Бездарь внутри любовной трапеции

Горло горчит от дешевого вина, но Чуя лишь тянет губы в болезненной улыбке, смотря на треснутый бокал. Он не знает названия этого заведения, даже не интересуется у сидящих рядом незнакомцев, которые шумно обсуждают последние новости в стране. Накахару вообще ничего не волнует, кроме того, что Осаму на связь больше не выходит, что шатен просто взял и сбежал с их встречи, ничего не объясняя и игнорируя звонки и сообщения. В груди противно тянет, ревность вяжет нервы в узел, а в висках пляшет мигрень. Накахара не тупой и догадаться, к кому именно так стремительно рванул Осаму — не трудно. Зубы напряженно скрипят, а в голове борются за главенствующую позицию разные вариации слова «сука». Но ни одно из этих синонимов не передает в полной мере ненависть рыжеволосого к русской крысе, которая так умело перетаскивает на себя одеяло. Этот треугольник выбивает из худого тела последние силы, разбивает самообладание, как стекло дешевого стакана. Это отвратительно. Уже давно за полночь, но ехать обратно в квартиру категорически не хочется, отчего Накахара раз за разом опустошает бокалы, игнорируя звоночки в организме о том, что алкоголя слишком много. Напиваться из-за любви — глупо, это Чуя всегда говорил сам себе, когда в очередной раз коротал вечер в компании с бутылкой, слушая длинные гудки в трубке. Чуя в очередной раз набирает знакомый номер, чтобы вновь услышать, что абонент недоступен. Абонент занят, абоненту не до человека, которому он обещал счастливое будущее. Да черт с ним, с будущим. Пусть просто настоящее будет хотя б спокойным. Хотя бы без этой ноющей боли. Накахара морщится, листая телефонную книгу, чувствуя камень одиночества на плечах. Он настолько погряз в работе и этих токсичных отношениях, что ему теперь даже некому позвонить, чтобы просто поговорить. Взгляд застывает на красивом номере, который он, Чуя, набирает только в самых крайних случаях. И сейчас ему очень хочется, чтобы его случай был крайним. Алкоголь бьет по вискам, поднимая на ноги решительность и смелость. Накахара не думает, просто нажимает на вызов, несмотря на позднее время и на то, что переступает черту, которую сам себе обещал не переступать никогда. Никакого панибратства. — Слушаю, — ответ последовал спустя два гудка. — Мне больше некому позвонить, — Чуя сглатывает, понимая, как дрожит его голос. — Я понимаю, что поступаю неправильно. Босс, я… — Успокойся, — Огай говорит спокойно. — Для начала скажи мне, где ты, и что происходит. Накахара оглядывается, пытаясь сообразить, в каком районе он набрел на этот кабак, но голова отказывается работать. — Я понятия не имею, — шепчет молодой человек в трубку. — Но мне очень плохо. — Самостоятельно добраться сможешь? В ответ тишина, сопровождаемая тяжелым вздохом. Чуя пытается прикинуть, насколько сейчас он еще в состоянии что-либо делать самостоятельно, но попытка встать с барного стула заканчивается звоном разбивающегося бокала. — Ясно, — отвечает Мори, прекрасно все слыша в трубку. — Передай телефон бармену или кто там рядом с тобой. Чуя жестом подзывает к себе девушку за стойкой. Та мило улыбается, забирая смартфон и звонким голосом называет адрес, осторожно ставя рядом с дрожащим Накахарой стакан с водой. — Вам просили передать, что за вами скоро приедут. Молодой человек в ответ лишь кивает, забирая обратно телефон. Голова устало опускается на липкую столешницу, глаза ведет в разные стороны, раздваивая картинку. Невыносимо сильно тошнит, отчего в горле комом встает резкий вкус дешевого алкоголя. Чуя ненавидит себя за свои слабости и неспособность себя контролировать в такие моменты, ненавидит свою память, которая сейчас так любезно подсовывает картинки из воспоминаний, когда они с Дазаем были счастливы. Но теперь встает ребром