы делиться кровью, но прекрасно понимал, что большинство людей просто не поверят в существование вампиров, а если и поверят, то никогда не дадут укусить себя, скованные предрассудками, от которых даже бы не попытались избавиться.       К тому же Моцарт не видел смысла в том, чтобы жить так долго. Он пришёл в этот мир с одной целью: оставить после себя наследие. И эту цель необходимо было исполнить, а затем уйти, чтобы дать дорогу следующим поколениям. Все меняли мир, но каждый должен был делать это за время своей жизни, а не за всё время существования человечества на Земле. Только вот Сальери вряд ли поймёт подобную логику, а потому проще было откладывать разговор так долго, как они смогут, прежде, чем всё же придётся признаться. Возможно, это было неправильно. Но переживать бесконечные споры и портить счастливую сказку, что была у них, совершенно не хотелось.       И откладывать разговор было на самом деле легко, потому что оба не хотели задеть друг друга или, что ещё хуже, потерять.       Они вышли на работу в новый сезон, и премьеры их произведений должны были состояться в субботу и воскресенье. Первой зрители увидят оперу, музыку для которой написал Моцарт, а на следующий день придут посмотреть, как со своей справился уже Сальери. Оба композитора переживали, как примут их музыку и их разрекламированное противостояние.       Целыми днями они проводили на репетициях, ненадолго прерываясь, чтобы не загонять труппу до смерти, а также чтобы хотя бы ненадолго остаться вдвоём. Только если у Антонио все уже давно прекрасно помнили весь сюжет и каждую арию, то у Вольфганга по-прежнему не было концовки. Он каждый день обещал, что вот-вот покажет всё, что осталось, но премьера всё приближалась, а музыки до сих пор не было. Его подгонял уже даже сам вампир и предлагал помочь, но композитор упорно отказывался, убеждая любимого в том, что справится и что ему просто нужны были подходящие впечатления.       Затянулось это всё настолько, что в пятницу Моцарта чуть ли не силой заперли наедине с роялем, только бы он закончил свою оперу. Конечно, он долго стучал и негодовал, что нарушались его права, вовсе и не собираясь притрагиваться к инструменту. До тех пор, пока к нему не пустили Сальери. — Кто додумался до этого бесчеловечного поступка? — спросил Вольфганг, сразу же обнимая мужчину. — Я, — коротко ответил Антонио, и в ответ получил недовольный взгляд. — Не злись. Это шутка. Никто не станет держать тебя здесь. Вообще-то меня послали, чтобы забрать тебя отсюда. Но я решил воспользоваться тем, что мы ненадолго остались одни, чтобы отдохнуть от бесконечных вопросов о том, что и как должно быть в моей опере. — И у тебя есть идеи, чем мы можем заняться? — композитор по привычке настукивал на чужих плечах мелодию, которую когда-то давно придумал и сделал основной в своём произведении. — Есть, — ухмыльнулся вампир, а затем, воспользовавшись своей скоростью, посадил человека прямо на клавиши рояля так, что они издали множество не совсем приятных звуков. — Что ты творишь, мышка? — Моцарт облизнул губы, быстро расстёгивая и снимая светло-голубую рубашку, чтобы не запачкать её кровью. Джинсы у него были чёрными, так что их не было так сильно жалко, а вот находить оправдания тому, почему он вдруг стал истекать кровью после встречи с «врагом», не хотелось.       