Мою первую любовь звали ненависть, Что презирала все таблетки от депрессии.
***
Джемин просыпается и сразу же врезается взглядом в противно тикающие настенные часы, которые говорят о том, что через пару минут будет двенадцать. Плотные шторы практически не пропускают света, от того парень не сразу может отогнать от себя пелену сна. Приходится еще минут пять посидеть на кровати с пустым взглядом в никуда. Чуть позже выясняется, что на улице пасмурно и даже как-то темно, как для полудня. На незаинтересованно пробегается взглядом по кипящим улицам, потом точно так же осматривает холодильник и приходит к тому выводу, что есть он не хочет. Он в принципе ничего не хочет, кроме спокойствия внутри себя и порядка в голове, чего добиться весьма таки сложно. На не знает, поступает он правильно, или нет, поэтому решает, что разбираться будет до конца дня именно в себе, в своём поступке. Запереться от всего мира, ограничить себя ото всех знакомых, в первую очередь — от Джено. Джемин сначала сомневается, что сделал так, как нужно, но по прошествии нескольких часов раздумий, проведенных в тупом коконе из одеяла и неживого взгляда в стенку, выбирает ответ «да, правильно». Он уверен, что будь кто рядом сейчас, он бы вообще не смог в себе покопаться до четырёх вечера. Ближе к пяти, когда взгляд Джемина случайно проезжает по стрелке часов, желудок тихонько урчит, но ощущения во рту не самые приятные, от чего парень успешно игнорирует еду. А еще На слегка пугается тому, как быстро летит чёртово время, пока он купается в собственных мыслях, ибо в следующий раз, касаясь глазами к настенному показателю времени, он видит семь вечера. Это уже шутками не кажется. Джемин не доктор и никогда себе приписывать диагнозы не любил, особенно касаемо своей психики — его самое не любимое дело, так это думать о том, с какими синдромами совпадают его мысли, желания, ощущения. Тем не менее, врачей На не посещает уже очень давно, боясь навязчивых «специалистов» чуть ли не с самого детства. Но Джемин же решает, что его такое состояние точно не считается здоровым. Наоборот — пугает. Если так и дальше продолжится — светловолосый трезво это осознаёт — до конца недели вместо него останется лишь мокрое пятно да пыль на мягкой простыни. Внутри за целые сутки у Джемина ничего особо сильного не происходит. Он чувствует целое ничего, словно тот бушующий шторм из различных эмоций сумел успокоится только в серых стенах и мёртвой тишине. Кажется даже, сердце целый день не бьётся, а лёгкие не дышат, почему-то. На называет это состояние «апатией», хотя уверен в том, что кто-то другой назвал бы это «депрессией» или «эмоциональным выгоранием», когда это ни капельки не так. Джемин психически здоров — или почти. Джено пролетает в голове светловолосого пару раз, да и так — мимоходом, на заднем плане, не навязываясь, пока Джемин делит себя на хорошие и плохие стороны. Правда ближе к позднему вечеру, когда самокопание заканчивается, в мысли На вовсю лезет лишь одно имя, взгляд одних конкретных глаз, один единственный человек, особенная чёрная макушка — и этого не избежать вообще никак, абсолютно. Джемин этому, своей тупой влюблённости, противостоять никак не может. Где сейчас и чем занят Джено? Думает ли о том, куда он, Джемин, пропал? Чувствует что-то, когда на глаза не попадается его светловолосый «друг»? Проблема лишь в том, что мозг На объят лишь личными мыслями, но что-то на подобии «спросить у кого про Джено» не пролетает ни разу. Он просто гадает, спрашивает сам себя, но чётких ответов не даёт. «Возможно, » — не внушает доверия. «Наверное, » — похуже открытого финала. Но Джемин спрашивать не будет и не собирается — сам еще не знает, как он должен к Ли относится после всего произошедшего. Квартиру пронзает писк дверного звонка, и Джемина подбрасывает на кровати. Смешавшиеся в кучу думы под громким звуком выплывают лишь в одно — На, почему-то, на секунду думает, что Джено узнал, что он тут, и пришёл именно за ним. Необъяснимый страх в миг охватывает светловолосого, он сильнее поджимает к себе ноги и утыкается носом в колени, жмурясь. Джено не может, он не должен узнать, что Джемин тут. В разуме плещется шумящее