Все мои друзья говорят, что я должна двигаться дальше. Lana Del Rey — «Dark Paradise»
Расставание — это пятно, от которого не отмыться, сколько бы ты старательно не тёр его мочалкой. Оно имеет свойство распространяться на другие участки кожи, и когда пожелаешь от него очиститься — не сможешь. Мне многие говорили идти дальше, не слать сообщений Исину, познакомиться с другим молодым человеком и попытаться построить отношения вновь, но я чисто морально не могла этого сделать. Я боялась потерять людей, которые меня окружали. Я была благодарна всем своим друзьям, что не отвернулись от меня тогда. Но всё же одна девушка решила меня окончательно добить, хотя, по законам чести, лежачего не бьют.[месяц назад]
Я пыталась забыться, честно. Всеми силами хотела забыть его руки, его губы, его слова, всего его. Хотелось закрыть глаза, сказать самой себе, что я просто живу в кошмаре, но, поутру просыпаясь, рядом была только Бёльмин, видящая, что меня мучила самая настоящая лихорадка. Она участливо прикладывала к моему лбу холодное мокрое полотенце, шептала что-то несуразное, а потом шла готовить. Бёльмин заботилась обо мне всё время будто о собственной младшей сестре; ей было двадцать пять, и хоть порой в ней пробуждалось чисто что-то подростковое, ведь она любила собирать вокруг себя много людей с литрами алкоголя, она заботилась обо мне по наставлению своего парня. — Да уж, тебя потрепало знатно, — сказала девушка, банально помогая мне подняться с кровати, — таблетки помогают? Антидепрессанты, которые мне прописали, еле действовали на меня. Я порой терялась во времени и пространстве, принимала Лу Ханя за Исина и плакала прямо у него на глазах, прося вернуться ко мне. Я знала — друг бывшего парня поддерживал некую связь с моими родителями, буквально просил их позаботиться обо мне, но они раз за разом отказывали, говоря, что я уже взрослая, а значит, обязана справляться со своими проблемами сама. — Что снилось? — я сидела на крошечной кухне, дожидаясь, пока Бёльмин приготовит еду. Она сказала, чтобы я не лезла к ней с готовкой, потому что я буду только мешаться, а потому в большинстве случаев по утрам я только молчала, а меня пытались разговорить. Я не ходила в школу уже целый месяц. Любому школьнику это могло бы показаться благодатью: официально, со справками, я перешла на дистанционное обучение, делая домашние задания буквально в последний момент. Я терялась в бумагах, а ещё сильнее я терялась в себе, будучи совершенно беззащитной наедине со своим разумом. Я говорила себе не вспоминать, не думать, но даже мыслить автоматически не получалось. — Ничего не снилось. Я не видела снов вообще: не было ярких цветов, которые распускались, искрящихся улыбок или хоть каких-то людей. Вместо всего этого я видела только всепоглощающую черноту с редкими словами, выплывающими прямо из подсознания. Я слышала голос Исина, его тихие признания в любви, он говорил, что хотел найти меня, а потом я просыпалась от очередной истерики. Было очень тяжело, но тяжелее приходилось Бёльмин, которая принимала на себя основной удар моих приступов: ей еле удавалось держать меня за плечи, прижимая к кровати, насильно заставлять меня глотать лекарства, а потом проводить сеансы психотерапии. Она совсем недавно окончила обучение, получив диплом психиатра, и вполне могла справиться со мной. — Ну ладно, ничего — это порой лучше, чем что-то, — сказала девушка, выключая чайник. — Пожалуйста, говори, если тебя что-то беспокоит. Мне нравилась серьёзность и какая-то детская непосредственность Бёльмин; наверно, из-за этого Лу Хань и полюбил её, приезжая в её дом как можно чаще. Я жалела, что не могла никуда переехать, чтобы не мешать счастью молодых, но китаец говорил, что я ни в коем случае не стесняю их, наоборот, его