the day the world went away

— Потому что где-то в твоём социопатическом сердце ты знаешь, что мы созданы друг для друга.

Иногда Шоу действительно не уверена, существовала ли Рут вообще. Два дня назад она ушла из квартиры Джона и больше не видела никого из знакомых, а чем меньше сочувствующих взглядов летит в её сторону, тем сильнее образ Рут размывается в её жизни. Огромные оленьи глаза, прозрачно-бледная кожа с выпирающими из-под неё костями и вечно кудрявые каштановые локоны, словно только из салона. Её больше нет. 050313 — это теперь Рут. Серый номер на безымянной могиле, только и всего. Шоу два долгих дня скитания по отелям ждала, когда Финч позвонит и своим монотонным голосом скажет, что у них новый номер. Два дня, бутылка пива, полтора литра виски и три большие пиццы понадобились, чтобы Шоу поняла, что звонить ей никто не собирается. Они действительно решили отстранить её, гениального оперативника, от полевой работы, и ничего сильнее не раздражало женщину сильнее, чем это. Джон, Финч и Фаско считают, что ей нужен отдых, возможность проплакаться и поскорбеть о потере любимой женщины. На деле же всё не так. Шоу чувствует только небольшой укол разочарования от того, насколько неправильно было обнаружить в своей голове пустоту. Всё, что ей нужно прямо сейчас — работа. Пострелять, сделать что-то хорошее, выпить после тяжёлого трудового дня. А парни сделали только хуже. Чем больше у Шоу свободного времени, тем громче мысли в её черепной коробке и крепче напитки в стакане. Как просто было бы утопить свои эмоции. Мешать слёзы в алкоголе, ведь так вкуснее. Только это Шоу. И вместо слёз горло раздирает горький виски. Она, честно, даже представить себе не может, что парни хотели сделать. Джон имел наглость позвать её на похороны — Шоу лишь молча посмотрела на него, как на идиота, и едва заметно покачала головой. Зачем? Увидеть простенький деревянный гроб и бездушный экскаватор, опускающий его в шестифутовую яму? У них даже нет возможности захоронить её со всеми почестями, тогда к чему это вообще всё нужно. У Картер были грандиозные похороны. Мы всё ещё говорим о похоронах, да, смерть и все дела, но похороны достойно поставили точку в её биографии. Полицейские дали почётный залп, на могиле установили гранитный памятник и кованую ограду. Единственный раз Шоу была на том кладбище — даже посреди зимы под памятником Картер лежали свежие, кровавые на белом снегу розы. У Рут не было ничего и Шоу глотает односолодовый виски, мысленно произнося это, как тост. Какая к чёрту разница, как ты проживёшь и сколько хороших дел ты сделаешь, если в итоге все равно окажешься в деревянном ящике, присыпанном холодной землей? Парни не поняли смысла игры. Три упрямых барана всё ещё верят, что в Шоу проснутся какие-то чувства или сопливые эмоции, благодаря которым она придёт в норму. Но смысл в том, что Шоу в норме. Рут была особенной, да, и женщина делает второй глоток в подтверждение этому, однако же её смерть ничего не изменила. Существует такой вид спокойствия, когда у тебя отбирают самых дорогих людей, и единственный, кому остаётся доверять — ты сам. Новая Машина всё ещё слишком слаба и отчаянно восстанавливает данные своей предшественницы, но всё меняется, когда поздним вечером в наушнике Шоу раздаётся первое: «Вы меня слышите?». Этого хватает, чтобы разрушить то хрупкое спокойствие, которое женщина обрела, сидя на расправленной кровати в одном только нижнем белье и размеренно попивая дешёвый виски прямо с горла. Лямка лифчика постоянно сползала по плечу, а алкоголь не оставлял после себя даже намёка на опьянение, так что вывести её из себя было не так уж и сложно. — Посмотрите, кто вернулся, — тускло комментирует Шоу в пустоту. *** Второй раз она слышит этот голос в своём наушнике через четыре дня, когда отдаёт ключи от номера администратору отеля и выходит на улицу. Ей снова