Наша любовь зарыта на шесть футов в землю. Billie Eilish — «Six Feet Under»
Он давно планировал всё это. Я будто чувствовала, что песочные часы его терпения не собирались переворачиваться, терпеть моей молчаливой скорби по Чонину, другу, который был порой ближе, чем парень, любимый. Но расставаться всегда больно, какая бы сторона не начала это безобразие. Я до сих пор не особо понимала, почему Исин бросил меня. Одним прекрасным днём он сказал, что я спасена от всего, и добавил, что спасать во мне больше нечего, а значит, в нём самом я больше не нуждаюсь. Забавно, но именно в тот момент я нуждалась в нём самом и в его так называемом «спасении» больше всего.[два месяца назад]
Порой я прогуливала школу, отговоркой делая тоску по Чонину, а потом уходила на кухню, почёсывая область сердца, и готовила будто бы на недели вперёд. Я тяжело переживала его смерть, которая осталась печатью на теле, где-то там, под грудью, пила определённые таблетки, которые вполне бы могли способствовать лечению, если бы не были пустышками. Самочувствие не улучшалось, мне будто становилось только хуже. — У тебя кто-то умирал? — я чувствовала ласковые поглаживания Исина, умом поднимая, что ему, как и мне, явно будет неприятна эта тема. Бередить раны больно, а у меня она была до сих пор открытая, хотя с ноября прошло уже почти полгода. — Конечно, мы уже об этом говорили. Я до мельчайших подробностей помнила похороны друга, хотя меня буквально наизнанку выворачивало от осознания того, что там, в закрытом гробу, лежало тело Ким Чонина, вполне себе обычного подростка, который больше не будет заигрывать с девочками, пить коктейли один за другим и курить свои любимые сигареты. Я не верила в приметы, в сны с мёртвыми, но когда он явился ко мне и попросил подкинуть пачку в гроб, «чтобы на том свете прикурить», я сразу же позвонила его родителям, бесцветным голосом передав последнюю просьбу. Кроме меня, он не снился никому. Наверно, это к лучшему. Возможно даже, он всегда больше доверял мне, нежели кому-то из других школьных друзей, родителей. В этом году, несмотря на все заморочки, весь мой настрой, я всё же попала в класс «В», где меня приняли немного настороженно, но вскоре я стала всем неинтересна. Ребята из выпуска Чонина разбрелись кто куда, и только бледный призрак меня да до сих пор висящая фотография друга с чёрной лентой в углу говорила, что была трагедия. Давно, но до сих пор заставляющая горевать, уткнувшись в колени. У Исина с учёбой всё было получше, чувствовался его подъём, настроение «совсем недолго учиться осталось», но с этого года он ушёл на дистанционное обучение, аргументируя это тем, что надо позаботиться обо мне. С недавнего времени я ненавидела все дни недели: они тянулись бесконечно, каждый раз даря мне ощущение, что я находилась в каком-то дне сурка, из которого не было выхода. Я даже шутки ради посмотрела «День сурка» с Биллом Мюрреем и «Шоу Трумана» с Джимом Керри и поняла, что в большинстве своём чувствовала себя как оба главных героя: в дне, который не изменяется, и под вечным наблюдением. У меня не было попыток суицида, чтобы вырваться из постоянно повторяющихся серых будней; я стала дольше спать, потеряла интерес к жизни и даже с трудом слушала песни любимых исполнителей, которые теперь казались мне чем-то очень уж плохим. Дорамы с Ли Чон Соком, моё спасение от всего, тоже перестали иметь своё магическое свойство. Исин сделал неутешительный вывод: дело дрянь, вынимать из всего этого меня надо как можно скорее, а то того и гляди вскроюсь от тоски по другу, попросив, чтобы меня не спасали. — Я думаю, нам есть о чём сегодня поговорить, — парень прижался ко мне сзади, когда я лежала на боку, а потом просто кивнула, выдыхая. В последнее время я не хотела ни с кем говорить, часто отмалчивалась, мне даже было всё равно на то, что я не принимала никогда никакого участия в разговоре, задевая тем самым собеседника. — Да, конечно, — только потом я позволила сказать себе хоть слово, потому что знала — молчать нельзя ни в коем случае, нельзя закрываться от всех и делать вид, что меня ничего