Shape of your feelings in me

Идея была совершенно безумной. Генри съедало чувство неправильности, настолько сильное, что он несколько раз порывался остановить это и вернуться домой. Следовать за Эдвардом по тёмным переулкам Сохо было страшно. И он с позором признавал это. Но страшно было даже не потому, что вокруг были одни только подозрительные личности, пьяницы и тому подобные неуравновешенные индивиды, а потому, что Джекилла могли легко узнать и пустить не очень лестные слухи. Посему приходилось прятаться за полами цилиндра. Но вырвать руку из цепкой хватки не получалось, сколько бы он не пытался. Хайд держал крепко. — Нам ещё долго идти? — дрогнувшим от волнения голосом спросил Генри. Он прекрасно знал дорогу, но мысли о своём грешном поступке не давали ему возможности думать о чем-либо другом. А то и дело встречающиеся по дороге «ночные бабочки», которые поглядывали на них заинтересованными взглядами, уверенности не внушали. Хайд покосился на него, не замедляясь ни на секунду. — Один поворот налево и мы на месте, не переживай. Тем, что ты прячешь лицо, ты вызываешь ещё больше подозрений. — Ты же знаешь, что я не могу отказаться от этого. На кону стоит слишком много, — раздражённо прошипел Джекилл, стараясь не отставать. — Избавь меня от повторной лекции, я тебя понял. Генри ещё никогда в жизни не был так благодарен Хайду, когда они наконец очутились у заветной двери. — Быстрее, — прошептал Генри, с нетерпением сжав его руку чуть выше локтя. Хайд закатил глаза, но отвечать ничего не стал и быстро отворил дверь своим ключом. Как только они очутились внутри, и Хайд запер все замки, Генри наконец вздохнул с облегчением. — Это было самое сложное путешествие в моей жизни, — обмахиваясь собственным цилиндром, облегчённо говорил Генри, оперевшись о стену. — Королева драмы, как я и говорил, — парировал Хайд, снимая верхнюю одежду. — Ты же сам хотел сбежать от слуг, разве нет? И от ответственности за шум и тому подобное? Воспоминания заставили Генри покраснеть. Последнюю встречу с Хайдом им пришлось резко оборвать на самой середине, стоило только услышать, как Пул настойчиво стучит в дверь. И выяснить, что доктор не слышал этого на протяжении десяти минут, потому что был слишком увлечён… — Да, именно поэтому, — выпалил Генри, уходя от неловкого разговора. — Может, наконец, пройдём в зал или куда-нибудь? — Боги, обожаю смотреть на то, как ты теряешься под влиянием стыда, — усмехнулся Хайд, оставляя трость подле обуви в прихожей. — Нам на второй этаж, неужели так быстро забыл? — Не имею обыкновения бывать здесь так же часто, как и ты, — быстро ответил доктор в своей привычной «выглаженной» манере, и направился к лестнице. И только когда очутился на втором перед дверью в спальню, замер. — Чего застыл? Или есть ещё одна причина, помимо твоей репутации, которая может помешать нашей встрече в этот раз? — в голосе Хайда не было заметно напряжения, как и на лице, но Генри отлично знал, что тот будет крайне недоволен, если Джекилл сейчас сбежит. — Прошлый раз, увы, оставил меня немного в нестабильном состоянии, если помнишь, — Генри отлично помнил, и не только его, но и свои страдания и позорное избавление от них. — Проходи? И Генри прошёл. И позволил себе начать борьбу с оковами, что так успешно навязало викторианское общество. Он действительно почти забыл как выглядела эта спальня. Хайд отправился зажигать лампу, так что у Генри было время насладиться тем чувством ностальгии, что так внезапно охватило сердце. Он не был здесь так давно… Обстановка совершенно не изменилась. Картины висели на своих местах, шкаф с множеством книг стоял нетронутым уже много лет, да и кровать выглядела невостребованной. Пока что. Они пришли сюда словно в убежище. Вдали от осуждения, они могут быть самими собой. И чувствовать то, что нельзя. — Хэй, всё в порядке? — Хайд внезапно оказался так близко и нежно коснулся щеки доктора, желая обратить его внимание на себя. Генри, немного выпавший из реальности, вновь вернулся из своих размышлений. Коснувшись ладони, что гладила его щёку, он взглянул на Эдварда и почувствовал, как душа сжалась в каком-то странном для него