девушке очень интересно работать с таким случаем, как у меня. Да, она не брала с меня денег, говоря, что ей важнее то, чтобы я чувствовала себя хорошо по окончании лечения, и во многом я лгала: говорила, что мне хорошо, в те моменты, когда хотелось накинуть на шею верёвку. Хань пришёл к нам, когда мы завтракали. Он ласково поцеловал свою девушку в щёку, сжал моё плечо и дождался улыбки. Он многое сделал для меня, до сих пор не знала, почему он решился дождаться меня рядом с квартирой, охраняя мои вещи, и, если бы у Лу не было дамы сердца, я бы заподозрила его в симпатии. Да, я ему понравилась: он видел во мне человека, который нуждался в помощи, по собственной глупости доверившись тому, кому доверять не следовало. — Как ты? — он присел на немного скрипучий табурет и поморщился. — Отвечает уклончиво, я бы не стала на твоём месте спрашивать, — Бёльмин пожала плечами, чуть улыбнувшись мне, я же не отреагировала на её слова. — Скажем так, переживает до сих пор тяжело. Хань думал, пока его девушка делала чай, я видела по морщинкам на лбу, что решения он почти не находил. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, да Бёльмин поставила передо мной кружку с каким-то отваром; девушка была не только психиатром, но, похоже, и травницей на полставки, ведь разбиралась в растениях получше всяких учителей биологии. — У тебя же есть подруги, не так ли? — дождавшись моего немного слабого кивка, Хань будто воспарил духом. — Увидься с ними, погуляй, может, хоть немного настрой будет позитивнее, а то в гроб краше кладут, знаешь ли. — Хань, — Бёль слегка стукнула молодого человека по плечу, молчаливо говоря ему быть со мной мягче. Я сама виновата во всём этом: нельзя раскисать, поддаваться погоде, надо стараться выходить из состояния полного и непонятного овоща. — Хэджин, тебе стоит над этим подумать. Действительно, ты мне вроде про Хвиён рассказывала, так встреться с ней, узнай, как у неё дела. — Да, возможно, так и надо сделать. Взяв кружку с напитком, погружённая в свои мысли, я направилась в комнату, чтобы уже там поразмыслить над всем и выпить отвар. Из моей жизни полностью ушли позитивные моменты, что-то хорошее, я сомневалась, что Хвиён поспособствует улучшению моего состояния, но, может, попробовать хоть немного? Страх брал, как только я думала, что застряну навсегда в таком состоянии, но понимала, что мне самой бороться тяжело и одиноко. Исин был якорем, который неожиданно сломался, покинув вполне уютное судно, но, может, моя подруга будет той самой шлюпкой, которая поможет мне выплыть из бури? Не медля ни секунды, я написала Хвиён с просьбой встретиться сегодня же после занятий. Мы давно с ней не говорили нормально и по душам, нас будто раскололо, разбило по разным сторонам баррикад, разбросало, а я всё искала встречи с ней. Мы ж не были врагами — знакомые с самого детства, мы знали слишком многое друг о друге, порой даже казалось, что слишком многое. О такой дружбе говорят — «если я пойду закапывать труп, я позову тебя, но ты потом не сможешь убежать от меня, потому что я знаю, как закапывать трупы». Я не удивилась, что подруга тотчас же прислала ответ, согласившись с прогулкой и возможными посиделками в кафе, а потому, назначив время, я пошла в ванную комнату. Бёльмин интересовал случай моего психического здоровья только потому, что это было какое-то пограничное состояние с депрессией, но и не данная болезнь вовсе. Больной я себя не особо чувствовала, а вот уставшей и несчастной — да. Я стояла перед зеркалом в ванной, скинув с себя одежду, и оттянула от зоны рёбер кусок кожи, качая головой. Я исхудала ещё больше, ведь совершенно перестала есть мясо и чуть ли не стала считать калории. Заметив меня за этим занятием, девушка ударила меня по рукам, а затем и вовсе