the day the world went away

Шоу всё ещё сидела в комнате Рут, когда услышала тяжёлую, знакомую поступь по лестнице. Шаги затихли едва ли через пару секунд, но женщину не обманешь: Джон просто настолько же сильно доверял своим инстинктам, поняв, что он здесь не один, и перешёл на бесшумную ходьбу. — Это ты, — хрипло сказал он, когда оказался в дверях комнаты; тихий щелчок предохранителя на пистолете почти вызвал у Шоу ухмылку. — Это я, — собственный голос прозвучал так громко в барабанных перепонках. — Фаско сказал, твою квартиру опечатали из-за стрельбы. Конечно, он сказал, Шоу стоило этого ожидать. Она не строила ложных надежд на то, что все молча примут смерть Рут и нежелание Шоу говорить об этом, особенно когда и Джон, и Фаско не раз показывали ей, какими заботливыми идиотами они могут быть. У Джона была родная сестра до того, как дерьмо попало в вентилятор и ему пришлось уйти сначала в армию, затем на контрактную службу. Война не терпит чувств и любого вида привязанности: мать с сестрой получили печальное письмо с соболезнованиями от Правительства США и благодарностью за воспитание такого мужественного сына, который отдал жизнь за свою родину. Его мать умерла несколько лет назад, а сестра стала учителем младших классов, удачно вышла замуж и родила здорового сына, так что переживать Джону больше было не за кого. Шоу стала для него своего рода младшей сестрой. Она никогда не просила помощи или поддержки, но иногда очень в этом нуждалась и Риз всегда был рядом, даже когда женщина агрессивно просила его уйти нахрен. Лучший друг, старший брат, человек, спасавший её задницу неприличное количество раз, снова был здесь, чтобы не дать ей утонуть. — Ты в порядке? — Тихо спросил он. — Я в порядке, — раздражённо ответила Шоу и даже не почувствовала горечь лжи на языке. Да, наверное, Шоу действительно в порядке. Всё такое пустое и чёрно-белое, а тихий голос Джона всё равно эхом отдаётся в её черепной коробке, но она в порядке. Ей пришлось научиться выживать с минимальной громкостью и даже если она позволила себе такую роскошь, как повысить ползунок ровно на неделю, это всё равно ничего не значит. Люди всегда уходили, а ей всегда приходилось быть в порядке. Джон глубоко вздохнул и снова посмотрел на неё, прежде чем сказал: — Тогда собирайся, у нас есть новый номер. *** Шоу чувствует, как умирает второй раз, когда Гарольд загружает вирус в Машину. Она чувствует, словно предаёт всё, во что Рут верила, словно убивает всё, что от неё осталось. Машина была последней памятью о ней и как бы настороженно Шоу не относилась к искусственному интеллекту, собственноручно уничтожить его оказалось чем-то глубоко личным. Это глупо. Шоу солдат, она не должна думать о таких нелепых вещах, потому что это война и они должны победить. Цена не важна, когда дело касается решающей битвы, а их силы давно на исходе. Но какая-то тонкая, последняя ниточка в её груди всё равно обрывается после того, как Гарольд загружает вирус ICE-9 в Машину. Шоу пытается почувствовать гнев: на Самаритянина, на его агентов, на безысходность всей ситуации — но ничего не работает. Только разрывающий вакуум и серая пустота вместо органов. Президент оказался их последним номером. Всё шло хорошо, настолько, насколько это возможно посреди войны, пока Шоу не выстрелила в какого-то Самаритянского хлюпика у стены. С десяток патронов. Очередью. Почти вплотную. Бедняга сползает на пол, оставив на стене неравномерное кровавое месиво, и в последние несколько секунд своей жизни судорожно царапает ногтями по краске. Из его груди вырывается последний, хриплый звук захлебывающихся кровью лёгких — это мерзко и Шоу ненавидит каждый момент, когда ей приходится