Дети

Апрель в этом году был душным и влажным. Д’Артаньян промок насквозь от своего и конского пота и от мелкой дождевой мороси, висевшей в воздухе. Но ему было всё равно. Он мчался по дороге в Париж, загоняя второго коня. Так быстро он ездил раньше только раз в жизни: возвращаясь с бриллиантами королевы из Англии, чтобы вовремя поспеть к балу… В этот раз по пути ему встречались груженые обозы, тянувшиеся из столицы. Дворяне, судейские и прочие чины выезжали из города, захватив с собой собранный впопыхах скарб. По дороге обратно в город не ехал никто, кроме д’Артаньяна. Наконец, лейтенант достиг заставы Сен-Дени. Там его задержал патруль. Безликие люди, с головы до ног закутанные в белые плащи и в уродливых масках на лицах. Д’Артаньян, не сходя с коня, показал этим людям бумагу, вынутую из кармана. Мушкетёру поклонились и раскрыли перед ним ворота. - Мне нужна карета, - сообщил гасконец начальнику патруля. Глухой голос из-под маски пробубнил, что ничем не может помочь. Все городские экипажи были конфискованы накануне. “Чёрт знает что”, - ругнулся лейтенант и, пришпорив коня, погнал по улице опустевшего города, затуманенного дымом костров. Доехав до реки и свернув по направлению к мосту Пон-Руж, гасконец был вновь остановлен патрулём. Здесь тоже жгли костры с дезинфицирующими благовониями. У гасконца снова потребовали документ, разрешающий проезд по улицам города. Но бумага, служившая пропуском через ворота, теперь произвела мало впечатления на солдат. - Дальше нельзя. Запрещено. Никого не пускаем через реку. Поворачивайте. - Как ты смеешь! - взорвался д’Артаньян, который и так был на взводе от волнения и задержек. - У меня приказ короля! - У нас тоже, сударь, - был ответ. - Карантин. Лейтенант в бешенстве выхватил шпагу из ножен и тут же увидел дуло пистолета, направленного на него. Гасконец снова выругался, в отчаянии повернул уже хрипевшего коня в обратном направлении по набережной - в сторону моста Менял. Завидев издалека следующий отряд белых плащей, д’Артаньян остановился неподалёку и огляделся вокруг, судорожно обдумывая, что же предпринять, чтобы прорваться в центр города. И тут в одном из ближайших дворов заметил карету, стоявшую у подъезда. Карета была без гербов и залита грязью. Видимо, это был один из конфискованных общественных экипажей. Он был запряжен парой свежих лошадей. Д’Артаньян спрыгнул со своего коня, который всё равно уже двигался из последних сил и медленно подошёл к запряженной карете. Ни внутри, ни на козлах никого не было. Это была удача. Гасконец в мгновение ока вскочил на сиденье для кучера и стегнул лошадей плетью. Они от неожиданности взвились и помчались туда, куда направила их железная рука, схватившая вожжи. Д’Артаньян помчался по какой-то улице обратно на север, через минуту свернул направо в боковой проезд, затем снова свернул и взял разгон по направлению к реке. Вот и мост! Гасконец направил лошадей прямо в промежуток между строениями в начале моста, не обращая внимания на вопли разбегающихся патрульных и пистолетные выстрелы. Он прорвался. Через пять минут бешеной гонки он остановил экипаж у первого дома на улице Бак. - Шарль! - жена со слезами на глазах бросилась к нему, но он остановил её, подняв руку, и шагнул назад. - Нет! Нельзя меня обнимать! Давай быстро, на сборы десять минут… - У нас уже всё собрано! Мы готовы, - мадам Кристина взяла себя в руки. Положение было более чем серьёзным. Д’Артаньян оглядел собравшихся в нижней зале домочадцев. - Никто из дома не выходил? Ответом ему была тишина. Гасконец в нетерпении махнул рукой: - Так, с нами едет только кормилица. Укутайтесь в покрывала. Закройте лица. Никто не посмел возразить ни слова. Послышалось только одинокое всхлипывание в каком-то углу комнаты. Да вздох молодой кормилицы, которая держала на руках собственное дитя. Сундук с наспех сложенным в него бельём, пеленками, одеялами и другими предметами первой необходимости уже перенесли в карету. Две женщины, укутанные с головы до пят в одеяла, с двумя пищащими свёртками на руках, поспешно заняли свои места в экипаже. Дверь дома за ними наглухо затворилась. Д’Артаньян снова вскочил на место кучера и взял вожжи. Экипаж сорвался с места. Больше не обращая никакого внимания на белые фигуры и дым, гасконец правил к воротам Сен-Дени, через которые въехал полчаса назад, к дороге на Ланс, к спасению. Только через четыре дня в пригороде Ланса, в доме тётки жены со стороны её отца, раздевшись в спальне и бросив всю свою одежду в жадный, благословенный, очищающий огонь камина, тщательно вымывшись после бешеной горячки, в которой находился всю последнюю неделю, д’Артаньян позволил супруге прижаться к его груди. Заключив её в объятия, вдохнув аромат её волос, тоже недавно вымытых настоем обеззараживающих трав, он смог вздохнуть спокойно, наконец, поверив, что всё самое страшное осталось позади. Потом он подошёл к колыбели, в которой спала его полуторамесячная дочь. И впервые за… он и сам не помнил, сколь продолжительное время, д’Артаньян вознёс к небесам молитву: “Пожалуйста… Пусть с ними всё будет хорошо!”.