дала подзатыльник, тем же вечером поведя меня в лапшичную к своему парню и заказав сразу три тарелки моего любимого сырного рамёна. Я всё съела, потому что, как оказалось, была по-настоящему голодна. Приняв ванну и наконец-то вымыв голову, я завернулась в полотенце и прошла в комнату, чтобы одеться. Я не слышала, о чём говорили Лу Хань и Бёльмин, но чувствовала какое-то напряжение в их голосах, смешанное с беспокойством. Возможно, говорили обо мне; о том, что мне не особо помогали препараты, а сеансы, устраиваемые начинающим психиатром, практически не имели никакого смысла. Закусив губу, я переоделась в сухую одежду и решила заняться делами по дому, чтобы скрасить своё время, которое изначально планировала провести впустую. Первоначально хотелось помочь на кухне, но там было как-то подозрительно тихо, а потому я стала собирать по комнате грязную и чистую одежду, которая почему-то оказалась разброшена, будто здесь было торнадо. Я жила у Бёльмин, ничего не платила, так, возможно, хоть делами по дому хоть немного отблагодарю её, да и самой девушке приятно будет. Я была и остаюсь нахлебником, который посягнул на ту территорию, которая ему не предназначена. Как только на часах показалось нужное время, я вышла в прихожую, натягивая кроссовки и чуть взбивая волосы. Впечатления производить на подругу не надо было, но чисто для себя неожиданно захотелось выглядеть хорошо, чтобы хотя бы не стыдно было идти по улице. Всё-таки я впервые вышла из дома за несколько недель, а потому как-то задней мыслью понимала, что вид у меня не особо хороший. Даже не попрощавшись с Лу Ханем и Бёльмин, я вышла из дома навстречу яркому солнцу. Прищурившись, я долго думала, что делать дальше — стоило ли точно выходить за ворота, видеть людей, дышать тем же воздухом, что и они. Преодолев что-то в себе, боящееся, что я повстречаю по пути такого же человека, как и Исин, я, сглотнув, всё же сделала шаг на тротуар. За то время, что я провела, сидя в четырёх стенах, мало чего поменялось: всё те же люди, не любящие все дни недели, машины, вызывающие у меня панический страх, хоть сейчас никакого гололёда не было. Я шла осторожно, осматривала улицу на предмет опасностей, но потом расслабилась, поддавшись толпе. Сейчас всё было намного легче; ветер, обдувающий щёки, будто говорил, что всё хорошо; солнце не жгло, а приветливо гладило, и я улыбнулась, стоя на пешеходном переходе. Вот бы каждый день был таким: без особых забот, с улыбкой на лице, с теплом на сердце, только порой побочные действия таблеток давали о себе знать, и казалось, что в толпе я видела Исина, хотя по всем соображениям видеть его не должна. Лу Хань и Бёльмин говорили между собой, стараясь, чтобы разговор не долетал до меня, что мой бывший практически сразу после разрыва улетел в Китай и возвращаться в Южную Корею не намерен. Мне не было жалко себя от этого; мне было жалко дур, которые влюбятся в него, поверят в счастье, а потом будут страдать от всего, от чего страдала я. В такие моменты жалела, что я не эгоист. Перейдя пешеходный переход, я направилась к невзрачной вывеске кафе. Оно было расположено практически рядом со школой, я в нём никогда не была, но Хвиён часто хвалила там салаты, которыми можно подкрепиться после занятий. Я верила, что они питательные — в области еды моя подруга никогда не врала. Знакомую тёмную макушку я увидела сразу же, как зашла в заведение, да и среди людей из соседнего офиса, пришедших сюда на обед, школьная форма стояла бельмом в глазу. Я направилась к Хвиён, чуть не задевая по пути обедающих, а потом приземлилась напротив. — Боже, ты выглядишь совсем уж плохо, — девушка беззлобно улыбнулась, но было видно некое напряжение в её движениях. Я стала слишком чуткой к словам, а потому, кажется, ещё больше