Иногда нужно всё разрушить, спалить всё дотла, чтобы потом начать все сначала. Ф.М.Достоевский.
***
Из открытых окон в дом неспешно вторгались звуки жизни: задорные, яркие, свежие и радостные, они окутывали комнату пеленой и убаюкивали. Будильник цвета обеденного солнца громко затрещал, тут же смолкнув от сильного удара по верхушке. Девушка открыла глаза, чувствуя, как распахиваются ресницы, щекоча кожу бледных век, и как сухость распространяется во рту. Перед взором заспанных глаз предстал душный пододеяльник, в котором рыжеволосая запуталась во сне. Тёплый ветер трепал ягодные локоны на макушке, пока девушка безмятежно зевала. В голове было пустынно до безобразия. Физическое состояние тела было прекрасным — не обожженная огнём глотка и целые кости помогали чувствовать себя здоровой. Тяжелого веса совершенно не чувствовалось, пальцы двигались свободно, как и колени — поднимались. Без хруста и надрывов, без чужой помощи, организм функционировал самостоятельно и исправно. Босые ступни ног по-детски покалывало от желания подняться с постели и насладиться новым чудесным днем. И, возможно, синеглазая так бы и сделала — вскочила бы с взбитой кровати, вприпрыжку натянула джинсы и майку, поцеловала в спешке родителей и выбежала на раскаленный асфальт босой и счастливой. Но, загвоздка состояла в том, что несколько часов назад она умерла в коматозном состоянии вследствие отека мозга в одной из деревенских больниц посреди захолустных полей и бешеных коров. Кажется, умерла, но… Девушка прислушалась, как делала по обыкновению в те моменты, которых она уже не помнит. В доме кипела размеренная деятельность: шипело масло и работала соковыжималка. Ноги скинули простынь, а руки взметнулись к области груди, ощупывая кожу до самого солнечного сплетения. Казалось, некоторое время назад здесь все было выжжено дотла, и единственное, что оставалось телу — догореть и исчезнуть. Но кожа была целостной и приятной на ощупь. Пронзительным взглядом подросток пробежалась по рукам и ногам, на которых красовалось лишь несколько неярких синяков. Ни ушибов, ни следов от иглы, ни хирургический шрамов. Ничего. С опаской рыжая решила подняться, первым делом свесив ноги с кровати. Она помедлила, закусив губу почти до раны, но приложила поверхность стопы к прохладному паркету, а позже встала, сделав свой первый шаг спустя несколько недель. Это было неописуемо — тело знало, как ходить, но голова, все ещё окутанная бессильным страхом и ужасом, била красную тревогу. Шаг, шаг, поворот. Теперь рыжеволосая могла свободно передвигаться совершенно самостоятельно. Первой целью стало витиевато оформленное зеркало, расположенное во весь рост около светлого шкафа для одежды. Она сначала робко ступила к нему, но потом, отбросив все сомнения, заглянула в зеркальную поверхность, что передавала изображение с достоверной точностью: насыщенно-алые, кудрявые волосы, ниспадающая блестящая в свете солнца челка, тонкие брови, заспанные выразительные глаза, точеный нос с едва различимой россыпью веснушек, сомкнутые овальные губы и угловатое тело юной девушки-подростка. Губы дрогнули в насмешливо-неверящей улыбке. Пальцы коснулись прозрачной прохлады, оставляя свой отпечаток. За ними последовала вся ладонь, к которой подключилась и вторая рука. Из глаз невольно полились слезы, грудная клетка задушено сжалась, колени задрожали. Шутка ли это? Реальность ли? Или, возможно, персональный ад, подпитываемый сумасшедшими галлюцинациями? Она помнила боль, помнила отчаяние, что сковало сердце, которое буквально билось только по причине медицинского вмешательства… Девушка помнила все и одновременно совершенно ничего. Где-то там фантомные пережитки кружились в ней вихрем, а нового цвета глаза застилало очередным потоком влаги, но все это уже утекало в черную воронку, словно сливалось потоками буйного океана на самое дно, откуда никто его достать не сможет. Но рыжеволосая не хотела «это» отпускать. Она абсолютно не понимала, что происходит, и «это» было единственным, что могло помочь ей разобраться в параллельной реальности. Как она жила? Как она выжила? Кто она такая? Почему она не знает этого тела, этого отражения, этих рыжих, кричащих волос? Почему ей не доводилось раньше слышать этот громкий, чистый голос, что отчаянно звал на помощь, содрогая бледно-голубые стены, заставляя дверные ручки стучать о их поверхность и биться дрожью чужие голоса, что волновались о ней и продолжали что-то спрашивать? Все закончилось позорным обмороком и сильными руками немолодого мужчины, что поддержали слабое тело во избежание глухого удара об пол.***
