Сказать еще хоть раз, словить на своих устах твоё имя — больнее, чем солью по вскрытым венам. Но забыть его не могу, я для этого слаб.
***
Еще пару недель назад назойливое солнце каждое утро пробиралось через коричневые шторы в маленькую комнатушку, заставляя Донхёка жмуриться и отворачиваться, а уже сегодня погода хмурая и даже тёмная, как для пол девятого утра. Правда, долго о том, что творится за окном, не думается — чужие руки обвивают талию шатена, а после — Донхёк оказывается спиной прижатым к Минхёну, в крепких объятиях. Ли Минхён для Донхёка — без преувеличений самый близкий. Он видел младшего буквально всяким: радостным и веселым, грустным и сопливым, злым, расстроенным, заболевшим, пьяным, даже голым. Донхёку семнадцать и Минхён его не трогал, говоря, что подарит младшему Ли невероятную ночь на его совершеннолетие, но видел его полностью обнажённым. Вообще, старший парень без принципов, просто хочет показать — Донхёка он любит вовсе не за возможность удовлетвориться, — её нет. Парни познакомились шесть лет назад в интернете. Бороздя социальные сети в поисках друзей для онлайн игры, они наткнулись друг на друга. Много общаясь, парни стали слишком близки, не заметив, как через расстояние даже стали лучшими друзьями. Донхёк помнит всё: и то, как Минхён переезжал из Канады в Корею, сообщая младшему всё и вся о себе, когда появляется возможность, помнит, как волновался, получая от старшего короткие сообщения, а следом — фотографии с синяками и ранами. Шатен помнит и то, как чуть не выплюнул лёгкие, признавшись всё там же, в переписке, что Минхёна любит, и получил в ответ «я тоже». Ли Минхён для Донхёка — опора, то, что не даёт сломаться. Ли Минхён для Донхёка тот, кто дал ему жилье и тепло, стоило младшему оказаться в Сеуле. Ли Минхён для Донхёка тот, кто научил его выживать и бороться. Ли Минхён для Донхёка тот, кто вечерами согревает и дарит свою любовь, позволяя им обоим в ней купаться и просто быть счастливыми. Ли Минхён для Донхёка — всё. — Утра, — хриплым ото сна голосом молвит старший, а после — короткий поцелуй в заднюю часть шеи. — Как спалось? Младший вытягивает руки вверх и потягивается, широко зевая, потом же изворачивается в чужих объятиях, оказываясь лицом к парню. Донхёк смотрит на сонного Минхёна, точно так же улыбается и оставляет короткий поцелуй на кончике чужого носа. Всё это кажется ему до жути банальным и «сопливым», что ни один, ни второй Ли не любят, но пока они наедине, без лишних глаз — можно делать всё, что вздумается, не боясь получить кличку слащавой парочки. — Ты же знаешь, — тихо урчит в ответ шатен, упираясь лбом в грудь Минхёна. — С тобой мне всегда хорошо спится. Ли на чужие слова лишь не громко смеётся, а ладонь зарывается в запутанные волосы младшего. Минхён сначала Донхёка просто гладит, потом же немного замедляется и водит кончиками пальцев по коже головы, аккуратно перебирая мягкие прядки. Ли-младший такое до жути любит, старший это знает и этим регулярно пользуется. Донхёк от чужой ласки растекается моментально, становится весь такой податливый, с небольшой улыбкой на губах и радостно закрытыми глазами. Минхён часто сравнивает парня с каким-нибудь милым животным, в такие же моменты — с котом, с маленьким котёнком, который не подпускает никого больше, боясь всех вокруг, кроме одного любимого, «избранного» человека. Марк не высокомерен, но уверен и знает, что таким человеком для Донхёка является именно он. — Меня беспокоят Джено и Джемин, — через какое-то время, не громко, в грудь Минхёна. — Они сами не свои после того, как перестали друг с другом общаться. — Да, — старший отвечает не сразу, задумавшись. Он хмурит брови и тяжело вздыхает, мысля о том, что этот внезапный разговор прямо сейчас им немного мешает. Напряжение с самого утра, пытаясь что-нибудь придумать и выпутать своих друзей из сложных отношений — не самое приятное начало дня. — Я тоже это вижу. Вот только, они, ни первый, ни второй, помощь никакую не принимают. Я пытался. — Так я тоже, — сообщает Донхёк, на тихое заинтересованное «и как?» старшего лишь отрицательно машет головой из стороны в сторону. — Меня проигнорировали. Точнее, не совсем. Просто не послушали. Джемин для обоих парней — хороший друг, Джено — не исключение. И если Минхён еще не настолько, то Донхёк к проблемам близких ему людей очень чувствительный, всегда пытаясь помочь. Сейчас же шатен искренне хочет вновь увидеть цветущие улыбки на лицах у На и Ли, Марк — тоже, просто размышляет медленнее, но лучше. Младший шумно вздыхает и крепче прижимается к чужой теплой груди, слыша, как размеренно бьётся сердце парня. Минхён очень часто, почти всегда влияет на Донхёка, и поэтому шатен невольно успокаивается, а поднимавшееся до этого беспокойство о друзьях вновь опускается на дно. Старший Ли чувствует это, улыбается уголками и продолжает гладить парнишку по мягким волосам. — Мы обязательно что-нибудь придумаем, — шепотом обещает он, а младший ему верит. — Своих не бросаем, верно? Так что не беспокойся, — темноволосый слабо жмёт на чужое плечо, заставляя Донхёка лечь спиной, а сам нависает сверху, после чего их губы сходятся в нежном, ленивом поцелуе.***
