Плоть и Кости

Четверг. Когда Шерифу позвонили и сказали, что его сын в больнице, словно ведро льда перевернули ему над головой. Последний раз, когда звонили из больницы по потому же поводу, ситуация оказалась почти на грани, и дело не только в черт знает каком злом духе, вселившимся в его сына, словно тот красивая соломка для темной энергии, а в том, что Стайлз его единственный сын, его последний близкий родственник и его продолжение рода, и без разницы, случилось с ним что-то несмертельное, но просто плохое, как отец Шериф был готов рвать и метать. Никто не может трогать его ребенка. Демоны, плохие люди, болезни. Джону было плевать на обидчика, он мог бы выстрелить за Стайлза в любого, если бы пришлось. — Да, да, я сейчас приеду… только… — Джон начинает перебирать бумажные листы на своем рабочем столе в поисках ключей от патрульной машины. В его груди стучит сердце, стук которого отдает в уши. Будь здесь сейчас Стайлз, он бы заставил его выдохнуть и успокоиться, чтобы не напрягать уже слабую, по его мнению, сердечную мышцу. Но Джон знает, что он еще не так стар, его организм еще способен выдержать перегрузку. Или нет? Джон находит связку ключей. — Я уже еду. Он быстро выходит из кабинета и, проигнорировав вопрос Джудит, которая сидела за компьютерным столом возле дальней стены, торопится в больницу. Да, не самый спокойный день сегодня вышел, хотя, начинался он тоже не самым приятным образом. Пэрриш позвонил ему по поводу пропажи школьника, и Джону пришлось стремглав ехать к дому Бриджет, чтобы потом по приезде узнать, что ее сын уже вернулся, и не отвечал он на звонок потому, что напился вместе с другом у того дома. Можно было бы, конечно, выписать тогда штраф сынку за нарушения комендантского часа, но, по совести, он не был на улице, да и Джон уже был так вымотан, что ему было все равно. Главное, что не убийство. Еще одно он бы так относительно легко не пережил. Стало обидно, что из-за пустяка не попрощался утром с ребенком, хотя мог бы. Что стоит минута времени, подняться на второй этаж, зайти и сказать сонному подростку с заморочками в голове «просыпайся, уже утро, я тебя люблю»? Дверь патрульной машины захлопывается с водительской стороны, а через пару секунд сама машина уже исчезает с парковки возле полицейского участка. ****** — Это редкий случай, — повторяет ему Мелисса, которая в своем голубом одеянии сливается с голубой стеной коридора. Джон сидит на красном пластмассовом стуле возле дверей, ведущих в операционную, куда его, конечно, никто не впустил. «Ждите здесь, если хотите». Будто он может просто захотеть уйти. — Тогда зачем резать моего сына?.. Если ничего нет. Я не понимаю. — Джон трет глаза, которые щиплет от сухости. Словно в них насыпали песка. Возможно, все из-за усталости, может, виноват яркий свет в коридоре, а может Джон просто не хочет признавать, что это жгут слезы бессилия. Знакомое чувство. Неприятное. Взгляд Мелиссы падает на двери операционной. Она на мгновение тоже задает себе вопрос «зачем». Новый хирург, этот милый молодой человек, был тем, кто осматривал Стайлза и сделал вывод — что это не аппендицит, а, возможно, случай приступа порфирии. И Мелисса не была хирургом, она лишь медсестра, не знающая о порфирии почти ничего, и с ее точки зрения — если вырезать нечего, то и операция, которая сейчас проходит, не так уж нужна. Но Мелисса понимает, что это больше говорят в ней материнские чувства, нежели врачебные доводы. Во-первых, если опытный хирург установил надобность операции, значит, она нужна. А во-вторых, операции не всегда про удаление чего-то. И на ее опыте за несколько лет работы случалось такое, что было необходимо проверить диагноз посредством «разреза». Но одно дело, когда на столе режут незнакомого тебе человека, которому ты лишь приходила ставить капельницы, и совсем