Плоть и Кости

Суббота. Когда ради своего эталона суровой чистой человечности, который оказался несправедливым образом за решеткой, что портила этот самый образ, Стайлз явился к Дитону, тот, конечно, был рад помочь. Хотя и рад — громко сказано. Дитон всегда был нейтрален. Он даже злился нейтрально, тихо, где-то внутри себя, а его лицо никогда не отображало истинных эмоций ветеринара. И Стайлзу было интересно почему. Наверное, это не из-за ветеринарной профессии, а из-за второй, которая про друидство, Дитон был такой тихий и загадочный. Нес людям мир и знания, не прося ничего взамен. А мог бы. Учитывая, скольким количеством эксклюзивной и редкой информации Дитон обладал, он мог бы уже начать просить что-то за нее взамен. Это странно, думал Стайлз, что друид все еще не додумался или не решился на это. Возможно, Дитон просто любил свой «хороший» образ, а может… — Это все? — тактично спросил ветеринар, вздымая редкие брови кверху. На его лысом лбу появилась морщинистая линия, а Стайлз, который записывал «показания» для Дерека, вынырнул из своих мыслей и опомнился. Подросток отошел от металлического стола, на котором лежал дрожащий белый пес породы самоед, которого Дитон мелодично поглаживал все это время, и взглянул псу в глаза, мысленно извиняясь, что ему пришлось ждать своего укола в лапу в пугливом ожидании из-за внезапного визита непонятного человека с пугающей штуковиной в руке. Пушистый зверь с милой мордахой словно что-то увидел «не то» в глазах Стайлза и заскулил, пряча морду под руку Дитону. Стайлзу стало еще стыднее за себя перед Дитоном. Но Стайлз должен был прийти… наверное. В конце концов, когда он взял диктофон и рванул сюда на джипе, думать о том, что, вообще-то, не он должен этим заниматься, на середине пути думать было уже поздно. Да и если бы не он, то отец бы отправил своего помощника за этим. А Пэрриш бы точно долго провозился с взятием показаний, потому что всегда медленно со всем возиться. Как, в приницпе, и все в участке. Отец Стайлза не в счет. У него возраст. Имеет права быть не таким уж юрким. — Спасибо за содействие, — чуть улыбнулся Стайлз, дернув рукой, в которой был маленький диктофон на батарейках. Самоед испугался этого движения и снова заскулил. Что не так с этим милым псом?.. Или что не так со Стайлзом? У подростка начало складываться ощущение, что, возможно, животные чувствуют мертвых оживших людей. И, если это так, то это жутко. Хоть Стайлз и не чувствует себя «мертвой плотью», но, задумываясь о том, что он все же укушенный вампиром вампир, который должен питаться онли кровью, ему самому становится жутко и неприятно от себя самого. Его тело вдруг кажется ему источником бубонной чумы. Хочется его сжечь или… — Не за что, обращайся еще, — ответил Дитон. Его темнокожая рука контрастировала с белой шерстью собаки. Словно белый и черный шоколад. Наверное, Дитон не только хороший ветеринар и друид, но и хороший человек, раз и животные и люди так к нему тянутся. Стайлз качнул головой «кончено» и уже развернулся, собираясь уходить. Но потом, чувство, такое нечеткое, тягучее, заставило его остановиться в дверном проеме, который вел в комнату ожидания, и снова обернуться к парочке у стола. Самоед, успевший вынуть морду из-под руки Дитона, снова засунул ее туда, стоило Стайлзу крутануться на пятках. Еще пару секунд, думал Стайлз, мысленно прося у животного прощения за свое явно его напрягающее присутствие. Раз уж он пришел сюда, к Дитону-друиду, который лучше всех разбирается в укусах, то… ну, он должен знать — можно ли обратить укус, если ты его пережил. Есть ли хотя бы шанс. — Эй, Док, ради научного интереса… а может ли укушенный человек снова стать человеком, если уже обратился? Дитон поднял на него глаза и пару секунд молча стоял, задумавшись над вопросом. Потом он чуть нахмурился, чуя подвох и осознавая, откуда мог прийти внезапный интерес именно к этой теме. Алан смотрел на него своим пронзительным взглядом, в котором, почему-то, Стайлз прочитал «ты серьезно, Стилински?». Но Дитон не стал спрашивать его напрямую. Возможно, опять же из-за своей тактичности и доброты, а может, ему просто уже надоело брать ответственность за чужих детей на себя. Если бы Стайлз сказал ему напрямую — меня укусил вампир, что мне делать? — то Дитону пришлось бы разбираться с этим. А так… ну, он просто может ответить на вопрос и, не продолжая досаждать, вернуться к своей работе, на которую у него почти не осталось времени из-за Стилински. — Если кто-то, — он специально делает акцент на «кто-то», — пережил укус, то нет. Нельзя просто отменить то, что уже было сделано. В истории, по крайне мере, такового еще не случалось. Это, мягко говоря, расстраивает Стайлза. Он опускает глаза в пол, а его приподнятые уголки губ тают вниз. Засунув руки в карманы куртки, Стайлз говорит: — Вот как. Значит, в интернете на том сайте врут. Напишу, чтобы люди не верили ему, спасибо. Спасибо за помощь. Пока. И тебе… облако. Можешь перестать скулить. Стайлз уходит. Он идет на выход, задумавшись и, когда его рука ложиться на плоскую белую ручку двери, а колокольчик уже звякает и дверь приоткрывается, подросток чувствует запах — что-то малознакомое, а потом его тело встречает твердое препятствие. Стайлз врезается в человека и через секунду понимает, смотря в холодные голубые глаза, в кого он врезался. Он спешит отойти в сторону и пропустить Питера внутрь. Уровень неловкости поднимается со ста до ста двадцати процентов. Серьезно, он приносит людям какие-то сплошные неприятности. «Заноза в заду» — вполне мог бы сказать ему Питер. Но, удивительно, тот не говорит ничего такого. Стайлз ждет едкого замечания или колкой фразочки, которые так любит дядя Дерека, но ничего. Тогда Стайлз заполняет словесное пространство сам: — Привет, криппи-дед… Если ты к Дитону, то, думаю, он немного занят. У него пациент. И эта ватная палочка не особо любит чужаков. Но, вообще, ты и сам, наверное, можешь разобраться здесь, так что я пойду. Пока, мужик. Стайлз дергает за ручку двери и ускользает на улицу прежде, чем что-то еще неприятное случится в ветеринарной клинике. Его копилка «неловких ситуаций» и так пополнилась на месяц вперед. Хватит. Надо собраться и вернуться к отцу в участок, чтобы тот смог отпустить Дерека. Солнце уже начинает спускаться к закату с точки зенита, Хмуроволк все еще сидит в клетке. Это просто несправедливо… Подросток садится в свой джип и заводит его, уезжая. ****** Питер Хейл давно не встречался лицом к лицу со Стилински. Конечно, он видел его, когда тот приходил на тренировки стаи к их дому, но тогда из окна или на расстоянии поля он не особо обращал внимания на подростка. Теперь же Питер чувствует, что не только Дерек изменился. Этот мальчик тоже. Не только в своем характере, в нем, думает Питер, Дерек преуспел больше. Что-то в основополагающем Стилински изменилось. Это трудно уловить, если не знать, что ловить. Питер часто встречался и с другими стаями оборотней, видел каниму и банши. До того, как случился пожар, он сталкивался с вампирами. Дерек был еще мелкий и тупой школьник, поэтому, когда его мать воевала с двумя анархами, что пришли на ее территорию, Дерек не принимал участия в отвоевывании территории. Но Питер принимал в схватке участие, как уже достаточно взрослый член стаи Талии. И он хорошо запомнил это чувство. Как тогда, много лет назад, сейчас, своим волчьим нутром он ощущал тончайшую ауру темной стороны. Оборотни и вампиры хоть и имеет схожую суть, заключенную в силу, когти и клыки, но все же у них противоположное значение. Если оборотни более ближе к людям, хотя они сами и «волки» — животные, то вампиры, выглядящие как люди всегда и не имеющие зверя внутри, заменяющего внутренний голос и подсказывающий инстинкты, ближе сами по себе к зверям из-за своей зверской мании к убийствам и животному безразличию. Вампиры и оборотни на тончайшем уровне враги. Наверное, так было заложено с самого начала, чтобы вампиры недолюбливали оборотней, а те их в