Перед глазами яркие, разноцветные вспышки, они — фейерверки, созданные воображением под наркотическим средством. Джемин не помнит, что он принял, но то, «где» он сейчас и как себя чувствует ему даже больше чем нравится. Слышно, как кто-то стучит в запертую дверь, за ней что-то кричат, но для На всё сейчас, как через толщу воды — неразборчиво и очень тихо. Первый раз Джено находит Джемина у унитаза, блеющего кровью, с мутными глазами и слезами на щеках. Второй раз происходит в каком-то барном туалете, с которого старший младшего буквально выносил, игнорируя взволнованные взгляды присутствующих, еще трезвых в здании людей. Третий и следующие пару раз Джено находит Джемина у них дома, абсолютно не соображающего и, однажды, на грани передозировки. Джено Джемина спасал бесчисленное количество раз. Не только потому, что На его однажды спас, дарил и дарит любовь с заботой, а и потому, что младший — действительно дорогой для него человек. Беда лишь в чём: сколько добра не делай, люд всегда будет помнить один маленький сотворенный грех. Так и Джемин поступает с Джено. Нарочно или правда не помнит — Ли не знает, и выяснять это не имеет желания. На часах час ночи, дверь в комнату светловолосого заперта, но Джено знает — младшего нужно спасать. Ли никогда не отличался шестым чувством или чутьём, но сейчас где-то в области груди больно, словно перепуганные кошки скребутся по лёгким, заставляя прилагать усилия, что бы дышать. Джемин точно в комнате, — старший это знает, — но не отвечает, что только подливает масла в огонь. — Джемин, мать твою! Открывай, — брюнет кричит, надеясь, что это хоть как-нибудь поможет. Реакции не следует. — Иначе я выбиваю дверь. Джено терпением не разменивается. По прошествии секунд десяти, парень немного отходит назад, а после — бьёт ногой. Удар, второй, — дверь открывается, слетая с петель и с грохотом ударяясь о стенку, оставляя там, кажется, вмятину, но на это старшему плевать. Взгляд скользит по всей комнате и почти сразу врезается в лежащего на кровати парня. Ли долго не думает — в один рывок оказывается рядом. Небольшое беспокойство, всё же, заседает внутри Джено. Стоит неприятным комом в горле, но, несмотря на это, Ли не особо паникует и делает всё, что полагается, лишь бы Джемина не свело в могилу то, чем он себя напичкал. Старший следует тому, чему научился, к сожалению, на ошибках, а не под чьим-то руководством. Ни сам Джемин, ни Минхён, ни кто-либо другой никто не рассказывал Джено, что делать, если на его глазах от передозировки умирает друг, и Ли пришлось научиться самому. Он был вынужден. От того сейчас действует уверенно. Чуть позже, когда стрелка на часах сдвинулась на двадцать минут вперёд, Джемина отпускает. Медленно и потихоньку, но лучше, чем ничего. Джено всё время сидит возле, смотрит за чужим состоянием, и когда видит, что На понемногу приходит в порядок — ложится рядом, на бок, лицом к парню. Еще чуть погодя, старший тяжело вздыхает и за плечи обнимает младшего, прижимая к себе и утыкаясь носом в выкрашенные светлые волосы. «Хватит меня пугать,» — всё, о чём думает Ли, но вслух не говорит, На бы и не услышал. Когда время показывает два часа ночи, Джено, заметив, что Джемину значительно лучше, позволяет себе провалиться в лёгкую дрёму, что со временем совсем немного перерастает в сон. К этому времени сам На просыпается, открывая тяжелые, словно залитые свинцом, веки, не понимая, где находится. Младшему требуется минуты три, что бы немного отодвинуться от обнимающего его тела и увидеть перед собой Джено. Сначала сердце Джемина делает кульбит, и неясно, почему — из-за испуга и волнения, или же побочные ощущения после наркотических средств. Потом же На задерживает дыхание и прислушивается: Джено мирно и равномерно сопит, значит — спит. Тут-то младший немного успокаивается и позволяет себе прикрыть глаза, пока внутри всё роем бабочек бушует от вида спящего старшего. Взгляд карих очей скользит по кажущемуся бледным из-за освещения лицу — Джемин позволяет себе насладиться брюнетом, пока тот далеко от реальности, блуждает в мире Морфея и абсолютного ничего не подозревает. Светловолосый рассматривает подрагивающие во сне ресницы, потом останавливается на маленькой родинке под правым глазом парня и улыбается уголками губ. «Поцеловать бы, » — проносится в голове младшего совсем тихо, где-то на фоне, так, что он даже не зацикливается на этой мысли. Потом же Джемин рассматривает щеки, пробегается по перегородке носа к кончику и, после, застывает на губах. Джемин не помнит, сколько раз видел Джено спящим, но, почему-то, в голове всплывают маленькие картинки, словно старший всегда спит так, с совсем слабо приоткрытым ртом. На грустно усмехается и вздыхает, но щекочущее чувство внутри вновь разрастается, проползая по желудку к лёгким и, совсем немного погодя, к низу живота. Дыхание сбивается, когда Джемин думает о поцелуе, и, — о Господь, — как от одной мысли всё внутри омывается жаркой волной. «Побочные, — твердит сам себе На. — Точно побочные, не стоило кидаться всем подряд». Тем