ощущении. — Да. Прости, кажется я снова ушёл в свои мысли, — глаза Эдварда казались такими тёмными сейчас. Тусклое освещение добавляло атмосфере в комнате некую таинственность. — Здесь мы… — В безопасности? — продолжил за него мистер. — Скорее в уединении, насколько это возможно. Не забывай, какую репутацию нажил себе этот район. — Большего и не нужно. Генри колебался. Новая обстановка не придавала ему уверенности, но и желание начать не отбивала. Он так долго ждал возможности снова окунуться в чувство полной свободы от норм поведения и приличия… — Ты каждый раз так сильно волнуешься… Даже когда это просто работа и ничего более. Тебя что-то тревожит? Черты Эдварда смягчились, он смотрел на Генри без той привычной тени раздражения и хмурости, что была естественна для его существа, и Генри ощутил невероятное желание улыбнуться. — Конкретно сейчас — ничего. Я не хочу думать о том, что меня огорчает. — Тогда мы не будем, — голос Хайда внезапно потерял свою привычную грубость и стал звучать тише, располагая к навязчивому желанию слышать его вновь и вновь. Генри закрыл глаза и прислушался к себе, позволяя Эдварду всё. Тёплые губы медленно коснулись его щеки, посылая первые приятные импульсы по телу. Едва ощутимые, они уже слегка туманили разум. Эдвард не спешил, опускаясь к челюсти и едва касаясь нежной кожи шеи. Он всегда с ювелирной точностью определял как именно нужно касаться Генри, чтобы он переставал думать обо всём, кроме ощущений. — Расслабься… — шептал Хайд в его кожу. — Нет никого, кроме нас. — Нас… — эхом повторил Джекилл, словно желал точно убедиться в том, что они одни. И никто их не потревожит и не разрушит ту связь, что соединяла их души и тела. — Не кажется ли тебе странным… — начал Генри, вздрагивая от мурашек по всему телу — каждый поцелуй был горячее предыдущего. -…что мы… после стольких лет… — Ни капли. Я всегда говорил тебе, что мы — единое целое. И никто не сможет разорвать связь. А теперь перестань думать, хотя бы на одну ночь, и почувствуй своё желание. Горячие губы Эдварда коснулись его собственных в настойчивом поцелуе — прошлая неудачная встреча явно требовала возмещения и Генри был готов восполнить потери. К тому же, он сам этого желал. Но даже не осознавал, насколько его желание сильно, пока Хайд не отстранился от него, оставляя на губах призрачное ощущение исчезнувшего поцелуя. И был бесцеремонно утянут в сторону кровати. — На тебе так много одежды… — причитал Хайд, срывая ткань одну за другой. — Не забудь про себя. Хайд обворожительно улыбнулся, вновь притягивая Генри и замирая в миллиметрах от соприкосновения губ. — Я так долго ждал тебя… ты же знаешь, как сильно я ненавижу томительное ожидание… Генри не смог ничего ответить — собственные чувства захлестнули неподвластное контролю тело, и он оказался зажат в тиски ноющего желания и необходимости не спешить. Благо Эдвард решил действовать. Генри оказался на простынях, слегка дезориентированным, прижатым весом чужого тела. Хайд расположился на его бедрах, стягивая лишнюю сейчас рубашку и Генри не смог сдержать себя, касаясь подрагивающими пальцами подтянутого торса мужчины над ним. Кожа Эдварда была тёплой и мягкой, хотя и цветом не уступала самому дорогому фарфору, что делало её на вид холодной и отталкивающей. Ему так хотелось коснуться его бледного лица, огладить острые черты, осторожно, словно боясь порезаться. Пришлось подтянуться, но это определенно того стоило — затуманенный взгляд Хайда напротив сказал всё за него. Генри еле сдерживал себя, чувствуя, как их бедра прижимаются друг к другу в этом тесном и неудобном положении. Боже, как же это было красиво! Эдвард льнул к его ладони, заглядывал в карие глаза Генри с немым желанием и позволял трогать себя столько, сколько тот того захочет. Огладить подбородок, скользнуть подушечкой пальца в маленькую ямку, двигаться дальше и ближе к губам… Вздрогнуть от того, как обжигающе горячий язык касается его пальцев, очерчивая фаланги, щекоча кожу… И умирать от желания, которое сворачивает винтом внутренности. Генри слегка надавливает на нижнюю губу Хайда, вынуждая не закрывать рот, и наклоняется для ещё одного поцелуя. Когда