Бездарь внутри любовной трапеции

Осаму помнит тот день до сих пор, помнит слишком четко, ярко и красочно, хотя никаких красок тогда перед его глазами не было. Посеревшая рука, стянутая безжалостно ремнем выше локтя, вспухшие вены и дрожащие пальцы, сжимающие шприц. В глазах Накахары нет ничего, его взгляд сфокусирован на собственной коже, а игла скребет верхний слой эпителия. Дрожь не позволяет сделать укол, тряска не дает возможности попасть по вене, отчего рыжеволосый мычит, морщась и сильней сдавливая зубами ремень. Это был первый раз, когда Осаму поднял руку на свое солнышко. На яркое солнышко, что сияет для него, улыбается и смотрит своими небесными глазами, полными любви и преданности. Худое тело отлетает в стену с глухим ударом, шприц падает куда-то под ноги, а в висках все еще эхом отдается шумный вздох Накахары. Тот закрывает голову руками, дергает себя за волосы и достаточно сильно, с размаху, ударяется уже самостоятельно головой о косяк, постепенно опускаясь на пол. — Уйди, — шипит Чуя, утыкаясь взмокшим лбом в белизну стены. — Просто уйди, пожалуйста. Дазай растерян, он не понимает, что ему делать и как вести себя с тем, кого буквально трясет от необходимости принять дозу. Нервно хватая за худые кисти рук, молодой человек смотрит на кожу, на которой нет пятен, нет проколов, вообще ничего. Словно до сегодняшнего дня Накахара никогда не кололся. Но его состояние говорит об обратном. Пухлые губы трясутся, суженные зрачки нервно бегают по углам комнаты, не в состоянии сфокусироваться. Накахару бьет мандраж. — Дай, — продолжает шипеть рыжеволосый, дергая бледными руками, которые сдавливают дрожащие пальцы Дазая. — Дай мне шприц. — Ты сейчас успокоишься, — Осаму давится от паники воздухом. — А после мы поговорим обо всем. — Нет, — Накахара срывается на крик, шугаясь от шатена в угол кухни, зарывается в светлые шторы и плачет, плачет в голос, словно из его груди рвется наружу вся боль, что он хранил годами. Не может так выглядеть человек, который ничего не употреблял. Просто не может. Осаму срывается с места и идет в спальню. На пол падаю все вещи из шкафов, выворачиваются все ящики, рвутся карманы на пиджаках и брюках. Если Чуя и принимает что-то, то явно не через иглу, стучит в голове Дазая. Если что-то есть в квартире, то будет не так сложно найти того, кто поставляет Накахаре эту гадость. И он, Осаму, найдет этого ублюдка. И пристрелит собственноручно. Долго искать не приходится. Из старой сумки Накахары выпадают несколько пакетиков с кристаллами метамфетамина. В пиджаке — десяток пакетиков героина. В белье — пара блистеров алпрозалама. — Твою мать, — срывается с дрожащих губ Дазая, когда тот швыряет все на кухонный стол. — Как давно ты балуешься этой дрянью и зачем. Накахара в ответ молчит. Потому что сам не вспомнит, как давно. И не вспомнит, как часто. Но это именно то, что помогает ему справляться с болью, что причиняет ему Осаму. — Так, послушай меня, — медленно продолжает шатен, опускаясь рядом с дрожащим в углу Чуей. — Мы все решим, хорошо? Это лишь небольшое испытание для нас. Прости меня. Накахара в объятия идет недоверчиво, но все же утыкается носом в худое плечо Осаму и всхлипывает. Его все также трясет, его дыхание все такое же прерывистое, а глаза также смотрят вникуда. И Осаму уверен, что Чуя все еще думает про тот шприц, что закатился под кухонный гарнитур. И сейчас надо любым способом увести его дальше от всей дряни, которой он себя травит неизвестно сколько времени. Таксист не задает лишних вопросов, когда видит бледного Накахару, закутанного в плед. Осаму коротко называет адрес, но садится все же впереди, позволяя Чуе развалиться на заднем сидении. До офиса Огая ехать всего лишь полчаса, но эти полчаса тянутся слишком мучительно, пропускаются сквозь рваное дыхание Накахары и его хриплые стоны. Его ломает, ломает каждую кость его тела, кровь словно густеет в жилах и не течет, отчего конечности болят, буквально горят изнутри. Рыжеволосый нервно хватает ртом воздух, сжимая кожаное сидение побледневшими пальцами, упирается лбом в холодное стекло и смотрит на мелькающие здания. От быстрой смены кадров укачивает, тошнота хватает за горло и завязывает желудок узлом, заставляя тот сокращаться. Дергаясь в приступе тошноты, Накахара тянется к острому плечу Осаму, который сидит впереди. Кажется, что все нутро вывернется наизнанку с минуты на минуту. Но нет. Накахара ничего не ел со вчерашнего вечера, поэтому максимум, что смогла выжить из его пустого желудка тошнота — это желудочный сок, слизью стекающий по дрожащим губам. Горечь оседает на языке, заставляя морщиться. Не нравится. Накахаре совершенно не нравится его состояние. В салоне становится слишком душно, ощущение осязаемого воздуха падает на поникшие плечи, выводя более-менее успокоившегося