— Доктор, все ли будет в порядке? — срывающийся на хрип голос Ванессы, до неузнаваемости обессиленной и в то же время полной решимости, разнесся по смежной с кухней гостиной. Широкая ладонь мужа крепко держала её плечи, не давая упасть или сорваться к отдыхающей дочери, которой был сделан укол сильнодействующего седативного. — Я не могу с точностью это подтвердить, поэтому приду ещё раз, чтобы понаблюдать за поведением девочки. Но, возможно, это просто психореакция на шокирующее событие в её жизни. — Седовласый старик неспешно захлопнул персональный чемоданчик с логотипом частного медицинского учреждения. — Понимаете, дети в наше время особенно чувствительны, у девочки могла случиться паническая атака после увиденного, к примеру, кошмара, которой она испугалась ещё сильнее по причине того, что никогда её не испытывала. Или, возможно, она у вас просто метеозависимая, и так проявляет себя вегетососудистая система — атмосферное давление в последние дни опасно скачет вверх. — Возможно, но… — шатенка проглотила последнюю фразу, обращая свой взгляд к мужу. — Такого с ней никогда раньше не случалось. — Все бывает впервые. — Узловатые, сморщенные пальцы поправили съехавшую оправу темных очков. — Однако, уверяю вас, сильно волноваться не стоит. Блум полностью здорова. — Будем надеяться, — пробурчал Майк, уже несколько секунд буравя невидящими глазами деревянный косяк. Невольно в голове всплыли образы из прошлого шестнадцатилетней давности. — В любом случае, спасибо тебе, док. Как всегда выручил. Мужчины обменялись рукопожатиями, и входная дверь закрылась перед прогнувшейся от старости спиной, обтянутой белым халатом. — Ох, Майк. Женщина прильнула к груди мужа, чтобы послушать успокаивающий стук его сердца. Загорелая рука Майка вплелась в короткие волосы жены, и он нежно зашептал о том, что все будет хорошо.***
Блум удалось проснуться только к глубокому вечеру, когда цикады пели громче обычного, а листья, укрытые тьмой, остервенело приходили в движение от живой силы летних сумерек — город полнился огнями, фонтаны выбрасывали струи вспенившийся воды, а парочки влюбленных прогуливались, попеременно флиртуя и поедая холодное мороженное. Ванесса, тревожно читающая книгу за кухонным столом, тут же вскочила и понеслась в комнату к дочери. Бледная кожа вокруг глаз рыжевласки покраснела и опасно опухла, но подоспевший Майк поспешил заверить жену, что это пережиток истерики. — Милая, моя милая девочка, чего ты хочешь? — Воды. Женщина метнулась вновь на кухню, оставив дочь и отца наедине. Блондин с тревогой всматривался в лицо своей девочки. Он присел на кровать и накрыл её сжатые ладони своими, тепло сжав. Рыжеволосая раскрыла глаза. Она видела этого человека впервые, но знала, что он отец девочки-подростка, а та женщина, что сейчас суетилась у раковины, — её мать. После выпитого стакана прохладной воды, девушка почувствовала себя намного лучше. — Блум, если ты не в состоянии рассказать нам, что произошло, то мы поймем. — Ванесса стояла рядом с постелью, готовая в любой момент выполнить пожелания дочери. Та попыталась улыбнуться, но вышел лишь кривой оскал. На памяти шатенки, Блум она такой никогда не видела: синеглазка всегда была жизнерадостным, боевым и ярким ребенком — защищала того, кто нуждался в помощи, отстаивала права тех, кто был слабее, или просто вела спокойную жизнь, посещая школу и читая много фэнтезийных книжек. Но сейчас в глазах девочки проскальзывала нежеланная обреченность, из-за чего материнский инстинкт кричал и взывал к ней. — Нет, я… — Блум как-то странно уставилась на свои руки, а потом лишь вздохнула, и её взгляд прояснился. — Это был просто