другое, когда режут практически ставшего тебе сыном мальчика. Стайлз был лучшим другом Скотта (и есть до сих пор) с самого детства. И Мелисса наблюдала, как ее собственный сын растет и развивается вместе с сыном Джона. Конечно, она привязалась к Стайлзу и переживает за него сейчас не меньше Джона. Но, в отличие от Джона, она мыслит как реалист. И реальность говорит ей, что ничего страшного не происходит. Нужно просто подождать. — Джон, — она аккуратно садится рядом и берет его за руку, — не нужно терять голову. Это несложная операция, да и скоро все закончится. Лучше, давай, приведи себя в порядок, чтобы Стайлз, когда проснется, не увидел твоего белого замученного лица. Хватит с вас двоих переживаний. Все будет хорошо. Она гладит его по спине, водя ладонью по шершавой ткани куртки. Этот знак поддержки позволяет Джону отпустить свои худшие мысли и дать им улететь из его головы как воздушным шарам. Да, думает Шериф, он что-то совсем потерял голову. Наверно, все те фотографии мертвых детей, висящие у него в кабинете, засели в его голове когда-то и сейчас решили всплыть в неподходящий момент. Но нельзя вплетать работу в жизнь. То, что было на работе, пускай и останется там. Его сын все-таки оказался в больнице не потому же, почему в моргах оказались те школьники. Но… он так запереживал, что совместил эти причины в одну общую. Конечно… все будет хорошо. Согласна, Клаудия?.. С нашим сыном… все будет хорошо. Лампочка под потолком мигнула в конце коридора на мгновение. ****** Ранее сегодня: Когда Стайлза доставили в больницу и Шерона вызвали для его осмотра, он сразу понял, что мышка пришла ему в руки. Этот чудесный набор шоколадного аромата встретил и все ему поведал еще в коридоре, когда он даже не зашел в палату. Стоит отметить, что это оказалось быстрее, чем предполагал Шерон. Он думал, ему придется ждать еще не одну неделю, пока он не встретится где-нибудь у супермаркета с тем выжившим подростком. Но, в то же время, что-то глубоко внутри мертвой души подсказывало, что их встреча уже на носу. И вот она. Эта встреча. Быть может, не в самом торжественном виде, но все же. Шерон так встревожен. Две медсестры рядом жужжат как мухи, раздражая и не давая вкусить момент. Ох, если бы не две эти дуры, Шерон бы повторил то, что делал в ту ночь. Он бы хотел еще раз вдохнуть запавший в душу аромат, пройтись языком по яремной вене… пока аромат не исчез, а кровь не престала качаться по телу. Конечно, запах мальчик сможет подделать, если поймет как, а кровь какое-то время будет сама качаться по его телу по привычке, но всё уже не будет прежним. Это будет лишь фикцией. Такой же, как сам Шерон сейчас. Смешно, но это даже обидно. Рыжеволосый доктор подходит к кровати, где лежит Стайлз в полусознании, и, задирая ткань футболки до уровня грудной клетки, начинает прощупывать правую область живота. Шерон ясно знает, что это не нужно, но не может же он с порога заявить, что это всё укус, и что дело далеко не в слабости человеческого организма. Медсестры рядом ждут его вердикта. Шерон хмурится, а потом говорит: — Это не аппендицит. Но что-то все же есть. Непонятно. Очень похоже на случай острой перемежающейся порфирии. В Лондоне у меня была пациентка с таким же набором симптомов. Женщины впервые слышат про порфирию, но принимают все за истину, и внимают все, что говорит опытный специалист. Для них человек из большого города как звезда, спустившаяся с небес. Дар. Бог. Не иначе. — Я хочу проверить, прав ли. Если воспаления не обнаружится, будем устанавливать диагноз порфирии. Пока что порфирия — предположительный диагноз без диагностики. Подготовьте его к диагностической лапароскопии, пожалуйста. Шерон смотрит на туманную карюю радужку подростка и думает, что она уже начала светлеть, а значит, процессы обращения уже запущенны. Ему нужно лишь дать