Сальери расстегнул свой тёмно-синий пиджак и откинул его в сторону, позволяя любимому притянуть себя за галстук и поцеловать. От того, что на музыкальном инструменте так нагло сидели, он издавал абсолютно разные и совершенно не сочетаемые между собой звуки, однако делал это так громко, что было удивительно, что к ним до сих пор никто не пришёл, чтобы узнать, что происходит. Такие ужасные звуки били по ушам обоих композиторов, но именно в этом и состоял план вампира. Он не первый день встречался с человеком и знал, как повлиять на него. — Хочу взять тебя прямо здесь и прямо сейчас, — прошептал Антонио и чуть укусил любимого за мочку уха. Тот тихо застонал, заёрзав, чем вызвал ещё более громкое и противное сочетание звуков. — Дай я пересяду, — попросил Вольфганг, но мужчина, зарычав, удержал его на месте, заставляя остаться на клавишах. — Мышка, это же невозможно слушать. — Знаю, — Сальери ухмыльнулся и провёл языком по шее любимого, будто готовился укусить. Раны от предыдущих укусов заживали медленно, и рубашку приходилось застёгивать на все пуговицы, однако Моцарту нравилось, когда чужой язык задевал настолько чувствительные места, заставляя дрожать от боли и от желания снова ощутить всё то, что вампир с ним делал. — Поэтому если ты хочешь, чтобы мы продолжили, ты должен дописать музыку к своей опере.       Вольфганг грубо выругался, но Антонио только развязал галстук и расстегнул рубашку, зная, что так композитор не сможет больше противостоять. Если самого Сальери нужно было смущать и злить, то Моцарта нужно было возбуждать, чтобы он повёлся и стал делать то, что от него требовалось. — Напишу, — Вольфганг провёл рукой по холодному телу и снова хотел поцеловать Антонио, но тот вовремя увернулся и отошёл. — Сначала музыка, — предупредил он, огибая рояль и снимая рубашку, пока композитор пересаживался.       Оставалось только повиноваться, что Моцарт и сделал. Он вовсе не чувствовал себя проигравшим, несмотря на то, что его всё-таки заставили сесть за работу. В жизни Вольфганг любил только Антонио и музыку, а когда они так хорошо сочетались между собой, расстраиваться и вовсе было невозможно.       Несколько часов подряд композитор писал музыку, порой даже не смотря на клавиши, и вампир, расслабившись, подошёл ближе, вставая за человеком и обнимая его. Моцарту стало холоднее, но он только прижался ближе, улыбаясь от того, что теперь Сальери отвлекал его от музыки поцелуями в шею. — Нечестно, — произнёс Вольфганг, когда всё было почти готово, и он всё чаще тихо стонал от поцелуев, что приходились поверх укусов. — Что нечестно? — голос Антонио, как и всегда, завораживал. Даже нехотя мужчина использовал гипноз и расслаблял чужой разум. Но против Моцарт не был, наоборот, ему нравилось, к тому же в таком состоянии было легче считывать эмоции, мысли и желания друг друга. — Я тебе не помогал с оперой. А ты мне помог, — объяснил композитор, дописывая финал и поворачиваясь лицом к вампиру. — У нас впереди всё время мира, и ты ещё успеешь написать всё, что захочешь. Да я и не помогал тебе, просто немного подтолкнул к тому, чтобы ты успел до премьеры, — Сальери после каждого слова продолжал целовать любимого человека, но тот, напрягшись, уже не реагировал на всё довольными стонами, а после и вовсе увернулся. — Ты что, делаешь меня таким же, как ты? — нахмурившись, спросил Вольфганг и поднялся на ноги, поправляя свою одежду так, словно и не было этих нескольких часов, когда они вдвоём с таким удовольствием занимались написанием музыки и немного друг другом. Подобного предательства человек пережить не хотел. Он ведь не успел ни отказать, ни согласиться! — Нет! — испуганно ответил Антонио, надевая рубашку обратно и понимая, что вот-вот мог потерять того единственного, кто принял его и согласился быть рядом. — Я бы никогда не стал без спроса обращать тебя. Но каждый раз, когда я пытаюсь поговорить с тобой об этом, ты переводишь тему. — Но ты уже решил за меня, что я соглашусь, — Моцарт сложил руки на груди, смотря на вампира так, как будто тот только что убил невиновного ни в чём человека на глазах у композитора. — Ты же любишь меня. Разве ты не хочешь этого? — Сальери выглядел виноватым, и казалось, что он может обратиться в прах, если сейчас парень откажет ему.       