Плоть и Кости

Неопределенное время. — Проснулся? — спрашивает голос. Стайлз не сразу понимает, что спрашивают его. Он чувствует, что лежит на чем-то не слишком мягком, чувствует, как его ноги упираются во что-то твердое, не давая ему вытянуться как на кровати. Открывая глаза, он видит салон автомобиля и понимает, что находится на задних сидениях, пока машина куда-то едет. За окном сумрак, а еще идет дождь, и Стайлз слышит, как капли негромко барабанят по стеклу, а еще видит, как прозрачные бусинки слетают от скорости и ветра со стекла, оставляя за собой разводы. Он садится и смотрит на водителя. Дерек в своей излюбленной кожаной куртке, все с той же щетиной на лице и причесанными черными волосами, ничего необычного, но Стайлз дезориентирован после сна и не помнет, как уснул и что было до того, как он уснул, поэтому пугается. Ему не очень нравится просыпаться не там, где он заснул. Ему кажется, что он не засыпал в машине. Но он не помнит точно. Пытаясь вспомнить, у него начинает болеть голова, но воспоминания так и не идут, и Стайлз хмурится, когда чувствует, что его тело все ломит, и он не понимает, почему. Такое чувство, словно он отравился на днях и пару суток провел в бреду от высокой температуры, а сейчас температура спала, но он все еще обезвожен, без сил и воспоминаний. Дерек не выглядит встревоженным, и это единственное, что удерживает Стайлза от панического приступа. — Куда мы едем? — спрашивает Стайлз, откидываясь на спинку сидения и смотря в окно. Но сейчас ночь и все, что он может видеть, это возникающие и пропадающие одно за другим дерево. От бесконечного потока деревьев ему становится еще дурнее, и он отворачивается обратно, предпочитая смотреть на Дерека. Через зеркальце впереди Стайлз видит, как Дерек следит за дорогой, но его глаза статичны. Голова снова болит, и Стайлз трет виски, жмурясь. Его тошнит. Или знобит. Или все вместе. Неужели, он пил? — А ты забыл? — отвечает вопросом на вопрос Дерек, и Стайлз слышит голос альфы несколько искаженно. — Наверное, ты просто все еще спишь. Как голова? — Голова? — спрашивает Стайлз, открывая глаза. Дерек смотрит на него через зеркальце, и Стайлзу становится неуютно. Он переводит взгляд с зеленых глаз на спинку кресла. — Не знаю. А почему ты спрашиваешь? Деревья за окном возникают и пропадают, как мрачные тени на кладбище, когда ты что-то видишь и думаешь — привидение — а в следующую секунду понимаешь — это просто показалось, там ничего нет, но сердце все равно продолжает быстро биться, ожидая, что следующее «показалось» будет уже не плодом воображения, а угрозой реальной, и ты будешь застигнут врасплох. Дерек не отвечает на прямой вопрос, и Стайлз чувствует, что не понимает, почему. И куда они вообще едут. И что было до. Он ничего не помнит, что было до того, как он только что проснулся. И когда он пытается вспомнить, усиливается боль. И он вроде понимает, почему тогда Дерек спрашивал про голову, видимо, было падение или, может, он стукнулся об нависшее дерево, когда шел куда-то по лесу с Дереком? А почему он вообще с Дереком? Стайлз снова смотрит на альфу, возле которого ему всегда было так комфортно уютно, и пугается нового ощущения — холодка страха, обволакивающего его. Дерек смотрит прямо и его руки сжимают руль, не поворачивая его ни на градус, и эта фигура настолько статична и неживая, что Стайлзу кажется, словно он в самом деле все еще спит и ему снится очередной кошмар. Раньше у него были кошмары, в которых все казалось реальным. Но тогда он считал пальцы, и понимал, что спит, насчитывая либо меньшее, либо большее количество пальцев. Может, хотя он давно уже не считает, посчитать снова? Просто убедиться, что он не спит. Он опускается взгляд на свои руки, которые лежат у него на коленях, и судорожно считает: — Раз, два, три, четыре, пять, — все верно. На второй руке, — «1, 