беспокойство, Джемин не может мыслить здраво по конкретному ряду причин, от чего только хуже. Он чувствует себя сумасшедшим. Сумасшедшим по Джено. Однако, спустя долгих пять минут, к уху прокрадывается тихий голос, просящий Джемина открыть двери — светловолосый понимает, что за ними слышно именно Ченлэ. Он нехотя отрывается от своего маленького «убежища», сдирает себя с мягкой кровати и плывёт на потерявших энергию из-за отсутствия еды за день ногах плетётся в коридор, что бы открыть младшим. За дверью, как и полагалось, Ченлэ не один — рядом с ним стоит такой же обеспокоенный Джисон с нахмуренными бровями и строгим взглядом. Джемин давит из себя улыбку, но по лицам друзей видит, что вышло, мягко говоря, вообще не очень. — Господь, — тихо говорит Чжон, проходя вместе с Паком в квартиру. — Я понимаю, говорил, что не побеспокою тебя на протяжении недели, но я решил разок зайти посмотреть, как ты, и… ты выглядишь ужасно. — Спасибо, Ченлэ, — светловолосый сухо смеётся. — Утешил. — Я не это имел ввиду, ты знаешь, — исправляет себя Ченлэ, подхватывая Джемина под руку и идя в комнату. — Присядь, у нас кое-что есть для тебя. Джисон плетётся чуть позади них, ибо некоторое время уходит на то, что бы закрыть на все замки двери. Когда же Пак усаживается рядом с Чжоном и выглядит точно таким же серьёзным, Джемин напрягается не на шутку. Он надеется, что это «кое-что» не про Джено, иначе он не вынесет.***
Джено вырисовывает огромную надпись яркими красными красками из баллончиков — одно из заданий Тэёна. Кажется, самое безобидное, но если словят за этим делом — отхватить можно не хило, не имея хорошей физической подготовки. Одна ночь пролетела и к брюнету снова вернулись прежние чувства — ярость и ненависть вперемешку с обидой и какой-то любовью к одному единственному парню, пропавшему без вести. Джено рисует яркие заголовки на бетонных стенах, пока морозный ветер пробирается под осеннюю курточку, заставляя иногда дрожать от низкой температуры. Он не думает ни о ком, кроме Джемина. Даже Ченлэ и Джисон, которые, вероятно, о месте нахождения светловолосого знают, вылетают из его головы. Ли думает лишь о том, почему На поступил именно так. Джено курит ментоловую сигарету, которые, к слову, не любит совсем, но других не осталось, пока баллончики с едкими красками хаотично бросаются в рюкзак, а сам он движется к другому двору, где нужно сотворить точное такое же на одном из домов. Ли считает, что дым и никотин его спасают и успокаивают, вот только незадача — лишь немного и не на долго, что не радует совсем. Джено закрывает глаза и опирается спиной о стенку, когда на телефоне время гласит о двух часах ночи, а половина района разрисована от его рук. Брюнет думает, что физически сильно устал бегать от места к месту и на весу рисовать то, что требуется. Ли думает о том, что хочет прикоснуться щекой к мягкой, тёплой подушке и провалиться в сон, но на дрожащих от переутомления ногах идёт обратно к Тэёну. Не только за наградой, но и за новым заданием. Прошло уже два с половиной дня, и Ли о На ни узнал ровным счётом ничего. И за эти двое суток Джено не смыкает глаз — разве что на часов пять в общей сумме — и не сидит не минуты. Он надеется, что если займёт себя каким-то физическим трудом до потери сознания, то о Джемине на время забудет, но всё тщетно. Желудок потихоньку привыкает к тому, что за всё время в нём может оказаться только небольшая порция лапши, боль в спине уже не чувствуется, а ноги трясутся лишь иногда и все еще его, Джено, держат — значит, не всё так критично. Практически ни с кем из парней брюнет не общается, Джисона, Ченлэ, Минхёна, и, как следствие последнего, Донхёка он так и вообще избегает, не желая раскрывать все карты его с Джемином прошлого. Джено поддерживает контакт лишь с Тэёном и Донёном — последний, к слову, приходится очень кстати своими молчаливыми вечерами с бутылкой пива в каком-то тёмном, заброшенном здании. Никаких вопросов о личном, младшему это только в радость. Когда Джено только начинает заикаться об еще одном задании, Тэён отрицательно машет головой и говорит младшему подождать его на диванчике в гостиной. Брюнет сначала противится, а потом просто обречённо