Аффект

Хочется поймать самого себя за горло, остановить, дать секунду, чтобы перевести дух, собрать баламут мыслей в единую цепочку — красивую, ровную, звонкую. Попросить не рушить то хрупкое, что ещё осталось между вами, то хлипкое. Но внутренний голос ехидно подсказывает — ничего не осталось. — Позволь мне просто уточнить, — Дима глубоко затягивается никотином и пристально следит за безэмоциональным лицом друга. — Ты решил всё-таки пойти потому, что..? — Меня там не ждут, — пожимает плечами Шаст, пряча заледеневший нос в воротник куртки. — Чем не повод заявиться. — Да, это все объясняет, — Дима затягивается суетливо и нервно, лишь с сигаретой делясь своей раздражённостью. — Очень по-взрослому, Шастун. Очень. Нельзя разрушить то, что никогда не было построено. Ты должен сначала создать, в созидании мы находим спасение. И Антон сейчас не внутри башен-близнецов, не на мюзикле «Норд-ост», он всего лишь идёт на праздник, веселое торжество, ему нужно соответствовать. Для Димы же, в последнее время, все разговоры с Шастуном сводятся к нервозному ощущению в грудине и желанию заехать этой шпале по тупой башке. Антон это понимает, видит и продолжает вести себя так же. Может, даже и не специально, может, он не умеет по-другому, Дима не спорит, лезть в душу, куда-то в глубь, где хранятся все грязные скелеты в потёмках, ему не очень хочется. — Подарок купил? — притушивая сигарету об урну, спрашивает Позов, направляясь в сторону домов неподалёку. Антон плетётся следом, сложив руки в карманы, и мычит в ответ что-то о: — Я сам как подарок. — Подаришь себя Попову? — усмехается Позов, чувствуя, как возмущённо пыхтит позади Антон. Над их головами летают нежно-персиковые облака, разгоняемые ветром и как всегда остающиеся безучастными к проблемам кого-либо. Он слышал это часто, все детство — соответствуй. Отец так пытался воспитывать, пока мама ругала за испачканную школьную форму и руки, вымазанные в гелевой ручке и грязи. «Соответствуй» — слышал он от окружающих. Ты должен быть вежлив, ты должен быть добр и милосерден. Ты должен быть для них даже если потеряешь в этом себя. Дима останавливается резко, Антон не успевает затормозить, погруженный в свои бредовые мысли, он влетает всем телом в хрупкую спину друга, который пялился в открытый на телефоне навигатор и косился на стоящие спереди два абсолютно одинаковых дома. Серые пятиэтажки через дорогу выглядели обычно, как и миллионы других таких же по всей стране; Дима крутил телефон и поджимал губы, пока Антон, оперевшись подбородком на его макушку, выглядывал вперёд, пытаясь тоже поучаствовать в чём бы то ни было. — То ли я тупой, то ли приложуха, — недовольно высказывает Дима, брыкая Шастуна плечом, чтобы тот отступил назад. — Не пойму, какой дом. — Давай сначала дорогу перейдём, там решим, — сдерживая зевок, отвечает Шаст. Они смотрят по сторонам, пропускают несущуюся, явно нарушающую ПДД, Тойоту вперёд, и перебегают дорогу, воспользовавшись отсутствием других машин. Пройти ещё пару метров до пешеходного перехода было очень лень, потерянное поколение. — Ну, вот и смотри, — Дима тычет пальцем в экран. — Попов говорит, второй дом справа от остановки, 32А. А навигатор показывает, что 32А — это первый дом. И кто дурак? — Попов, — не задумываясь отвечает Шастун и замирает, когда взгляд ловит жёлтый бордюр возле одного из подъездов второго дома. — Ты чего? — Нам туда, — неприлично тыкает пальцем Шаст. Он здесь был. Он сидел на этом бордюре ночью, пока Арс утыкался горячим лбом в его коленки и за что-то извинялся, после того как по роже получил. — Уверен? — спрашивает Дима. Шастун кивает, в таком нельзя сомневаться. — Потом расскажешь. Они молча идут к выбранному подъезду, и Позов прекрасно понимает, что объяснений позже Антон не предоставит. Пазл почти закончен, и Дима слишком умён, чтобы требовать