Бездарь внутри любовной трапеции

Работа отвлекает, но не на долго. Осаму вздыхает, перебирая документы, бросает взгляд в монитор ноутбука, после чего возвращается к ежемесячному отчету. Где-то в углу широкого кабинета возмущается себе под нос Куникида, но возмущается достаточно громко, чтобы его слышали по всем углам комнаты. Остальные не особо реагируют, но со временем монотонность фраз начинает бить молотком по вискам. Дазай нервно закусывает губы, отодвигая документы и стремясь покинуть душное помещение. Попытка бросить курить вновь летит в Тартар, когда в чайных глазах сверкает искра от зажигалки. Взятая без спроса у Накахары пачка сигарет трепетно ложится в руки. Никотин давит на легкие, бьет в нос и выходит с хриплым вздохом. Первые пару затяжек Осаму давится дымом, кашляет, но к плохому быстро привыкаешь. И шатен привыкает к тяжелому табаку быстро. — Никогда раньше не видел, чтобы вы курили, — слышит Осаму за спиной. Оборачивается, опуская уставший взгляд на Накаджиму. — Жизнь нынче стала слишком спокойной, — он отвечает сквозь натянутую улыбку, старается быть приветливым с собеседником, но выходит достаточно криво. — Это ваш новый способ самоубийства? — Ацуши мнется на месте, прижимая к груди стопку папок. — Возможно, — пожимает плечами молодой человек, после чего кивает на руки Накаджимы. — К Фукузаве? Ацуши мотает головой, после чего морщится, ощущая запах сигаретного дыма. — Нет, если честно, эти документы надо отдать вам, — бормочет юноша, потирая ладонью нос. — Надо перепроверить документацию, многие цифры не сходятся и… — Я понял, — Дазай протягивает руку, забирая у Накаджимы документы. — Фукузава просил передать? — Да. — Хорошо. Ацуши с минуту молчит, думая стоит ли ему покинуть коллегу. Осаму отводит взгляда, фокусируясь на урне около крыльца, и закуривает вторую сигарету. — С вами все в порядке? — в голосе Накаджимы скользит беспокойство. — А что? — У вас странное поведение. Шатен усмехается, швыряя недокуренную сигарету под ноги. Давит окурок, растирая подошвой туфли пепел и табак по мрамору ступени. — Черт меня знает. Работа отказывается идти плавно и размеренно. Осаму раз за разом сбивается и путается в подсчетах, чертыхается, затем вновь возвращается к исходной точке, чтобы наконец собрать все воедино и выдать уже готовый результат. Игнорировать комментарии извне сложно, Доппо умело бросается острыми фразами при каждом удобном случае, а Ранпо не раз и не два подмечает, что что-то с Осаму не так, уж больно тихий он и спокойный, да и работу делает размеренно, не отвлекается. Сам же Осаму лишь нервно скрипит зубами, желая отвлечься от всего, что его окружает, топя себя в документации еще сильней. Его пугает вечер и то, что может вечером произойти. Напрягает слишком спокойная жизнь последние пару дней, и слишком умиротворенный Накахара. Что-то во всем этом слишком сильно не нравится Дазаю, отчего тот лишь сильней загоняет себя в тупик паранойи, не находя ничего лучше, чем забить все остальное внутри себя работой. Плохая идея, но пока работает. Отношения с Чуей напрягают. Осаму боится опять оступиться и сделать тому больно, образ разбитого и трясущегося Накахары прочно стоит перед глазами, давя на совесть и чувство вины. И шатен сам прекрасно понимает, что надо что-то в их взаимоотношениях менять. Но что именно. Из потока мыслей его выдергивает вибрация смартфона, информирующая о входящем сообщении. Дазай вздрагивает, нервно ударяя ладонями по бумагам. — Твою мать, — ругается шатен, возвращаясь в реальность. На него кто-то шипит справа, информируя о том, что Осаму отвлекает от работы. Тот в ответ лишь кривится, отворачиваясь от коллеги и беря в руки телефон. Сообщение от Накахары. Дазай едва заметно тянет уголок губ, читая предложение встретиться сегодня где-нибудь и провести время вместе. Согласие улетает к адресату моментально, а чайные глаза падают на электронные часы на полке