некуда идти, а над головой сгущаются тучи и холодный ветер больно хлестает по лицу — середина мая в Нью-Йорке выдалась неожиданно холодной. Шоу сжимает руки в карманах своей серой толстовки, гадая, перешёл ли вообще термометр отметку в десять градусов. Тогда она слышит голос. Её голос. — В Бруклине двенадцать градусов по Цельсию, порывистый ветер до пятнадцати метров в секунду. Через десять минут возможен дождь. Ваша одежда не соответствует погодным условиям, шанс заболеть воспалением лёгких 67%, шанс последующих осложнений 18%. Это неправильно, это грубо, это несправедливо. Машина украла то, что ей не принадлежит — это просто набор нулей и единиц, сухой ритм, нескончаемый поток строчек и столбцов. Рут мертва. И то, что Шоу вновь слышит эти вечно флиртующие нотки, кажется почти предательством. — Ты взяла её голос? — Рычит женщина так громко, что проходящий мимо подросток пугливо отшатывается. — Мне стоит изменить его? Её реальность делает сальто и тут же сжимается в тугой комок. Это не просто голос. Это код. Это полная копия Рут с её игривым голосом и дыханием в паузах между словами, её мыслями и манерой построения речи. Той Рут, у которой была тёплая хрипотца сквозь её искренний смех. Той Рут, чьи лёгкие оттенки флирта в каждом предложении и грязные намёки выводили Шоу из себя, но тут же зажигали что-то глубоко внутри неё. Рут мертва ровно неделю, но Шоу не отпускает ощущение, что она никогда не встречала этого человека. Женщине приходится пару раз моргнуть и напомнить себе, что Рут в земле, а это просто набор цифр и букв, собранных в гениальный код. — Да. Убери это. — Прошу прощения. Что насчёт этого? — Спрашивает Машина низким голосом Джона. — Фу, боже, нет, — слишком резко отвечает женщина и стирает нарисовавшийся портрет Риза, отчитывающего её за какой-нибудь мелкий косяк. — Верни что-то более… менее живое, не знаю. — Вам не понравился голос Аналогово интерфейса. — Я не это имею ввиду, тупица, — Шоу закатывает глаза. — Что-то более искусственное. — Как пожелаете, — говорит Машина, меняя озвучку на нейтральный мужской голос. «Так проще принимать приказы», — повторяет себе женщина. Так проще жить, зная, что это всего лишь безжизненный компьютерный код. Проще забыть своё прошлое, не слыша её голоса. — И что у тебя? — Устало спрашивает Шоу и глубже зарывается подбородком в горло толстовки. Это май в Нью-Йорке, чёрт подери, а не февраль на Аляске. — Улица Ферман дом девяносто, два квартала отсюда. Вам лучше поторопиться. — Я не при оружии. — У вас всегда есть оружие, — обвиняюще говорит Машина. — Но недостаточно патронов. — Они вам не понадобятся, — Шоу готова поспорить, что слышала в этом спокойном тоне заговорческие нотки. *** Всю свою жизнь Шоу считала, что чувства есть только у идиотов. Человек, который чувствует укол сомнения во время убийства террориста или просыпается от вины спустя полгода после этого, не может рационально мыслить с пистолетом у чужого виска. Шоу социопат и прагматик, засуньте свои чувства в задницу, когда дело касается работы на Правительство и бесконечных убийств. В детстве всё было намного проще. Если ты упал с качели — плачешь, потому что больно, если купили велосипед — радуешься, потому что долго пускала слюни на него в витрине спортивного магазина, если ломаешь нос той заносчивой сучке из твоего класса — смеёшься, потому что она называла тебя «фриком». Она и сейчас может сломать кому-то нос или порадоваться чему-то хорошему в своей жизни, но теперь Шоу не покидает мысль, что это всё не реально. Она будто притворяется сама перед собой, обманывает свой мозг, говоря, как много чувствует, когда Рут умирает в одиночестве или Джон получает пулю. Потому что впервые в жизни ей становится страшно от того, насколько всепоглощающий вакуум разливается внутри неё с каждой прожитой минутой, и она задаётся вопросом, не пересекла ли черту