не менее, Джемин поднимает одну руку, прижимая к своей груди, и задерживает дыхание, вновь думая и размышляя о том, что он хочет сделать. Сердце обеспокоенной птицей бьётся в груди, но оно парню не подвластно сейчас — не успокоить. Младший набирается больше смелости, беззвучно шевеля губами, донося сам себе, что Джено спит и ничего не чувствует. Жестковатая подушечка указательного пальца касается щеки Ли, и На замирает, словно проверяя, среагирует старший или нет. Но от брюнета никакой реакции, и это позволяет младшему тихо вздохнуть и совсем немного расслабиться. Джемин скользит по мягкой коже, по щеке, касается сначала одной родинки, потом второй — как раз таки той, что под глазом. Еще чуть позже очерчивает нос и совсем медленно, почти невесомого контур чужих губ. Внутри поселяется такая искренняя детская радость, когда Джемин касается чужих уст, и на лице у светловолосого рисуется неширокая улыбка. Губы у Джено мягкие и само собой очень приятные. И чем больше На на них смотрит, тем больше думает о том, что хочет коснуться их не только пальцем. Со временем младшему кажется, что качающий кровь орган вот-вот пробьёт ему рёбра и грудь, а желудок, подскочивший от волнения, вот-вот вырвется наружу. Джемин пытается себя успокоить, но получается это из ряда вон плохо. Так или иначе, На берёт себя в руки, пытается доказать сам себе, что все чувства сейчас он игнорирует, надеясь что это поможет.***
Утро выдаётся невероятно тяжелым. Джемин просыпается в утренней, зимней темноте, в прохладе, не смотря на теплое одеяло, под которым лежит, и полнейшем одиночестве. Всё, что слышно в комнате — тихое тиканье настенных часов, ничего больше. На принимает положение сидя на кровати, скрещивает ноги и трёт руками глаза, надеясь, что это поможет адаптироваться к слабому освещению с окна. Внутри всё, кажется, каждый орган неприятно сжимается, от чего На немного сгибается и дышит с трудом. В голове резко мерцают картинки с ночи: сначала то, как Джемин не глядя бросается в себя всем, потом — радужные взрывы перед глазами и чувство полного спокойствия, а дальше — светловолосый вздрагивает, а пелена сна спадает в миг, — Джено, лежащий перед ним в глубоком мире грёз. Сердце заходится бешеным ритмом, когда он вспоминает поцелуй и то, какой на вкус старший, заставляя чужие щеки покрыться румянцем. Вот только всё это длится не долго. Когда Джемин, кое-как отодрав себя от кровати, выходит из комнаты в коридор, игнорируя то, в каком состоянии его дверь, сердце сжимается в тиски. На вскрикивает и буквально складывается пополам от острой боли, а на его звук прибегает Джено, что младший не сразу замечает. — Джемин? — Ли спрашивает чисто для проверки, что бы убедиться, что происходит и в каком состоянии младший. — Что случилось? — Ничего, — шипит от боли Джемин, но так и хочется сказать «случился полный и абсурдный ты». Джено не глупый, а еще научен горьким опытом. Он садится на корточки рядом с парнем и смотрит на зажмуренные глаза светловолосого обеспокоенное, хмурясь. То, что Джемину плохо из-за не полезных веществ — Ли знает, тут и к бабке не ходи. Беда лишь в том, что брюнет не уверен, где и что именно болит На. — Что болит? Отвечай, — звучит больше как приказ, но это работает, — Джено видит, как младший немного сдаётся. — Это важно, иначе я не пойму, как тебе помочь. — Сердце, — нехотя и недовольно говорит сквозь зубы младший, после чего утыкается лбом в свои колени. — Можешь мне помочь разве что тем, что съёбешь с моей жизни. Когда-то раньше Джено всегда поражался Джемину — он никогда не терял возможности дерзить кому-то, показать, кто он, что он много стоит и знает это. На и вправду прекрасен, ему нет цены, это знает как и сам На, так и Ли. Вот только удивляло то, что как бы плохо ни было младшему — тот всегда как-нибудь обидно отшутится или пошлёт. Сейчас же брюнет привык. Старший быстро пробегает к кухне, где достаёт аптечку, из неё — нужные препараты, и возвращается к младшему, не забыв прихватить стакан воды. Джемин сначала упрямиться, достаточно долго как для того, кому действительно очень больно. Стоит только Джено сказать более грубо и серьёзно — На тут же смягчается и, недовольно фыркая, выпивает всё, что ему было принесено. Дальше Ли поднимает сопротивляющегося младшего на руки и несёт на кровать в комнату, только в свою. Джемин от этого возмущается еще больше, но Джено не реагирует и кладёт жертву наркотиков на мягкую постель, сам же — усаживается рядом, правда, не на долго. Через жалких минут пять брюнет вновь отстраняется на кухню, но приходит обратно уже не с лекарствами, а бинтом, спиртом и мазью. — Я не буду, — недовольно фырчит младший, завидев лечебные средства в руках у старшего, и как-то слишком по-детски мило дует щеки, отворачиваясь на бок к стене. — И не проси. — Будешь, — строго говорит Джено, одним своим тоном давая знать, что отказ не принимается. — И я не прошу, я приказываю. Тебе нужно обработать руки. Джемин разворачивается лицом к старшему с нахмуренными бровями и широко открытым в немом возмущении ртом, однако ничего не отвечает. Послушно вытягивает руки