Вольфганг тяжело вздохнул и опустил руки, подходя к мужчине и обнимая его. Какими бы разными не были их взгляды на жизнь, ссориться не было никакого желания. — Люблю. Но ты же знаешь, я невыносимый человек. Сейчас тебе хорошо со мной, сейчас ты меня любишь. Но я же... Ты же знаешь, каким я могу быть. И я не хочу, чтобы ты страдал со мной вечность. — Я не буду... — Не говори заранее! Ты не знаешь, как всё сложится в будущем. И я не знаю. Я не хочу однажды разрушить всё то, что у нас есть, понимаешь? Лучше я проведу с тобой всю свою человеческую жизнь и уйду, чем мы лет через двести поссоримся и разойдёмся, но будем помнить всё, что между нами было. — Я ни за что не брошу тебя, — тихо сказал Антонио, пытаясь отогнать мысли о том, что у них было слишком мало времени. — Я не человек. Я с тобой навсегда. — Вот и пусть это «навсегда» длится всю мою жизнь.       Спорить Сальери не стал, решив, что Моцарта всё ещё просто пугала идея о том, чтобы стать бессмертным. Однажды он забудет обо всех своих страхах и согласится. Кто, если не вампир, умел ждать?       К разговорам о бессмертии они не возвращались ещё долго, так как наступил день первой премьеры, и им стало не до споров. Вольфганг безумно сильно волновался, что его оперу не примут, но Антонио весь вечер был в первом ряду, одним взглядом показывая, насколько сильно любил и гордился композитором, ведь музыка на самом деле оказалась великолепной. Так посчитали и люди, вставая со своих мест и долго аплодируя всей труппе. Моцарта завалили цветами и подарками, и он на самом деле уже ждал следующего вечера, чтобы увидеть, как эти же зрители примут оперу, созданную Сальери.       Как и ожидалось, аплодисменты были такими же громкими, и Антонио тоже ушёл с огромным количеством букетов и подарков. Он готов был поклясться, что среди криков «браво» слышал ещё и признания в любви, и Вольфганг, пусть и не обладал таким же хорошим слухом, замечал все восхищённо-влюблённые взгляды, ревностно желая уже увести своего мужчину как можно дальше и напомнить, что пока человек был жив и молод, вампир принадлежал только ему.       В статьях об искусстве уже той же ночью появилась критика на две их оперы, но все журналисты и зрители сходились в одном: выбрать лучшего не получалось, ведь они друг друга стоили, и все уже мечтали о том, чтобы оба композитора начали сотрудничать, так как тогда весь мир сможет услышать что-то поистине прекрасное. Однако так торопить события ни Вольфганг, ни Антонио не хотели, заранее договорившись помучить зрителей так долго, как только получится, а потому продолжили творить и посещать постановки своих произведений, собирая зрителей уже не только из Вены, но и со всей Австрии и даже из ближайших стран Европы.       Ещё несколько раз Сальери пытался поднять тему обращения, но Моцарт снова или молчал в ответ, с грустью смотря на вампира, или быстро переключался на что-то другое. И тот понимал, что этим только портил отношения между ними и накалял обстановку так, что однажды всё должно было закончиться скандалом. И от этого композитору было только больнее, потому что в остальном их отношения до сих пор были идеальными. Они хорошо друг друга понимали, вместе работали, вместе отдыхали и постоянно признавались в любви друг к другу. На все шутки со стороны Вольфганга Антонио по-прежнему закатывал глаза, но после улыбался, а привычка настукивать мелодию пальцами и вовсе перестала раздражать, вызывая только восхищение.       Но однажды у Сальери закончилось терпение.       