2, 3, 4, 5». Пять? Точно пять? Он считает снова. Дерек смотрит на него через зеркальце и потом спрашивает: — Что ты делаешь? Стайлз начинает отвечать, а потом замолкает. Он чувствует, как его сердце опускается в пятки. Потому что Дерек спрашивает, спрашивает о том, что должен знать. Он точно бы не спрашивал, зачем он считает. Стайлз уверен, что Дерек знает про его ориентир по кошмарам, потому что лично рассказывал ему об этом маленьком ритуале, который спасал его в темные времена. — А ты не знаешь, что я делаю? — спрашивает Стайлз с нажимом, словно ожидая, что вопрос сломает матрицу, и кошмар развеется. Но пальцев было верное количество. И Дерек не исчезает в ту же секунду, как Стайлз ловит его за ошибкой. Сверкает молния. На секунду, смотря на Дерека, параллельно в зеркальце, где тот отражается, Стайлз видит вовсе не его теплого, доброго и пушистого волчка, а чужой силуэт, но он не успевает разглядеть. Смотря снова в зеркальце, там снова лишь отражение Дерека. И Стайлз сомневается, показалось ли ему, было ли это плодом его воображения, как «показалось» на старом кладбище. — Тебе лучше лечь обратно спать, — взгляд Дерека возвращается к дороге, — мы еще не приехали. Стайлз собирается спросить: «Так куда мы все-таки едем?», но его тело становится таким слабым, словно все силы покинули его, словно он 80-ти летний старик, который чувствует дыхание смерти на щеке и пытается в последний раз пошевелить хотя бы пальцем, но понимает, что не может и вынужден сдаться, потому что других вариантов не существует. Стайлз ложится на сидения, смотря на серую обтяжку потолка в салоне, и, перед тем, как отключится, думает о том, что у Дерека в машине всегда обтяжка салона была черного цвета. Вторник, настоящее время. Знаете, все самое плохое случается, по закону подлости, в самое неподходящее время, тогда, когда ты не готов к этому вообще. Джон был дома. Стайлз уехал чуть меньше трех часов назад в школу, сказав, что не может пропустить тренировку, иначе завтра его точно заменят кем-то другим на игре, и все еще не вернулся. Это не был знак, что что-то случилось, потому что еще не был даже вечер, и Стайлз был восемнадцатилетним подростком, который мог располагаться своим свободным временем так, как считает нужным, не предупреждая отца, что задержится после школы, собираясь куда-то пойти с друзьями. Джон знал, что у Стайлза не так уж много друзей, и тот с начала учебного года почти никуда не ходил с теми приятелями, что у него были… Но почему-то солнце так тепло пригревало в этот день, и Джон так отвлекся готовкой и просто хотел хотя бы несколько часов не думать о плохом, что и не стал волноваться из-за Стайлза. Джон был уверен, что Стайлз придет вечером, и они найдут, чем заняться вместе. Эта мысль грела его изнутри. Но, как это бывает в фильмах, плохие новости пришли вместе с телефонным звонком. Телефоны — то, что придумал дьявол, чтобы играться с людьми, когда ему становится скучно. Джон Стилински задремал на диване, телевизор был включен в гостиной, но он проснулся, когда его сотовый задребезжал в его нагрудном кармане, заставляя сердце на секунду задрожать вместе с тем. Выругавшись себе под нос, Джон вытащил старый потрепанный сотовый, которому было уже лет десять, если не больше, и посмотрел на имя звонящего. Его смутило, что звонили с участка, хотя он дал знать, что его не будет, и распорядился тем, что стоит делать в его отсутствие. Конечно, он не верил, что ему звонили из-за плохих новостей, но часть его уже знала, что это именно они. Он просто не хотел верить. Ладони Джона немного вспотели, когда он нажал «принять» и прислонил динамик к уху. — Шериф? — голос Пэриша, его напарника, казался испуганным и взволнованным. — Босс? — Что такое? — спросил мужчина, хмурясь. В голове Джона уже мелькало «нет, нет, нет, сегодня не может быть один из тех