побледнела, приготовившись слушать нечто плохое, но Хвиён рассмеялась, пододвигая ко мне меню. — Ты не представляешь, как я проголодалась, кажется, в нашей столовой работают дилетанты, не умеющие готовить, а потому всё какое-то несытное. Я не спорила — питалась кое-как, не мне говорить о хорошей еде, хоть Бёльмин порой готовила самые настоящие изыски. Если бы она пошла обучаться на повара, думаю, её успехи были бы в сто раз лучше, а блюда славились бы как самые вкусные во всей округе. Меню показалось нескромным, из-за огромного выбора у меня разбежались глаза, и собрать их в кучу смогла только Хвиён, спросившая, выбрала ли я что-то. На жасминовый чай я даже смотреть не могла, потому мы выбрали чайник с шиповником, а также по несколько тарелок жареного мяса и салат из морской капусты. Кажется, подруга была действительно голодна. — Боже, ты бы знала, как я устала учиться, будто на выпускной год всё самое дерьмо оставили, — простонала Хви, отдавая меню официанту после заказа. — Учитель Ким Чондэ три шкуры с каждого дерёт, если делаем лишний знак, мне уже пригрозили отчислением, представляешь?! Её речь была слишком уж пылкой, чтобы я могла нормально воспринять все слова. Признаться, я пропускала половину сказанного мимо ушей, агакая и угукая в нужные моменты. Кажется, даже такое общение вполне удовлетворяло подругу, и она болтала без умолку, будто мы не то чтобы месяц не виделись — столетие. За это время, оказывается, в школе произошло многое: появилось несколько новых учителей на замену старым, студсовет лишился своего председателя, потому что тот провинился, и сейчас проходили так называемые выборы, о которых Хвиён сказала почему-то с долей пренебрежения. — Вот скажи, когда ты была в студсовете, ты знала хоть одну курицу? Там такая девчонка хочет стать председателем, что я бы перво-наперво посоветовала ей сменить зубного врача и духи, — Хвиён поблагодарила официанта за принесённый прозрачный чайник. Там плавал чай с несколькими листиками и плодами, видимо, для показухи. — Слышала об О Шинхи? — Нет, слава богу. Если она такая ужасная, как ты её описываешь, я бы сразу предпочла забыть о ней. Подруга смотрела на меня долго, в особенности тогда, когда я взяла в руки чайник и стала наливать в кружку чай. Мне казалось, что она что-то хотела мне сказать, но обдумывала очень долго. Она отдёрнула себя в последнюю секунду, потому что принесли её любимый салат. — Ты так сильно изменилась, на самом деле, — произнесла девушка, вертя в палочках кусочек обезжиренного мяса. — Стала слишком бледной, аж нездоровой, руки трясутся… с тобой всё хорошо? — Нет, — я уняла дрожь в руках, взяв своё тело под контроль. Жаль, что я не видела в собственной подруге змея, которому просто найти слабое место любого человека. Она сейчас прощупывала во мне почву, искала брешь в броне, и буквально только что нашла, снисходительно улыбаясь. — У тебя, кажется, тоже новостей навалом, так? Конечно же, Хвиён знала, что я рассталась с парнем. Она изобразила святую невинность в разговоре с госпожой Ким Хэджо, и та доверила девушке мой маленький секрет, сразу же почувствовав фальшивое участие и обещание помочь мне в преодолении трудностей в этот период. Только вот помогать она мне не собиралась. Она хотела окончательно сломать меня. Говоря о женской дружбе, стоит сказать, что есть подруги-завистницы: они желают самого настоящего зла, являются опасными людьми, а потом испытывают только удовлетворение, увидев мучения своей жертвы-подруги. Такой вот была Хвиён, и я знала, что не копалась слишком глубоко в её личности, довольствуясь лишь незначительными фактами её биографии. Только вот мне надо всегда очень осмотрительно выбирать друзей — я в людях, как оказалось, разбираюсь очень плохо. — Меня бросил Исин, — сказала