и, врезавшись обиженным взглядом в одну единственную точку на стене, позволяет Ли размотать бинт. Джено нравится ухаживать за младшим, правда, хочется ему делать это совсем не так. Брюнету хочется На долго-долго обнимать, выполнять детские капризы и долго смеяться с чужого милого лица, дарить маленькие подарочки в виде дешёвых, но пропитанных романтикой вечеров, а не вот это вот всё — лечение невероятно ужасно выглядящих раненых рук и сердца на грани срыва. Это, безусловно, очень нужно сейчас, но в такие моменты Джено думает, что хотел бы, в первую очередь для Джемина, лучшую жизнь. Но что сделать, если в этом сером дерьме они оба погрязли, и оба надолго, с головой? Брюнет очень нежен. Аккуратно промывает раны, слабо дует, когда Джемин щурится или шипит от боли, мягко наносит заживляющую мазь, точно так же осторожно забинтовывает чужую руку. Повторяет это со второй, иногда слабо поглаживая большим пальцем. Джено солжёт, если скажет, что ему все ещё тяжело смотреть на ужасно страшные раны и кровь, особенно — на теле у человека, которым он дышит. Дело всё в том, что он — привык. Привык, как и многие, как и все, с кем он знаком тут, в не самом благополучном районе Сеула. Все они потеряли надежду и возможность, губя молодость в гнилых гаражах, на мокрых улицах, среди вечных драк не на жизнь, а на смерть. Тем не менее, на мысль Ли приходит Минхён и Донхёк. Последние двое никогда не разглашали о своих отношениях, уж тем более — не показывали, но однажды Джено просто случайно увидел, как они себя ведут друг с другом наедине. Старший помнит — он тогда засмотрелся очень долго, наблюдая, с какой лаской Марк целует и обнимает Донхёка, и тот, в свою очередь, трепетно прижимается к чужой груди и счастливо улыбается. Джено думал и думает до сих пор, что хочет точно так же, но у него — совсем другая ситуация. От этого грустно. Некоторыми одинокими ночами, чаще — в полнолуние, Джено много думает о том, что он уже не в силах ничего изменить. Долго размышляет о себе, о Джемине, и о них, с горечью понимая, что и понятия такого, как «мы» у него с На нет. Ли старается бороться, но всегда натыкается на то самое копье, что и раньше — свой невероятно ужасный характер. Дело в том, что Джено все ещё помнит, и помнит нечто большее, чем сам младший.*flashback.*
Музыка глушит всё, кажется даже, что всю округу. Домик посреди леса для большой вечеринки с морем алкоголя — кажется, самое лучшее решение, принятое Тэёном и Минхёном за последнее время. Громкие звуки с первого этажа глушат даже на втором, любые слова, но не чувства. Джемин обвивает руками чужую шею и выглядит невероятно счастливым, что-то тихо урчит и льнёт к Джено. Последний не слышит, но читает по губам одну единственную просьбу младшего — и не сопротивляется. Брюнет нависает сверху, уложив светловолосого на мягкую, белую постель, и сразу же вовлекает На в поцелуй. Джемин старается всё превратить в страсть, пробраться в чужой рот языком, но Джено, отстраняясь, дразнится, вместо этого делая всё лениво и невероятно медленно. Младший отрывается от чужих губ и выгибается в спине, вскидывая голову назад и не громко что-то стонет — как же отлично, что именно в этот момент музыка сменяется и делается совсем немного тише, позволяя сладостному голосу прекрасной, желанной песней залиться в уши Джено. Старший не отказывает своим желания, да и больно соблазнителен Джемин прямо сейчас — весь разгорячённый и полностью податлив в его руках, перед ним. Губы касаются чужой шеи, заставляя светловолосого задержать дыхание, а руками, зарывшись в тёмные прядки Ли, прижать парня к себе. Джено усмехается. Джемину нравится — старший это знает, чувствует, как бьётся чужое сердце. Сначала скользит только губами, невероятно медленно, потом же — языком, всё так же дразня. Не целует специально, выманивая путём паточного насилия, и На сдаётся — тихо и жалобно стонет свою просьбу. Джено кусает, но видит, что Джемину нравится. А после — целует, долго и много, оставляя метки чуть ниже — на начале шее и вдоль всего плеча, на пару с ключицами. На стонет, прижимает старшего к себе, чуть погодя — обхватывает чужой таз ногами. Тогда-то Ли чувствует чужое возбуждение и уже не сомневается — младшему не просто нравится, он без ума. Момент с одеждой происходит как-то слишком быстро и в тумане, и вот, перед ним лежит обнажённый Джемин, разукрашенный его же ярко-бордовыми и тёмно-фиолетовыми метками. Джено смотрит с восхищением, скользит взглядом по тонкой шее к острым ключицам, по маленьким набухшим соскам к выпирающим рёбрам, по впалому животу к торчащим тазобедренным косточкам. Джемин — искусство, Джено это понял еще с первой встречи, сейчас же — просто убеждается в сотый раз. Хрупкое тело младшего покрывается поцелуями. Ли целует везде, нежно проезжает губами по молочной коже и не смеет пачкать её засосами где-либо еще, кроме шее и, непосредственно, плеча. Джемин под ним изгибается и извивается, руками копошится в тёмных волосах Джено и совсем тихо произносит его имя, когда старший находит очередное чувствительное место. Когда брюнет целует пупок и спускается ниже — На