дней». Пэрриш мялся, словно боялся сказать популярной девушке, что та ему нравится уже с восьмого класса, и он хотел бы пригласить ее на выпускной бал. Пэрриш правда имел такую историю, и поэтому Джон подумал об этом. Желание поскорее успокоиться, узнав, что никто не умер и Пэрриш просто звонит, чтобы сказать, что случайно устроил еще одно замыкание в участке, пролив чай в стаканчике на щиток у стола, вынудило Джона рявкнуть в трубку: — Ну, говори уже, что случилось! — Тот мальчик, — начал Пэрриш негромко и сочувствующим тоном, — который был, кажется, женихом Келли, которую убили недавно, в общем, его нашли в лесу возле школы мертвым. Его родители запереживали, что тот не вернулся из школы вовремя, хотя у них была какая-то договоренность на этот счет, и пытались звонить ему, но он не брал трубку, и тогда они пошли его искать. Одноклассник, с которым Кейси имел близкий контакт, сказал родителям друга, что они договорились встретиться на поле, но тот так и не пришел, и тогда родители Кейси решили поискать возле школьного поля. Босс, — Пэрриш вздохнул в динамик, — вы бы видели его тело… его кишки просто на этих ветках и… это просто какой-то фильм ужасов, но по-настоящему. Голос Пэрриша сбился, и тот взял паузу, перестав говорить, и Джон закрыл глаза, не убирая телефон от уха, и пытаясь переварить все услышанное. В голове картинка всплыла сама, Джон, хотя и не был там, как Пэрриш, тоже видел «кишки на ветках», и ему стало плохо. Не тошно. Потому что вид крови его не трогает. Он видел многое за свою работу шерифом. У Джона что-то щелкнуло в сердце, в груди кольнуло, и он охнул, задержав дыхание. Было больно вдохнуть. Надавив на грудь, и хмурясь, он снова услышал голос напарника: — Босс? Босс, это не все, — Пэрриш звучал так жалостливо, словно был виновен во всем, о чем говорит, — пока вас не было, нам пришел указ свыше. Я хотел доложить вам об этом, но потом просто родители Кейси позвонили нам и рассказали… и я… сейчас, наверное, не лучшее время, но я просто не знаю, что делать. Они собираются прислать ФБР к нам, потому что считают, что это вышло за рамки. Они считают, что мы ничего не делаем. И я звонил им, пытаясь объяснить, что мы делаем все возможное, но вы же знаете, что если они что-то решили, то их не переубедить простыми словами… Пэрриш все говорил и говорил, не справляясь со своими эмоциями, потому что минуту назад потратил все ресурсы на сдерживание эмоций, когда мать Кейси кричала ему в лицо, что ее мальчик умер из-за него. Пэрриш стоял и молчал, когда женщина била его в грудь, проклиная и оскорбляя, и под конец просто безнадежно плача. Пэрриш не выносил вида слез, женских слез, в детстве он видел их слишком часто, когда рыдала его мать после ссоры с отцом, и как тогда, в этот раз, он тоже не мог ничем помочь. Это всеобъемлющее ощущение, что он бесполезен, душило его. Надсмехалось над ним. Джон, когда колющая боль прошла, позволив ему дышать, прохрипел в трубку: — Я приеду, разберемся. — Хорошо, — только и сказал Пэрриш облегченно, словно не мог не верить тому, что говорит его Босс. Шериф всегда держал слово и, если он сказал, что они со всем разберутся, значит, так и будет. Точно так и будет. Все разрешится. Пэрриш повторял это себе, пока неподалеку клеили желтую ленту в лесу и на поле. Прежде чем закончить дьявольский звонок, Джон, рука которого, держащая телефон, дрогнула, спросил: — Пэрриш, вы нашли только одно тело? — Джон боялся услышать «нет». Он так этого боялся. Его сердце бы разбилось, если бы этот день оказался не просто плохим, а еще одним — тем — днем, когда ему нужно будет запомнить еще одну дату, которую он бы вспоминал каждый год. Клаудия уже мертва. И он не хочет, чтобы Стайлз, который все, что у него есть, был тоже. Он этого не перенесет, сразу же застрелится. — Да, Босс. Пропал кто-то еще? — Стайлз тоже не