их языки касаются друг друга, он понимает, что ему этого мало. — Хочу любить твоё тело… — успевает попросить Эдвард в перерывах между страстными поцелуями, и Джекилла словно прошивает разрядом тока. Он говорил это с таким вожделением в голосе… Генри не помнил как разделся почти до гола, оставляя лишь одну рубашку. Эдвард вновь взял верх и прижал его к матрасу, заставляя сходить с ума от соприкосновения обнажённых тел. — Боже… — выдыхает Генри, когда губы Хайда оказываются на его подрагивающем животе. Если они опустятся ниже, он может не сдержаться. — Я хочу услышать тебя, — словно прочитав его мысли, Эдвард просит ещё больше, на этот раз начиная двигаться ниже. Тонкие пальцы скользят по внутренней стороне бедра и Генри забывает обо всём. Горячее дыхание обжигает плоть, и Генри дёргается, но крепкая хватка Хайда на его ногах не позволяет бушевать. Настойчивый аргумент. — Пожалуйста… — почти скулит доктор, не выдерживая более этой сладостной пытки. Эдвард тихо смеётся, возвращаясь на Генри только лишь для того, чтобы дотянуться до небольшого шкафчика рядом с кроватью. — Не волнуйся. Больно не будет. Сначала крышка, а затем и баночка улетают прочь, и Генри ощущает холодные от мази пальцы между своих ног. Желая отвлечь, Эдвард с жаром целует его и вместе с этим неспешно вталкивается в податливое тело. Несмотря на это, Джекилл всё равно жмурится и мычит в его губы, но заставляет себя расслабиться, дабы уменьшить дискомфорт. Генри рефлекторно откидывает голову назад, разрывая поцелуй, когда в него проскальзывает третий палец. А после испуганно хлопает глазами, когда Хайд покидает его и готовится к главному. Генри переворачивается на живот и приподнимает бёдра, чувствуя, как от жгучего возбуждения покалывает в паху. Он подмахивает бёдрами, намекая на решительные действия, и не может поверить в то, что делает. Хайд прижимается к нему, обхватывая торс сильными руками, и медленно вталкивается, миллиметр за миллиметром. Джекилл часто и глубоко дышит, уперевшись руками и лицом в подушку. Он буквально сгорал от невыносимой жажды движения. Но Эдвард всегда позволял ему привыкнуть, прежде чем войти до конца. И как только его бёдра соприкоснулись с ягодицами Генри, доктор издал постыдный удовлетворённый стон и так сильно сжался на его члене, что Эдвард не сдержался и зашипел от сильных сжимающих в тиски ощущений. — Ты такой горячий… — Эдвард гладит его спину, словно пересчитывая выпирающие позвонки. И только после того, как насладиться видом разгорячённого тела под ним, начинает двигаться. Тягуче медленно, растягивая удовольствие, что и так уже било раскалёнными хлыстами по всему телу. Генри становился нетерпеливым и жадным до прикосновений, до движений, до всего, что касалось Эдварда. Он умолял его ускорить темп и почти всегда получал желаемое, наслаждаясь ощущениями сполна. Хайд выгибается и попадает по заветной точке, заставляя Генри сжаться на нём, и заметаться на кровати, сгорая от возбуждения. Слишком хорошо, слишком горячо и невыносимо прекрасно. Они стонут в унисон, когда темп увеличивается и становится рваным, непоследовательным. Генри почти не может дышать, он полностью превращается в чувства, и принимает Эдварда до остатка, ощущая сильные руки на своих собственных и горячее тело, прильнувшее к его спине. Когда всё заканчивается, Эдвард не спешит покидать его тело, наслаждаясь последними тихими стонами и отголосками исчезающих чувств. Хайд целует его в последний раз со всей страстью, которой горит его сердце сейчас, и Генри задыхается, не в силах двигаться, не в силах соображать. — Ты убил во мне всё хорошее, — тихо шепчет Генри, водя пальцами по его скуле. Они лежат напротив друг друга, уставшие и влюбленные. — Нет, Генри. Я лишь обнажил тебя настоящего. И мне нравится то, что я вижу и чувствую. Джекилл прижимается к нему, не отвечая ничего, но внутренне соглашаясь, и чувствует как проваливается в сон. — Только не уходи, — по привычке шепчет Генри, прежде чем окончательно засыпает. — Не уйду, — Эдвард целует его в макушку и накрывает их обоих одеялом. И позволяет себе раствориться в неге, не переживая ни о чём и обнимая любимого мужчину.