Прошёл ровно год с того дня, когда Моцарт впервые оказался в квартире вампира, ещё даже не подозревая, что его соседом станет такой невероятный во всех смыслах мужчина. Погода соответствовала прошлому году: дождь шёл стеной, было холодно и ветрено, а в небе то и дело слышались раскаты грома и были видны яркие вспышки молний. Конечно, выходить куда-либо композиторы не стали, а потому вампир просто приготовил ужин для своего любимого человека и выключил во всей квартире свет, предпочтя зажечь свечи.       Вольфганг по такому поводу даже нарядился в костюм, правда, яркого фиолетового цвета, и Антонио, одевшийся по классике в чёрный костюм-тройку, удивился такому выбору. Хотя после понял, что это было вполне в духе человека.       Какое-то время композиторы сидели молча. Моцарт наслаждался салатом и пил вино, а Сальери сидел напротив, наложив себе немного еды, чтобы их празднование не выглядело слишком странным. Конечно, оба знали, что вампир отужинает чуть позже, когда они вдвоём останутся в одной из спален, если вообще туда доберутся, но всё-таки просто смотреть на человека, пока тот ест, было странно. — Знаешь, как проходит обращение? — вопрос был таким неожиданным, что Вольфганг чуть не подавился салатом, но осторожно всё проглотил и пару раз кашлянул, чтобы точно прийти в себя. — Нет, конечно. Расскажешь? — При укусе вампир выпускает яд вместо того, чтобы пить кровь, — видя, как человек нахмурился, Антонио вздохнул. — Бессмертие даётся только тем, кто умер и воскрес.       Моцарт отодвинул от себя пустую тарелку и засмеялся, а Сальери нахмурился, не понимая, что сказал не так. — Да ладно! Все мы знаем одного, кто умер и воскрес. Первый вампир, что ли? — Вольфганг Моцарт, если это сейчас был намёк на Христа, я тебя укушу, — для Антонио, пусть он теперь и держался подальше от церквей, религия по-прежнему казалась чем-то важным. — Кусай, мышка, — весело отозвался Вольфганг и расстегнул пару пуговиц на рубашке, показывая шею, и без того покрытую небольшими следами от укусов. Однако в ответ вместо привычного желания крови вампир разозлился только сильнее. — Ты хотя бы иногда бываешь серьёзным, Моцарт? — прорычал Сальери, вставая. Его глаза засветились красным, но клыки он так и не выпустил. — Бываю! Когда дело касается музыки. И тебя! — человек нахмурился, напрягаясь из-за того, что происходящее, кажется, было началом их первой ссоры. — Ты? Серьёзно относишься к музыке? Не смеши меня, ты же... Ты с трудом закончил свою оперу! — Я ждал подходящего момента, понятно? — Вольфганг не повышал голос, как и Антонио, но говорил обиженно, будто всё это время думал, что мужчина его прекрасно понимал. — Я хочу создавать шедевры, которые останутся в истории. В этом цель моей жизни. Но это не так-то легко делать, когда есть ограничение по срокам, знаешь ли. И пусть лучше после смерти я оставлю незаконченный шедевр, чем кучу мусора, которую забудут сразу после моей смерти. Я хочу, чтобы меня запомнили. Хочу, чтобы людей трогала моя музыка. Я ведь настоящий только в своих произведениях. В них вся моя жизнь, вся моя душа. Так что да, к музыке я отношусь серьёзно.       В этот момент Сальери окончательно охватили и свои, и чужие эмоции, а потому он больше не был в силах сдерживать себя. Слишком многое он повидал за свои двести семьдесят лет жизни, прекрасно зная, что время обходилось с памятью о каждом человеке по-своему. — Ты никогда не будешь настоящим для истории! Ты станешь сухой биографией, родился тогда-то там-то, учился там-то, работал там-то, создал то-то и то-то, умер там-то и тогда-то. Может, повезёт, напишут про любовь твоей жизни. И про семью. Всё. Никто не будет знать тебя настоящего, понимаешь? Никто не будет знать, что ты таскал девушек