вернулся со школы, — сказал Джон. — Я не думаю, что… — он не мог закончить. К счастью, Пэрриш, не переносящий терзания других людей, понял его и без полных фраз, тут же продолжая говорить: — Хотите, чтобы я поискал его? Думаю, он просто у кого-то в гостях, либо ушел с друзьями после школы куда-то, вы же знаете подростков, они любят быть где угодно, только не дома и не в школе, — попытался шутить Пэрриш, но Джон не мог посмеяться, смог лишь вздохнуть «да» и сказать «спасибо», прежде чем закончить звонок. Этот прекрасный день был испорчен ужасным образом. И Джон вдруг провалился в диван настолько, что не мог подняться с него минут пять, хотя их диван и не был мягким от слова совсем, он был древним, потрепанным временем и изношенным, как сам Джон Ноа Стилински. Заставив себя встать, Джон выключил телевизор, надел темно-бежевую куртку и вышел из дома, в котором все еще пахло подгоревшими блинами. Запах так и не выветрился. ****** Пэрриш видел еще издалека, останавливая машину на коротко подстриженной траве, как женщина с мужчиной — родители, подумал он — стоят у тропы, которая вела в лес. Скорая с выключенными мигалками уже стояла неподалеку, открыв двери, и каталки не было внутри, видимо, тело не могли собрать по кусочкам. Со слов других, дело действительно плохо. Выйдя из машины, заглушив двигатели, Пэрриш услышав надрывающийся крик. Это были даже не слезы, когда ты плачешь, смотря грустный фильм, или когда тебе хочется поплакать от жалости к себе после неудачного дня, это были вопли матери, которая потеряла только что сына и знала, что его нельзя будет вернуть, а раны нельзя будет залечить. Пэрриш знал, что Кейси был единственным ребенком. Теперь. Как он выяснил, тогда, как Кейси покинул участок после дня, когда умерла его девушка, у Кейси был старший брат, который умер четыре года назад, когда прыгал с тарзанки в воду. Нелепый случай. После того родители Кейси стали опекать его, как зеницу ока, а сам Кейси изменился, закрылся, стал носить черное. Даже не хочется представлять, какого это, потерять еще одного ребенка. Пэрриш сжал челюсти и подошел. Мать стояла, отвернувшись от леса, рыдала, а мужчина, ее муж, положил руку ей на плечо и, ничего не говоря, просто стоял рядом с окаменевшим лицом. — Мэм, — начал Пэрриш, потому что ему нужно было увести родителей отсюда. Они не могли бы ничего уже сделать. И это место преступления, где улики еще не сфотографированы. Да и женщина выглядит так, словно еще немного, и у нее точно случится сердечный приступ, либо поседеют волосы. Пэрриш знал, что если и получится успокоить мать Кейси, то точно не возле трупа ее ребенка, раскрошенного, как хлеб, где-то в лесу. — Сволочи! — Женщина резко перестала завывать, убрала руки от лица и ударила Пэрриша по лицу, тот застыл, но ничего не сказал. — Вы знали, что в городе орудует убийца, но ничего не сделали, чтобы обезопасить детей! Вся ваша полиция — лишь горстка идиотов. Идиотов! Как можно было не поймать одного человека, — она толкнула его в грудь. — Это всего лишь один человек. Как, — она снова заплакала, под ее глазами было все черное от туши, — можно не поймать одного… О, мой сынок… мой сыночек… горе, горе, что мне теперь делать?.. Вы, черти, убили моего сыночка… ты убил его… Мужчина, муж, положил вторую руку на другое плечо женщины, которая была ему по плечи, и наклонился к ее уху, на котором висела такая тяжелая сережка, что оттянула мочку вниз. На кистях женщины были браслеты из нитей и поддельных жемчужин, которые давным-давно смастерил Кейси ко дню матери. Дома, на холодильнике, на стенах, висели его цветные рисунки. В стиральной машине были вещи Кейси. От этого всего нельзя будет просто избавиться. Это будет дома, висеть и стоять, лежать на местах, на которых Кейси это оставил. Напоминать. Ранить. — Давай, пойдем, — прошептал мужчина, — не будем