плохой сон… Мне приснилось, что я умерла, и когда я проснулась, «это» ощущение все ещё осталось со мной. Но все в порядке… Мам, пап, правда, я в норме. Плечи матери, скованные напряжением, расслабились. Ванесса неспешно подошла к подростку и облегченно поцеловала взмокший лоб. Молчаливый Майк кивнул, погладив огненную макушку, и они скрылись за дверьми комнаты. Блум вновь опустилась на ворох подушек, почти физически ощущая, как успокоительное мерно течет по телу, притупляя острые эмоции. После долгого сна, девушка чувствовала себя обновленной; она испытывала благодарность за то, что её оставили одну. Взамен сводящим с ума мыслям пришла пустота и решимость. Рыжая больше не ощущала страха или сомнений, ей удалось осознать, что, возможно, она действительно умерла, находясь в коме, но теперь оказалась в реальности более безопасной и мирной. Все казалось достаточно настоящим и материально ощутимым, поэтому испуганная девушка заставила себя поверить в факт того, что она — жива, здорова, молода и полна сил. Даже если эта бледная кожа с отметинами солнца ей не принадлежала, а люди, считающие её своим ребенком, на самом деле не имели с синеглазой ничего общего. Рыжеволосая позволила себе покопаться в прикроватной тумбочке, на которой стоял миниатюрный вечнозелёный фикус. Оттуда она выудила небольшую потрепанную книжку, на страницах которой остались отметины от ногтей. Видимо, бывшая владелица тела очень любила читать её перед сном. Подросток раскрыла случайную страницу и стала вчитываться в текст: «…прекрасный и отважный рыцарь, с гордостью носивший длинную златовласую косу и глаза цвета ясного неба, посмел отвергнуть любовь злой колдуньи, что грезила мечтой завоевать его сердце. Полная гнева, зеленокожая женщина превратила любимого в рептилию и скрылась, оставив того доживать свой недолгий, позорный срок в теле ящерицы. Так он долго жил в одиночестве и страданиях, пока его мольба не донеслась до феи Силье — прекрасного создания в белоснежном одеянии, с босыми ногами и широкими, полупрозрачными крыльями цвета утреннего тумана. Она приблизилась к заколдованному юноше и запела так проникновенно и красиво, что произошло самое настоящее чудо, и к рыцарю вернулся его прежний облик. Только не успел он отблагодарить фею за доброту — та уже растворилась в лучах восходящего Солнца, оставив после себя шлейф блестящей волшебной пыли…» Книга была закрыта и отложена в тот же ящик, где хранилась доселе. Теперь потерянная душа могла сделать вывод о том, что некая Блум любила все загадочное и мистическое, способное решать нерешаемые вопросы и излечивать неизлечимые болезни. Но, будучи той, кому не удалось победить злополучный вирус, рыжеволосая разозлилась на милую наивную девочку. «Черт возьми, да если бы я имела такую жизнь, какой распоряжалась она — дом, любящих родителей, вечно теплое солнце и никаких забот, лишь книжки про фей, ведьм и рыцарей в сияющих доспехах! Я бы…» Девушка смиренно разжала кулаки. В её голове не хранилось никакой информации о прошлой жизни: ни смазанных лиц, ни знакомых звуков, лишь редкие образы и слабые запахи доносились до дальнего уголка памяти, а может, и души, что отвечала за нечто паранормальное и темное, вызывающее лишь горе и грусть. Нынешняя Блум, не знающая своего прежнего имени, лица и тела, не будет скучать, потому что все, что она может вспомнить — страшное бешенство скота и ветхие половицы деревянной избы. Возможно, она была старше, чем оболочка, в которой оказалась. Но теперь все «до» осело вниз, а самая настоящая жизнь кипела здесь, в сосредоточении молодого организма с роскошной рыжей шевелюрой. Тонкие пальцы благоговейно притронулись к свисающим локонам, и Блум улыбнулась беспорядку непослушных волос, как и новому геометричному телу — другая, плохая жизнь отошла на второй план. Подросток вздохнула, лелея надежду на то, что все старое забудется, а новое преподнесет шанс для чистой души и разума, чтобы росток приближающейся жизни смог взойти на иссушенной земле, и плод сумел созреть и расцвести среди многослойного пепла выжженной дотла страдающей души, возродившейся в свете Пламени.