не волновало. Я вцепилась пальцами в руку Исина — якорь упал на дно, блокируя дальнейшее движение мыслей, и я прикрыла глаза, не чувствуя былого тепла. Я, наверно, проглядела тот момент, когда наши отношения стали тянуться ко дну, а я сама стала зарываться в мыслях всё больше. Правду говорят — не мы сами вредим себе, а демоны нашего сознания, пробуждающиеся от тоски, от всего угодно, что может вызвать сильные отрицательные эмоции. Я потихоньку захлёбывалась в себе, веря, что молодой человек, в последний раз за всю жизнь прижимающий меня к себе, поможет. Спасение утопающих — дело их самих, но я забыла об этом, потеряв себя. Ощущение какого-то конца надавило на плечи, и я села на кровати, зябко обхватив себя за плечи. Плохие новости никогда не говорят за завтраком, портя аппетит и настроение на весь день соответственно. Потому мы готовили еду молча, время от времени протягивая друг к другу руки, но я будто всем телом отдёргивалась от вдруг ставших такими несмелыми ласк. В каком-то смысле было страшно, но я, покачав головой, пришла к выводу, что пора уже со всем этим заканчивать. Не зря я, когда Исин внезапно ушёл на ночь куда-то, складывала дорогие сердцу вещи в рюкзаки, но при этом пытаясь всё сделать так, что просто собираюсь сделать маленькую перестановку, что-то, как говорится, поменять в жизни. Возможно, сегодня я скажу, что между нами всё кончено и продолжаться больше не может. Возможно. Поцеловав меня в висок, Исин поставил передо мной тарелку с яичницей и поджаренным беконом. Завтрак был молчаливым, немного гнетущим, и я смотрела в окно, на улицу. Мною уже сколько времени овладевала банальная тоска, казалось, я никогда не была такой слабой чисто морально, и мой парень, положив палочки в тарелку, выдохнул. — Сегодня вечером пойдём в кафе, — его тон был решительным, и я автоматически кивнула, поковырявшись в завтраке и всё же съев только бекон. В последнее время я мало ела, начала очень сильно худеть, и Чжан как-то за ручку повёл меня к Вэнь И, которая обучалась на диетолога. Та попыталась всыпать мне за то, что я совершенно о себе не заботилась и с каждым отказом от еды становилась всё ближе к явному недобору веса. Она волновалась за меня, а потому буквально приказала моему парню следить за моим рационом и тем, как я реагировала на еду. Этим летом с Тао они должны связать себя узами брака, уехав к себе на родину, в Китай, и я была приглашена вместе с Исином, но ни я, ни тем более он не явились на церемонию. Он думал, что я приеду, а потому и не пришёл, только послал какую-то незначительную открытку. — Я хочу, чтобы ты хорошо и вкусно поела, потому что дома я не могу заставить тебя ничего съесть. Порой Чжан видел во мне ту самую маленькую девочку, которая нуждалась в его заботе с самого первого дня появления в его жизни: до сих пор в памяти вскакивали моменты, когда он буквально одевал меня на какой-то вечеринке, вёз домой, а потом выбивал из Криса всю дурь, забирая те вещи, которые он у меня украл. Умом парень понимал: я самостоятельный человек, практически совершеннолетний, тот, который мог и умел думать. К сожалению, любой мыслительный процесс чаще всего загасал, стоило мне открыть рот, и издавались какие-то странные звуки. Кажется, я стала походить на зомби. Госпожа Ким Хэджо написала мне сообщение, потому что заволновалась тем, что я снова отсутствовала на занятиях, и я улыбнулась. Она была классной руководительницей «В» класса, чувствовала буквально каждого ученика и ответственность за него, и мне казалось, что порой она знала, какие были мысли у меня, эмоции. Говорила, что мне пора перестать тревожиться и уметь отпускать прошлое, только я обладала странным свойством — хорошей памятью на как раз такие моменты. Отписавшись, что я немного приболела, я отключила телефон. От учительницы сквозило почти что родительское тепло, которому слепо порой хотелось довериться; я видела родителей в последний раз в начале учебного года, с коляской, и меня тогда шатнуло в сторону, кровь застыла в жилах, а в ушах нарастал гул. Я слышала имя маленькой сестрички, с которой у нас была