кивает, предварительно показательно тяжко вздохнув, и спускается вниз. Об этом, кстати, не жалеет, ибо на мягкой мебели сидит сонный Донён, словно знал, с двумя закрытыми бутылками энергетика. — Спасибо, — не громко благодарит младший, забирая у парня протянутую ему ёмкость. — Всегда пожалуйста, — чуть заторможено отвечает Донён и медленно кивает Джено, пока тот садится рядом. — Ты выглядишь не здоровым, серьёзно. Ты спишь? Ешь хоть что-то? — Ты должен был поставить частичку «хоть» в каждом своём вопросе, — тот тихо и саркастично смеётся, в то время, как старшему совершенно не смешно — он так же тихо цокает и машет головой со стороны в сторону. — Вообще, да. Ем, сплю. Мало, но всё же. Донён тяжело вздыхает, зная, что лезть в личную жизнь и то, почему Джено себя так ведёт, не стоит совсем, абсолютно. От того всё, что ему остаётся, это открыть свою бутылку с энергетиком, наблюдая, как младший ему этим же действием вторит, протянуть немного к нему в немом тосте, после чего подзарядится сладковатым напитком. Ли делает то же самое. За это Ли и любит Кима — молчаливость и точно такое же понимание. Как раз то, что так нужно. Как раз то, что сближает намного сильнее пустых разговоров и притворных эмоций, наигранного беспокойства. На самом деле, Джено не глупый и отлично видит то, что Донён за него и правда переживает. Пару раз ловит дрожь на его устах и прекрасно знает, что тот хочет спросить, действительно хочет узнать причину такого состояния младшего, выслушать и просто быть в курсе. Ему интересно, Джено это видит, но всё еще придерживается правила «личное должно всегда оставаться личным, особенно если это лютые заварушки, особенно если с Джемином». Брюнет делает пару глотков энергетика и откидывает голову назад на мягковатую спинку старого дивана. Ли прикрывает глаза и вздыхает, пока в висках больно и неприятно пульсирует. Гадать не стоит, что именно из-за переутомления и неправильной пищи, которую такой вообще назвать-то сложно. Джено пару раз прогоняет в голове пластинку всего, что он пережил с Джемином, всего того, что между ними было. Он не знает зачем, думает лишь, что от этого станет проще, что-то прояснится. Это как перечитать старую книгу и найти в ней кучу смысла, невидимого раньше, ведь чем больше живёшь, тем всё сильнее меняются взгляды на жизнь и мышление. Вот только Ли так и никаких скрытых между строк фраз не находит. В конечном итоге Джено приходит лишь к тому, что, да, к чёрту. Брюнет думает о том, что, возможно, действительно нуждается в том, что бы всё рассказать кому-то и выговориться. Хотя бы не напрямую, хотя бы сказав, что всё это — для какого-то там дальнего друга, что все персонажи выдуманы или такое подобное. Ли не знает, зачем, но может от этого станет и ему, и любопытству Донёна проще. — Знаешь, — младший начинает не громко, но старший привлекается сразу же. — В моей жизни происходит некоторое дерьмо, но я всё еще не до конца уверен в том, что все мои личные грузы на плечах должны вдруг стать не личными, в следствии какого-нибудь разговора, — Джено думает, что немного потерял ту мысль, которой изначально хотел придерживаться. Он смотрит на Кима, тот же лишь понимающе ему кивает, и от этого немного легчает. — В общем, я хочу лишь сказать то, что очень сильно люблю… люблю. Не важно кого, хорошо? — Донён молча кивает. — Но он… этот человек, он сделал мне больно однажды, а моя злопамятность таит обиду до сих пор, заставляя меня издеваться над ним. Прости, я жесток. Между парнями виснет молчание. Джено вновь тяжело вздыхает, прогоняя мысль, что с такими успехами он активно прокачает свои лёгкие, потом снова откидывает голову назад и закрывает глаза. Он думает, что сболтнул лишнего, но старается себя за это не винить, надеясь, что сонный Донён ничего не запомнит, да и помогать — тоже не захочет. Но вот Ким, он сидит рядом с задумчивым лицом, перерабатывая всю услышанную информацию у себя в голове. — Так, значит, — старший начинает совсем скоро, минуты через две, не давая Ли даже усомниться в правильности своего решения высказаться кому-то. — Ты пытаешься причинить ему… этому человеку, такую боль, которую ты сам ощутил при его… допустим, измене? — Донён