невозврата. Погода в Нью-Йорке кажется совершенно идентичной состоянию женщины. Океанический ветер хлестает её по лицу, когда она подходит к дому девяносто по улице Ферман. Новое здание этого, максимум прошлого года постройки, где живут самые извращенные богатеи Нью-Йорка. Это Бруклин Хайтс, район белых мажоров с видом на Манхэттенскую панораму и Бруклинский мост; здесь живут люди, которые всё ещё не могут позволить себе апартаменты в Манхэттене, но по-крайней мере могут купить вид на него. Район старый, красно-кирпичные здания двадцатого века вперемешку с современными «стекляшками», тянущимися ввысь, и вечная помойка в подворотнях, скрытая от глаз любопытных туристов или слепых ко всему жителей. Люди, живущие здесь, купили красивую картинку, высотки Манхэттена из окна, но никто из них не хочет замечать того дерьма, что происходит здесь каждый чёртов день. Рут умерла около этого моста неделю назад. Всего неделя. И никто из этих уродов, молча идущих куда-то мимо Шоу, понятия не имеют, какого гения потерял этот мир. — И что я здесь делаю? — Ворчит женщина, сжимая замерзшие пальцы в кулаки. — Зайди внутрь. Квартира 301. Ключи возьми у консьержа. — Консьерж? — Шоу фыркает так тихо, что ветер уносит ее слова, так и не донеся их до микрофонов Машины. — Кому вообще нужен консьерж? — Например тем, кто не служил на Правительство, не имеет военного прошлого и не носит с собой огнестрельного оружия, за которое ему можно дать несколько лет тюремного заключения. — Туше, — хмыкает женщина и толкает большие стеклянные двери. Консьержем оказывается милая молодая девушка, а квартира 301 стальной дверью с магнитным замком на шестом этаже. Девушка назвала Шоу «Мисс Грэй», передавая ей пластиковую ключ-карту, и женщина только напряжённо улыбнулась в ответ, сжимая в кармане свой армейский нож. Благо, единственный человек в холле стоял немного справа и находился в поле её зрения; не нужно было поворачиваться ни к кому спиной и чувствовать себя уязвимой. — Самое время сказать, что я здесь делаю, — услужливо напоминает Шоу, прислонившись спиной к стене около двери в квартиру и проверяя патроны в своём пистолете. — Узнаешь, когда зайдёшь внутрь. — Совершенно не подозрительно, — бубнит женщина себе под нос и с щелчком загоняет магазин на место. Двухэтажная квартира с современным ремонтом и панорамными окнами. Темная мебель, темные стены. Три спальни, две ванные, большая кухня с барной стойкой и полкой с отличным набором алкоголя. Но Шоу никогда бы не стала хорошим оперативником, если бы не умела замечать детали. Никаких безделушек, обычно пылящихся на полках, грязного белья в корзине или вещей в гардеробной. Либо здесь никто не живёт, либо живёт человек, который не оставляет после себя никаких следов. — Либо ты объясняешь, в чем дело, либо я ухожу, — раздражённо говорит Шоу и ставит пистолет на предохранитель, удостоверившись, что в помещении никого нет. — Это твоя новая квартира. Моё извинение за то, что я не смогла спасти Рут. Вот он момент, от которого у Шоу начинает кружится голова. Вот она, точка невозврата, которая окончательно разделяет жизнь женщины на «до» и «после». Те слова, которые бьют по ней и заставляют принять всю правду: Рут действительно мертва, даже если Шоу не хочет об этом думать. Она не тот человек, который будет рыдать или грустить о своей потере. Шоу та, кто молча поднимет бокал вверх и мысленно скажет тост, потому что не хочет излишней драмы. И всё, что она просит сейчас: вернуть ей работу, адреналин в кровь и отвалить со своей жалостью. Она оглядывает квартиру мутным взглядом, глубоко вздыхает, чтобы унять бушующую ярость в своей груди. — И ты считаешь, что можешь заменить её сраной квартирой? — Рычит женщина настолько тихо, насколько это возможно. — Конечно нет, — голос Машины вдруг кажется далёким и холодным. — Ваша прошлая квартира скомпрометирована. Эти