разница почти в восемнадцать лет: Хэсоль. Её назвали Хван Хэсоль, прямо как одну из бабушек по папиной линии. Я не успела разглядеть ни одну из черт её детского личика, сморщенного от плача, и почувствовала в тот момент лишь самое настоящее отвращение к себе. Стоя в стройном ряду рядом со своими одноклассниками под руководством Ким Хэджо, я ощущала себя ничтожеством, которое за год даже не соизволило прийти к родителям, помириться с ними, может быть, даже понянькаться с маленькой сестрой. Я была по-настоящему бессильна и понимала это: не могла ничего сделать, просто ушла с общего собрания вместе с новым классом, совершенно не глядя на Хвиён, которая проводила меня долгим взглядом. Прошлое держало меня в тисках, сдавливая рёбра и говоря, какое я ничтожество. Я ведь и была такой, просто нам, людям, свойственно превозносить себя чуть ли не до божеств. Исин занимался каким-то проектом, вычерчивая непонятные мне схемы, а я лежала на диване, бесцельно сверля взглядом невидящих глаз спину парня. Он будто и не чувствовал дискомфорта вовсе, продолжая время от времени что-то искать в интернете или в собственных аккуратных конспектах. Я не мешала ему в такое время, риска нарваться на грубость не было, просто находилась рядом, так сказать, на подхвате: принести кофе или чай, подать нужную тетрадку или же вовсе уйти, но уже не по приказу. — Вэнь И просила тебе передать, что хочет видеть тебя в субботу, — сказал Исин, вдруг отрываясь от своего занятия. — Посмотрит, идёшь ли ты на поправку и надо ли вставлять мне мозг за твою худобу. Вот кому-кому, а в этой ситуации только мне надо было думать о своём здоровье и своём теле. Из-за всего этого у Исина будто пропадало желание касаться меня, быть рядом, казалось, что он порой специально уходил спать на диван, ворочаясь и сетуя на неудобства. Я в такие моменты, когда просыпалась, чувствовала себя брошенной, одинокой. — Хорошо, тогда сходим вместе. Мы так и не сходили к Вэнь И; я попыталась отгородиться от неё и Хуана, заблокировала их номера будто бы из вредности. Они тоже могли мне сказать правду, как Лу, но молчали, просто порой кидая на меня настороженные взгляды. Да, Исин искал замену одной девчонке, которая покромсала его сердце и бросила, когда он сам продумывал план расставания. Он всегда так поступал: заботился, осыпал любовью, а потом, дождавшись доступа к телу, просто бросал неугодную. Только дважды он полюбил по-настоящему: мою предшественницу и меня. Хань потом говорил, что Юлай красивая девушка, гордая, не обделённая умом. Только поэтому она заставила Исина влюбиться в неё, а потом бросила, потому что из-за его ухаживаний подруга этой самой красавицы сбросилась с моста. Она просто хотела отомстить, а этот парень, который был уже не маленьким мальчиком, начал маяться самой настоящей хернёй, ища очередную игрушечку. Нашёл меня. Я была послушной игрушкой, стоило признаться. Выполняла практически любые прихоти, а тогда, в первый раз на пляже, даже проявила инициативу, немало удивив. Да что уж говорить, я сама от себя такого не ожидала, ведь некоторое время боялась всего, что меня окружало, даже родителей, потому что не хотела боли, пыталась себя от неё уберечь. Не получилось. Я помогла Исину только с замерами: просто сидела, не шевелясь, а он на основе меня делал какой-то проект, порой напевая себе что-то по-китайски. Народные песенки я уже понимала, спасибо как раз моему парню, который основательно взялся за моё обучение иностранному языку. Я даже усыпляла его парочкой колыбельных, слова которых произносила с лёгким акцентом. — Ты попадёшь в историю, — улыбнулся мне молодой человек. — Может быть, на основе всего этого буду даже докторскую писать, кто знает. На самом деле, после разрыва я ничего не слышала об Исине. Лу Хань молчал, качал головой и отказывался говорить, а когда ему звонил мой на тот момент бывший парень, просто сбрасывал звонки, видимо, давая понять, что Чжан позвонил не вовремя. Я бредила им, была как та самая фанатка, раз почувствовавшая руку кумира на своей руке. Хань потому и отдёргивал меня от всего, говорил