этому мальчику каплю своей крови, чтобы их завершить. Шерона никто не учил, как быть альфой. Ему не рассказывали о вампирских канонах. Он до всего дошел сам посредством жизненного опыта. Но в этот раз все чуть иначе. Не просто интуиция говорит ему, что нужно сделать. Это… словно животный инстинкт. Сама природа говорит ему, что сделать, она направляет его в сторону верных решений. ****** После завершения копошения в его кишках, Стайлза увезли в палату, где он, недолго провалявшись сонным, проснулся уже с заходом солнца. Белая палата розовела от вторжения зарева малинового заката в окно. В комнате навязчиво пахло спиртом, глухо ватой и марлей. Где-то сбоку землей и потом с порохом, таблеткой аспирина. Очень знакомо. От того, что все силы ушли во время болевого приступа на поддержание себя в здравии, а потом его еще и накачали наркозом — от которого все теперь плывет под глазами медленной волной — Стайлз не смог поднять век дольше, чем на секунду, и повернуть голову, чтобы взглянуть, не сидит ли его отец на стуле рядом. Необычное спокойствие убаюкивало Стайлза погрузиться в сон снова. Так хотелось спать… во сне так спокойно… И Стайлз снова погрузился в морфей, не зная, что последний раз засыпает в своем человеческом теле. ****** Дерек открыл глаза. Что?.. Это… Что произошло? Альфа лежал на диване в гостиной. Первое, что отозвалось в теле — центральная часть — в правой части живота кольнуло, но тут же отпустило, словно специально лишь дав сигнал, как напоминание. Да, верно, Дерек спускался по лестнице со второго этажа, а потом его накрыло. Будто из охотничьего ружья выстрелили в упор в живот. Сейчас, смотря на древесину на потолке, Дерек вспоминает, как скатился по лестнице и ударился виском о железное перило. Отключение системы после этого произошло быстро. Кто-то шумно вдыхает. — Тяжелый ты. Знаешь об этом, племянничек? Вроде бы саркастичный комментарий звучит слишком напряженно и серьезно. Дереку кажется, словно Питер скрывает переживание. С чего бы. Дерек приподнимается на локтях, и Питер следит за ним, видя как солнечные лучи красной тонкой линией очерчивают ухо Дерека с маленьким светлым пушком в некоторых местах. Дерека немного шатает, но он все же садится, спуская ноги к полу. Отчего-то сердце бьется медленно и тяжело. От этого или нет, но мутно в голове. Словно не хватает свежего воздуха. Открытое окно было бы кстати. Словно прочитав мысли племянника, Питер встает и идет к окну. Он поднимает его, а свежий прохладный — уже даже немного холодный — воздух влетает в гостиную. Потом оборотень с ледяным цветом глаз огибает диван, берет на кухне стакан, наливает туда воды, и возвращается, отдавая его Дереку. Дерек не сразу же (брать что-то от Питера кажется вопросом с подвохом), но берет воду, и, упав спиной на спинку дивана, пьет. И шумно глотает. Питер садится обратно в кресло и закидывает ногу на ногу. Его подушечка среднего пальца левой руки скользит по кругу по кожаному подлокотнику, словно крутящаяся пластинка, играющая что-то с названием «мысли». — Я не понимаю, — говорит Дерек хриплым голосом. — Я так не думаю, — отвечает Питер. — Такое уже было, разве нет?.. Полагаю, что должно было быть. Может, не так сильно, как сейчас. Хм… я впервые вижу настолько тесную связь. Даже у твоих родителей не было такого. Дерек вдруг понимает, что говорит Питер, и до него доходит. Дерек кидается телом вперед, а его кирпичное лицо выражает яркое беспокойство. Питер же никак не меняется во взгляде. — Стайлз?.. — Твоя бета передала, что с ним уже все хорошо. Он в больнице. Палаты не знаю, но думаю, ты и так его найдешь. Дерек встает, идет вперед, и останавливается, оборачиваясь к Питеру. В голове виснут слова, которые не могут сойти с языка. Но очень хочется сказать что-то. Дерек не знает что. Он никогда не знал, что сказать