Гордость - превыше всего

      Уж не знаю, что заставило меня ей помочь. Буквально секунду назад я с удовольствием наблюдала за тем, как Кристину избивает кучка каких-то парней, а сейчас я уже протягиваю ей руку. Куча вопросов в голове. Куча противоречивых эмоций. Как я вообще оказалась в этой ситуации? Почему не ушла? Почему, блядь, мне так сложно смотреть на её беспомощность? Мы обе замерли, не смея сказать ещё хоть слово. Я почувствовала лёгкое прикосновение к ладони, а затем Кристина крепко обхватила её, осторожно поднимаясь.       Я не привыкла помогать другим. Так получилось, что родители не особо учили меня этому, предпочитая лепить из меня идеал — я должна была быть послушной, должна была вести себя уважительно с нужными людьми, не показывать на людях настоящие эмоции. Они уделяли особое внимание последнему. «— Эмоции это слабость, — говорили они. — тобой легко управлять, если ты показываешь свои чувства.» Впрочем, я не злюсь на них: они рассказывали, что в детстве я была крайне непослушной. Я единственная наследница, поэтому им пришлось потрудится и сделать из меня достойную наследницу. Честно сказать — я не сильно-то помню своё детство. Помню что в 5 лет родители сдали меня в детдом, откуда меня быстро забрали мои нынешние родители, и это был лучший день в моей жизни. Я наконец-то нашла семью, которая меня любила, даже несмотря на мою «испорченность» — Так мои приёмные родители называли мои неудачи. Сейчас, естественно, они меня исправили, за что я им безмерно благодарна. Меня ведь… Исправили, да? Я никогда не винила родителей в моём плохом детстве, хотя порой их методы воспитания были слишком жестоки. Тогда я ещё не знала как следует себя вести, конечно им приходилось вести себя так, верно? «Не умеешь — не берись». Именно эту фразу я слышала от своих родителей на повторе, словно заевшую пластинку. За что бы я ни бралась — мне говорили, что я не справлюсь. В детстве меня это невероятно бесило, но со временем я поняла, что они были правы. Может, это просто внушение. Даже если так — я рада, что они не давали мне ошибиться. В конце концов, они хотели, чтобы я была лучшей, и я не имела права их разочаровать. Только не после всего, что они сделали ради меня. План моего воспитания всегда был переполнен, и впихнуть в плотное расписание такую ненужную в высших кругах общества эмпатию было бы неправильно. В той атмосфере, в которой я жила — нельзя проявлять слабость. Нельзя показывать, что у тебя есть хоть какие-то эмоции, чтобы тебя не сломали. Видимо именно из-за этого я чувствую себя настолько странно, протягивая кому-то руку помощи. Протягивая руку той, кого только что сломала. — Что за игру ты затеяла, Энджон? — Голос рыжей вернул меня в реальность. Этот голос… Полный отвращения и отчаяния. Странное сочетание. — Игру? — Театрально удивляюсь я, прекрасно понимая, что чувствует сейчас Кристина. — Странные у тебя представления об играх, дорогая. Просто мне надо убрать за собой мусор. — С удовольствием смотрю на появляющийся гнев на её лице. — Идём в медпункт. На тебя и раньше было противно смотреть, а в таком виде тем-более. — Ты действительно думаешь, что после всей хуйни которую ты натворила я с тобой куда-то пойду? — Конечно пойдёшь, если эти парни не отбили у тебя остатки мозгов. Как думаешь, сможешь добраться сама до медпункта? — Стараюсь говорить как можно спокойнее, но внутри начинаю медленно терять уверенность. Действительно, с чего Кристине идти со мной, даже если ей сейчас так нужна помощь? Кажется, эта фраза была лишней. Молчаливо наблюдаю за тем, как Кристина закипает. На всякий случай делаю шаг назад, и как раз вовремя — туда, где я стояла секунду назад, с силой ударила чужая нога, неловко проезжаясь по сухой земле. Кристина тут же хватается за живот, сгибаясь пополам, и садясь обратно на траву. Жалкое зрелище. — А из-за кого, по-твоему, мне так сложно двигаться, а, Аврора? Из-за тех парней, которых ты лично натравила на меня? Или может ты сама в этом виновата?! Задайся, блять, этим вопросом, и не делай вид, что ничего не произошло! Не делай вид, что ты такая благородная спасительница! — драматичный хриплый крик прервался коротким всхлипом, — Съеби от меня, и не смей ко мне прикасаться! Ты отвратительная! Не просто так от тебя родители