апартаменты удовлетворяют ваши желания на 89%, и из спальни есть выход на личную террасу с бассейном. — И почему ты решила, что я буду здесь жить? — Это было последнее желание Рут. Снова вакуум. Несколько секунд требуется Шоу, чтобы собрать реальность и свои мысли в одно целое. Зрение снова размывается и мир превращается в ту картонную картинку, которую женщина видела в Симуляциях. Она тяжело вздыхает и закрывает глаза, прежде чем грубо спросить: — Купить мне квартиру? — Сделать тебя счастливой. *** Шоу не спит. В этой квартире есть три спальни, два дивана в гостиной и литров двадцать хорошего алкоголя на кухне, но ничего из этого не помогает ей уснуть. Что же, она жила и в более дерьмовых местах, нежели этот двухэтажный лофт в мажорном районе с идеальной звукоизоляцией. Шоу почти смеётся с того, как глупо выглядит, когда путается ногами в одеяле по пути из одной комнаты в другую, и почти уверена, что дело не в бутылке пива в её левой руке. «Сделать тебя счастливой». Будто кусок недвижимости способен выплеснуть ей в мозг приличную дозу эндорфинов. Алкоголь, по-крайней мере, создаёт видимость. Жить в районе, создающем картинку идеальности, повышать градус, убеждая себя, что становится легче. Сделать из себя обложку, сославшись на пустоту внутри. Шоу не нравятся правила этой игры, но устанавливать новые нет ни сил, ни желания. Теперь идея спиться кажется не такой уж и плохой. Смерть Рут может и не задела ничего личного, зато подчистую перевернула реальность Шоу. Парни могли придумать себе всё что угодно. Что она скучает, скорбит, спивается из-за потери близкого человека. Но если это чёртов алкоголизм, если это именно то, как должна закончиться её сраная история, пора расставить все точки над «i». Всю свою жизнь Шоу держала контроль в своих руках. Она взяла скальпель только потому что хотела чинить людей и держать их жизнь на кончиках пальцев. Она взяла в руки пистолет, чтобы держать себя в безопасности и быть более защищённой, чем большинство людей, сидящих рядом с ней в метро. Она ушла в пехоту, потому что чувствовала потребность в адреналине, в контроле, которого у неё не было в мирной жизни. Её взяли в АНБ, потому что она была лучшей. Хладнокровная, расчетливая, удивительно спокойная. Шоу выполняла приказы, Шоу убивала, Шоу слышала последние хрипы из сжимающихся лёгких. Этот контроль был почти материальным и таким же весомым, как тяжесть пистолета в её руке. Рут умерла и забрала с собой в землю остатки хладнокровия. О каком контроле может идти речь, когда Шоу не смогла сохранить жизнь единственного человека, который имел значение? Наполнить желудок дорогим алкоголем и в тишине пялиться на потолок до рассвета кажется логичным. Всё, что происходит в её жизни, практически карма. Расплата за пытки и убийства в тёмном прошлом. На её вторую ночь в этой квартире дела идут только хуже. Шоу никогда не была человеком, которому нужно много для жизни: обычно ей хватало зубной щётки, ножа и пистолета за поясом. В этой квартире было всё: и какое-то супер-дорогое постельное белье, и свежие продукты в огромном холодильнике, и даже чёртова посудомоечная машина на кухне. Создавало ли это уют или какое-то подобие домашнего тепла? Не особо. Так что женщина предпочитала глушить слишком громкие мысли и тихо попивать виски, не удосужившись даже достать бокал. Эти стены идеального титанового оттенка давили на её мозг, будто она находилась в какой-то не самой хорошей психиатрической больнице. Под утро второго дня, когда в реке начинает отражаться розоватая полоска горизонта, а небоскрёбы темнеют из-за яркого контраста с небом, Шоу наконец говорит: — Верни её голос. В конце концов это всё, что у неё осталось. И женщина допивает бутылку чертовски крепкого виски в свете яркого неона Манхэттенских высоток, надеясь, что Рут умерла с пониманием того, как много она значила для Шоу.