достаточно тяжелый для Накахары вопрос: а были ли они счастливы? Накахара не знает, сколько прошло времени с момента его звонка Мори. Проваливаться в пьяную агонию неприятно. Настолько, что тело ведет еще сильней, вокруг все летает, становясь невесомым, а скулы немеют, заставляя морщиться и растирать их ладонями. Его перехватывают за острый локоть, тянут на себя, и Чуя не противится, мельком замечая знакомое лицо. Огай подхватывает пьяное тело, облокачивая на себя. — Я думал, ты выглядишь хуже, — выдыхает мужчина, закидывая правую руку рыжеволосого себе на плечо. Тот в ответ лишь бессвязно мычит, утыкаясь в широкую грудь и вдыхая запах уличной свежести, смешанной с дорогим одеколоном. Мори не ждет ответа, тащит молодого человека с барного стула вниз, затем через весь зал к выходу, чтобы после усадить в авто, припаркованное у дверей. Чуя стонет, когда его пристегивают, аккуратно укладывая рыжую голову на спинку сидения. В глаза бьет свет фонарей, слепит, заставляя закрывать лицо руками. Сверху на трясущееся от холода тело падает пальто, заботливо укрывает, а Мори лишь теребит растрепанные на макушке рыжие волосы и кладет на бардачок шляпу. — Куда мы? — хрипит Чуя, смотря в лобовое стекло авто, когда Огай поворачивает ключ зажигания. — В штаб-квартиру, — отвечает Мори, поправляя воротник пальто. — Куда ж еще. Не домой же тебя везти в таком-то состоянии. — А что там… — Приведем тебя в порядок, — перебивает Накахару мужчина. — Судя по заведению, вряд ли ты пил что-то нормальное. И, думаю, твоему организму не понравится то, что ты влил в него. В штабе холодно и неуютно, но Чуе на это откровенно плевать. Его усаживают на диван и протягивают какие-то таблетки, которые тот без вопросов выпивает. Огай долго крутит его голову, подцепив пальцем подбородок. Пристально рассматривает, меряет температуру, считает пульс. Накахара молча ждет, когда все это закончится, понимая, что единственное, что ему сейчас нужно — это сон. И Мори это понимает тоже, оставляя молодого человека на диване в одном из кабинетов. — Я буду у себя, — тихо говорит мужчина, подходя к двери. — Если тебе что-то понадобится, то обращайся. Чуе неудобно и стыдно. Он кутается в собственное пальто, утыкается лицом в спинку дивана, хнычет, когда дверь за Мори шумно закрывается. Накахаре хочется разрыдаться в голос, но он лишь тихо всхлипывает в флисовый воротник, прячет лицо в длинных пальцах, стянутых чернотой перчаток. Холодно и одиноко, невыносимо одиноко. Хочется поговорить, высказать все, что ртутью отравляет внутренности, но стыд хватает за глотку и не дает словам вырваться наружу. Время давит на голову, сон не идет и не собирается идти, отчего все вокруг начинает раздражать. Накахара медленно поднимается, натягивая на голову шляпу, после чего, шатаясь, идет к двери. Мори сказал, что к нему можно обратиться, если что-то понадобится. Но Чуя не знает, что именно ему нужно. Знает лишь, что одному ему сейчас быть просто невыносимо. До кабинета босса всего несколько дверей, буквально шагов двадцать, которые преодолеть оказывается достаточно сложно. Молодой человек чертыхается, прочесывая плечом стены. Упершись в массивную дверь из красного дерева, Чуя про себя материться, понимая, что сейчас поступает очень непрофессионально, нагло требуя внимания босса, но ладонь небрежно давит на ручку двери. Та со скрипом поддается, позволяя пьяному телу ввалиться в кабинет. Схватившись за косяк, Накахара остается стоять в дверях, смотря усталыми глазами на босса, который только что, видимо, перебирал документы. — Все хорошо? — Мори поворачивается на кресле к молодому человеку, откладывая бумаги на стол. — Нет, — стонет Чуя, чувствуя, как тело постепенно тяжелеет. — Мне очень одиноко, поговорите со мной, пожалуйста. — Сколько ты выпил? — грубый