Окна в сад

Подчиненные знают, что принц Цзин не любит шум, и в его дворце всегда тихо. Цзинъянь фыркает, ощущая себя капризным ребенком, когда понимает, что ему приятнее тишина резиденции Су. К ней он безотчетно стремится все чаще: днем, чтобы разобрать бумаги и обсудить дела, вечером, чтобы поговорить о незначительном за чашкой чая, ночью... Тишина дворца принца Цзина прохладная, отдающая нежилой пустотой, обрамленная ежеутренним звоном мечей с ристалища. Тишина резиденции Су мягкая, обволакивающая, в ней живет шорох переворачиваемых страниц, шелест листвы из бурно цветущего сада, голос, спокойствие которого проникает в уши и обнимает сердце. — Ваше высочество, будьте добры, передайте вон ту книгу, — говорит Мэй Чансу, и его слова — как вода, за пристрастие к которой над Цзинъянем не раз насмехался сяо Шу. — Левее. Да. Господин Су, не глядя, протягивает руку — серый рукав, сползая, обнажает тонкое сухое запястье с сизым рисунком вен. Цзинъянь смотрит на эти бледные росчерки, будто пытаясь прочесть зашифрованный в них текст. В комнате пахнет бумагой, чаем и лекарствами, за окнами, качая вспененную зелень, шумит ветер. Передавая книгу, Цзинъянь намеренно дотрагивается до пальцев Мэй Чансу: прохладных и нежных, будто никогда не держали ничего тяжелее писчей кисти. Кажется, будто сквозь кожу они касаются угрюмого жара цзинъянева сердца. Кажется, они сжимаются в кулак. Цзинъянь забывает разжать пальцы, и Мэй Чансу поднимает взгляд, острый и всезнающий. За окном под порывами ветра дрожит взволнованный сад. — Отдайте книгу, ваше высочество, — господин Су приподнимает брови, губы вздрагивают. — Что вы в нее вцепились? Цзинъянь фыркает. — Не в нее, — бормочет себе под нос. И почему в голову снова лезет сяо Шу? Так же прытко он влезал когда-то в чужие окна, просачивался в благоухающие сады, проникал везде, куда хотел попасть. Его руки были такого же размера, но сильнее и тверже, между большим и указательным таился белый шрам — от неосторожно пойманного меча. Цзиньяню часто и стыдно хотелось потрогать его губами. Как и тогда, уколы неудовлетворенной тяги царапают, как будто он угодил в ежевичник. Соединение на ложе — редко, ссылаясь на болезнь, Мэй Чансу позволяет случаться некоторым неловким, но необыкновенно острым, пронзительным вещам, — помогает лишь ненадолго. Всплыв из неги, господин Су ускользает, тает в руках, как воспоминание, вежливо, но непреклонно закрывает дверь в свой внутренний сад, прохладный и светлый, кропотливо возделанный. Таящий что-то в своей безмолвной глубине, хранящий что-то в надежных объятиях корней. Цзиньяня тянет туда, как буйвола на водопой, но он только бьется головой о запертые двери — и ловит себя на беспричинных подозрениях, на не делающем ему чести раздражении, на ревности, в конце концов. Между ним и господином Су всего лишь политический союз, с чего он решил, что его допустят к сердцу? Достойнее было бы принять предложенную ему дистанцию — безусловно полезную, приятную, рационально верную, как и все, что предлагает господин Су. Но такие вещи не для Цзинъяня. И пусть он выглядит иногда неуклюжим и бесцеремонным — это полностью соответствует его репутации. К чему ей противоречить? Мэй Чансу — чуткая тишина внутреннего ритма, выверенный метроном мыслей и слов: будто он ничего не боится, будто пространство для страха, та комната, что была отведена под него в его душе, разрушена, сожжена и сровнялась с землей, оставив после себя только пепел, снегом опадающий на молчаливые горы. Рядом с ним и душа Цзинъяня будто вновь обретает покой. Потрясенный весенней охотой, чётко и безнадёжно осознавший себя отлученным от тайны, в которую более всего хотел проникнуть, хоть и сомневался в самом её существовании, — отвергнутым, выдворенным — из шатра матери и из пространства чего-то зыбкого и манящего, Цзинъянь понимает, что глупо и дальше отрицать очевидное. Воспоминания о сяо Шу, полубезумные мысли о сходстве этой занозы цзинъяневой души с Мэй Чансу не случайно лезут в голову. Они действительно похожи — чувством, которое вызывают. Отравленная подозрениями и искореженная придворными интригами, полная недомолвок, возможно, невзаимная, но это тоже любовь.