к себе в постель и даже не запоминал их имена. Никто не будет знать, что ты любишь есть на завтрак, какой сериал твой любимый, какую книгу ты считаешь своей настольной. Никто не будет знать, что однажды спасло тебя от смерти. Никто не будет знать твоих друзей, твоего отношения к жизни, твоих перепадов настроения. Никто! Даже если ты оставишь после себя дневники, письма, время изменится, пройдёт, и их смысл извратят. Ни до кого не дойдут твои мысли. Каждый будет считать, что знает тебя, но у каждого твой образ будет разным. Тебя уже никогда не будет. Так почему ты так отчаянно желаешь остаться в истории именно таким? Почему ты не хочешь дожить до следующего века и самостоятельно рассказать свою историю? Почему ты перекладываешь эту задачу на свои произведения? Почему ты вообще полагаешься на такую хрупкость, как творчество? Да, иногда оно вечно, но где гарантия того, что ты войдёшь в число тех избранных, чьи произведения будут жить всегда и прославлять своих создателей? Да и создатели эти — несчастные калеки. Никто не помнит их. Никто не знает их. Кричат на каждом углу, что знают, ведь читали и биографии, и автобиографии, изучили все произведения, все письма, все дневники и все черновики. Только этого недостаточно! Никогда не будет достаточно. Ведь ты уже не будешь тем человеком, каким был при жизни, потому что каждый придумает свой собственный образ тебя и будет верить, что он прав. Да и твои произведения тоже ждёт эта участь. Время изменит всё и всех.       Какое-то время Моцарт, поднявшись со своего места, желал уйти, так ничего и не ответив. Его трясло от того, что единственный, с кем было так легко, единственный, кто разделял с ним почти все взгляды на жизнь и на творчество, вдруг сказал такое. Было больно и обидно.       Но это же Антонио! Вольфганг привык говорить с ним. Они с самого начала выбрали путь не бесконечных ссор, а мирного решения конфликтов, а потому композитор, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, решился донести свою мысль в ответ. Только он даже не предполагал, что и его переполняли эмоции, которые испытывали они оба.       Иногда в такой близкой связи всё же были минусы. — А физическое бессмертие лучше? Ты разве человек? Человек, я спрашиваю? — Моцарт сорвался на крик, и у Сальери глаза перестали светиться красным. — Ты не считаешь нас равными, ведь мы такие хрупкие, жизнь утекает из нас каждый день, просто потому что мы не боимся жить! Мы взрослеем, стареем, мы встречаем смерть, словно старого друга, полностью готовые отправиться за ней, хотя и не знаем, ждёт ли что-то после. А что бессмертие? Какой в нём смысл, когда все вокруг умирают? Ты живёшь, время идёт, время всё меняет, но оно меняет и тебя. Да, сначала ты считаешь себя таким же, как и все остальные, но потом... В какой момент ты начал забывать, что люди не только еда? А ты начал! И сам испугался, поэтому стал искать соседа, который бы стал тебе равным. Только вот ты настолько боишься смерти, что для тебя равными могут быть только те, кто настолько же привязан к жизни, поэтому ты так хочешь сделать меня таким же. Но меня ты об этом спросил? Я не хочу бессмертия! Не хочу! Я хочу прожить эту жизнь, я хочу оставить после себя произведения, которые, наверное, со временем или забудут, или извратят их смысл, я хочу стать страничкой в учебнике по истории, разве это плохо?! Зато люди будут знать, что жизнь я прожил, что я гордился тем, кем я был, что ушёл из жизни я довольным тем, что успел. Что я не был слаб настолько, что остался здесь из-за страха смерти, — он вздохнул, понимая, что ещё чуть-чуть, и наговорит лишнего, а потому немного помолчал. Однако вампир ждал продолжения, молча сверля человека холодным