правды, пытаться ее вытащить силками, куда легче наблюдать и подмечать. А наблюдать за Антоном порой легче, чем тот вообще может себе представить. — Арс сказал, это квартира его бабушки, — заполняет тишину Дима, незаметно косясь на притихшего Антона. — Угу, — «я знаю», проглатывает вместе с чувством внезапной тревоги. Зачем я здесь? — Подожди, — Антон останавливается ровно в тот момент, когда Дима набирает номер квартиры на домофоне. Позов тихо матерится, сам не зная чему, и оборачивается. Антон смотрит вверх — там уже порозовевшие во время заката облака; он впитывает в себя прохладу вечера и шум ветра, развевающего отросшие волосы. Словно застрял в мягких текстурах весны, готовясь умереть под первым же вишневым деревом. Только поблизости, увы, лишь блеклый знакомый подъезд. Закрывая глаза, можно и вовсе оказаться в том дне, и тогда совсем не удастся справиться с нахлынувшей тоской. Воспоминания липкие и громкие, лезут ему в рот, в ноздри, заполняют собой всё — а это он ещё даже в квартиру не зашёл. В ту квартиру, где, сидя в кресле, он перебирал арсовы волосы и рассказывал о детстве, в ту квартиру, где в темноте ночи его губы жадно хватали другие, не желая отпускать. Маска на лице почти треснула, этого нельзя допустить, только не сейчас, только не… — Идём? — Дима фантомно хватает за шкирку и пытается вытащить из вязкого омута мыслей. — Пойдём, Шаст, хватит прокрастинировать. — Позов набирает квартиру, и дверь тут же открывается. Шастун нехотя плетётся следом за Димой. Он помнит и этот подъезд с запахом сырости, и дурацкий зелёный велик, оставленный под лестницей. Первая мысль — я без подарка. Дверь в квартире на первом открывается, Дима заходит внутрь, вторая мысль — я сейчас увижу этого мудака. В коридоре их встречает Алёна. Третья мысль обрывается, так и не начавшись. — Привет! — она улыбается и забирает из рук Димы куртку, вешая ее на крючок. Антон зависает у порога, осматривая девушку с ног до головы; хотя смотреть откровенно не на что, в душе не ёкает — ни от её тонких ног, облачённых в джинсы, ни от белого свитера с v-образным вырезом. А её дурацкая цепочка на шее и яркая улыбка — вовсе вызывают раздражение. — Где Арс? — спрашивает, видимо, грубее, чем должен был, потому что Алёна вдруг тушуется, а Дима оборачивает голову назад, смотря укоризненно, по-отцовски. — Его не учили гостей встречать? Алёна хмурит брови и поджимает губы. Ей не нравится этот парень. Он груб и бестактен, он относится к Арсу непозволительно. Она все ещё помнит инцидент на посленовогодней вечеринке, и это лишнее доказательство, что такому парню не место в их компании. Как Арсений вообще умудрился с ним связаться? — Он отошёл в магазин за выпивкой, Серёжа и Стас уже подъезжают, — ребята проходят в комнату, где на диване сидят парень с девушкой, увлечённо что-то смотря в экране открытого ноута. Антон их не знает, но, видимо, это друзья Попова. Антон вообще мало что о нем знает, в отличие от, видимо, Алёны, которая вовсю бегает по кухне, нарезая что-то. В этой небольшой комнате играет негромко музыка из колонок, приглушен свет. Кресло, которое Шаст помнит слишком хорошо, отодвинуто в угол, чтобы на его месте поместился столик с закусками. Эта квартира выглядит живой, но пугающе чужеродно, под гнётом всех этих людей и звуков. В домофон звонят, и сердце почему-то болезненно замедляется, пока Позов кричит, что откроет и бежит в коридор. Антон тратит секунды своего времени, слушая разговор парня («зови меня Серж, а то с Матвиенко будем весь вечер путаться») и девушки («Марина, просто Марина, не перепутать»), и, понимая, что ловить здесь откровенно нечего, отправляется на кухню к Алёне, пока в квартиру вваливаются Серёжа со Стасом, вместе приехавшие на такси, от чего Серж орёт им «голубятня», видимо, считая это забавным. Шастун закрывает на кухню дверь, отделяя