вопросительно выгибает бровь, пока встречается с Джено взглядами и тот кивает. Старший же тихо цокает языком и слабо машет со стороны в сторону головой. — Это как путём насилия показать ребёнку, что оно, это насилие, вовсе неприемлемо, и бить других — нельзя. Глупо и абсурдно, а главное — невероятно бесполезно. В прочем, думай о моих словах как хочешь. Слова старшего заставляют Джено действительно очень сильно задуматься, в первую очередь так над тем, для чего он изводит Джемина. Он хочет сделать ему больно в ответ, да, но что с этого? Такое не поможет ни На, ни ему, ведь любовь никуда не девается и видеть слёзы любимого человека очень, очень сложно. Джено думает, что он своего рода мазохист. Больше Донён ничего не говорит, продолжая вместе с младшим в тишине пить энергетик, наслаждаясь атмосферой и какой-никакой теплотой их убежища. Да, Донён больше и слова не бросает, прежде чем уйти, зато Джено многое для себя в голове после услышанного перестраивает и формулирует по-новому. И правда ведь, бесполезно.***
После этого разговора вперемешку с длительной ночью размышлений Джено как-то слишком сильно меняется. На следующий день он берёт немного отдыха, который ему безоговорочно даёт беспокоящийся Тэён, а к вечеру, когда выходит из дома прогуляться, не избегает встреч с Джисоном и Ченлэ, которые в ту ночь от него кое-что важное услышали. Правда, на их предложения пойти куда-то и перетереть некоторые вопросы он отказывается — сильно устал, физически, но морально — еще больше, и хочется простого отдохнуть, разрешая встречному ветру ерошить не только волосы, но и сброд мыслей в голове. Джено меняется очень сильно: у него внутри целые перевороты, он начинает рассматривать ситуацию со всех сторон и с каждой минутой все больше внедряется в слова Донёна, находя в них все больше смысла. Ли себя, правда, пытается не распускать. Не смотря на то, что всё тело ноет, внутри сердце сковывает острой проволокой при мысли о том, как сейчас Джемину может быть больно от его поступков, Джено держит себя в узде, не позволяя мыслям заходить за рамки банальности и сопливости. Он сидит на крыше застывшей многоэтажки, свесив ноги вниз, и глядит в даль, пока бушующая небольшая буря наводит самый настоящий хаос в тёмных волосах. Джено много думает, не отдавая отчёта тому, как от холодного ветра его тело, не смотря на тёплую куртку, дрожит, а зубы изредка бьются друг о друга. Парень думает над тем, что, вероятно, поступал и поступает с Джемином очень глупо — любя его до чертиков, он причиняет ему страдания только потому, что На однажды поступил так с ним, при том, что Ли от своих действий в сторону младшего только больнее. Настоящая глупая и — откровенно — тупая драма, и осознание этого отображается горькой улыбкой на устах. Джено думает о том, что он настоящий идиот. Когда макушка солнца показывается из-за горизонта, вскоре так же быстро прячась за серыми облаками, Джено словно просыпается ото сна. Он бросает взгляд на экран почти до нуля разряженного телефона и подмечает то, что не спал всю ночь, промывая кости ночным морозом. Не самое приятное действо, учитывая, что сейчас Ли почти не чувствует ни одну из своих конечностей. Парень, с горем да пополам, отдирает себя от края крыши и слезает с уступа, прячется в сухом подъезде и располагается на ободранном, старом диване, что установлен между последним этажом и лестницей на саму верхушку дома. С одного бока лежат пустые бутылки алкоголя, с другого — пустые и помятые пачки сигарет. Джено тяжело вздыхает, прикрывает глаза и откидывает голову назад. Спустя мгновенье он приходит к тому, что хочет всё рассказать Минхёну — вдруг тот даст совет или поддержит, что, кстати, маловероятно, учитывая, что старший Ли более благосклонен к Джемину, чем к Джено. Да и последний уверен, что Марк слышал от На намного больше и считает темноволосого мудаком, но еще чисто из вежливости и солидарности не начистил ему лицо. Джено вновь горько усмехается. Стоит представить только, как Минхён над ним смеётся, называя слова лишь жалким оправданием, и рассказывать кому-то о своём «личном» больше не хочется. Со стороны, прочитай кто мысли Джено, сразу бы сказал, что тот слегка отстранён от людей и боится быть отвергнутым, но сам Ли так не считает — он***