слабо сводит ноги вместе, и Джено, понимая, немного отстраняется. Нависает над чужим лицом и смотрит прямо в глаза, долго и серьёзно. У Джемина зрачки мутные, он под алкоголем и, скорее всего, под чем-то еще, но Ли почему-то уверен, что сейчас у младшего разум трезв. Светловолосый тихо просит быть нежным, Джено же ему вторит «обязательно», одаряя парня под ним ласковой улыбкой. Первый этап, как кажется, пролетает очень быстро. Ли тратит добрых минут пятнадцать на растяжку младшего, но всё, что он помнит — то, с каким усилием сдерживал себя, и чужие сладкие стоны, тем самым говорящие, что Джемина всё устраивает. Джено души не чает в Джемине, от того действует, как и обещал, очень аккуратно, не смотря на то, что возбуждение, смешавшиеся с адреналином, прёт через край, кажется, что изнутри разрывает вены из-за невероятно сильной концентрации. Первый толчок созвучен с болезненным стоном младшего, что заставляет Ли остановится. Он с переполняющей его любовью целует чужую шею, дарит нежные поцелуи на бледную щеку, чуть погодя — в губы. Движение старший продолжает только тогда, когда младший сам начинает двигаться, немного ёрзая, и стонет тихое «продолжай» заплетающимся языком. Джено двигается медленно и плавно, наслаждаясь чужим телом, чужим видом, чужим голосом, чужими руками на себе. Стоны Джемина — Джено уверен — лучшее, что он когда-либо слышал в своей жизни. Старший утопает в сладости чужого голоса, начиная двигаться более резко и немного быстрее, когда чувствует, что светловолосый к этому готов. Ли находит один волшебный угол, который заставляет На застонать протяжно и во весь голос, дрожа и до хруста в позвоночнике извиваясь. Джено тоже чувствует, как по телу, где-то отдаваясь меж лопаток и чуть выше поясницы, проходит маленький электрический заряд, заставляя и его тихо зарычать. Младший крепче обнимает чужой таз ногами и прижимает к себе, после чего шепчет «ещё», и Джено в этом не отказывает. При чём, ни себе, ни Джемину. Оба в конце утопают в невероятной эйфории. Оба видят перед глазами звёзды, чувствуют, как в теле разрядом проходит волна оргазма, заставляя задержать дыхание, открыв рот в немом стоне. Джено, после, крепко обнимает Джемина, обессиленным камнем наваливаясь сверху на счастливого младшего. Мягко целует в губы, чувствуя, как их сердца бьются в унисон, и, совсем еще немного погодя, следом за светловолосым проваливается в сон с улыбкой на губах.***
На утро следующего дня они не разговаривают. Более того — младший и виду не подаёт, словно ничего и не было. Джено от этого напрягается, но Джемина за весь день не трогает, отсрочивая разговор к вечеру. А когда Корею накрывает тёмная ночь, согнав всех, его с На тоже, по домам, Ли решается. Усевшись на тесной кухне, Джено говорит о том, что с Джемином, а на удивленный вопрос младшего «что не так?» спрашивает, помнит ли он их ночь. Ли знает На очень хорошо, поэтому прекрасно понимает, что он, Джемин, действительно ничего не помнит. Поведав историю, Джено замечает не шуточное удивление на чужом лице, а потом — истеричное и шуточное «смешно» от младшего. Джено чувствует себя разбитым. Всю ночь сидит на подоконнике, разглядывая многочисленные звёзды на небе и размышляя о том, за что с ним так поступает жизнь. Он задыхается. Задыхается в собственной беспомощности, злости и просто тонет в невероятной обиде. Чувствует себя брошенным, понимая, что вся та трепетность, нежность и любовь, которую он подарил Джемину ночью, ушла просто в никуда, не отразившись даже маленькой каплей ярких красок в памяти младшего. Еще больше злит мысль о том, что светловолосый, вероятно, делает так часто, а Джено — не первый, кто на это попался. От этого Ли шумно вздыхает и зло бьет стенку перед собой, сжимая до боли челюсти. Просидев до шести утра, Джено приходит лишь к тому, что обида на Джемина — вечная, и будет навсегда жить в его сердце. В его разбитом сердце. Еще чуть погодя, Ли решает, что будет мстить. Делать больно младшему, зная, что тот начал первым, растоптав в щепочки чужое сердце. И именно через месяц Джено делает свой первый шаг: зажимает пьяного, но не настолько, как раньше, Джемина в маленькой кладовке, горячо и страстно целует, тихо шепчет слова любви, обжигая чужие губы свои жарким дыханием. А потом — уходит. Резко и быстро, до конца вечеринки трётся к остальным, по возможности жмётся, обнимается с другими, и даже разводит Чону на поцелуй в щеку. Джено обижен. Джено злопамятен. Джено мстит, не смотря на то, что от боли Джемина ему самому больно. Джено делает вид, что ничего не помнит, не смотря на то, что каждый вечер жмёт к груди подушку, мечтая жить с Джемином, как нормальная пара, с кучей романтики и поцелуев. Джено хочет, но не меняет и не делает для этого ничего — обида сильнее. Она душит, грызёт изнутри.*end flashback.*