их с Алёной от балагана в комнате. — Помочь? — девушка чуть вздрагивает, украдкой глядя на парня, и протягивает ему кусок сыра, который только нарезала. — Можешь достать и протереть стаканы пока, посчитай нас. Добавь Арса только, больше никого не будет. Шастун забирает из её рук сыр, кидая его в рот, и ворует из тарелки ещё кусок, только после этого начиная шарить по верхним ящикам, доставая фужеры. — А что ты ему подарила? — стоя к Алёне спиной, спрашивает Шаст, и этот вопрос кажется ему очень глупым. Алёне, наверное, тоже. — То, что он любит больше всего, — он слышит улыбку в её голосе, которая снова кажется неуместной. — Выёбываться? — Шаст до скрипа протирает фужер, представляя, что он официант в дорогущем ресторане, и вот-вот состоится важный деловой приём. — Билеты в театр, — Алена юмор не оценила. — Он давно хотел на одну постановку сходить. — Он любит театры? — Шаст от удивления разворачивается лицом к девушке, чтобы напрямую столкнуться с ее пренебрежительной, но дружелюбной улыбкой. — А вы недавно дружите, да? — Мы вообще не дружим, — бурчит в ответ Шастун, пока дверь кухни раскрывается, и внутрь заходит мать-его Кузнецова. — О, привет! — говорит она, поправляя лямку съехавшего платья. Позади неё слышны крики «с днём рождения!», адресованные Арсу, который улыбается и кидается всех обнимать. — Привет, — равнодушно отвечает Алёна, хватает тарелку с нарезанными деликатесами и несётся в комнату, чуть задев девушку плечом. Антон наблюдает за этой легкой драмой боковым зрением, все его внимание устремлено на Арсения. Счастливого и радостного, который обнимает всех, смеётся и что-то там ещё на языке социально-активной личности. — Не выйдешь его поздравить? — Ира прикрывает дверь кухни после отрицательного мотания головой, отделяя Шаста от созерцания всей этой картины в тот момент, когда Алена целовала Арса в щёку. — Позже, — кидает в ответ и открывает форточку, доставая сигареты и обдумывая, есть ли у него ещё шанс свалить незамеченным. — А ты тут каким боком? — А ты? — смеётся в ответ Ира. Шаст хмыкает. — Тоже верно, — глубокая затяжка как и всегда немного глушит больные и никчемные слова. — Просто Алена сказала, что больше никого не будет. — Она тебе скажет, ага, — закатывает глаза Ира. — Хватит курить, это неинтересно, пошли лучше ко всем. Кузнецова подходит к сидящему на подоконнике парню и хватает его за холодную ладонь, таща за собой. Шаст сопротивляется, он не хочет туда идти, он как дебил не вышел, когда все поздравляли, а теперь появится, здрасте, меня не ждали, а я приперся. Это роем несётся в его голове, припечатывая ноги к полу, пока Кузнецова безуспешно пытается вытащить его в комнату. — Ир, ты идёшь? — дверь открывается раньше, и довольный Попов заглядывает внутрь, через секунду расширив глаза от удивления до состояния пятирублёвых монет. — Иду! — радостно соглашается девушка, отпуская руку Антона и выбегая с кухни, закрывая за собой дверь, оставляя этих двоих наедине. Антон думает: вот сука. Думает: пиздец, просто пиздец. Думает: ему, ну типо, идёт эта рубашка. — У тебя не кухня, а проходной двор, — говорит Шастун, и неловкий смешок вырывается из его рта, похоже, нервное. Арсений бегает взглядом по Шастуну, по кухне, задерживается на фужерах, проводя пальцами по стеклянной кромке, и взгляд почему-то больше не поднимает. — Ты всё-таки пришёл, — тихо говорит Попов. — Ты к столу обращаешься? — Шастун вспоминает о непотушенной сигарете, лишь когда пепел с неё падает, обжигая ему ладонь, от чего приходится по-змеиному зашипеть, выкинув сгоревшую почти до тла предательницу в окно. Арсений смотрит на красный маленький ожог на его руке, и словно хочет что-то сделать с этим, хочет подойти, но благо Шастун, предугадывая все эти действия, прячет руки, растягивая рукава непомерно большого худи. — Пойдём уже. Праздновать.