это слушать. Практически тут же кто-то грубо хватает её за кофту и больно швыряет о ближайший шкаф. Джон. Он крепко сжимает ткань в кулаке, игнорируя побелевшие костяшки пальцев, и наклоняется настолько близко, что Шоу может услышать, как скрипят его зубы. — Что ты делаешь? — Рычит он сквозь плотно сжатые челюсти. Шоу резко выдыхает скопившийся в лёгких воздух — она и сама не заметила, когда задержала дыхание. Спина неприятно ноет от неожиданного удара, а в бок больно впивается острый край полки. Её кофта протестующе трещит по швам от того, насколько сильно Джон сжимает её на груди, и Шоу агрессивно дёргает плечом. Они давно не те безжалостные убийцы, какими были во времена работы на Правительство. Гарольд, сам того не зная, создал своеобразный реабилитационный центр для бывших киллеров, собрав их всех вместе и научив жить со своим тёмным прошлым. Они уже не убийцы, больше нет. Шоу — до этого момента. — Возьми себя в руки, — зло выплевывает Джон ей в лицо. — Парень ни в чем не виноват. — Он работал на Самаритянина, — Шоу наконец отпихивает от себя мужчину, резко вздергивая подбородок. — Говнюк получил по заслугам. Словно она сама не понимает, что переступила черту. Никто из них не имеет привилегии играть в Бога и решать, у кого есть право жить, а у кого нет, но сейчас Шоу просто плевать. Она чувствует тёплое удовлетворение, разливающееся из груди в кончики пальцев, которое явно не понравится Джону или Гарольду, если они об этом узнают. Рациональная часть Шоу, та самая, что была ведущей всю её сознательную жизнь, подсказывает ей, что она совершила что-то непоправимо ужасное. Однако иррациональная — старательно пытается подавить удовлетворенную улыбку. — Шоу, — раздражённо говорит Риз и в его голосе есть что-то, что женщина определённо больше не хочет слышать никогда в жизни. Что-то мягкое, что-то сочувствующее, что-то, что совершенно не похоже на бывшего ЦРУ-шника. — Возьми выходной. — Пошёл ты. *** Шоу знает, что её отстранят, когда сидит в машине и нервно постукивает ногой по двери, словно провинившийся подросток около кабинета директора. Она не боится реакции Гарольда. Не боится, что её выгонят или запретят работать. Не боится злости Джона, хотя это должно быть очень уморительно. Единственное, чего Шоу опасается, а может даже и боится — увидеть в глазах Финча разочарование. Риз, конечно, будет на её стороне что бы не случилось, но его сжатые челюсти и слишком напряженные плечи не самая лучшая поддержка в этой ситуации. Вряд ли он будет разговаривать с ней о чувствах и её излишней агрессивности, но даже одного взгляда будет достаточно, чтобы Шоу всё поняла. Она снова всех разочаровала. Обычно её это не волновало — разочаровывать близких было вроде как её фишкой. Сейчас… Возможно, ей лучше просто уйти. Рут мертва. Финч и Риз может быть не самые эмоциональные люди, тем более по отношению к Рут, которая изначально завоевала себе плохую репутацию, похитив Гарольда, но они оба определенно любили её. По-дружески, иногда по-отцовски, они помогали ей справиться с потерей Шоу, а затем и с её возвращением. Они были рядом, когда Рут не знала, что делать со своей жизнью, и никогда не торопили с поиском решения. Джон и Гарольд тоже потеряли друга. Целый мир потерял неописуемо гениального хакера, а Шоу оказалась слишком эгоистична, чтобы даже подумать об этом. Водительская дверь неожиданно открывается, почти заставляя женщину потянуться к пистолету. Риз переводит на неё холодный, отстранённый взгляд, прежде чем практически насильно всовывает в руки стаканчик кипяточного кофе. — Выпей. Станет легче. — Я в порядке, сказала же, — раздражённо повторяет Шоу. Ей всё ещё сложно привыкнуть к этому шуму вокруг