Минхёну пишут в самый неподходящий момент. Более того, на часах только восемь утра, на календаре дата горит красным, что оповещает о выходном, а в руках Ли поддающийся ласке сонный Донхёк. Но тот самый «кто-то» пишет очень много и настойчиво, что Марка знатно напрягает, ибо вибрация от уведомлений, особенно такая частая, ему никогда не нравилась. Парень усердно старается это игнорировать, продолжая дарить шатену под собой мягкие и нежные поцелуи, но младший легонько ладонями отстраняет от себя Минхёна и, смотря в глаза, понимающе улыбается. — Посмотри, — шепчет Ли и кивает на телефон старшего, Марк же тяжело вздыхает. — Ответь. Кто-то настаивает, вдруг важно? — Кто бы это ни был, — темноволосый последний раз целует чужие губы, прежде чем потянуться к мобильному. — Я уже его ненавижу. Телефон оказывается в руках, а Минхён перекатывается на кровать рядом с парнем. Он неспешно проводит пальцем по экрану, снимая блокировку, и невольно улыбается, пока Донхёк под его боком крутится, вертится, к чужому телу прижимается в поисках тепла и ушедшей пару секунд назад любви. Марк отстраняется лишь на секунду, что бы поцеловать взъерошенную макушку запутанных каштановых волос, после чего возвращает взгляд на свой гаджет. Улыбка спадает очень быстро. В сообщениях висит несколько сообщений от Джено, в которых тот пишет о важном разговоре, срочной встрече и «это связанно с Джемином, очень важно». Минхён недовольно хмурится и секунд пятнадцать думает над ответом, на что Ли отвечает ему «ты должен знать об этом». А Марк как тот, кто всегда в курсе всех и всего, понимает, что отказаться не может — младшего Ли и так тяжело развести на разговоры, а упусти он шанс сейчас — потом и вовсе и слова от Джено не добьётся. Придётся жертвовать выходным. Донхёк замечает настроение парня: и то, что тот тяжело вздыхает, и то, как хмурится, читая сообщения, и то, с каким трудом кладёт в сторону телефон. То, что их общее утро пройдёт вовсе не общим шатен понимает сразу, но старается на подавать виду, что тоже расстроен. Он приподнимается на локтях, долго смотрит на Минхёна и, в конечном итоге, обнимает руками за шею, прижимаясь своими губами к чужим. — Ты можешь идти, — шепчет Донхёк тихо-тихо. — Понимаю, тебе это важно, а у нас впереди еще целое «как можно дольше вместе». Не беспокойся. Минхён вновь невольно улыбается уголками губ на чужие слова и точно соврёт, если скажет, что не любит младшего за его понимание в такие моменты. Он встречается с Джено ближе к девяти в старом, обшарпанном, но невероятно атмосферном кафетерии, украшенном в кофейных тонах и скромной мебелью. Младший уже сидит за крайним столиком с двумя станами чего-то тёплого, откуда идёт небольшой дымок. Минхён скидывает с себя пальто и, подходя к месту, даёт ему покоится на вешалке, после чего усаживается напротив брюнета. Молчание нависает между ними на долгие пять минут. Оно заставляет Джено усомниться в себе и своей идее делиться со старшим мыслями, а Минхёна пуститься в поле догадок о том, что такого важного младший Ли хочет ему рассказать. Облако дискомфорта, что поселилось над ними, кажется, замечает даже полусонный бариста* за стойкой. Джено стучит пальцами по своему стакану с кофе, иногда бегает взглядом на Марка и не знает, как набраться сил. До этого он был настолько смел, а сейчас сидит и вновь думает о том, что у Минхёна рука тяжелая, и получить в лицо не хочется совсем. Старший же глубоко внутри недоволен всей ситуацией, но внешне не показывает этого. Он смиренно сидит и ждёт, пока Ли начнет говорить о том, из-за чего Марку пришлось с утра пораньше покинуть Донхёка и примчаться к нему. Минхён не может сказать о том, что не любит Джено или что-то в этом роде, но он явно будет не рад каждому, кто отвлечёт его от любимого дела, так еще и в такую рань. — В общем, — тихо начинает Джено и отчасти даже неуверенно. — Я очень много размышлял сегодня, не спал всю ночь и возможно поэтому буду нести немного… бред? Но ты, прошу, выслушай меня, — старший на слова парня лишь кивает и внимательно слушает. От пристального взгляда Минхёна становится