Чую из себя и бросая того в приступ паники. А время все продолжало нещадно тянуться, медленно приближая авто к пункту назначения. Кабинет Огая слишком далеко, но Дазай упорно тащит Накахару к лифту, жмет, чертыхаясь, на кнопку вызова и тяжело дышит. Дрожащие руки вытирают салфеткой слюну с бледных губ рыжеволосого. — Все будет хорошо, — сбивчиво шепчет Осаму, вытаскивая шатающееся тело из лифта. — Все будет хорошо, я обещаю. Мори встречает бывшего и нынешнего подчиненных молча, открывает дверь и указывает на диван посреди кабинета. Дазай кивает в ответ, опуская обессиленного Чую на багровую обивку. — Не понимаю, что делать дальше, — в панике тараторит Осаму. — Не знаю, я просто не знаю, что… — Выйди из кабинета, — спокойно перебивает его мужчина. — Сейчас ты ничем уже не поможешь. — Но… — Выйди. Осаму подчиняется, кивает в ответ и покидает темные стены. За дверью холодно, лица с картин смотрят пристально, а пустота коридора давит на больную голову. Молодой человек нервно трет глаза, все еще пытаясь найти ответ на главный вопрос, стучавший в висках все это время. Но тщетно. Перед ним — пустота, вязкая и тягучая, она обволакивает и тянет на дно. Где-то там должен быть ответ, почему и как он, Осаму, допустил все это. Не уследить, не реагировать и просто уходить — вот все то, что составляет нутро Осаму Дазая, отравляет жить Накахары и ломает судьбы, нещадно и жестоко. Дазай никогда не считал, что виноват в чем-то перед напарником, никогда не считал раньше. До этого момента. До момента, когда увидел переполненные болью и отчаянием синие глаза, стянутую ремнем руку и шприц, блеснувший острием иглы. И все это — результат отношения именно его, Дазая Осаму. Время бьет по вискам секундной стрелкой настенных часов. Монотонно и медленно, натягивая нервы струной. Молодой человек практически не дышит, боится, что даже его дыхание может сейчас негативно повлиять на ситуацию. Тонкие пальцы путаются в пуговицах, дергают и натягивают ткань рубашки, а мозг пытается переключиться хотя бы на что-то. Только так Осаму сможет не сойти с ума от ожидания, только так он сможет перестать искать вину в себе хотя бы на несколько минут и найдет выход из ситуации. Чуе надо помочь в первую очередь. За Чуей надо приглядывать. Состояние Чуи — самое главное, что должно волновать Осаму. Дверь кабинета открывается с давящим на грудь скрипом, и молодой человек уже практически срывается с места, чтобы рвануть к ней, но жест чужой ладони заставляет похолодеть и послушно продолжить сидеть. — Как… — Осаму роняет слова вниз. — Как он? Огай молча кивает в ответ, подходя ближе к бывшему подчиненному. Плечи мужчины не опущены, он не выглядит подавлено, нет. Во всей его статной фигуре чувствуется угроза. И эта угроза направлена именно на него, на Осаму. — Вот номер хорошей наркологической клиники, — спокойно начинает Мори, протягивая Дазаю визитку. — Обязательно на консультацию, после — доклад мне. Чем меньше с этим будешь тянуть, тем больше шансов, что худшего можно будет избежать. Визитка пахнет качественным табаком и выглядит слишком презентабельно. Молодой человек с минуту рассматривает красивый набор цифр, после чего убирает кусок картона в нагрудный карман и вновь поднимает взгляд на мужчину. — Далее, — также спокойно продолжает Огай. — На шее я обнаружил ушиб, который явно был получен несколько часов назад и точно не от падения. — Это был я. — Знаю, — резко отвечает Мори, хмурясь. — Кроме нарколога необходима будет помощь психотерапевта. Поймав на себе вопросительный взгляд Осаму, Огай вздыхает: — Психическое состояние Накахары оставляет желать лучшего. — Понимаю, — короткий кивок в ответ. — Что ты понимаешь? — голос мужчины грубеет. — Ты угробил моего лучшего сотрудника, фактически превратив его в живой труп. Ты довел его психическое и физическое состояния до нуля, а сейчас просто говоришь мне, что понимаешь? Угол, в который загоняют Осаму — неуютный, с лезвиями, и пахнет канализацией. Отходами, которым имя — чувства и отношение Осаму Дазая. Молодой человек давится стыдом и кашляет, громко и с хрипом, закрывая дрожащей ладонью побледневшие губы. — Ты убиваешь Накахару, — продолжает Огай, не обращая внимания на приступ бывшего подчиненного. — Медленно и настойчиво. Почему просто не оставить его в покое? — Но… — Заткнись. Осаму хватают за грудки и поднимают, глухим ударом прикладывая к стене. — Ситуация дошла до той ситуации, — медленно проговаривает в лицо молодому человеку Огай, сильней стягивая чужой воротник. — Когда не вмешаться уже просто нельзя. И я буду наблюдать за вами и за тобой, Осаму. За тем, что ты делаешь с Накахарой. В ответ лишь неразборчивый хрип. — И если Чуе будет еще хуже… Дазай нервно сглатывает, не отрываясь смотря в злые вишневые глаза Огая. — … то я заберу его у тебя.