***

Антон много пил. Заполнял себя крепким алкоголем, поглощал музыку и старался не слушать никого вокруг. Все веселились и следовали его примеру. Только вот Арсений видел худшее. То, как смотрит Алена на Иру; как Антон на Алёну. Это было незаметно, но только не для того, кто наблюдает. Каждый их взгляд был острым, каждая фраза — резкой. Направленные друг на друга кинжалы попадали в цель, это несказанное «тебя здесь быть не должно», усугубляющееся Шастуном, который перестал видеть меру и подливал себе виски в стакан раньше, чем выпьет ещё предыдущую партию. Из колонок орало что-то непонятное, с громкими пульсирующими битами, и в центре комнаты, устроив танцевальный батл, непонятно дрыгались Серёжа с Димой. — Давайте в «правда или действие»! — крикнула Марина, вместе с тем убавляя звук музыки, под недовольный рёв Матвиенко. — А давайте не будем, — цокнула Ира, Шаст податливо икнул, уткнувшись носом в изгиб ее шеи. — Пусть именинник решает, — возразила Алена, подарив Ире нечитаемый взгляд. Арс смотрел на пьяного Антона, чуть не уснувшего на плече Кузнецовой, и не понимал, в какой момент исчезло это скребущее изнутри чувство. Почему больше нет этой неясной тупой ревности. Он был рад ее отсутствию, но его все равно пугало любое проявление чувств, которое вызывал Шаст. Это никогда не доводило до хорошего. — Арс, ну че? — Серёжа Зинченко дернул его за ухо, пьяно смотря куда-то сквозь. — Будем? — Будем, — кивнул Попов, смотря, как Шастун сквозь приоткрытые глаза пялится на него, облизывая засохшие губы.

***

— Начинаем с Арса, — Марина открыла в телефоне вкладку с правилами. — Дальше идём по кругу. Вопросы для «правды» можем как находить в инете, так и придумывать сами. — Главное, чтобы по кругу никого не пустили, — философски выдал Шеминов, и сидящий рядом Позов стукнул себя по лбу. — Будешь первым на очереди, — кивнул Шаст под смех ребят. — А может, бутылочкой лучше следующего выбирать будем? Рядом с Антоном, к сожалению, сидела Алена, и задавать ей какой-либо вопрос будучи пьяным было явно плохой идеей, может занести. Это он пока ещё понимал. Марина, видно решившая на полставки подработать ведущей, пожала плечами и, не встретив возражения среди ребят, встала с пола и забрала со столика почти допитую бутылку с виски, отдав ее Сержу, опустошившего ее за один глоток. — Рабочая глотка, — прыснул Серёжа. — Она не даёт тебе покоя, котик? — Зинченко заинтересованно приподнял брови, но смутившийся Матвиенко тут же отвернулся, все внимание уделив потолку. — Итак, начинает именинник. Правда или действие? — спрашивает Марина, положив бутылку в центре круга и задержав на ней руку. — Правда, — хмыкнул Попов, делая глоток из стакана с виски. — Кстати, ещё одно правило, пьем после каждого ответа или действия. Нескладное «хорошо» от всех в ответ, и бутылка приходит в движение, начиная крутиться. — А вопрос тебе задаёт, — Марина тянет гласные и следит за горлышком, которое плавно останавливается возле Матвиенко. — Ебать, — Серёжа удивлено чешет голову. — А че у тебя спросить-то? Ну. Скажи, только честно… — В этом и суть, Сереж, — перебивает его Шеминов, закатывая глаза, и все тихо смеются. — Не мешай, — недовольно сопит Матвиенко. — Арс, это ты спиздил мои любимые рибоковские кроссы в прошлом году? Теперь глаза закатил уже Арсений. Снова раздался тихий смешок. — Да на кой черт они мне? Я ж в них даже не влезу, — улыбнулся Попов. — Ну, я тебе долг тогда не отдал, — смутился Серёжа. — Ты их никогда не отдаёшь, — добавил Зинченко. Ребята засмеялись, каждый сделал глоток налитого в стаканы пойла, и игра продолжилась. — Серёжа, правда или действие? — девушка параллельно переключала песни, которые по ее мнению не подходили атмосфере вечера. — Действие, — уверенно ответил Серёжа, и по кругу прошлось одобрительное «ооо». Марина тут же начала в интернете искать задание поизощреннее, но через пару минут телефон был отложен, и вся компания вовсю придумывала его сама. Под всеобщий галдёж Алена дотянулась, не вставая, до стола и сорвала с ветки