ответ. Когда вы на одной ступени эволюции, то должны бороться, пытаясь оказаться выше в итоге. Что-то типа законов природы. Вампиры, когда их стало значительно меньше, чем оборотней, словно проиграли и ушли в темноту. И оборотни забыли о них. Вражда утихла. Запах чужой крови забылся. Но, в связи с последними событиями, когда один вампир точно есть на твоей территории, Питер не смог не узнать и не вспомнить. Он посмотрел через стеклянную дверь, как Стайлз уезжает, а потом пошел Дитону. Он все же пришел к нему. И, несмотря на то, что Стайлз сбил его с толку, Питер собирался быть и дальше последовательным аккуратистом. Он не собирается гнаться, как Стайлз, за десятком зайцев одновременно, и не станет, как Дерек, закрывать себе глаза. Он просто отметит в своем ежедневнике еще одно дело, которое надо будет решить, и разберется с ним, вычеркнув перед этим все остальные пункты черной ручкой. — Добрый день, — приветствует его Дитон более расслабленно, чем провожал Стайлза минутой ранее. Питер кивает, потом встречаясь с «ватной палочкой», как окрестил ее Стайлз, взглядом. Пес лежит на животе, а его морда покоится на столе. При виде Питера самоед приподнимает голову, но быстро опускает ее обратно. Его белый пушистый хвост начинает приветливо ходить туда-сюда, от хвоста отлетают шерстинки, которые медленно оседают на пол и на одежду ветеринара. Обходя стол в центре небольшой комнаты стороной, Питер присаживается на стул возле ящиков с документацией и закидывает ногу на ногу. Он пришел вовремя, как они и договаривались с друидом, но, видимо, из-за Стайлза Дитон не успел сделать свои дела вовремя. Ничего, Питер может подождать. Он никуда не торопится последние два года, как с поста альфы его сверг дорогой племянничек. В какой-то момент, решив, что немного разговора не слишком помешает работе ветеринара, Питер спрашивает, не скрывая интереса: — Зачем к тебе приходил Стилински? Ухо пса дергается в сторону оборотня, а сам Дитон кидает на гостя секундный взгляд. Решив, что не нарушит ничей тайны, если скажет с правильной формулировкой и акцентом, он отвечает, почти заканчивается со стяжками на ноге собаки: — Стайлз приходил ко мне по поводу алиби Дерека. Но, ты ведь не про это спрашиваешь. Знаешь, Питер… — Дитон берет кусачки и отрезает нить, — скажу так. Вам стоит лучше приглядывать за этим подростком, пока он не влип в еще большие неприятности. У меня есть повод полагать, что Стайлз также уже знает, за кем все охотятся. Питер усмехается, обнажая белые зубы: — Да уж, Стилински может. И почему-то я не удивлен, что зная меньше нас, он смог продвинуться дальше. — Питер встает, когда видит, что Дитон закончил. — Что же, спасибо, что поделился свежими новостями. — И ты поделишься новостями с Дереком? — Не думаю, — пожимает плечами оборотень, подходя к столу и гладя радостного пса между ушами, отчего белый хвост начинает дергаться еще быстрее. — Я не хочу делать этим двоим одолжения, рассказывая за них то, что они сами должны поведать друг другу. Но, может быть, я поговорю со Стайлзом и смогу убедить его рассказать свой маленький секрет мне… Питер игриво щурится псу и вдруг спрашивает: — Как его зовут? — Фортуна. Это она. И кажется, ты ей нравишься, Питер. — Да, Фортуна всегда на моей стороне. Да, девочка? В комнате раздается поддерживающий «аф», прерываемый чихом. Фортуна еще не выздоровела до конца. Но, стоит сказать, ей уже намного лучше. Верно? ****** Конечно, Стайлз не ждал восхваляющих од в его честь, поклона в ноги или еще чего-то такого, но ожидал, что ему скажут хотя бы «спасибо». Ну, или, «неплохо сработано», как в фильмах о полицейских. Ну, или что будет хотя бы намек на похвалу за то, что он такой быстрый. Не прошло и тридцати минут, как он успел съездить до клиники для животных, записать показания алиби Дерека, вернуться сюда… Он слишком много ожидает. Это его проблема. Иной раз лучше вообще ничего не ждать в ответ, а просто делать, как тебе больше хочется и все, без лишних запар, что