голос Огая заставляет нервно сглотнуть, и Чуя лишь кивает в ответ, упираясь плечом в дверной косяк. Мужчина ждет несколько минут, смотря на шатающееся тело в полумраке кабинета. Накахара тяжело дышит, хватается суетливыми пальцами за стены, но равновесие не теряет. — В последний раз ты так напивался, когда… — Когда он свалил, — лицо рыжеволосого скривилось, в свете тусклых ламп сверкнула белизна зубов. — А сейчас? — Мори с интересом приподнимает бровь, барабаня тонкими пальцами по кожаному подлокотнику кресла. Чуя раздраженно стонет, ударяясь головой о косяк и пряча гримасу боли под рыжей челкой. Шляпа тихо падает в ноги, но молодой человек не спешит ее поднимать, не рискует. — И сейчас тоже, — шепчет Накахара, потирая пальцами взмокший лоб. В кабинете много красного, он давит на виски, хватает за горло, заставляя практически задыхаться. Чуя ощущает это давление, от которого фактически жарко, чувствует прямой взгляд босса, ежится, нервно кусая губу. Ему стыдно. За свое состояние, за свою смелость позвонить этому человеку, за то, что происходит прямо сейчас. Но Огай лишь молча наблюдает за подчиненным, не возражая, не браня и вообще не высказывая ничего обидного в сторону Чуи. — Ублюдок, — шипит Накахара, отталкиваясь от косяка и делая несколько шагов вперед по дорогому паркету. — Какого черта вообще… — Успокойся, — тихо перебивает его Мори, протягивая вперед руку. — Подойди ближе, тебе надо прийти в себя. Чуя слушается, хватаясь дрожащей рукой за бледную ладонь, позволяет притянуть себя ближе, упирается коленом в кресло, нервно выдыхая. Чувствует, как чужие пальцы нагло и бесцеремонно скользят по талии, под ткань жилетки, по спине. Поддается, упираясь ладонями в широкие плечи. — Я устал, — роняет Накахара, вздрагивая под умелыми руками. — Тебя можно понять, — голос Мори лезет в ребра, согревает внутренности, словно дорогой коньяк. — Простите меня за беспокойство, босс. — Все хорошо, Чуя. Огай смотрит на Накахару, накручивая рыжий хвост на тонкие пальцы. Тянет на себя, заставляя того наклониться ниже. От Чуи пахнет дешевым вином и сигаретами, тоже дешевыми. Видимо, мальчишка не особо церемонился, покупая в том дешевом кабаке то, что ему предлагали, не думая о качестве и о деньгах. Накахара прижимается ближе, усаживаясь на колени босса, шумно вздыхает, когда белую рубашку вытаскивают из брюк. Пальцы в перчатках сжимают широкие плечи, Чуя медлит, отдаляется лишь на секунду, после позволяя чужой ладони накрыть свои губы. Накахара шепчет в них, что не должен, неправильно, но язык нагло обхватывает фаланги, проскальзывает между, смазывая чужие пальцы вязкой слюной. Рыжеволосого трясет, когда пальцы давят на корень языка, проходятся по зубам, размазывают слюну по подбородку, ниже, по кадыку. Цепляются за кожаный чокер, чтобы потянуть податливого Накахару ближе. Чуя целуется скованно, пьяный язык судорожно хватается за умелый язык мужчины, впускает его в своей рот. Тело напрягается в умелых руках, ласкающих стройную талию. Мори разрывает поцелуй, смотря на раскрасневшегося Накахару. Цепляется пальцем за воротник белой рубашки, кивая головой. — Расстегивай. — Хорошо, — шумно выдыхает Чуя, неловко начиная расстегивать пуговицы на жилетке. — Неправильно, — резко останавливает его Мори, схватив за тонкое запястье. — Правильно «хорошо, папочка». Накахару пробивает дрожь, когда пальцы на запястье сжимаются сильней. Тело буквально плавится под прямым взглядом рубиновых глаз, отчего молодой человек закусывает губу, проводя свободной рукой по губам Огая. — Хорошо, папочка. Это звучит сладко, Чуя давится этой сладостью, стонет, чувствуя, как сильные руки ласкают его бедра. Пальцы суетливо снимают жилетку, за ней с шумом летит на паркет портупея. Накахара путается в пуговицах, чертыхается, стаскивая с