офисного шкафа. До конца рабочего дня еще добрых четыре часа, которые суждено скоротать за кипой нескончаемых бумаг, что заставляет Осаму нервно простонать. Время издевается, ползет улиткой мимо молодого человека, заставляя его изводиться в офисном кресле, чувствовать, как ноет от сидячего положения поясница и с силой тереть уставшие от монитора глаза. — Тебя не слышно и не видно, это даже слегка пугает, — слышит Осаму где-то сверху. Куникида осторожно приседает на край стола, подхватывая изящными пальцами папку с бумагами. — Проблемы с цифрами? — Мне с трудом даются подсчеты, ты же знаешь, — стонет в ответ Дазай, вытягивая руки вдоль столешницы и хрустя костями в плечах. — Почему бы меня не отпустить сегодня раньше? Я хорошо постарался. — Это не ко мне, — моментально отвечает Доппо, поправляя очки и всматриваясь с таблицы на бумагах. — Вот здесь. Длинный палец тычет в набор цифр. — Здесь формула неправильная, перепроверь таблицу в файле. Карие глаза закатываются в раздражении, но Дазай лишь молча выпрямляется, забирая папку из рук Куникиды. Время совсем не собирается снисходить до людей в кабинете, совершенно не желает спешить и приближать заветную цифру, которая символизирует окончание рабочего дня. Но у Осаму совсем другие планы, поэтому бросив папки раскрытыми на столе, он под предлогом покурить уже бежит по мостовой в сторону набережной, где его в одном из кафе поджидает Накахара. — Минус полчаса, — парирует рыжеволосый, когда шатен садится за стол напротив него. — Ты потерял полчаса прогулки со мной. — Это был бы большой удар для меня, — Осаму улыбается, поправляя растрепавшуюся челку. — Только мы живем вместе, так что я еще наверстаю. — Вряд ли, — Чуя криво улыбается, пытаясь скрыть свое смущение, но от чайных глаз никогда ничего не уходит. Заказ делает Осаму, прекрасно зная, что именно будет его когда-то лучший друг. Накахара позволяет многое сейчас, позволяет разлить вино по бокалам, позволяет толкнуть речь, пронзительную и наполненную словами, которые, Дазай уверен, опять разжигают в его Чуе чувства, забитые постоянными ссорами и скандалами. Чуя же ерзает на мягком стуле, поглаживая тонкими пальцами хрустальную ножку бокала, кривит губы и нервно сглатывает, не понимая, что ему делать с вулканом в груди. Сомнения узлом перевязываются с чувствами к человеку напротив. Накахара чувствует, как опять пропадает в Осаму, как его гордость перегорает и пеплом разлетается, не оставляя за собой никаких следов. И надо бы искать спасения, пока падаешь вниз, но Накахара продолжает слушать то, что говорит шатен, говорит красиво, улыбаясь своей прекрасной улыбкой. Улыбаясь этими губами, которые целовал другой человек. Бархатный голос обрывает треск стекла, белая скатерть окрашивается в красное, а Накахара встает, пряча глаза за рыжей челкой, и стремительно уходит в уборную, игнорируя любые вопросы. Худое тело трясет, буквально швыряет по стенам в туалете, шляпа падает на черный кафель, а вверх улетает нервный кашель. — Спокойно, — дрожащими губами шепчет Чуя, беспокойными пальцами пытаясь поймать струю холодной воды из-под крана. — Ничего плохого не происходит. Тело шатается, теряя равновесие, и падает в крепкие объятия. — Тише, — беспокойный шепот Осаму греет ушную раковину. — Тише, Чуя, все хорошо. Накахара всхлипывает, позволяя сильней себя прижать к сильному телу, утыкается носом в теплые ладони, что бережно гладят по лбу и лицу. Чуя слышит, как бьется сердце Осаму, как оно рвется наружу, он ощущает физически эти чувства, болезненные и тягучие, словно деготь, очерняющий мед их душ. И все это перемешивается, оскверняется и выедает их изнутри. — Все будет хорошо, — шепчет Осаму, прижимая к себе трясущееся тело. — Пожалуйста, только успокойся. Чуе ничего не остается, кроме как поверить этому человеку, позволить потянуть себя обратно к столику и выпить несколько бокалов вина. Токийский залив успокаивает