тебе это даст и даст другим, потому что в итоге, надеясь на отклик со стороны отца и Дерека, да хотя бы отца, потому что похвала от Дерека — это тоже чудо, что и сотворение из воды вина, Стайлз почувствовал горькое разочарование, получив выговор. И если бы только от кого-то одного! Они накинулись на него, как пираньи на свежую кровь в маленьком аквариуме. — Больше никаких вмешательств в дело с твоей стороны, ты меня понял? — скрестив руки на груди и припечатав сына хмурым тяжелым взглядом вынужденного принятия помощи, сказал ему отец. Он забрал диктофон, положив его возле себя, но не стал сразу включать. Он и так знал, что там будет. И он бы и так отпустил Дерека, потому что у них недостаточно улик для его задержания дольше, чем нужно для допроса. Пора уже отпустить Хейла. Но вот его машина… она еще побудет у них. Может, Греймен там что-то оставил. Свой волос или кошелек… вдруг… надо хорошенько там все обыскать еще раз. — Но я ведь помогаю, — не унимался Стайлз. Он не мог просто сказать «ладно», потому что не хотел отмахиваться от отца, словно тот муха. «Ладно, не буду» — тоже нет, это была бы наглая ложь. Он не может перестать лезть в это. Разве он этого уже не говорил?.. Стайлз хочет иметь вес в этом мире. Хочет почувствовать, что приносит пользу, а не только разрушения. Но, почему-то, все запрещают ему этого делать, удерживая его в кожуре, не давая выбраться из омута странствий. Он просто хочет понять свое предназначение и роль, в конце-то концов. Разве это не нормально? — Ты не помогаешь, — с упором на «не», вздыхает Джон. У него точно болит голова от этого. Кажется, здесь слишком душно. У него сдавливает в груди с утра, как он увидел девочку с кишками наружу. И это давление не хочет его отпускать до сих пор. Джон надеется, что это не что-то серьезное. Он не хочет уйти на вынужденный больничный, когда дело не закрыто. Но конец еще даже не близок. Ноль улик. Все больше мертвых. Надо ужесточить комендантский час. Стоит сделать его с шести вечера до шести утра для всех, с оговоркой для тех, кто в это время должен идти на работу. Люди будут не рады этому, но… это ради них же. Не найдя слов, Стайлз вздыхает и отворачивается от отца. И чувствует Дерека в паре шагов впереди. Блять. Окно, которое есть в этой комнатке-коридоре, маленькое и не открывается. Все пропахло отцом и Дереком. И, хоть аромат Хейла нравится Стайлзу и он был не против украсть его как-нибудь и спрятать в своем шкафу, чтобы его вещи провоняли им насквозь, сейчас, когда он точно не определился на каком они с Дереком уровне и есть ли у них вообще шанс существовать как что-то цельное, ему становится плохо от этого запаха можжевельника и моря в носу. Выдыхая через нос и стараясь делать вдохи поменьше, Стайлз поворачивается обратно к отцу и тыкает позади себя на решетку в стене. — Почему он все еще в клетке? — Это не клетка… — Джон вяло тащит папку к краю стола и закрывает ее, после поднимая на сына взгляд. — И как только я закончу заполнять всю эту бумажную волокиту, сразу же отпущу его. Приятно, что ты заботишься о… своих друзьях. Но, Стайлз, хватит уже. Давай каждый будет делать свою работу, пожалуйста. Моя работа — это, — Джон хлопает рукой по мягким папкам, — а твоя работа — ходить в школу, делать уроки, думать о поступлении и выбирать себе вуз, который я смогу оплатить. — Бюджет. Я точно пройду их конкурс, — уверенно бросает подросток вскользь. — Если не вернешь школу в приоритет, то может и нет, — спокойно отвечает Джон без мысли о том, что слова могут как-то задеть сына. Конечно, Стайлз расценивает беззаботную мысль о том, что, забей он на учебу, скатится и разрушит свои планы, как укор. Словно его еще раз тыкают в лужу, которую он сделал. Его все время тыкают лицом в его лужи, но так мало говорят о достижениях, что иногда хочется повеситься или убиться, доказывая, что он не лузер и не слабак, хоть так и выглядит. Стайлз отводит от отца взгляд. Обида в его груди и так режет ему сердце, когда Дерек вдруг решает его добить. Альфа встает и подходи к решетке так, что Стайлз видит его лицо. И прилипшие ко лбу черные волосы. И футболку, облепившую грудь. Очень вовремя. Очень. Феромонов же не достаточно в этой комнате. — Послушай своего отца, Стайлз. Он прав. — Не припомню, чтобы спрашивал мнения со стороны. — Стайлз… — начинает отец, но Стайлз, которому стало дурно и жарко в этом помещенье, прерывает: — Нет, я понял. Спасибо вам за нотации, я, пожалуй, пойду.