я, всё же начиная есть. Пища, которая попала мне в рот, была вкусной, но я не почувствовала от неё желанного удовлетворения. Вновь горечь, потому что воспоминания накрыли волной, и я ухмыльнулась. — И сейчас… сейчас я живу у одной своей близкой знакомой. — А тебя не волнует один вопрос? — я непонятливо посмотрела на Хвиён, что утёрла жир с губ. Та явно поняла, что у меня у самой к ней масса вопросов. — Ну, как так получилось, что вы спокойно лобызались в кабинете Исина на протяжении продолжительного времени, а тут раз — и вас кто-то сдал? Я уже и думать об этом забыла, если честно, потому что была занята в большей степени восстановлением своего ментального здоровья, но никак не разгадыванием загадок, что мне подбрасывали в школе. Сейчас я задумалась: а почему, собственно, Хвиён подняла эту тему? Почему она так на меня стала смотреть, будто что-то сама знала? Я страшилась спросить, потому что поняла, что расспросы не закончатся ничем хорошим. Я буду в проигрыше и, возможно, даже пострадаю. — Я никогда не задумывалась по поводу этого, — сказала с долей осторожности, а потом отправила в рот капустный лист с завёрнутым в него мясом. — Дура, это сделала я. Лист раскрылся прямо в горле, заставив меня со страшной силой закашляться, начать пить чай и не понимать ничего. Как так получилось, что моя подруга, девушка, посвящённая во многие мои тайны, вот так просто всадила мне нож в спину и ещё им пошевелила, чтобы я помучилась подольше? Мне вмиг стало мерзко от её наглой улыбки, которую она попыталась скрыть за кружкой, но вопрос «почему ты это сделала?» сам слетел с губ. — Понимаешь, на ваши все эти нелепые поцелуйчики-обнимашки было стыдно смотреть. Даже не стыдно, а отвратительно, потому что он готов был взять тебя прямо на столе, когда ты явно не собиралась разводить перед ним ноги, — каждое слово било по голове, и я испытала чувство дежавю — Хвиён и Исин будто спелись, им будто доставляло внеземное удовольствие приносить мне боль, которой я совершенно не заслуживала. Я еле сглотнула кусок мяса. — Мне надоело, что ты вечно ходишь, вся такая довольная, а мне мой парень перестал даже цветы с клумбы таскать на второй месяц отношений. Каждое её слово сочилось ядом, из-за которого я не могла дышать. Меня мутило, я пожалела, что послушалась совета Лу и пошла с этой змеёй на встречу — она привела меня в логово, объявив меня своим ужином. — Ты из зависти решила разрушить чужое счастье? — прошептала, а потом почувствовала, как снова задрожали руки. — Хвиён… я думала, мы с тобой подруги. — Малышка, ты такая легкомысленная, — её мерзкий смех буквально сотряс помещение, и деревянные палочки треснули в моих руках. Меня мутило от ярости, которую я не могла выплеснуть, но её слова были самым отвратительным, что я слышала на протяжении нескольких недель. — Нет и не было никогда между нами дружбы. В любом случае, я тебя никогда не считала за свою подругу. Ты мне противна. Я не осознала момента, когда мои руки вцепились в её волосы, и я, освобождая собственную душу, пару раз хорошенько приложила её лицом о стол. Я верила в закон бумеранга — зло вернётся, как бы ты не прятался, и потому маленькая «шалость» Хвиён не осталась незамеченной. Теперь рубашка была мокрой, в каком-то соусе, на лбу явно расцветёт в ближайшее время шишка, а я до сих пор в приступе гнева сжимала её волосы. Я ненавидела её — даже к Исину я не чувствовала такой ненависти, хотя он, несомненно, для меня тоже был хорош. — Сука, — я выдохнула через зубы, — лживая тварь. — Приятно получать от тебя комплименты, хотя ты сама ничуть не лучше меня, — Хвиён захихикала, и когда она подняла руку, чтобы вцепиться в моё запястье, я не заметила на её пальце парного кольца с моим, что висело на мизинце. Это было ещё больнее, чем