мешать полиции делать свое дело. Тебе надо успокоиться. Надо измерить тебе давление. Пойдем, посмотрим, помогут ли нам с этим в той скорой… Женщина кивнула, и они вместе с мужем медленными шагами пошли в сторону скорой, где сидел водитель и один скучающий реаниматор. Проходя мимо Пэрриша, отец Кейси посмотрел на него, сказав немного сухо: — Простите. Она не хотела этого говорить, — сказал он, а Пэрриш кивнул, хотя и не поверил полностью. Женщина была критична и уверенна в том, что говорила, хотя и говорила от потока эмоций. Пэрриш кивнул, но был согласен с теми обвинениями, которые поступили в сторону полиции. Когда пара ушла, Пэрриш пошел в лес. Ему нужно взглянуть. Он вышел из леса не позже, чем успел дойти до места убийства — увидеть мертвого мальчика, убитого так зверски, развернуться и уйти обратно, не задерживаясь там на месте. Находиться в лесу, где пролилась кровь невиновного ребенка по причине того, что полиция действительно неспособна была поймать всего лишь одного человека, не хотелось. Может быть, подумал Пэрриш, возвращаясь обратно к своей машине, они правда горстка идиотов. Но потом, вспоминая Шерифа, говорить, что они всего лишь горстка идиотов — Пэрриш не смог. Он уважал своего Босса, и не мог назвать его недостаточно умным или не подходящим для своей работы. Может, они не смогли раскрыть дело, может, убийца зашел слишком далеко, и они не приблизились к разгадке, но могли ли они? Пэрриш не знает, а могли ли они вообще сделать что-то еще? Это просто торнадо, которое пришло в город. Как его можно сдержать? ****** Когда Джон прибыл к спортивному полю у здания школы, к которому можно было проехать прямо на машине, миновав низкий поребрик на парковке, то увидел машину Пэрриша, но самого помощника в ней не было, и другой сотрудник полиции сказал, что Пэрриш ушел куда-то. Шериф понял, что тот пошел искать Стайлза, и, зная, что Пэрриш добросовестный сотрудник, Джон немного успокоился. По крайне мере, повода считать, что со Стайлзом что-то случилось, у него еще нет, и он не будет начинать паниковать, теряя логику и подсказки, которые нужны прямо сейчас. — Парамедики уже там? — спросил Джон, ныряя под желтую ленту. Другой человек, который курил рядом, кивнул, и Джон пошел дальше, оглядываясь по сторонам. Больше по привычке, нежели действительно надеялся увидеть что-то, что могло быть еще не замеченным. Земля, по которой шел Джон, казалась ему мягкой, и он думал, что это-то из-за листвы. Впереди было слышно разговор, и Джон понял, что надо свернуть с тропы. Он пошел по траве и пару раз оступился, чуть не упав. Его тело стало казаться ему тяжелее, чем есть, и он спихнул это на усталость, которая, должно быть, вернулась к нему вместе с вернувшейся работой. Он немного вспотел, пока шел к месту, и запыхался. В его груди снова сдавило, но это было не чем-то нетерпимым, и он был уверен, что просто слишком волнуется. Что неудивительно. Но когда он дошел до локации смерти, где Кейси, которого он видел не так давно живым, висел частично на земле и дереве, а его кишки, как новогодние ленты, были раскинуты в радиусе нескольких метров вокруг, Джон ощутил, как тупая боль становится более явной. Она обожгла его грудину и перешла на руку, и он поднял руку, надавливая на грудь, словно бы это чем-то помогло. — Вам плохо? — кто-то поднялся с корточек и подошел к нему, придерживая за плечо. И Джон покачал головой «нет», но не смог сказать этого, потому что его пробил озноб, а дыхание сбилось. И сердце так быстро забилось внутри. Ему не хватало воздуха, и он подумал, что, вероятно, умрет с минуты на минуту, отчего испугался и, когда его хотели усадить на землю, оттолкнул руку, удерживающую его. Картинка стала мутнеть перед его глазами, и он закрыл веки, слыша как кто-то кричит неподалеку: — Просто позови медика! У меня нет ничего с собой… — Нужно