Джено тяжело и шумно вздыхает. То ли от воспоминаний прошлого, ситуации, что сильно ранила его однажды и навсегда, то ли от осознания, что обида и злопамятство сковывает его в невероятно ужасные цепи, наручники, связывают холодным металлом шею и душат, душат, пока он вновь не оттолкнёт младшего. Джено делает больно и себе, и Джемину, но ничего не меняет, как и последний. Их отношения — невероятная чёрная дыра, которая дошла до точки «не возврата». Осознание этого рубит больнее ножа по рёбрам. Закончив с обработкой ран, брюнет отстраняется и пропадает на кухне всего на две минуты, пока прячет лекарства по местам. Потом же возвращается и усаживается на край кровати, смотря на Джемина, который уже успел развернуться на другой бок, вновь оказавшись к Джено спиной. Настолько детский поступок, выражающий неприязнь, что старшему смешно, от чего тот тихо ухмыляется. Ли глубоко вдыхает, держит паузу и шумно выдыхает, скользя взглядом по телу младшего. На лежит, никак не реагируя на присутствие старшего, что последнего только веселит. Джено интересно, о чём в данный момент мыслит Джемин, но с небольшой долькой грусти осознаёт, что телепатических способностей у него, к сожалению, нет, а вытянуть из светловолосого какие-либо слова, помимо дерзости и сарказма, — очень сложно, миссия, помеченная красной надписью «невозможно» в голове у брюнета. — Ты как? — Ли интересуется чуть позже, минут, кажется, через пять. — Было отлично, пока ты не заговорил, — как и ожидалось от Джемина. Джено вновь хмыкает. — И вообще, почему ты сидишь тут надо мной? Сходи-ка нахуй. — Где же была твоя дерзость, — в конце концов, Джено не выдерживает, поворачиваясь к младшему лицом и гадко улыбаясь, стараясь не показывать того, что внутри у него мешается коктейль с чувства злости, раздражённости и вновь всплывающей наверх обиды. — Когда сегодня ночью ты меня, дрожа, целовал? Джемин затыкается сразу. Сгибается еще больше, напоминая с виду напуганного маленького зверька, но даже так Джено видит, как чужие щеки и уши заливаются алым румянцем. Ли не знает, смущается сейчас светловолосый, или же больше злится на его слова, но внутри он ликует от этого. По комнате разносится не громкий звук, когда Джено вздыхает. Кажется, что с такими успехами он проработает свои лёгкие на «отлично». Он смотрит на Джемина несколько минут, уже даже не чувствуя раздражения из-за чужого молчания, после чего поднимается с места и движется к выходу из комнаты. За спиной Ли слышит, как кровать слабо скрипит, а постель — немного шуршит. Брюнет прекрасно понимает, что На обернулся, и, — он чувствует, — прожигает старшего взглядом, но не оборачивается. Резко желание закурить врывается в мысли к Джено, и парень, не долго думая, отправляется на выход из квартиры, оставив Джемина один на один со своими мыслями. Джемин же купается в невероятной каше из различных эмоций, мыслей и чувств, не зная точно, что с ним. Всё, что он может понять — то, что на подкорке мозга одно единственное имя — Джено — и к нему сейчас приписывается всё, что пролетает в голове младшего.***
Минхён успевает прийти тогда, когда Донхёк подпаливает третью подряд сигарету, а руки от холода уже даже, кажется, посинели. Место встречи изменить нельзя, и старший очень сильно не любит это правило шатена, ведь тому пришлось двадцать минут стоять на крыше девятиэтажки в минусовую температуру. А Донхёк, в придачу, не из самых умных — вместо зимней курточки он надел ветровку поверх тёплой толстовки, но ясен пень — это не спасает от морозного холода. Сигарета с чужих рук выпадает, а сам младший, чуть погодя, беззвучно, ничего не сказав, утыкается лбом в чужую грудь. Минхён сразу же младшего обнимает, при чём, раскрыв до этого свой мешковатый тёплый пуховик и тем самым укрыв шатена. Ли лишь тихо шепчет благодарности и прижимается к телу старшего, надеясь согреться. От Донхёка несёт табаком — Минхён хоть и не святой, но дико не любит, когда его парень балуется сигаретами и в большем количестве, чем две-три за день. Старший Ли и сам курит, но предпочитает, что бы шатен не следовал его примеру, перенимая эту убийственную привычку. Однако кое-что Минхён знает больше, чем остальные — Донхёк скуривает по несколько сигар подряд лишь тогда, когда попадает в стрессовую ситуацию или капкан собственных мыслей, и не самых приятных. Догадываться долго не приходится, ведь на ум всплывает утренний диалог об отношениях их друзей — Джено и Джемина — и Марку сразу становится ясна причина сего поведения младшего. Правда, что именно случилось — он не уверен, не знает, но решает Донхёка пока на эту тему не дёргать и не спрашивать, ожидая, пока тот сам захочет что-либо рассказать. На улице уже темно, среди пышных, чёрных облаков, плывущих по не менее темному небу, лишь иногда показывается тусклая луна, совсем немного освещая ночную землю одинокими серебряными лучами. К этой поре всегда холодеет. Минхён вдруг думает, оделся ли Донхёк не подумав, когда шёл сюда, или просидел здесь столько, что одежда, днём казавшаяся тёплой, ночью ничем не спасает? Так или иначе, и то, и то — плохо, может произвести к не самым благополучным последствиям. — Джено рассказал мне, — наконец-то совсем тихо начинает Донхёк, да так, что старший вынужден задержать дыхание и сильнее прильнуть к макушке, лишь бы услышать дальше. — Что откачивал ночью Джемина. Сказал, он чего-то наглотался и еще немного, и покинул бы