дяде. — Иди уже, — ворчит Питер. И альфа уходит. ****** По дороге в больницу голос, микроскопически похожий на голос Стайлза, шепчет саркастично в его голове: «Что ты хочешь сделать? Поворачивай обра-атно, идиот». Но так как Дерек не настроен на диалог, он сжимает руль и сильнее вдавливает педаль газа. От изменившееся скорости его единожды качает назад, и он не может, как обычно, стабилизировать скорость и толчок и остаться непоколебимой скалой. Слабость — не его чувство. Всегда он был и ощущал только силу, физическую, по крайней мере. А сейчас у него словно отобрали его сущность, сделав обычным смертным. Словно дали толчок под зад и отправили гулять голым по улице. Дерек сжимает челюсть, а на горизонте виднеется мемориальный госпиталь Бейкон Хиллс, двери которого всегда открыты для пациентов. На парковке Дерек видит патрульную машину, и нет сомнений, что отец Стайлза сейчас в больнице. У Дерека и Джона нет больше разногласий, с тех пор, как прояснилось, что Дерек не чокнутый преступник, но они всё еще не на том уровне отношений, чтобы Дерек мог позволить себе войти в палату Стайлза, взглянуть на Джона, который, должно быть, сидит там весь выжатый как лимон, и сказать: «Ну, как оно? Я пришел, как только смог». Это абсолютно невозможно. Шериф точно будет ему не рад. А может и прогонит с шумом, потому что, серьезно, какого черта? Хейл старше его сына на сколько… восемь лет? Это слишком много. Много. Очень много. Думает Дерек, но все равно идет к чертову главному входу больницы. Перед входом внутрь на его щеку падает капля. Должно быть, скоро снова начнется дождь… ****** Начало пятницы, ночь. Мелисса будит Джона за плечо. В палате темно, и только свет с коридора через открытую бежевую дверь освещает силуэт женщины, оставляя перед ней ее собственную темную тень. Ее смена закончилась уже несколько часов назад, но из-за случившегося со Стайлзом и Джоном, Мелисса решила остаться, подменив напарницу. Ничего страшного, если она разок отработает две смены. Она еще на это способна. Джон, голова которого лежала на его плече, вздрогнул и проснулся, открывая глаза и моргая. Выпрямляясь, Джон ощущает боль с правой стороны шеи, где-то между позвонками и лопаткой, и морщится, уже медленно, как старик, пытаясь выпрямиться. Мелисса пытается сдержать кроткую улыбку, но не получается. Она кидает взгляд на сопящего справа от нее Стайлза и говорит: — Уже третий час ночи. Я понимаю, что ты хотел бы остаться с ним, но думаю, будет все же лучше, если ты поедешь домой, а потом вернешься утром. Не думаю, что его все равно выпишут так рано. Денек или два, если все пойдет хорошо, мы его здесь поддержим… Рука Джона лежит у него на плече, словно так шея будет болеть меньше. Эта противная боль теперь на полдня или хуже. Пройденный этап сна в неудобных и неподходящих для сна позах. Может быть стоит послушать Мелиссу. Эта мудрая женщина не скажет плохого. Ему точно стоит нормально поспать, чтобы следом за сыном не оказаться в больнице. — А ты? Хочешь, я тебя подброшу до дома? — также негромко спрашивает он ее. Медсестра качает головой. — Я останусь, вторая смена. Она врет, но Джон не заостряет на этом внимания. Он слишком устал. — Хорошо. Он тяжело поднимается, и Мелиссе даже приходится подать ему руку, чтобы Джон не упал обратно на кресло. Создав тихие шорохи, шериф и медсестра выходят из палаты Стайлза, прикрывая за собой дверь и оставляя подростка снова одного. Возле кровати Стайлза стоит штатив с капельницей, через которую течет бело-прозрачная жидкость с растворившейся капелькой крови Шерона, который тот ввел в пакет с помощью шприца. Этой капли достаточно для реакции организма. Тело Стайлза впитывает в себя новый ген, дополучая из него недостающий пазл. Его кровь меняет свой состав, а ДНК получает новый пакет навыков. Уже во сне Стайлз начинает