виноградину, протягивая ее Серёже. — Передай ее изо рта в рот любому из здесь присутствующих. — Ёбнулась? — возмутился Сережа. — Только не меня, — для убедительности закрыв рот рукой, попросил Дима. — Я готов, — Зинченко сегодня был прямо человек-юмор, и, свернув губы бантиком, он зажмурил глаза. Серёжа тяжко выдохнул. Зажал край виноградины ртом и обвёл быстрым взглядом всю компанию. Парни отметаются сразу. За Марину — Серж по серьезке может сломать руку, за Алёну… Арс не станет впрягаться, но та и сама влепит оплеуху. Остаётся Ира. Остаётся надеяться, что Шаст к ней остыл. Ещё раз тяжело вздохнув, Серёжа на коленях придвинулся к девушке, игнорируя шёпот вокруг и ее расширившиеся от удивления глаза. Его глаза извинялись. Его губы — приблизились к ее, пока белоснежные зубы Кузнецовой не подцепили виноград, опаляя свежим дыханием Сережино лицо и на секунду сталкиваясь губами с его, тут же отстраняясь. Все зачем-то похлопали. И игра продолжилась. — Ира, — обратилась Марина к девушке, которая прожевывала виноградину, словно ничего и не случилось. — Правда или действие? — Правда. Бутылка крутилась особенно долго, остановившись, к ужасу Ирины, на Алене. На этом ангельском лице девочки-кокетки блеснуло что-то опасное. Антону стало даже немного страшно за подругу. — Ира, — преувеличенно ласково начала Алена. — Когда ты последний раз целовалась с Арсением? Возникшую в кругу тишину нарушала тихо играющая музыка. Ира сглотнула комок в горле и постаралась придать голосу стальные нотки, отвечая: — В конце декабря. Первым нервный смешок издал Антон. Почему-то все продолжали молчать. Все молчали, но думали о многом. Они знали лишь, что под Новый год Антон и Ира расстались. Они не знали из-за чего, они не имели понятия, с кем Антон этот самый Новый год встречал. Кто целовал его губы под залпы салюта. Арсений чувствовал, как колит в висок взгляд Антона. Когда, в какой промежуток времени это произошло? Что он упустил? Попов поднял стакан с виски в воздух, и все заторможенно последовали его примеру. Пили глубокими глотками, тупая неловкость поселилась в воздухе, и только алкоголь мог ее выжечь. Алена закашлялась, ее руки дрожали от выпитого, а может от правды, к которой девушка явно не была готова. — Так, ладно, — Марина смущено постаралась снова взять ситуацию в свои руки. — Алена, правда или действие? — Правда. Все снова замерли, казалось, вся их судьба была в пустой крутящейся по полу бутылке. Шастун мог ожидать чего угодно, но только не того, что горлышко будет указывать на него. Бойтесь своих желаний, так вроде говорится. Но Антон не боится. Антон смотрит в лицо Алёны и думает, а спросить про ее последний поцелуй с Арсом — будет каково? Нужен ли ему ее ответ, или Попов станет главной шлюхой в его глазах. — Зачем ты вернулась? — спрашивает Шастун и видит удивленные глаза Арса. Это неправильный, крайне неправильный вопрос, но он его озвучил. Перед глазами все немного расплывается от выпитого на голодный желудок, а внутри все сводит огнем то ли от этого, то ли от ответа: — За Арсением. Я вернулась за ним и без него не уеду, — она плевалась этими словами в лицо Кузнецовой, но горько от сказанного становилось, увы, не ей. — Он обещал мне Питер. Алена сладко улыбается, поправляя прядь за ухо, и смотрит на Арса, который старается выдать из себя ответную улыбку, да выходит фигово, когда стеклянные глаза Антона смотрят куда-то между ними. — Антон, правда или действие? — Правда, — на автомате выдаёт, продолжая смотреть куда-то за спину Попова. Судьба сегодня вредная сука, поэтому в этот раз бутылка указывает на Арсения. Антон грустно хмыкает. — Жги. Арсений смотрит на озлобленное и пьяное лицо Антона. И не находит слов. Это ожидаемо. Что он может спросить у него здесь, сейчас, при всей этой толпе? Здесь куча лишних ушей, со своим мнением касательно всего, и говорить что-то при них — опасная игра, больше, чем они могут позволить. — Пропускаю, — Арс смотрит в пол. — У меня нет вопроса. Антон громко хмыкает, наклоняясь вперёд, и к удивлению