её предательство — призрачная надежда на то, что это всё просто постанова, чтобы я показала хоть какие-то эмоции, развеялась чуть ли не сразу же. — Приятные эмоции, не так ли? Я отпустила Хвиён, мне было даже прикасаться к ней противно. Я ничего не говорила ей — ни плохого, ни хорошего, просто стянула парное кольцо с пальца и бросила прямо в её лицо. Смешно, что такая девушка значила для меня многое — она даже мизинца моего не стоила. Я ушла, не оборачиваясь, с тяжёлым сердцем, разозлённая, оставив весь счёт на теперь уже бывшую подругу. Какое забавное совпадение, что и бывший парень, и бывшая подруга звали меня в кафе, где сказали, что дальнейшие наши жизненные пути расходятся. Ирония, чтоб её. Я захлопнула за собой дверь кафе, намереваясь пойти к школе. Мне просто нужно увидеть хоть кого-то, желательно, госпожу Ким Хэджо, чтобы снова вылить ей все свои горести. Тревожить Бёльмин совершенно не хотелось, а вот в учительскую жилетку снова я бы поплакала. Как только я ступила за порог тихого и почти пустого учебного заведения, я почувствовала, насколько всё же мне плохо. Я давно не была в этих давящих стенах — не оглядывалась по сторонам, не бежала по коридорам, подгоняемая Чонином, воспоминания о котором болезненно кольнули сердце. Я направилась прямиком к учительской, ведь именно там я и надеялась встретить учительницу. Как только я толкнула дверь, я не заметила никого. Будто все сотрудники, весь педагогический коллектив враз убежал, стоило им услышать мои тихие шаги. Только пыль и осталась моим слушателем, но даже ей я не смогла доверить все печали, которые тревожили меня. Я мечтала о слушателе, самом настоящем, который не только выслушает, а будет как госпожа Ким — так же чутко отреагирует, тоже прижмёт к себе, даст нужный совет. Я развернулась вокруг своей оси, понимая, что тут ловить нечего, как столкнулась прямо с учителем Ким Чондэ, который, видимо, сам задумался и не успел меня предупредить, чтобы я двинулась чуть в сторону. Мы смотрели друг на друга некоторое время: он видел слёзы в моих глазах, дрожащие губы, а потому просто увлёк в помещение. — Чай или кофе? — он никогда не общался со мной так, разговоры не выходили за рамки учёбы, и в тот момент я поняла — мужчина был очень чутким к настроению вне работы. Именно поэтому он и почувствовал, что мне надо в данный момент. — Проходи, посидим, раз уж все остальные ушли на педсовет, а во мне там не нуждаются. Пока грелся электрический чайник, я садилась на стул рядом с рабочим местом учителя, а он доставал чистые кружки и чай в пакетиках. Я молчала, и пока Ким Чондэ колдовал над напитками, осматривала его рабочее место: прибавилось жёлтых стикеров, фотографий, и я с лёгкой грустью увидела свадебный снимок. Он и прехорошенькая девушка смотрели в объектив, и я поняла, что такое самое настоящее человеческое счастье. Вроде бы совсем недавно был не женат, когда же успел сыграть свадьбу? — Я думаю, ты пришла сюда не для того, чтобы попить чаю и посмотреть на фотографии меня и моей жены, — заметил мужчина, опуская передо мной кружку с чаем. — Что тебя сюда привело? — Я искала госпожу Ким Хэджо, — сказала я слабым голосом, а потом всё же притянула к себе кружку и отпила, — но, видимо, её тут нет… — Это к ней лично или как? — Хочу снова ей поплакаться, — неожиданно прямо сказала я, а потом поймала весьма странный взгляд мужчины на себе. — Просто… учитель Ким, понимаете, эта вся история… она такая сложная и, возможно, с вашей точки зрения очень смешная. Учителя тоже люди. У них есть жизнь за пределами школы, у них есть прошлое, которого они, возможно, стыдятся. Ким Чондэ тоже был человеком, тем более мужчиной, но понял меня будто бы сразу, подставляя собственное плечо. — Я, конечно, не знаю все полной истории, но