и к такой излишней заботе о её персоне, но она послушно снимает крышку, вдыхая запах жареных зёрен, и делает небольшой глоток. Чёрный кофе без сахара, максимально горячий — её любимый. Жидкость приятно согревает холодок внутри желудка, но Шоу сомневается, что это надолго. Она хотела бы чувствовать себя плохо. Хотела бы горевать, плакать, скорбеть по единственному человеку, который смог что-то зажечь в ней, однако может только глотать терпкий кофе, чтобы почувствовать хотя бы обыденное тепло. Шоу словно труп в морге, которого забыли увезти на кладбище и оставили мёрзнуть в самом далёком холодильнике. — Домой или в метро? — Джон выруливает на загруженную Манхэттенскую дорогу. — У меня нет дома. — Ну, может не стоило стрелять по стенам в жилом здании. Шоу только молча хмурится в ответ: они оба поняли, что женщина имела ввиду. Тем более, в метро будет Финч и она сразу сможет рассказать ему о том, что натворила. Шоу никогда не бегает от неприятностей — иногда находит их специально, иногда попадает не по своей воле, но всегда лицом к лицу сталкивается с последствиями. В конце концов, если Гарольду есть, что сказать, он может сказать ей это прямо в глаза. Мужчина сидит там же, где они видели его в последний раз: за компьютерами, окружённый антибактериальными средствами и папками-досье на их прошлые номера. Он неуклюже оборачивается и встаёт, когда слышит шум шагов за своей спиной, а затем немного вздрагивает, увидев Шоу прямо перед собой. — Ох, мисс Шоу, мистер Риз, я рад, что вы вернулись, полагаю, что… — Я убила человека, — без промедлений говорит она, игнорируя предупреждающий кашель Джона. Тишина, последовавшая за этими словами, высасывает весь шум из помещения. Подтекающая труба за вагоном неожиданно перестаёт капать и раздражать всех этим звуком, гул от пролегающей рядом рабочей станции моментально стихает. Здесь никогда не было так тихо. Гарольд неохотно переводит тяжёлый взгляд на женщину; его скулы напряжены, брови грозно сведены к переносице. Шоу была готова к гневу, так что её это не берёт и она всё так же стоит на месте, расправив плечи, словно не сделала ничего, о чем может сожалеть чуть позже. — Мистер Риз, не могли бы вы оставить нас наедине? — Ровным голосом спрашивает Финч. Несколько секунд Джон молча думает, прожигая Шоу непроницаемым взглядом, но затем кротко кивает и говорит: — Я принесу нам ужин. Сверля взглядом свои ботинки, Гарольд ждёт, пока шаги мужчины не стихнут на лестнице у выхода. — Почему нельзя было наорать на меня при нём? — Бесцветно спрашивает Шоу скорее для того, чтобы подтолкнуть Гарольда к разговору. Она слишком устала ждать собственной казни. — Мне так жаль, Самин, — неожиданно говорит Финч и бессильно падает в свое кресло. — Это всё моя вина. Шоу недоверчиво моргает, словно сомневается в услышанном. Она была готова к злости, гневу, даже разочарованию с его стороны, но раскаяние? Это слишком даже для неё. — Не поймите меня неправильно, я всё ещё зол на вас. То, что вы совершили — неоправданно жестоко и не подлежит никаким оправданиям, но… но мне жаль, что я позволил этому случиться. И мне жаль, что всё так произошло с мисс Гроувз. С Рут. Мне следовало поговорить с тобой, узнать, всё ли в порядке, а я оказался слишком эгоистичен и не думал о том, что это и твоё горе тоже. Мне жаль. Он заканчивает монолог тихим, протяжным вздохом. Его глаза стыдливо опущены в пол, а пальцы сжимают край дорогущего итальянского пиджака, но Шоу хочет, чтобы он забрал свои слова назад. Почему все не могут просто заткнуться и сделать вид, что ничего не произошло? — И ещё, — быстро кивает Финч, на пару мгновений стреляя взглядом в сторону Шоу, — я бы хотел... Однако практически