как можно скорее избавиться от груза прошлого и банально выкинуть все подарки Исина. Желательно, конечно, их сжечь, но где? Не было возможности этого сделать. — Оппа, — кажется, я впервые обратилась к нему так, и молодой человек вздрогнул, оборачиваясь; я уже улыбнулась одними уголками губ, потому что мне казалось, что именно это обращение прозвучало как-то фальшиво, — а ты бы хотел попасть в историю? — Нет, — пожал плечами Исин, вновь с головой уходя в работу, — слишком много появляется домыслов, когда великая личность умирает, и тогда правда теряется, а заслуги могут обесцениться. Мне не стать великим врачом, если я выучусь, я не открою лекарство от рака или СПИД, меня вполне устраивает рядовая работа в платной больнице, где я буду спасать жизни людей. Мы часто говорили о будущем; Чжан, в силу возраста, уже знал, что он из себя представлял, кем он будет по жизни, а я терялась. Вот окончу я школу в будущем феврале, а дальше что? А дальше только неизвестный мрак и затяжка в бездну. Сделав задания, которые скинули мне в чат нынешние одноклассники, я хотела уже выйти прогуляться, как Исин объявил мне, что мы просто обязаны вместе вот прямо сейчас пойти в кафе. Он ощутимо нервничал, хотя делал вид, что всё нормально и идёт по плану. Да, по его плану всё шло как можно замечательнее, только я в тот момент будто отсутствовала вовсе: думала о своём, убирая за уши недавно коротко остриженные волосы. Я оставила затею отращивать целую копну, с которой было практически не справиться, сделав ставку в пользу удобства. В те моменты, когда мы шли к близко расположенному к дому кафе, я чувствовала фальшивость, что волной шла от Исина. Слишком уж сильно он восхищался погодой, тем, что я рядом, но пытался отвести подозрения, говоря, что у него просто очень хорошее настроение. Я впервые в жизни не верила ему, хмурилась, понимала, что ещё чуть-чуть — и я сорвусь на своего молодого человека. Почему он так себя вёл? Ответ я узнала чуть позже. Большинство кафе, расположенных на улице, где жил Исин, были лишены изысков: они не для туристов делались, а для простых жителей Сеула, которые могли в перерывах между работой зайти и пожарить себе говядины. Цвета мягкие, приглушённые, кажется, немного даже грязные, но меня радовало одно: столик, за который меня потянул парень, был чистым, свободным от мусора, и я опустилась на стул, стягивая с себя куртку и укладывая вещи рядом. — Закажем говядину? — я кивнула. — Хорошо, отлично. Чай, кофе? — Жасминовый чай, — я с усталостью вздохнула, ткнув пальцем на соответствующий пункт меню. — И возьми закусок хороших. — Неужели ты есть начала? — ухмыльнувшись, я кивнула. — Тогда пойду сделаю заказ. Я любила маленькие корейские кафе, где к мясу подавали много овощей и салатов. Мой желудок заурчал, стоило почувствовать аромат жарящейся свинины за соседним столиком, и я поняла, как на самом деле проголодалась за всё время, что питалась еле как. Исин говорил о чём-то с официантом, который потом поклонился, и мой парень вернулся к столику. К сожалению, прелесть того, что я находилась в кафе с ним, была давно утрачена: после смерти друга многое потеряло свой смысл, я даже не могла себя заставить зайти в тот магазинчик, где мы ели рамён. — Хэджин, я бы хотел с тобой серьёзно поговорить, — как только Исин начал разговор, я напряглась, сглатывая вязкий ком. Принесли нарезанные кусочки мяса, которые я резко не захотела есть, а мой парень стал орудовать, начиная жарить говядину. Моё сердце стучало о рёбра, я ждала следующих слов, а когда всё же услышала, то пожалела обо всём сразу же. — Мы расстаёмся, Хван Хэджин, я больше не люблю тебя. Я не знала на своей шкуре, что такое самая настоящая смерть. Но кажется, в тот момент я поняла, каково это — биться в агонии, а снаружи сохранять спокойствие; умирать и поедаться мухами, но быть невозмутимым и ещё живым. Умирать — это не смешно, морально ли, физически — не имеет разницы, всё равно это было больно до проткнутых внутренностей и вырванных ногтей. — Исин, — пересохшими губами начала я, — почему… почему ты это хочешь? У него была