пальцев зубами перчатки. Краснеет еще сильней, ловя затуманенным взглядом прямой взгляд красных глаз, такой пронзительный, беспрекословно подчиняющий себе. И Чуя подчиняется, выгибаясь в спине, прокусывая губы и позволяя стащить со своих плечей рубашку. Он позволяет слишком много, пуская затуманенное сознание куда-то далеко, совершенно ничего не слушая внутри себя. Руки Огая сильные, под ними защита, в них слишком много ласки, которая разливается по телу и бьет током в кончиках пальцев. Губы Огая терпкие, они обжигают кожу, клеймят ее, поцелуями выбивая из груди стоны. Накахара мучается от истомы, шепчет неразборчиво, давится собственными словами, теряя связь с реальностью, когда его в очередной раз прижимают ближе, скользя пальцами меж лопаток. — Руки за спину, — требовательно выдыхает в губы Мори, и молодой человек подчиняется. Тонкие кисти крестом пережимают сильные пальцы, сводят сильней. Чуя вскрикивает, когда суставы в плечах начинают болезненно ныть, но его затыкают поцелуем, не свободной рукой расстегивая пуговицу на брюках. Огай сжимает ладонь замком, фиксируя худые руки Накахары за спиной и дергает вверх, заставляя того приподняться. — Босс… — нервно стонет рыжеволосый, выгибаясь в спине. — Пожалуйста. — Неправильно, — спокойно отвечает Мори, проводя пальцами по внутренней стороне бедра Накахары. — Пожалуйста, — Чуя давится воздухом, запрокидывая голову и раздвигая колени настолько, насколько позволяют подлокотники кресла. — Папочка, пожалуйста. — Пожалуйста — что? — Пожалуйста, — Накахара фактически задыхается, едва ощущая, как его брюки слегка приспускают на бедрах. — Дотроньтесь до меня. Мори в ответ улыбается. Улыбается так, что Чуя готов называть босса как угодно, лишь бы всегда видеть эту улыбку и знать, что она адресована именно ему. — Хороший мальчик, — одобрительно шепчет Огай, медленно запуская пальцы в брюки Накахары. Тот шумно дышит, хватая ртом воздух, который стал слишком тяжелым, почти осязаемым. Бедра рвано толкаются в сильную ладонь, колени пружинят, а сам Накахара больше не в состоянии думать и анализировать свои поступки. Он сгибается пополам, упирается взмокшим лбом в плечо, затем стонет, чувствуя, как его дергают за руки резко назад, заставляя вновь выгнуться в спине. Жутко неудобно и стыдно, ситуация заставляет нещадно краснеть, а прямой взгляд красных глаз сводит с ума. Мори смотрит, смотрит не отрываясь, словно старается запомнить каждое движение рыжеволосого, уловить каждый стон. Тот в ответ высовывает язык, тяжело выдыхая, дергается, дрожа всем телом. Руки Огая изводят, заставляют постыдно выгибаться и просить больше, и Чуя просит, умоляет, давясь словами и слюной, что так откровенно и пошло стекает с подбородка. — Пожалуйста, — бормочет Накахара, не отводя взгляда от рубина красивых глаз. — Папочка, пожалуйста… Движения Мори становятся резче, срывают с дрожащих губ стоны. Чую трясет, он больше не может держать равновесие на коленях, прогибается в спине, прокусывая губу до крови. Тело пробивает резкая дрожь, заставляя зубами вгрызться в широкое плечо мужчины и часто задышать. Шум в голове бьет по вискам, пульс скачет в истерике, а сам Накахара без сил опускается в теплые объятия, утыкаясь в собственные ладони. Огай ничего не говорит, лишь гладит по рыжей макушке, давая возможность молодому человеку прийти в себя. — Я не должен был, — шепчет рыжеволосый, зарываясь в темную ткань чужой одежды. — Простите меня. — Все хорошо, Чуя, — тихо отвечает мужчина, накидывая на голые плечи Накахары его рубашку. — Тебе надо было отвлечься от негативных мыслей. — Но… — Это просто была необходимая для тебя разрядка, — голос Мори успокаивал. Чуя не спешил покидать его объятия, не рвался никуда, потому что только здесь и сейчас он ощущал себя в полной безопасности.