многих резко и грубо пихает Арса в плечо, пока тот нереагирующе позволяет ему это. — Зато у меня к тебе вопросов херова туча, идиот, — зло смотрит, позволяя Ире положить ему руку на плечо, возвращая на место. — Бля, парни, давайте без этого, — почти молит Стас. — Шаст, заебал агрессировать. Это было лишнее. Многое было лишним. Шастун резко почувствовал себя не в своей тарелке. Что он здесь делает, среди всех этих людей, на чужом празднике жизни? Его здесь не ждали, а он как упрямый баран прет напролом, непонятно чего добиваясь. — Че ты смотришь? — срывается вдруг на Алене. Та действительно смотрит, неприязнь свою не скрывая, а этот последний выпад в сторону Арса и вовсе кажется ей диким. — Не разговаривай с ней так, — вдруг говорит Арс, и Алене не удаётся скрыть победную улыбку, от чего взрывается уже Ира: — Тебе все это нравится, я смотрю? — заводится Кузнецова, пока Шастун неуверенно поднимается на ноги, опираясь рукой на стену, чтобы не завалиться вбок. — Подружку защищаешь? — скалится Шастун, смотря сверху вниз. Арс лишь тяжело вздыхает, складывая руки на груди и осаждая Алёну, чтобы хоть та не разжигала конфликт между собой и Ирой. — Противно смотреть. Шастун отталкивается от стены, обводя всю компашку презренным взглядом и двигаясь к выходу. В голове горячо пульсирует, а перед глазами немного плывет пол, но он все равно умудряется обуться и схватить с вешалки куртку, громко хлопнув за собой на прощание дверью. Хочется поскорее выйти на свежий воздух, а то весь пропах с ног до головы этим лицемерием. — Придурь, — выдыхает Арс и поднимается с пола вслед, когда его в последний момент перехватывает за руку Алена. — Не надо, Арс, — просит она. — Все нормально, мы просто поговорим, — последнее он обращает скорее к Позову, который внимательно смотрит на него. — Врубайте музыку, веселитесь, скоро вернусь. Зинченко тут же проворачивает динамик на полную раньше любого возражения, он пьянее других, и ему сейчас хочется лишь поддерживать это состояние, компания старательно пытается следовать за ним, пока Арсений стремительно выбегает из квартиры. Шастун, вопреки опасениям, бежать не пытался, стоит у подъезда, куря в сизое небо, пока ветер бьет его по горячим щекам. — Сука, ты достал, — вылетая из подъезда и тут же пихая Шастуна в спину, кричит Арс. — Хоть один день, блять, ты можешь меня не бесить, ты можешь все не портить?! Шастун этого и добивался, но все равно едва не падает от толчка, заторможенно разворачиваясь, чтобы отбросить непотушенную сигарету в сторону Арса, но тот успевает увернуться в последний момент, и бычок «разбивается» о кирпичную стену. — Совсем рехнулся?! — Рот закрой, — парирует спокойно Шастун, высматривая в темноте горящие безумием синие глаза Попова. Арсений бросается вперёд, замахиваясь кулаком, совсем необдуманно, Шаст с лёгкостью перехватывает руку, коленом заезжая имениннику в солнечное сплетение, Попов судорожно хватает ртом воздух, скрючиваясь и чуть не падая к ногам парня, но Шастун заботливо перехватывает трясущееся тело за талию, удерживая на ногах, утыкая лицом в свою грудь. — Тише, придурок, — одной рукой он удерживает Арса, второй гладит его по голове. Голос Шастуна спокоен и тих, это должно было насторожить Арсения, но он был слишком увлечён, упиваясь своей злобой. — Значит, целовался с Ирой? Гладящая по волосам рука вдруг спускается ниже, резко двигаясь вперёд к шее и сжимаясь, останавливая поступление кислорода. Арс начинает хрипеть и пытается вырваться, руками отталкиваясь от груди Шастуна, пока руки того медленно душат. — Тебе… не похер… — хрипит Арсений, и, кажется, это вопрос. Шастун резко расцепляет руки, отталкивая тело от себя, и Арсений падает на холодную шершавую щебенку, обдирая ладони и стараясь откашляться. — Ёбнутый мудак, конченный, — хрипит Арс, безжалостно обрывая пуговицу на своей рубашке, чтобы уменьшить давление на шею. Шастун маньячно медленно подходит, садясь на корточки перед Арсом, и внимательно смотрит в глаза. — Ненавижу таких завравшихся тварей, как