немного неловко, чувство которое младшему вообще не присуще. И он рассказывает. Двадцать минут, тридцать, час. Он рассказывает всё, говорит тихо и старается делать вид, что спокойно, пока Минхён его молча слушает. На старшего Джено не смотрит — почему-то не хочется видеть в чужих глазах какие-либо эмоции. Он рассказывает всё-всё, начиная с самого начала, не стесняясь говорить, что спал с Джемином. Поведает о своих чувствах к младшему и о том, как глупо и жестоко поступал, не смотря на то, что любил и любит до звёздочек перед глазами. Джено сам себя называет нелогичным и странным, но оправдывается тем, что слепая обида была превыше всех его чувств. Под конец младший словно сдувается: он с каждым предложением говорит всё тише и как-то неувереннее, пряча грустные глаза за тёмной чёлкой, потом же вовсе замолкает. Минхён сидит молча и смотрит куда-то сквозь Джено, размышляя и переваривая всё то, что он только что услышал. Внутри у Марка всё заметно сильно перестраивается, как и у самого Джено. Только вот старший просто смотрит на ситуацию между друзьями с совершенно другого ракурса, зная чуть больше правды, в то время, как у младшего внутри целый клубок смешанных и противных чувств от того, что он кому-то рассказал о себе и своих чувствах в полной красе. Теперь хочется залечь на самое дно и не показываться на глаза, Минхёну как минимум, ближайших год. — Джено, ты, — вдруг выдыхает громко Минхён, зарываясь пальцами в свои прядки и чуть сжимая их. — Идиот. — Да, я знаю, спасибо, — коротко кивает Джено, отвечая как-то надломленно, без сарказма или злости. А что ему злость? На правду? Марк трёт лицо ладонями, пока в мозгу происходит настоящий шторм, потому что ситуация Джено и Джемина — невероятно сложная. На залёг куда-то в убежище, как это сам Минхён называет, о котором не знает никто, или, по крайней мере, не признаётся, что знает, в то время как младший Ли за время пропажи светловолосого полностью меняется и начинает мыслить абсолютно по-другому, осознавая, что поступал не правильно. Теперь получается так, что Джено хочет найти Джемина и серьёзно поговорить, а последний и вовсе не объявляется. Появится ли он вообще — Минхён не знает, не может быть уверен. Джено хочет поговорить, серьёзно поговорить, но старший Ли кое-что для себя подчеркивает в голове — Джемин говорить не умеет. В его стиле сбежать, молчать, опустив голову, или кинуть едкую фразу, развернуться и унестись прочь, оставляя всё и дальше копиться в себе. Минхён понимает, что действительно не знает, как их двоих заставить во всём разобраться, а именно то, как развязать На язык. Это всё кажется сложным и непосильным. — Давай поразмышляем о том, как ты собираешься Джемина найти и о чём конкретно хочешь говорить с ним, — он решает, что это будет лучшим решением — немного расспросить и узнать чуточку больше, в надежде, что это подтолкнёт к верному совету. — Просто я знаю, что этот болван может просто молчать на всё, что ты скажешь. Или же позорно убежать, поджав хвост перед опасностью. — Хорошего ты мнения о друге, — фыркает Джено, но не со злости. Минхён в ответ лишь жмёт плечами. — Это не мнение, это правда.***
Джемин приходит в шок от того, что слышит от Джисона и Ченлэ. Он выпроваживает их из дома совсем скоро, после чего погружается в раздумья еще на несколько дней. Он не соврёт, если скажет, что потерялся в себе. Младшие донесли о том, что сказал Джено, преподнося это, как «он буквально сказал о том, что вы переспали, а ты, в свою очередь, ушёл, и сделал вывод, что ты его использовал, после только бросив». На Джемина это сильно давит — он ничего такого не помнит, но вместо того, что бы сомневаться в Джисоне и Ченлэ, в их конкретике донесения чужих слов, он начинает злиться на Ли, а чуть позже — на себя. Почему-то он уверен, что секс с тем, о ком только грезит, он не может забыть. Не мог. Светловолосый почти не ест. Он в принципе редко поднимается с кровати, и то: сходить в туалет или сделать неизвестно какую по счёту кружку кофе за сутки. Джемин знатно похудел, да и в целом не может смотреть на себя в зеркало: он выглядит как воскресший мертвец с бледной кожей, буквально слишком большими впадинами под убитыми