Слишком много любви витает в этой комнате, нечем дышать. Он выходит из комнаты уже в проветренное помещение участка, по которому гуляет ветерок от вентиляторов и гудение сканера где-то неподалеку. Людей стало чуть больше, чем было, когда они со Скоттом сюда… Скотт. Черт, он бросил лучшего друга в участке. Как тот его сотню раз. Может, это неплохо, чтобы Скотт хоть раз побыл на его месте, но сейчас Стайлз только снова чувствует себя плохишом, что не умеет делать добро от слова совсем. Стайлз осматривается, но Скотта не видно на диванах или где-то возле стены. Наверное, ушел. А они ведь даже не попрощались. Стайлз даже не вспомнил о нем, когда убегал из участка с диктофоном руке. Блин. Щелкнув языком и не чувствуя желания идти куда-то, особенно домой, где нет никого и может быть след того, кто ночью смотрел на него из-за окна, Стайлз вяло тащится вперед к кабинету отца. Там есть диван, на котором можно полежать, и он хочет просто упасть на него, немного подумав обо всем, а еще он хочет упасть именно на него, потому что это самый дальнестоящий диван из все возможных от комнаты допроса, и там точно не будет пахнуть отцом и Дереком. Полное уединение для своих самокопаний. Превосходно. В кабинете отца Стайлз закрывает за собой дверь и падает на диван, откидывая голову на твердую спинку. Пружины чувствуются сквозь джинсы. Ужасно. «Нельзя просто отменить то, что уже был сделано», — звенящий в ушах голос ветеринара появляется в голове Стайлза. Он открывает глаза, врезаясь взглядом в пробковую доску, на которой развешаны фотографии по делу. Красные и желтые нити тянутся от одной к другой. Знакомые лица. Правда, Келли еще там нет. Ее парень… он ведь не повесится из-за нее, правда? Интересно, ему уже сказали? Стайлз пытается поставить себя на место Кейси. Если бы ему сказали, что Дерека убили, то… может быть. Да, может быть, он бы попытался себя убить. Или нет. Такой трудный для представления вопрос. Не менее трудный, чем думать о том, что будет с ним, если отец умрет, оставив его одного, без родителей и семьи. Это жутко даже в перспективе. От одной мысли, что он будет стоять каждый год в день памяти на могиле не только матери, но и отца, у Стайлза глаза намокают. Он очень боится этого. Но отец его не слушает. Все равно работает до посинения, ест вредную еду, уезжает туда, где его могут подстрелить. И он еще говорит Стайлзу «не лезь». Сам, блин, не лезь. Дверь комнаты для допроса хлопает. Стайлз выпрямляется и через жалюзи видит, как отец, а следом Дерек выходят. Отец быстро идет вместе с Хейлом куда-то целенаправленно. Куда — заинтересовывает Стайлза и он, решая узнать это вместо того, чтобы сидеть здесь и продолжать думать о смерти отца или Дерека, встает. Перед тем, как открыть уже дверь, Стайлз вспоминает о том, что летало в его голове, когда он думал о других вещах. А конкретно, он вспоминает, что его комната — место с табличкой «добро пожаловать всем желающим» над окном. И что у отца было несколько камер, таких, маленьких, их ставят как раз в комнаты, чтобы следить за тем, что происходит дома, когда никого нет, ну или чтобы следить за нянями, которые остаются с детьми дома одни, или за своими котами. Стайлз не помнит, откуда у отца камера, может, это «конфискат», но он думает, что если заберет одну себе, тот не заметит. Просто пока все не успокоилось, и пока он не решил, что делать дальше. Стайлз открывает ящик стола отца, в нижнем лежат три камеры. Черные, небольшие, меньше ладони. На батарейках и управляются от смартфона. То, что