поверь, я думаю, я смогу хоть чем-то тебе помочь. После этого меня прорвало. Я заплакала, закрывая лицо руками и сгибаясь. Не было желанного освобождения от всего, потому что многое навалилось вновь, и даже горячие руки учителя на моих плечах не спасли от озноба. — В итоге моя подруга, которой я доверяла… оказалось такой мразью, что я просто уже не знаю, как дальше жить, — прорыдала я, внезапно обретя свой голос и с тоской посмотрев на мужчину напротив. Он внимательно на меня смотрел, так же внимательно слушал, и я поджала губу, чтобы мой новый приступ рёва не был слышен. — Люди все разные, ученица Хван, — сказал Ким, внезапно прочищая горло. — Попей немного чая. Немного расслабит. Меня тряс озноб, и я махом выпила половину кружки, когда мужчина наблюдал за моим поведением. Он знал меня совершенно другой, более самоуверенной, но у каждой девушки есть другая сторона, та, которую предпочтительно не показывать никому. Я же стала настолько слабой, что начала чрезмерно часто показывать свою другую, никчёмную сторону. — Я не знаю, почему не умею выбирать друзей, — продолжила я, вновь делая глоток чая, — может, на роду написано, что моя жизнь будет весьма «весёлой»? — Кто знает, Хэджин, — внезапно обратился ко мне по имени учитель. — Многие люди и в моём возрасте не умеют выбирать себе друзей, кичатся множественными знакомствами, которые ничего не дают. Но… знаешь, если ты действительно долго дружила с той девушкой, вы были такими закадычными подругами, почему ты не заметила, что она на тебя зуб точит? — Знаете, после смерти Ким Чонина мне было совершенно не до слежек за собственными подругами, — за болтливость я прикусила себе язык, но сделала мысленную пометку, что и мужчина вздрогнул, когда я произнесла имя своего покойного друга. — И… и знаете… мне кажется, я уже сломалась, потому что всё наваливается и наваливается, а я не могу этому противостоять. Моё сердце остановилось ещё тогда, когда Чонин умирал на моих руках. Я должна была тоже физически угасать в тот момент, но никак не рыдать, понимая неизбежность его скорой смерти. Наверно, это чувство и называется безысходностью. — Ты справишься, — я почувствовала, как Ким Чондэ сомкнул руки у меня на спине, и я доверчиво прильнула к нему, ощущая, как невидимый барьер между нами как-то упал, — я уверен, ты сильная девочка. Я не сильная, я слабая, но когда-нибудь в будущем, возможно, я справлюсь со всеми невзгодами. Разговор с учителем значительно приободрил меня, а потому я прижалась к нему ещё сильнее, но через секунду разжала объятия, да и он сам уже подавал мне какие-то непонятные знаки. Оказывается, за приступом заботы никто не заметил директора, который явно уже устал от того, что меня обнаруживают в объятиях с разными мужчинами на всей территории школы. Вывод, кто я, напрашивался сам собой. — Потрудитесь объяснить, что тут только что произошло, — потребовал вошедший, а я будто язык в глотку проглотила — ничего не могла сказать. — Я всё объясню, дайте пройти ученице Хван, — и я, дождавшись нужного сигнала, ринулась из учительской, а там потом и из школы. Ну вот я снова доставила человеку проблемы только лишь своим присутствием рядом. Я ни на что не годная, я ничтожная, способная только рыдать, не нести пользы и только портить настроение людям. Я ничего из себя не представляла: ни фигуры, ни внешности, только горстка костей и полное отвращение к самой себе, появившееся давно. Я даже с собой не могла совладать, чего уж там, раз готова вырыдаться на плече любого человека. Я сама поместила себя в ад чувств, который засасывал меня с каждым разом всё лучше и лучше. Исин когда-то давно называл меня своим солнцем. Так вот, мой дорогой… Твоё солнце погасло, оставив после себя только ничтожный плачущий синий карлик.[06 мая 2019]