нас… сам понимаешь, как. Минхён вздыхает и поджимает губы — теперь-то ясно, почему младший настолько пустой. Джемин, как и Джено, для Донхёка очень ценный друг, и услышать такое для чувствительного внутри человека — похуже удара в солнечное сплетение, намного больнее, чем когда ранишь сам себя. Не видеть, а только слышать из других уст, как страдает близкий человек, зная, что ни в тот момент, ни сейчас ты ничем не можешь ему помочь — самая жестокая казнь. Намного хуже, чем страдать самому. Старший знает, что эта новость для парня — ужасная. А еще знает, что позволять Донхёку на этом долго зацикливаться определённо точно нельзя, иначе младший начнёт изводить себя еще больше, и, в конце концов, будет пытаться исправить чужие отношения, сделать лучше своим друзьям. Но Минхён знает — их, Джемина и Джено, дело личное, то дерьмо, с которым они должны разобраться сами, без посторонней помощи. Минхён не из тех людей, кто сначала выслушает, а потом, включив дурачка, будет пытаться развеселить или отвлечь от главной проблемы человека, нет. Он, скорее, тот, кто выслушает, даст совет, если требуется, и скажет сердечное «понимаю», кто поддержит, и только потом ненавязчиво соскочит с одной темы на вторую, предложит выпить и, тем самым, оттолкнёт человека от того, что беспокойством разъедает все внутри. Однако с Донхёком немного не так — в любой ситуации старший Ли ищет новый подход, зная, что на нём одна и та же «тактика» не сработает. — Ченлэ, Джисон и Ренджун говорили, что хотят устроить марафон фильмов, — через минут пять шепчет Марк младшему и мягко прижимается губами к чужой макушке. — Хотят пересмотреть «Голодные Игры». Я и ты, к слову, в списке гостей. Метнёмся? Младший некоторое время еще молча стоит, а потом совсем немного отстраняется и поднимает голову, смотря старшему прямо в глаза. Донхёк выглядит как милый и замёрзший щеночек, слегка надув щеки и совсем немного выпятив нижнюю губу — делает так, когда грустные мысли полностью заполняют его голову. Минхён не может сдержать улыбки, а потом — немного наклоняется и медленно, трепетно целует шатена. Отстраняются друг от друга они нехотя, спустя каких-то минут пять, и Минхён напоминает о том, что им нужно идти, потому что время не резиновое, ожидание друзей — короткое, а еда, прикупленная для пересмотра фильма, — не бесконечная. Донхёк улыбается уголками губ и на чужие слова кивает. Потом младший вырывается из чужих объятий и быстро, мелкими шажками бежит к входу с крыши в подъезд. — Хорошо, я очень сильно замёрз! — Ли не боится кричать в дверь на крышу, уже будучи в подъезде, где Минхён не спеша движется за младшим. — Поэтому пошли быстрее! У Ренджуна дома парни оказываются спустя минут десять, так как идти к китайскому другу от места, где они были — не так уж и далеко. Правда, не смотря на то, что хозяин квартиры Хуан, двух Ли встречают Джисон и Ченлэ, да в такой спешке, словно они в кинотеатре, фильм уже начался и его нельзя поставить на паузу. На удивлённые взгляды пришедших друзей те только шепчут беглое «скорее» и убегают обратно в комнату. Минхён и Донхёк переглядываются друг с другом, слабо улыбаются уголками и, избавившись от верхней одежды, бредут за Чжоном и Паком. Однако услышав то, что фильм и вправду начался — младший Ли хватает старшего за руку и, немного ускорившись, тянет в нужную сторону. Никто не удивляется, когда Ренджун вновь оказывается лежать в центре, справа от него — Ченлэ с Джисоном, слева — Минхён с Донхёком. В комнате темнота, на экране телевизора яркая картинка, а перед парнями — море из различных снэков и закусок. И хоть со стороны их уличная жизнь похожа на то, словно в свободное время все они балуются шприцами и травой, то на самом деле такие вечера пересмотров фильмов они устраивают регулярно, и, чаще, компания меняется. Донхёк такие посиделки очень сильно любит, особенно, если кино интересное, рядом много еды, а под боком — Минхён, обнимающий его и иногда утыкающийся в чужую макушку, что бы зевнуть. Кажется, словно время летит очень быстро, настолько интересно всем смотреть «Голодные Игры». Даже все съестные вкусности кончаются ровно под конечные титры — парни не так сильно отвлекались на еду, больше зацикливаясь на фильме, что бывает редко. Никто, к слову, вставать или включать свет не собирается, продолжая лежать на кровати и смотреть на экран. Каждый, видимо, задумался о своём. — Это конечно всё классно, — вдруг тихо начинает Ренджун, обращая внимание друзей на себя. — Я понимаю, у вас отношения, всё такое. Но, блять, со мной, с другом никто не хочет в течении фильма обниматься? Джисон с Ченлэ не громко хохочут с наигранной детской обиженности старшего, Минхён лишь улыбается, а Донхёк, почему-то, вновь вспоминает о Джемине и Джено, хотя весь просмотр он ни словом о них не перекинулся сам с собой где-то в мыслях. Марк на смену реакции шатена реагирует сразу, за ним же и остальные замечают резко потемневшего парня, словно над ним в миг нависла грозовая туча. Ренджун, тихо чертыхаясь под нос и извиняясь, перелазит через Марка к младшему Ли и, нависнув над задумавшимся шатеном, резко