нужно. Запихнув одну к себе в карман и задвинув ящик стола обратно, Стайлз спешит догнать по следу из запаха отца. ****** Когда двигатель-Стайлз исчезает из комнаты, Дерек отходит от решетки и садится обратно. Хочется покачать головой, словно дедушка. Ну что за непослушный ребенок. Когда уже повзрослеет и поймет, что к чему. Такие вот чувства испытает Дерек. И ему это не нравится. Он не такой старый, не так уж ушел далеко от Стайлза, чтобы смотреть на него с такой высоты. Если подумать, Дерек провел большую часть своей «взрослой» жизни в социальной изоляции и не многому-то научился. Он почти тот же подросток, что Стайлз. Не больше его умней, если не меньше. Но все же… ему двадцать шесть. Почти тридцать. А Стайлз только школу заканчивает. Нормально ли это вообще, расценивать Стайлза, как свою пару. Как человека, с которым они, в будущей перспективе, могут заняться сексом. Вспоминая, что отец Стайлза буквально в двух метрах рядом, Дерек почти заливается краской. Почти, потому что физически никогда не краснел. Капилляры лица не так расположены. Но вот сердце у него стучать начинает чуть быстрее. Дерек слышит и ощущает, как кровь, словно на скоростном метро, мчит по венам и артериям. Хочется унять это и взять себя руки, но… в тоже время хочется позволить себе просто почувствовать то, что происходит и быть собой. Быть честным самим с собой. — Ладно, — Джон вздыхает и встает из-за стола, заставляя Хейла выбрать вариант «взять себя в руки». Дерек с нейтральным холодным выражением на лице подходит к решетке, а Шериф доходит до нее и вставляет ключ в скважину. — Похоже, на этом все. Извини, если Пэрриш был слишком груб. Я не просил его делать поспешные выводы, а попросил лишь привезти тебя в участок, потому что так было бы быстрее, чем если бы я ехал сам. В следующий раз все-таки буду делать все сам. — Не беспокойтесь, все в порядке, — отзывается Дерек, выходя, наконец, из «клетки», которая начала уже медленно нервировать волка внутри. Он, как и Дерек, любит свободу. Леса, чистый воздух, пространство. А не такие вот духовки. — Постараюсь уж. Знаешь, раз ты здесь. Может, поможешь мне с осмотром твоей машины? Думаю, если твой нос ничего не найдет, то уже никто ничего не найдет в ней. Наши эксперты нашли только пару волос девочки, да блестки с ее платья, а водитель — словно призрак. Ни одного волоса после себя. Может, хоть запах… В голосе Шерифа отчетливо слышна надежда. И, конечно, Дерек согласен помочь и побыть ищейкой, даже если это его как-то принижает. Это его машина. И он заинтересован в поимке убийцы, который так дерзко начал себя везти, не меньше Шерифа. У Дерека с Грейменом теперь личные счеты. Еще никто не смел права трогать его машину. А тот украл ее для убийства. Дерек собирается отомстить за это. — Конечно, Шериф. — О, спасибо. Пошли. Ее оставили на парковке. У нас больше не было места, где ее можно оставить в безопасности. Там есть хотя бы камеры, на случай, если Греймен захотел бы что-то убрать в твоей машине после себя. Хотя, мне кажется, он бы не вернулся. Такой скользкий и дотошный. Чертов Шерлок. Как можно так предусматривать все заранее, не понимаю… Хоть Дерек и рассказал Джону, что Греймен — вампир, Шериф все равно не мог перестать считать его убийцей человеческого рода. Просто Джон никогда не видел вампиров и для него они, как и русалки, что-то немыслимое. Ему спокойнее рассуждать об убийце как о человеке с падшей до низов моралью. Так проще, нежели думать, что тот вампир, вынужденный убивать. Джон не хочет искать Греймену оправданий. Их не может быть тому, кто зверски убивает других. Так его учили думать, когда он учился в полицейской академии. ****** Когда Стайлз догоняет отца, тот забирает у пропускной стойки у девушки ключи от машины Дерека. Дерек стоит рядом и он первый, кто замечает Стайлза, но он ничего не говорит, потому что Стайлз игнорирует его взгляд и просто идет к отцу почти сквозь него. Дереку даже приходится сделать шаг в сторону, чтобы подросток