глазами. Парень и раньше не выделялся отличной фигурой, но сейчас на нём джинсы просто висят, а о выпирающие ключицы можно просто порезаться, даже просто мимолётно взглянув. Джемина от своего внешнего вида тошнит, но не больше, чем от внутреннего. Кофе вливается в организм, горячим потоком обжигает горло и следом пустой желудок. Хочется курить, но На себя сдерживает — у него осталось всего три сигареты до конца недели, а когда к нему вновь забежит Пак или Чжон — он не знает. «Удовольствие» нужно растягивать всякими различными путями, лишь бы потом от званой ломки не загнуться пополам. Джемин сидит на подоконнике раскрытого настежь окна в одной белой футболке, при том что за окном давно не сентябрь месяц. Он просто пытается найти успокоение в атмосфере, которую создает тем самым кофе, одинокой, почти дотлевшей сигарой, пока остальные надёжно спрятаны и отложены на завтра, и в морозном ветре, что грубо гладит по щекам и жестко ерошит волосы. Когда На набирает больше воздуха, кажется, что болят не лёгкие, не рёбра, а само сердце — оно ноет, безысходно бьётся о грудину. Пожалуй единственное, что цепляется за жизнь в теле Джемина, пока он сам же в неё, эту жизнь, не верит. Из приоткрытых губ в небо пускается тонкая струя едкого дыма. Направление ветра сносит его прямо на лицо светловолосого, от чего глаза немного жжёт, но он не возмущается — лучше так, чем отвлекаться на моральное насилие над самим собой. Серый город выглядит невероятно грустным, и Джемин давит из себя усмешку — он более чем уверен, что в его глазах сейчас всё будет выглядеть серым и не интересным. Без Джено всё кажется не имеющим ни малейшего смысла. За всё время Джемин приходит к тому, что без Джено он не может вообще, абсолютно. Он не справляется, не выживает. Не может спокойно дышать, хотя бы изредка улыбаться, дразниться или язвить. Джемин не может без Джено, каким бы тот ни был, нормально жить, жить в целом. Сейчас ему кажется, что дико не хватает Ли, даже с теми двусмысленными фразами, кричащими о многом взглядами, глупой и, наверняка, напускной заботой и сделанными в спешке милыми действиями. Даже если потом Джено разворачивается и уходит, словно не он только что целовал — Джемину не хватает. Телефон светловолосого был выключен несколько дней, и на связь он появился только сегодня. Вот только не смотря на то, что в сообщениях говорилось о тысячи пропущенных с разных номеров, Джемин волшебным образом делает так, чтобы уведомление «абонент снова на связи» никому не приходило. И, как следствие, его никто так и не тревожит, скорее всего утратив надежду на то, что с На можно созвониться и всё расспросить. Вот только ближе к девяти вечера он, всё же, начинает громко и противно вибрировать, что заставляет Джемина покрыться крупной дрожью. На дисплее номер Ченлэ, и На, сначала, не понимает, почему тот звонит и зачем вообще это делает, если младший должен думать о том, что телефон Джемина отключен. Светловолосый поэтому долго думает, брать трубку или нет, вертит гаджет в руках и поднимает в самый последний момент. Чжон на том конце пару раз переспрашивает, есть ли кто на связи, не веря, что Джемин взял. А последний решается сказать «алло?» лишь спустя долгие тридцать секунд. — Джемин, ты не пугайся, это важно, — начинает аккуратно Ченлэ, а старший на чужие слова только хмурится. — Джено… он догадался о том, что я знаю о твоём месте нахождения, и хочет к тебе, «серьёзно поговорить». Я… я могу дать ему адрес? Он говорит, это очень, очень важно. Джемина бросает в дрожь. Это тот самый момент, когда ты чего-то очень долго хочешь, но получив — либо теряешь интерес, либо пугаешься и от этого отстраняешься как можно быстрее. Так сейчас и у На. Он хотел и вот только что думал о том, что без Джено ему туго и дольше он не протянет. Но сейчас, когда Ченлэ тихо говорит о том, что Ли к нему хочет зайти — его накрывает паника, а страх сковывает руки и ноги, парализовав на мгновенье. На не соображает абсолютно, когда говорит: — Нет. Разговоры бесполезны. Всё между нами бесполезно, — и позорно сбрасывает трубку. Он снова струсил, постыдно убежав. Убежав от разговоров и, возможно, капельки хорошего, светлого будущего.