ощущать новый мир запахов и чувств. Из этих запахов ему начинают сниться сны, которых не было с момента укуса. Между обычными снами Стайлз видит и быстрые кадры чужой жизни, о которых потом и не вспомнит. ****** Дерек сидел на лестнице, по которой никто не ходил. Все пользовались лифтом, чтобы даже спуститься или подняться на второй этаж. Сидеть было утомительно. Дерек слушал сердечный ритм Стайлза, замечая при этом и сердце шерифа ненароком, и чувствовал, как начинает засыпать. На улице уже лил ливень, а еще периодично гремел гром и блестела молния. И, если бы ничего не произошло ближайшие минуты, альфа бы точно уснул. Но пришла Мелисса, а потом ушла из палаты Стайлза вместе с его отцом, и Дерек понял — вот его шанс. Ради этого он тут и сидел, не уходил и ждал. Он хотел увидеть пару своими глазами, убедиться окончательно, что тот цел. Волк внутри скребся и скулил, прося этого. И наконец-то. Дождавшись, когда двери лифта закроются за людьми, Дерек поднимается на затекшие ноги и ступает по ступенькам, оказываясь в ярко-светлом коридоре через два шага. Все палаты закрыты, и в некоторых Дерек чует незнакомых людей. Но, в основном, на этаже не так много пациентов. Палата, в которую перевели Стайлза, граничит с двумя другими такими же, где в одной лежит пожилой пациент. Дерек не хочет никого будить, особенно Стайлза, поэтому ступает мягко и старается не издавать звуков. Полный режим привидения. Внутри палаты звук дождя громче. Дерек стоит спиной у самой закрытой двери и не решается ступать дальше. Он смотрит на закрытые глаза Стайлза, на его вздымающуюся грудь, на родинки на его лице, что в темноте не так ярко видно, как при свете. И ему становится легче на душе. Некое умиротворение есть в том, чтобы смотреть на дорого тебе человека, убеждаясь, что тот в порядке. Ниточка натягивается. Дерек ступает, а подошва его ботинок скрипит об гладкий пол, но он идет вперед, пока не оказывается совсем рядом. Возможно, это неправильно. И странно. Кто пялится на спящих людей? Но оборотень отмахивается от жужжащих мыслей и садится на край кровати. Совсем на край, он не хочет мешать Стайлзу. Рука Дерека оказывается в миллиметре от безвольно лежащей на кровати белой руки Стайлза, и Дерек ощущает исходящий от нее холод. Он решает, что это из-за дождя. И медленно берется за края покрывала, чтобы натянуть его повыше и спрятать ломкие ключицы подростка. Дыхание Дерека незаметно становится на вдох в минуту быстрее, и он не успевает подумать о том, что делает, как наклоняется и касается кончиком носа виска Стайлза. Потом его нос следует по запаху карамели выше, шевеля волосы цвета какао. Волк внутри довольно машет хвостом как волчонок, и губы Дерека Хейла растягиваются в глупой довольной улыбке, такой же, которая когда-то была на его лице, когда он в школьные годы попадал в кольцо баскетбольным мячом с первого раза. Хочется попробовать закинуть мяч снова, чтобы испытать миг эйфории еще разок, и волчок внутри скулит «давай!», но Стайлз вздыхает и во сне переворачивается набок, спиной к нему. Дерек отстраняется. Потом он отводит взгляд на стену впереди, на которой лежит толстый луч света, и говорит своему зверю «стоп». Он лишь хотел увидеть. Он увидел. Теперь пора ехать домой. Или…? Может, он может посидеть на той лестнице еще немного? Есть ли в этом надобность? Не совсем. Но Дерек не может уйти. Он уверен, что не сможет спуститься на первый этаж, а потом выйти на улицу, где… где идет дождь. Такой ливень, даже гром гремит. Вдалеке. Но какая разница. Нет, опасно ехать в дождь загород. Надо переждать. Вдруг он поедет, а потом не справится с управлением, что тогда?.. Дерек убеждает себя, что делает это не только из-за своих желаний, и идет обратно к лестнице в конце коридора у лифта. На ней он засыпает, слушая, как ровно бьется сердце его пары.