больные виски, выравнивает стук сердца и позволяет дышать полной грудью. Накахара рвется вперед, вдоль набережной, держа за руку Осаму. Тот покорно идет следом, смотря не отрываясь в рыжую макушку. Их шаги ускоряются, они несутся куда-то вперед, не обращая внимания ни на что, словно вокруг них мир умер и здесь больше нет никого. Накахара оборачивается, позволяя посмотреть в глубокую синеву глаз, в которых бликами отражается бирюза воды. Осаму пропадает. Чувства горят, а пожар тушить никто из них не собирается. Оба понимают, что это их последний шаг, последний шанс не словить овраг и не упасть ниже. — Мне холодно без тебя, — бросает Накахара, после чего отворачивается сильней сжимая забинтованное запястье. Тот в ответ молчит, утопая в прохладе воспоминаний, чувствует все мысли Чуи. Тому не требуется ответ, не требуются вообще какие-либо слова. Дазай тянет худую фигуру на себя, дергает руку, разворачивая Накахару лицом к себе, притягивает за талию, скользнув пальцами под плащ. Чуя не противится, лишь вновь смотрит в чайные глаза, сейчас кажущиеся слишком темными из-за резко упавших на Йокогаму сумерек. И тоже молчит. Где-то воют сирены, где-то бурлит жизнь, но это все проходит мимо. Чуя сглатывает, ощущая, как чужие пальцы сжали ткань жилета на спине. Осаму же рискует, притягивая к себе рыжеволосого ближе, кладет голову тому на плечо и вдыхает запах крепких сигарет, которым пропахла ткань. Он готов поклясться, что слышит, как рушится вокруг них стена непонимания, как Накахара подается вперед, навстречу его душе, но неуверенность и чувство вины истошно кричат на дне сознания. — Я, конечно, не специалист, — тихо бормочет Чуя. — Но мне кажется, что ты немного приуныл. — Есть такое, — с выдохом отвечает Осаму, поднимая голову. — Показалось, что что-то не так. Накахара мнется, после чего неуверенно улыбается, отводя взгляд в сторону. — Все хорошо. Мне все нравится, — голос рыжеволосого дрожит. — Ты правда молодец. — Честно? — Дазай приподнимает одну бровь, наблюдая за поведением Чуи. — Просто, ну… — Да, — резко перебивает его Накахара, натягивая на лоб шляпу. — Спасибо за этот вечер. Осаму улыбается в ответ, а где-то в душе становится чуточку легче. Надежда расправляет крылья и поет в грудной клетке песни о совместном будущем, которое сейчас уже не кажется столь туманным. Чуя закуривает, прикрывая стянутой тканью перчатки ладонью фитиль зажигалки. Затягивается, выпуская побелевший в сумерках дым, после чего садится рядом с Осаму, который в десятый раз проверяет почту на смартфоне. — Работа? — спрашивает рыжеволосый, жестом предлагая закурить. Дазай в ответ кивает, вытаскивая тонкими пальцами сигарету из черной пачки. За место зажигалки — зажженный край сигареты Накахары. А перед глазами вновь эта глубокая синева. — Экономишь бензин в зажигалке? — усмехается Осаму, делая первую затяжку. — Тебе это раньше нравилось, — пожимает плечами Накахара, стряхивая пепел под ноги. — Ты ведь хочешь все исправить и сделать лучше. Я лишь пытаюсь помочь. Осаму с минуту молчит, позволяя легким травиться никотином. Смотрит на рябь разбившейся о водную гладь луны, на пролетающих в ночи чаек, пытаясь подобрать правильные слова. — Как думаешь, — осторожно начинает шатен, переводя взгляд на Чую. — У нас есть шанс? — Я не особо похож на предсказателя, — усмехается в ответ Накахара. — Не похож, — кивает в ответ Осаму, бросая недокуренную сигарету под ноги. — Кто знает, — продолжает Чуя, аккуратно облокачиваясь на острое плечо Дазая. — Но мне сейчас хорошо. Тебе, надеюсь, тоже. — Тоже, — выдыхает Осаму. Разговор прерывает монотонный звонок. Шатен чертыхается, глядя в экран, после чего подскакивает с лавочки и устремляется ближе к фонарям напротив, жестом информируя Чую, что тому следует подождать. На экране смартфона — русское имя, криво и по памяти написанное кириллицей. В трубке после ответа на звонок — хрипы и кашель. — Помоги мне.