отвезти его в больницу… Таким образом, этот прекрасный и ужасный день закончился для Джона также внезапно, как и начался. И перед тем, как пропасть, Джон услышал — ему показалось, что он услышал — голос Стайлза, который зовет его: «Пап?». Удивительно, насколько можно иногда любить и не представлять своей жизни без кого-то. ****** Хлопок двери, посылающий вибрацию по машине, разбудил Стайлза. Он открыл глаза, замечая, что все еще в машине Дерека. И что салон автомобиля черного цвета. И Стайлз смутился немного, когда ему туманно подумалось, что с салоном было что-то не так ранее. Но он не мог вспомнить, что. И не успел поразмышлять над этим, так как Дерек, стоящий на улице, постучал в стекло. На улице шел сильный дождь и было темно, но не так, словно была ночь, а так, словно был поздний вечер и солнце только недавно село. Вода намочила черные волосы Дерека, и те прилипли к его лбу то тут, то там, и Стайлз думал — он должен волноваться о чем-то другом — но он мог волноваться только о Дереке, который стоял под ливнем, и чью фигуру освещал свет, светящий с крыльца стайного дома. Когда они успели приехать сюда? Зачем они вообще приехали сюда? Дерек указал себе за спину, а потом развернулся и пошел к дому, поднимаясь на крыльцо. Стайлзу почувствовал импульс сразу же пойти следом, потому что без Дерека в машине ему делать было нечего, и вышел, несмотря на то, что ливень стоял стеной, а у него не было зонта. Капли дождя тут же забарабанили по нему, как маленькие пули, волосы намокли и слиплись также как у Дерека, а кожа стала мокрой, как после душа. Контраст тепло — холод и сухо — мокро был таким резким, что адреналин в крови скакнул, и Стайлз словно ребенок, в которого стрельнули холодной жидкостью из водного пистолета, закричал, проводя рукой по волосам: — В-ух, Боже! — он сомневался, услышит ли его Дерек из-за шума дождя, если он будет тихим, поэтому кричал. — Умеешь же ты выбрать время! Дерек, который оставил сумку под навесом возле открытой двери, спустился на ступеньку, где навес почти заканчивался, и Стайлз увидел игривую улыбку волка, чувствуя, как тот определенно что-то собирается сделать, но Стайлз не знал, что, и у него было так прекрасно пусто в голове. Все, чего он хотел, был Дерек. И он был тут. Этот шикарный накаченный мужчина, которого он так обожает, был всего в паре метрах от него, и рядом больше никого не было. Только они. Это было почти нереальным. Эйфория от кончиков пальцев до кончиков ушей переполняла Стайлза, и он не мог сказать, чему так радуется, это просто было. — Обожаю дождь! — с сарказмом крикнул он и рассмеялся. Он был весь, абсолютно весь, насквозь мокрый, его футболка прилипала к его телу, и волосы, и он замерз, потому что покрылся мурашками, но внутри был такой жар. Он чувствовал себя в моменте, живым, беззаботным, любимым. Он не хотел, чтобы это заканчивалось. Или развеивалось, если это всего лишь сон. Дерек, играющая улыбка которого так и не сошла с лица, неспешно спустился по лестнице и остановился перед Стайлзом. — Дождь тебе к лицу, — он поднял руку, касаясь его шеи и волос на затылке, и сделал еще один микрошаг навстречу. На секунду Стайлз испугался — что они делают — но потом это стало неважным, потому что Дерек был так рядом, и он первым коснулся его, и огоньки в зеленых глазах говорили о том, о чем уже можно было не говорить вслух. Это было как в его снах, которые он обычно пытался забыть утром. Но во снах все заканчивалось на самом интересном, а сейчас это было. И оно не заканчивалось. И Стайлз открыл рот, моргая: — Тебе он тоже идет. Дерек скользнул рукой с шеи Стайлза к его подбородку, и потянулся за поцелуем. Стайлз рефлекторно прикрыл глаза, наслаждаясь тем, как Дерек касается своими губами его губ. Сначала Стайлз оцепенел. У него нет опыта, он никогда не целовался с парнями. Он не знает, что