ты, — шипит ему в лицо. — Помнишь, я сказал, что ты на отца моего похож? Реально похож. Это прозвучало как оскорбление, и Антон смотрел на Арса презрительно, так, как в сентябре, так, как всегда должен был смотреть. Арсений неловко поднимается на ноги, наконец насытив легкие кислородом. Ему кажется, что на его шее теперь метка из пальцев Антона. Хотелось бы, чтобы это было так. — Ты пользовался Ирой, а потом говорил, как она тебе не нужна. Ты врал мне, что останешься, а сам?! Что ты там обещал, блять, этой девке, Питер?! Антона трясло от злости, и маленький огонь в груди превратился в настоящий пожар, темнота синих глаз извинялась за все, но делала этим только хуже. — Ты обещал мне, Попов, остаться, а сам планировал с ней через пару месяцев свалить навсегда, ну и не мразь ты после этого? — к концу фразы крик превратился в скулёж, а подошедший ближе Арс все не решался протянуть руку и дотронуться до Антона. Дотронуться до человека, который ещё минуту назад тебя душил, за гранью правильности, но правильного между ними никогда и не было. А иногда мы даём обещания, которые не в силах выполнить. Обидно, ведь многого Антон и не требовал, просил лишь правды, насмотрелся в детстве фильмов и считал, что сила в ней. Просил: будь честен со мной, отец наебывал, хоть ты так не делай, а Попов кивал и, игнорируя спазмы в горле, говорил ложь. Эта ложь сладко текла по венам вместо крови, заполняя собой нутро и выжигая все остальное. И в нем больше ничего не осталось, кроме той лжи, в которую он сам верил. Ничего не осталось, только она и такие никчемные сожаления. — Прости, — говорит Арс, так и не решившийся на большее. Его слова бьют Антона по лицу больнее всего. Он ощущает себя бойцовской грушей на бое с Макгрегором. Он ощущает себя таким маленьким и ничтожным, это не в нем почти два метра роста, это не он целовал эти губы напротив. Арсений чувствовал схожее. Шастуна ненавидят, его не понимают, его не признают все друзья, а он все равно видит в нем смысл вообще всего. Только ситуацию это не спасало. Было очень страшно сделать неправильный выбор, так хотелось, чтобы это все было сном, а его в жизни никогда не было. — Ты грибов нажрался? — Антон делает опасный шаг вперёд. — Мне твоё «прости» не уперлось. Ты свой выбор сделал, и бесит меня не твое решение, а что ты, трус, даже не смог мне сказать все в лицо. Оказывается, это просто — вот так высказывать Арсению все, что думаешь, без жалости к собеседнику. Больше никакой жалости. — Она всегда верила в меня, — невпопад отвечает Попов. Шастун замирает, его зрачки сужаются до катастрофических размеров. — Здрасте, приехали. А я тут что, хуй неписанный? — Арс смотрит удивлённо на этого оскорбленного до глубины души ребёнка. Он не знает, как объяснить, что это другое. Не знает, какие слова помогут лучше описать его отношение к Алене и доказать, что Антон тоже значит многое. Он не пустое место. Но алкоголь прибавил красноречия, похоже, лишь Шастуну. — Эй! — из подъезда, придерживая дверь, выглядывает Позов. — Закончили свой междусобойчик? Пойдём уже. — Сейчас, — отвечает Арс и поворачивается к Антону. — Слушай, давай завтра все нормально обсудим. Нужно вернуться и закончить хотя бы этот вечер нормально. Он пытается улыбнуться. Пытается изо всех сил соответствовать этому дню. Все хорошо, Шаст, не начинай, все ведь прекрасно. И протягивает Шастуну ладонь. Антон ломано ухмыляется, ему снова семь, и отец укоризненно смотрит на него, такого неправильного и гиперактивного. «Ты должен быть намного лучше» — невидимой удавкой тянется на его шее всю жизнь. Шастун пожимает протянутую тёплую руку, резко дергая на себя, так что Арсу приходится сделать шаг навстречу, чтобы раскалённым шепотом на ухо услышать: — Тебе лучше мне больше не попадаться, сука, с днём рождения. Шастун разрывает рукопожатие, брезгливо вытирая ладонь о куртку, как когда-то сделал при их первой встрече, и разворачивается, быстрыми шагами удаляясь прочь, даже не попрощавшись со все ещё стоявшим у подъезда и державшим дверь Димой Позовым.