начинает того щекотать. Да так, что Донхёк в одну секунду из человека превращается в бесформенную орущую жижицу, извиваясь в разные стороны, лишь бы спастись от чужих рук. Минхён лишь смеётся на просьбу младшего его спасти, а когда шатен выкрикивает «я обижусь!» — и вовсе падает к развеселённым от сие ситуации Джисону и Ченлэ. — Да хватит, — громко выкрикивает Ли, с усилием скинув с себя китайца и в мгновенье отскочив с кровати на пол. Донхёк успокаивает своё дыхание и, после, напоследок облегчённо выдыхает. — Ты чего вообще напал, дикий? — Развеселить захотел, — весело отвечает Ренджун и непринуждённо жмёт плечами, улыбаясь. После же старший лишь на младшего кивает. — Ты погрустнел очень резко. Что случилось? Донхёк вспоминает то, о чём думал, и вжимает в себя губы, бегая взглядом по парнях. Минхён — младший видит по взгляду, — сразу понял, о чём шатен начал размышлять, смотря на Ли нахмуренным взглядом. Парень же сейчас шатается на тонкой линии, имея только два выбора — рассказать то, что случилось с Джемином ночью и, вероятно, обеспокоить друзей, если те не в курсе, или же смолчать, придумать какую-нибудь глупость, но потом, возможно, словить от них большую обиду, если те узнают правду. А они узнают — Ренджун как минимум любит всё выискивать и вынюхивать, если вдруг чует где-то неладное. Джисон первый замечает метение во взгляде Ли, от чего весь запал весёлости в миг спадает. Ченлэ реагирует на Пака, потом присматривается к Донхёку и хмурится следом, понимая, как и остальные, что если их друг, тот самый болтливый Ли Хэчан, так долго молчит, то причина и вправду весомая, заставляя безрассудного мальчика вдруг задумываться над своими словами. — Донхёк, скажи правду, — наконец, помогает Минхён. Трое парней, сидящий на кровати рядом с ним, оглядываются на темноволосого и в немом вопросе «ты знаешь?» вскидывают брови, однако Марк не отвечает, не отрывая взгляд от младшего Ли. И последний, в итоге, принимается рассказывать.***
Ловя холодный воздух разгорячённым лицом, Джемин думает только о том, как же жизненно необходимо прямо сейчас напиться. И здравый разум, кричащий о том, что после «почти передозировки» с алкоголем играться не стоит, он целиком и полностью игнорирует. На плечах у него зимняя куртка нараспашку, под ней же — только легкий свитер, не в силах согреть хоть кого-то в минусовую температуру, но На думает, так даже лучше. На сообщения Джисон не отвечает, хотя Джемин прекрасно знает — в два ночи Пак еще не спит и вряд-ли когда-либо будет спать, всю жизнь утверждая, что темное время суток предназначено только для игр и точка. И может из-за того, что внутри всё еще торнадо из смешанных чувств ходит, может из-за, вероятно, все ещё плохого состояния, после не самых приятных побочных эффектов, но Джемин на игнорирование младшего злиться. Поэтому решает позвонить Ченлэ. Светловолосый знает — Чжон почти всегда рядом с Паком, и даже если ночью они не вместе в одной комнате, — хотя кто их знает, — то точно вместе в какой-нибудь игре. Ченлэ, в отличии от Джисона, берёт сразу, и — ожидаемо — даже не звучит как тот, кого внезапно разбудили. Джемин не разменивается на приветствие или прощание, в отличии от друга на том конце трубки, и лишь говорит место и время, после чего короткое «важно» — и звонок сброшен. Джемин своего рода самоубийца, иначе как еще объяснить то, что всю заварушку и свои чувства к Джено он собирается рассказать в первую очередь именно Ченлэ, а не лучшему другу Минхёну, за что, вероятно, потом получит не малого леща по лицу. Но даже это его не останавливает — прямо сейчас, заходя в маленькое круглосуточное кафе в конце какого-то нелюдимого переулка, он думает, что хуже быть абсолютно точно не может. Само осознание того, что Джено не спал в тот момент, когда светловолосый целовал его — Джемина убивает. Это воспоминание прокручивается в голове, как заевшая, старая пластинка, заставляя На смущаться и краснеть, злиться, раздражаться, да и в целом морально испытывать просто такое, что не каждый выдержит. Джемин сильный, пока-что держится, но думает лишь о том, как бы побыстрее оказаться в гробу — вечный покой и никаких чувств. Ченлэ врывается в кафе очень шумно, привлекая к себе внимание продавца за стойкой и задумавшегося Джемина. Светловолосый поднимает взгляд на Чжона, замечая перед собой запыхавшегося паренька с красными от мороза щеками — значит, бежал. На только улыбается своим мыслям, наблюдая, как тот заказывает среднее какао — какой ребёнок, — и приближается к нему. — Что случилось? — Ченлэ звучит обеспокоенно, устало падая задницей на мягкий пуфик. Джемин уже сожалеет, что так резко подорвал своего друга. — Я, — светловолосый было начал, но всё в голове вдруг резко перестраивается, словно по какой-то команде или по нажатию специальной для этого кнопочки. На заминается, потупляет взгляд в стол и собирается с мыслями, немо благодаря младшего за то, что тот ждёт, главное — молча. — В общем, Ченлэ, — Чжон, услышав своё имя, напрягается, хмурит брови сильнее и подвигается к старшему — Джемин очень редко называет его по имени. — Я влюблён в Джено.