делать. Но потом легкая паника пропала, когда губы Дерека стали надавливать на его, легонько тереться о них, словно прося открыть рот. Эти движение, хоть и были небольшими, вызывали волны удовольствия. Стайлз никогда не понимал, что люди нашли в поцелуях. Он не мог представить, почему обмен микробами вызывает у людей столько эмоций, но сейчас, когда кончик языка Дерека приоткрыл его губы, а их языки встретились, начав тот же маленький танец, что они делали губами, он начал понимать, почему всем так нравятся поцелуи. Они словно исследовали друг друга, лишь на мгновенье отрываясь, чтобы глотнуть воздуха. В какой-то момент Стайлз не заметил, как укусил Дерека за нижнюю губу, это получилось само, но ему понравилось, и он сделал это снова, и Дерек улыбнулся и сжал в ответ его волосы на загривке, отчего у Стайлза сбилось дыхание. Одного поцелуя быстро стало мало. Он хотел больше. Он хотел не просто почувствовать губы Дерека, не просто провести рукой по его шее и спине, на которой мокрая ткань прилипла к его телу, он хотел исследовать Дерека, слиться с ним, быть рядом настолько, насколько это только физически возможно, отдаться ему весь, без остатка и смешаться с ним в одно сплетение молекул. Он не хотел, чтобы Дерек отстранялся от него хотя бы на секунду, но тот все же прервал поцелуй и, облизывая губы, быстро предложил: — Идем в дом. Стайлз быстро кивнул и потащил его за руку по лестнице в дом. Только миновав порог, он впился обратно в Дерека, целуя и целуя его, толкая дальше и дальше, к дивану, который стоял в гостиной не там, где всегда стоял, но какая разница. Жар поднимался в теле Стайлза, и этот жар опускался ниже его пояса. И, хоть они почти сошел с ума, он понимал, что они делают, к чему все идет, что именно происходит. Он понимал, зачем и для чего стаскивает, сев на Дерека сверху, с него футболку, и хотел этого. От того, как Дерек спускался от его губ по подбородку, шее и ниже, целуя его грудь, у Стайлза шли мурашки, и он кричал на себя у себя в голове: «Перестань трястись!», но не мог. Это было так приятно. Так хорошо. Они просто два человека, которых тянуло к друг другу с момента их встречи, и которые просто не могут противостоят друг другу. Это то, что должно случиться. Этому уже давно бы пора случиться. Стайлз уперся ладонью Дереку в грудь, чувствуя, как у того стучит сердце. Тук-тук-тук-тук. Так быстро. Словно подгоняя их. Разгоняя. Он надавил рукой и Дерек лег на диван, на этот короткий старый диван, на который он никак бы не мог уместиться полностью. Его левая нога, согнутая в колене, касалась пола, удерживая Дерека от скатывания и давая ему некоторую стабилизацию, а вторая лежала вытянутой на подлокотнике. Это место такое неудобное. Можно было бы пойти поискать другое, но… Стайлз забыл про эту мысль, когда Дерек приподнялся на локте, снова обхватив его за шею и потянув к себе, и прижался к его рту голодным влажным поцелуем. Губы Дерека были горячими и требовательными, такими, какими Стайлз мог их себе раньше только представлять. Они царапались подсохшей чешуйкой кожи, но Стайлзу нравилась и она, и короткая колкая щетина на подбородке Декрека, которой он коснулся пальцами, вызвав у альфы неожиданное гулкое рычание, вибрацию от которого Стайлз ощутил под своей ладонью. Дерек оттолкнулся, садясь, а потом ловко, но аккуратно перевернул его, и теперь Стайлз оказался внизу, не умещающийся на диван полностью. Дерек стащил его за поясницу ниже, и Стайлз обхватил торс Дерека ногами, не удержав стона, когда тот провел ногтем по его груди, порвав футболку и задевая при этом кожу. Крови не проступило, но колкое прикосновение вызвало словно электрический разряд в теле Стайлза, и тогда… На улице сверкнула молния. Стайлз моргнул, видя перед собой Дерека, собирающегося его поцеловать, а в следующую секунду это был кто-то другой, а не Дерек.