масса отговорок на мой вопрос. Надоела, устал от отношений, хочет чего-то другого, но нет, этого чёртова докторишку волновала красота слов, но никак не их смысл. Мне было сложно сквозь гул в ушах понять его, дело было даже не в акценте, который проявился, а в том, что ничего не предвещало беды: спали, проснулись, завтракали вместе, он даже меня целовал, вёл себя как обычно. Наверно, вот так, в одночасье, как раз и рушится всё, что строится вместе, и горло сдавило от подступающих слёз. — Ты спасена от всего, — я не знала, что он скажет в следующий момент, и потому, опустив глаза, просто слушала слова, которыми меня клеймили, как какой-то скот, — в том числе и от меня. Ты больше не нуждаешься в моей заботе. — Исин, это же шутка, да? — голос почему-то был слабым, я еле могла совладать с собой, взять в руки ситуацию. — Если да, то она неудачная, потому что я… я нуждаюсь в тебе. Чжан молчал, смотря на меня, — я готова была заплакать, потому что мозг уже понял, что это всё, конец; слова, которые заставили моё сердце будто бы биться иначе, а слёзы всё же политься из глаз. Мой теперь уже бывший парень отвёл взгляд, и я застыла. Он не шутил. Это было взвешенное и много раз обдуманное решение. — Нет, Хэджин, прости, так больше не может продолжаться, — его тон изменился, он будто чувствовал ко мне глубокое презрение; кажется, это были самые длительные его отношения, которые он сохранял только из-за меня. — Всё кончено, тебе эти слова ни о чём не говорят? Я закрыла руками лицо, опуская плечи. Больно. Очень. Меня тошнило от осознания всего, собственной никчёмности, того, что даже молодой человек, которого я любила намного больше себя, не испытывал ко мне ничего. Для него я давно стала чужим человеком, которому он через силу говорил «я люблю тебя», который уже не вызывал такого восторга, как раньше. Говорят, когда любишь человека, любишь и его недостатки, Исина же мои минусы стали раздражать. Только сейчас я поняла, почему его лицо искажалось, стоило мне порой сделать что-то привычное для себя, но такое неприглядное для остальных людей; почему он морщился, когда я оставляла грязную посуду со всего дня на вечер. Мои достоинства померкли на фоне всего плохого. — Я не должен был затевать всё это, прости меня, — вновь заговорил Исин. — Я не знал, что ты легко влюбишься в меня, а потом и я сам почувствую к тебе интерес. Я надеюсь, что ты меня простишь за всё это, потому что… Потому что он мудак. Потому что он человек, которому ни в коем случае нельзя доверять. Он не должен был появляться на той вечеринке, «спасать» меня от Криса и давать проблеваться от наркотиков в туалете. Сейчас я испытывала самую настоящую ненависть, хотя до сих пор была слабой, а голос звучал примерно так же: — А ты меня хоть любил? — вопрос задала, не рассчитывая на ответ. — Любил, — Исин не задумывался над словами, а потому сейчас ударил по самому естеству, по самому больному, — всего полгода. Он любил меня, когда мы были впервые на море. Любил, кажется, когда у него был тот день рождения, когда мы праздновали с ним и его друзьями. Грудину вновь сдавило, и я всхлипнула, но сразу же постаралась подавить в себе все чувства. Этот козёл не заслуживает ничего. — А остальные полтора? — Я о тебе заботился. Забота — то, чего чаще всего не хватает. Он дарил мне её, бесспорно, но сейчас я чувствовала глубокое отвращение. Не заботился, просто убивал меня каждым своим прикосновением, делал мне больно в те моменты, когда мне было хорошо. А ссорились мы оттого, что он банально от этого уставал. Как только официант принёс две чашки с ароматной жидкостью, я, утирая слёзы, взяла одну из них. Исин не ожидал подвоха, и в ту же секунду я вылила кипяток на его лицо, ошпаривая нежную кожу. Крик боли стоял у меня в ушах, а я выскочила из кафе, чувствуя подступающую паническую атаку и банальное желание укрыться от всего. Пальто сжалось в руке, я не обращала внимания на звонящий телефон, а просто шла вперёд, глотая слёзы. Я сделала то, что вполне себе в приступе гнева могла сделать любая девушка. Я не сожалела, что вылила на него чай, сделала