не прошелся ему по ногам. Стайлз останавливает и спрашивает отца: — Куда вы идете? Когда Джон отвечает только уставшим вздохом, Стайлз спрашивает женщину, передававшую ключи: — Что за ключи ты им дала? Да ладно, мне можно сказать, давай. — От его машины, — сдержанно и явно недовольная вынуждением ответить, говорит она, возвращаясь к компьютерной работе. Или делая вид, что возвращается к ней. Скорее, второе. Джон идет на выход, а Стайлз, опережая Дерека, идет у отца под боком. Джон сдерживается, чтобы не повернуться и не приковать Стайлза наручниками к стене в участке, лишь бы тот уже угомонился. Его энтузиазм и гиперактивность уже превращается из ветра в ураган, в неконтролируемый хаос. Они выходят на улицу, где достаточно прохладно для Калифорнии, но нормально для дождливой осени. Ветерок обдувает троих людей — людей? — идущих вдоль участка к парковке, что находится за ним. На углу Джон оборачивается, а Стайлз почти врезается в него, все же успевая вовремя затормозить. Дерек просто проходит их стороной, идя к своей машине, а Джон кидает ему ключи. Дерек ловко ловит их и пикает ими. Подходя ближе, он видит полуразбитое стекло на заднем сиденье. Понимая, отчего, как оно было сделано — его допрашивали по этому поводу — он злиться. Тихо рычит. И все же открывает дверь с водительской стороны, садясь на свое законное место. Его место. Не место чертова убийцы детей. Стайлз издалека смотрит на Дерека, но потом Джон заставляет его обратить на себя внимание, спрашивая: — Ты пил таблетки? — Что? — опешивает Стайлз. Чаще всего про таблетки спрашивают друзья. Редко — очень редко — Дерек. Еще реже отец. — Ты решил их бросить? — Нет, — врет Стайлз. Он можно сказать не пил «Аддерол» с момента укуса, с Хэллоуина. Точнее пробовал пить, но результата не было. Они словно перестали на него действовать. Но… он вроде как больше и не особо в них нуждается. Его ум более чистый сейчас, нежели когда он был на таблетках. Хотя, он все еще думает о ста вещах в минуту. Но, быть может, это не из-за СДВГ?.. Его мама была такой же, но у нее не было диагноза. Кто знает. — Надеюсь, ты не врешь. Мы с твоей мамой долго сражались из-за «Аддерола», и если ты вдруг решил его бросить, то лучше тебе сразу сказать мне об этом. Я просто должен быть в курсе того, что происходит с моим сыном. Понятно, Стайлз? — Я ничего не бросал, — нервно отвечает Стайлз и отворачивается, пряча руки в карманы, где натыкается рукой на камеру-шпионку. — И я всегда тебе все рассказываю, ты же знаешь, пап. — Я… — Джон знает, что они уже прошли через преграду «я тебе не верю, чтобы ты не говорил, Стайлз», и что было решено доверять друг другу, как семья, но Джон опять чувствует подвох. Он не может утверждать, так как Стайлз хорош во лжи. Он в ней прекрасен. И от этого становится не ясно, когда его словам можно верить, а когда нет. Чуть не потеряв сына уже раз и два, Джон боится, что, став он слишком строгим и неверующим снова, то потеряет Стайлза. И обратно уже не вернет. Поэтому, чувствуя, как напрягается струна между ними в эту секунду все больше и больше, готовая порваться, Джон дает заднюю: — Я знаю, Стайлз. Просто я волнуюсь за тебя всегда. И последнее время ты слишком нестабильный. А такое обычно случается с тобой, когда ты нажил себе проблем и не хочешь о них рассказывать. Если у тебя правда проблемы, я всегда рядом. Можешь мне рассказать о чем угодно, ребенок. Даже если это что-то глупое, вроде протеста против таблеток или желание привлечь внимание. Отец хлопает его по плечу и идет к Дереку, который уже выходит из машины. Стайлз остается стоять на месте. Он смотрит на спину отца и часть Стайлза хочет догнать его, уткнуться в спину и закричать, что все плохо. Но… смотря, как Джон прихрамывает, идет вяло и медленно, слушая, как его сердце бьется как-то не так, Стайлз сжимает челюсти и решает, что справится сам. Он уже взрослый. Хватит сбагривать свои проблемы на других. Но… Если его упрямство в итоге будет по слишком дорогой цене?