взглядом. — Я люблю тебя, безумно люблю, но терпеть меня всю вечность, пока что-то не уничтожит всех нас? Нет. Я не желаю такой участи ни тебе, ни себе. Я хочу провести с тобой всю жизнь и уйти с осознанием того, что все наши совместные годы были счастливыми. Большего я тебе дать не смогу. Никому не смогу. Если я стану бессмертным, то просто сгорю. Не будет меня, я забуду, зачем вообще жил, я не смогу творить! Я задохнусь, пусть и без нужды в дыхании, ведь это будет уже не жизнь, это жалкое её подобие, это существование. Я так не хочу. Звать тебя с собой я не буду. Раз ты не умер со своим первым любимым, значит, знаешь, зачем живёшь. Но я так не смогу, — Вольфганг отвернулся, чувствуя, что его начали душить слёзы. Он никогда не боялся своих чувств, но понимал, что эта ссора разрушила всю их сказку. Однако композитор надеялся, что Антонио его поймёт и примет.       Не зря же они, будучи одинокими и непонятыми, нашли друг друга и так осветили друг другу жизнь?       Вампир, тронутый словами, что сказал его любимый человек, молчал, вспоминая всю свою жизнь. Когда-то давно, когда ему предложили обратиться, Сальери даже не думал о последствиях. Он просто хотел осчастливить того, кто был так дорог его сердцу. После смерти того вампира Антонио жил местью и ненавистью, но тоже без цели. Когда же время частично залечило раны от потери, он продолжал жить по инерции. И Вольфганг был прав, когда назвал это существованием.       По спине прошёлся холодок. Всё это время он не жил.       Существовал. — Я не знаю, зачем я живу, — тихо отозвался мужчина, слыша чужие всхлипы, а затем осторожно подошёл к Моцарту, обнимая того со спины. — Это просто стало привычкой.       Человек развернулся лицом к Сальери, не пряча покрасневших от слёз глаз. — Мне жаль. Но найти цель своей жизни ты должен сам. У меня же есть музыка. И ты. Если ты, конечно, всё ещё этого хочешь. — Хочу! — быстро ответил Антонио и осторожным движением вытер дорожки от слёз. — Я люблю тебя, Вольфганг Моцарт. Более того, кажется, я начинаю понимать, для чего мне дана такая долгая жизнь. — И для чего же? — Вольфгангу на самом деле было интересно. Он впервые поделился с кем-то настолько личными мечтами и был бы рад услышать подобное откровение в ответ. — Для встречи с тобой, — вампир улыбнулся. Композитор хотел что-то ответить, но внезапно замер от удивления, так как Сальери, чуть отойдя, встал на одно колено и достал из кармана пиджака небольшую бархатную коробочку. — И для того, чтобы ты показал мне, как стоит жить, а не существовать. Я действительно хочу этому научиться. И не хочу потерять тебя. Поэтому... Ты выйдешь за меня, Вольфганг?       Моцарт так растерялся из-за внезапной перемены. Ещё минуту назад они ссорились, а сейчас Сальери уже стоял перед ним и на самом деле предлагал стать семьёй. — Д-да, — взволнованно ответил Вольфганг и протянул руку, позволяя надеть на неё кольцо. Только после этого он осознал, что согласился. И что теперь они на самом деле связаны до тех пор, пока человеку не придёт время расстаться с жизнью.       Антонио обнял его и с нежностью поцеловал. Возможно, у них и не будет впереди вечности вместе. Но будет жизнь, насыщенная событиями. А то, что вампир будет делать после потери, он предпочёл решить потом, всё ещё в тайне надеясь, что однажды они найдут компромисс. — Как же наша вражда? — спросил Моцарт, как только они отстранились. — Ну, мы сначала подготовимся к свадьбе, а затем объявим о ней. Только начнём не сегодня. Мы и так пережили слишком много, — ответил Сальери, обнимая своего любимого человека.       В ответ Вольфганг только потянул Антонио в сторону спальни. Им обоим нужен был отдых.       И время, чтобы всё принять и осознать.