ему больно, потому что мне было в сто раз больнее. Я приходила на дополнительные занятия по математике прямо в дом учительницы Ким. Сегодня была среда, именно потому, пешком дойдя до её района, я позвонила в домофон, дожидаясь ответа и вскоре поднимаясь на седьмой этаж. В голове было абсолютно пусто, обожжённые пальцы после кипятка перестали болеть, и я вдавила дверной звонок, чтобы мне открыли. — Хэджин? — госпожа Ким Хэджо выглядела странно, хотя, наверно, я выглядела ещё хуже, потому что она неожиданно расширила глаза и затянула меня в квартиру, заставляя снять обувь, а потом повесила пальто на плечики. — Девочка моя, что произошло? Израненные сердца тянутся друг к другу. Израненные сердца знают, как помочь друг другу. Я внезапно зарыдала во весь голос, закрывая лицо руками и громко икая, а женщина только и смогла, что перешагнуть порог отношений «учительница и ученица», обняв меня и прижав к собственной груди. — Меня… меня парень бросил, — провыла я, вжимаясь в госпожу Ким. Странное дело — я не позвонила Хвиён, я не бросилась к родителям, я пошла к классному руководителю, которая совершенно не знала меня как человека. Она поглаживала меня по рукам, по голове, по спине, говоря, что парни — дело приходящее и уходящее, и ни один козёл не заслуживает того, чтобы хорошая девушка из-за него плакала. Мы сели на кухне, и женщина сразу же стала отпаивать меня чаем, чтобы я успокоилась. К сожалению, тёплый напиток только генерировал как можно больше мыслей в моей голове, и я судорожно выдохнула. — Я встречалась с парнем… два года, — сказала я, — он на тот момент уже был медиком у нас в школе, и мы… я не знаю, как так всё вышло, но через некоторое время мы были уже вместе. А сегодня… он позвал меня в кафе и сказал, что я свободна на все четыре стороны и что он порывает со мной. Я говорила много о чём, прерывалась на плач и продолжала сразу же. Госпожа Ким слушала меня, не останавливая, только пила чай. Я видела, как её ладони порой сжимались в кулаки, потому что, я уверена, Исин производил и на неё хорошее впечатление. Учительница не имела психологического образования, которое, возможно, помогло бы мне хоть чуть-чуть, но она доверительно положила руку на мою руку и попыталась улыбнуться. — Мужчины разными бывают, Хэджин, — её голос ласково убаюкивал меня, и я прикрыла воспалённые от рыданий глаза. — Когда я это поняла, мне стало намного легче жить. Она отвернулась к окну, и я поняла одно — меня заковал интерес. Было что-то в биографии учительницы такое, что слишком сильно её царапнуло, задевая сердце, и я захотела разузнать, что это было. Неудачный роман, как у меня? Просто ситуация из разряда «поиграл и наигрался»? Пока я гадала, госпожа Ким отвела глаза от окна и посмотрела прямо на меня. — В школьные годы я была влюблена в учителя, который разбил мне сердце, — моё тоже кольнулось, почувствовав родственную душу, потому я и подалась вперёд, будто женщина рассказывала мне какой-то особо важный секрет. — Я призналась ему после выпуска из школы, он месяц мучил меня с ответом, а потом сказал, что не хочет ничего больше об этом слышать. Мне помог только мой муж, с которым мы тогда были простыми одногруппниками. Именно благодаря Хосоку я вырвалась из всего — я до сих пор ему благодарна за то, что он существует. Так что давай я тебе дам совет, который он мне дал, возможно, после него тебе будет легче. Напиши письмо Исину, но не отправляй, а сожги. Там укажи все факты, которые о нём знаешь, буквально всё, и попрощайся с ним. Уничтожь все подарки, даже те, с которыми ты не хотела расставаться. Исин, конечно, молодец, что всё сказал тебе прямо, но… но всё равно, оставлять тебя после всего этого как минимум подло. Я обняла учительницу, найдя в ней поддержку. Наши случаи были различны, но всё же совсем немного похожи. Мы обе пострадали от мужчин, которых любили до безумия, но сейчас госпожа Ким была замужем и счастлива. Я видела это по её глазам, которые буквально светились от любви, стоило ей кинуть взгляд на холодильник, где была примагничена фотография её и её мужа. Я не знала, каков