мгновенно замолкает. Его губы сжимаются в тонкую линию и глаза снова опускаются в пол, несмотря на то, что он ничего больше не говорит. А женщина даже не порывается спросить — ей плевать на всё, что бы он не сказал, и дело далеко не в её вежливости. Шоу без разницы, потому что ничего из этого уже не имеет смысла. — Где Джон? Я голодна. *** Иногда Шоу думает, что Финч живёт на работе. Столько лет она знакома с ним и едва ли по пальцам может сосчитать, сколько раз она видела, как мужчина уходил домой. Он словно жил перед своими компьютерами, никогда не покидая стен убежища, и насколько бы поздно Шоу не уходила или насколько бы рано не возвращалась, Гарольд всегда был там, в своём идеально отглаженном итальянском костюме и с чашкой тёплого зелёного чая на столе. Полпервого ночи Шоу слышит, как за Финчем закрывается дверь. Джон, сидящий за столом в вагоне и чистящий своё ружье, всё ещё здесь и судя по всему, не собирается уходить в ближайшее время, чем невыносимо раздражает женщину. Дружеское молчание — это лучшее, что она могла пожелать раньше, но сейчас ей нужно остаться наедине со своей головой. — Можешь поехать в убежище. Там сейчас пусто, — говорит Риз, будто читая её мысли. — Я могу спать здесь. В конце концов, я это уже делала, — Шоу едва заметно кивает на раскладушку в другом конце станции, точа свой нож о точильный камень. — Ты не можешь жить здесь вечно. — Что меня останавливает? Только отточенные годами рефлексы оперативника позволяют Шоу поймать летящие в неё ключи от квартиры Риза. Она, конечно, знала, что Гарольд купил ему квартиру несколько лет назад, но никогда не думала, что здоровяк действительно там живёт. Типо… он вообще где-то живёт? — Уже поздно. Езжай ко мне. — Слушай, — женщина наконец срывается, с грохотом ударяя рукояткой своего ножа по столу, — мне не нужна твоя помощь, окей? Я в порядке, и если мне придётся повторить это ещё раз, я сломаю тебе челюсть. Ключи приземляются на стол Джона и с неприятным скрежетом скользят по поверхности. Тихо закрыв за собой дверь, Шоу выходит из метро. Второй раз за два дня она ловит себя на мысли, что ей некуда идти. Раньше такого не было — рациональная часть Шоу продумывала каждое её решение на несколько шагов вперёд, даже если иррациональная хотела закатить глаза и ударить кого-нибудь. Ну, по-крайней мере, у женщины есть единственный козырь в рукаве, который никогда не подводил. Ближайший бар оказывается в двух кварталах от метро. *** Джон не может точно сказать, почему сидит в метро ещё несколько часов. Всё оружие, даже то, которым они никогда не пользовались, было почищено по несколько раз, а три тактических ножа наточены и отполированы до блеска. Ехать домой не хочется по какой-то непонятной причине: может быть, так сработали три чашки кофе за последние пять часов, может быть, ему самому нужно расставить свои мысли по местам. Джон приезжает к себе только к четырем часам утра. Ближе к полудню будут хоронить Рут и чем больше времени мужчина проводит в метро, тем сильнее всё происходящее кажется неправильным. Рут солдат, Рут гений, Рут не должна быть захоронена в безымянной могиле, к которой даже нельзя будет подойти без хорошего прикрытия. Самаритянин может и уничтожен, но в мире всё ещё слишком много людей, готовых заплатить огромные деньги за их головы. Полуспящая женщина на ступеньках около двери в квартиру Риза даже не удивляет его. Теперь он уверен, что она не вляпается в неприятности хотя бы этой ночью. — Пьяная? — Возможно, — Шоу даже не поднимает голову от своих рук. — У меня нет аспирина. И в эту ночь женщина засыпает на его диване, едва коснувшись головой подушки, а с утра уезжает раньше, чем Джон успевает проснуться. ***