он, этот её мужчина, но понадеялась, что он ни разу не заставлял учительницу, мою классную руководительницу, плакать. Она заслуживала только счастья. — Я… воспользуюсь вашим советом, — я с благоговением поклонилась, а потом встала со стула. — Спасибо вам большое. Думаю, я пойду. — Ты сейчас где живёшь? — вопрос застал меня врасплох. — Твои родители сказали, что ты год назад переехала к своему молодому человеку, могу я предположить, что вы… не живёте теперь вместе? — Я пойду к… подруге, — через силу сказала я. — Не пропаду, не бойтесь, мне есть к кому идти. — Хорошо. Пожалуйста, оправься от всего этого. Не прощаясь, я покинула квартиру учительницы, которая доверила мне свою тайну, а потом набрала сообщение Хвиён, потому что не могла спокойно говорить по телефону. Я столкнулась буквально сразу же с категоричным отказом со стороны подруги — нет, у неё нельзя пожить, потому что родители против. И хоть сердце заныло, я направилась к квартире Исина, чтобы забрать вещи. Я ж найду у кого всё это пережить. К дому я подходила на ватных ногах и полнейшим шумом в голове. Меня ломало с каждым вздохом, и, только преодолев себя, я вошла в подъезд, а потом и поднялась по лестнице на нужный этаж. Я думала, что сказать Исину, когда он откроет дверь, только вот я ни за что не ожидала, что меня буквально согнёт от того, что меня ждало на лестничной клетке. Лу Хань сидел на корточках рядом с моими выставленными вещами, будто думал, как он всё это унесёт, а заметил он меня только потому, что я уронила сумку, начав плакать вновь. Мы с Чжаном даже не смогли вновь посмотреть друг на друга, я не смогла сказать, какой он урод, а потом гордо собрать вещи и уйти. — Хэджин, — голос Ханя доходил до меня сквозь вату, а его руки вцепились в мои локти, — я не знаю, что это за кодовые слова, но он сказал посмотреть тебе в мешочек. Я… не знаю, куда он уехал, но сказал, что сюда он больше не вернётся, а твои ключи надо опустить в почтовый ящик. Я подошла к своим сумкам, ища буквально на самом дне тот самый мешочек. Я не слышала, что говорил друг моего бывшего парня, руки дрожали, а потом на свету появился бейджик Исина, который он носил, когда работал в моей школе. Такой простой, с нанесёнными именем и фамилией, он принёс мне новую порцию боли, и я согнулась, захрипев. Нет. — Хэджин, поехали, Бёльмин тебя приютит, — Лу внезапно подхватил меня, обессиленную, выпитую до дна, со всеми вещами и заставил пойти к лестнице, — давай, давай! Моё сердце разрывалось, когда я отрывала брелок от ключной связки и яростно кидала ключи в почтовый ящик. Я проклинала буквально всё: этот день, эту жизнь, Лу Ханя, который относился ко мне так добро, саму себя. Что я не так сделала в прошлой жизни, что сейчас просто рыдала, сидя на пассажирском кресле и уезжая в неизвестном направлении? — Прости, я не знал, что всё выйдет именно так, — но я попросила парня остановить свою реплику, потому что от его слов было тошно по-настоящему. Бёльмин приняла меня аккуратно, будто куколку, которой нужна забота. Она была из рода людей, которые устраивали шумные вечеринки по ночам и великолепно выглядели по утрам, и Ханю, как ни странно, это и понравилось. Именно она и стала меня выхаживать с самого порога, но я лишь спросила направление к ванной комнате и сразу же туда пошла, несмотря на возгласы молодого человека. Прямо в одежде я залезла в ванну, не раздеваясь, и включила воду, закрыв слив. Кипяток тёк быстро, погружал меня под себя, и, вдохнув последний раз, я ушла под воду, сразу же выпуская из себя воздух. Я не знала, сколько так пролежала, буквально чувствуя выжигающиеся лёгкие и находясь на грани потери сознания от удушья, которое схватило меня своими цепкими пальцами, но меня отрезвил крик, что у меня звонит телефон. Схватившись за бортики ванны, я подтянулась, вдыхая кислород и проводя ладонями по лицу. Вернулись все звуки, все чувства, и я обессиленно опустила руки в воду. Нет, не время. В тот самый миг, когда ты уже думаешь, что умираешь, появляется сильное желание жить. Но у меня с этим желанием почему-то был дефицит.[09 апреля 2019]