отказались… Как нелепо. От последней фразы Кристина сама закрыла свой рот ладонью. Странно, но это даже не вызвало у меня никакой злости, только жалость и презрение. Помню ли я вообще своих биологических родителей? Наверное, не помню. Единственное воспоминание, оставшееся с тех травмирующих времён — как меня отводят к воспитательнице детского дома. Помню, как ждала, что родители вернутся. Каждый день стояла у тех тяжёлых ворот, пока меня наконец не забрали мои настоящие родители. — Что ж, я удивлена, что ты это откопала, — мрачно усмехаюсь, подходя к Кристине, чтобы в очередной раз взглянуть на неё сверху вниз. — Но мои, как ты выразилась, родители, — что-то в груди больно кольнуло. Сердце? Откуда ему там взяться. — отказались от меня по другим причинам. Я конечно солгала, я не знаю причину. Не знаю почему от меня отказались. Может и потому, что я была ужасным ребёнком. Может, не могли меня содержать. Или… Просто не любили. От мысли об этом меня слегка передёрнуло. Мне же должно быть всё равно, разве нет? Сейчас-то у меня прекрасная семья, прекрасные родители, которые меня любят. Тошнота подступила к горлу, когда в голове пролетела мысль, что эти родители тоже могут меня оставить. Бросить меня, отправить обратно в детский дом, стереть из своей жизни. Словно меня и не существовало в этой семье. Нет. Полный бред. Они бы не стали тратить на меня столько ресурсов, если бы знали, что вернут меня. Ведь так? Они ведь…любят меня, так? Я же нужна им? Стараюсь прогнать навязчивые мысли, стараюсь понять, какое у меня сейчас выражение лица. Я стараюсь. Но выходит, как всегда. Всё неправильно. Всё идёт не по плану. Ты оплошала. Ты проиграла. На душе противно. Всего несколько мыслей о том, что меня могут бросить, и я уже теряю над собой контроль перед врагом. А перед врагом ли? Сквозь поток мыслей слышу голос Кристины, но я не особо обращаю внимание, продолжая тонуть в своих размышлениях. Страх больно сдавливает рёбра в своих ледяных тисках, не давая нормально вдохнуть. Начинаю вспоминать своё детство. Как старалась быть идеальной для родителей, как рыдала, когда совершала малейшую ошибку. Что, если и сейчас я для них плохая? Что-то замельтешило перед глазами. Кристина смогла подняться? С трудом вылезаю из урагана. Я утону только если и ты тоже, тебе не удастся вырваться. Вижу как она начинает медленно но верно двигаться в сторону здания школы. Всё не сдаёшься, букашка? — Что, уже исцелилась? — Неосознанно хватаю её за запястье, — или ты просто пытаешься сбежать от опасности, как трусливая собака? — С удовольствием наблюдаю за тем, как быстро меняется её выражение лица, и как резко она останавливается, тут же морщась от боли. Смотрю как на добычу, ослабевшую от ранений. Эти слова не могли не сработать. Ей так легко манипулировать. — Ты так рвёшься всем показать, какая ты сильная и смелая, но стоит увидеть малейшую опасность — ты тут же убегаешь, поджав хвост, — сжимаю её руку сильнее. Повисло молчание. В нём не было неловкости, только сражение. Борьба без слов, без драки. Кто первый нарушит молчание, кто первый сдвинется с места. Смотрим друг другу в глаза, как дикие кошки, выжидая, когда кто-то отведёт взгляд. Продолжаю ждать, пока Кристина сорвётся. Я вижу, как она хочет доказать, что она не слаба. Ох, уж я-то это знаю. На плече под джинсовкой всё ещё красуется синяк после нашей последней… крайней драки. Но разве будет интересно, если сразу признать её силу? — Зато ты у нас самая смелая, а, Энджон? — Горячее дыхание обдало моё лицо. — Конечно смелая, ведь в школе же никто не знает, что происходит у тебя дома, да? Никто не знает, какой шёлковой ты становишься, как прогибаешься под мамочку с папочкой, лишь бы они не злились. Бред. Я не знаю, как Кристина об этом узнала, но это уже не имеет значения — она мне не расскажет. Наверное, на моём лице промелькнула какая-то лишняя эмоция, потому что Льюис хмыкнула. Совсем тихо, на грани слышимости. Она приближается к моему уху. — А я знаю, Энджон. Я знаю, насколько ты слаба на самом деле. Хватаю её за кудри, отодвигая от себя. Плевать, плевать, плевать на её слова. На неё. Она пытается использовать мои же приёмы против меня. Ничтожество, ничтожество, ничтожество. Грязь под моими ногами. Она ещё смеет что-то говорить про мою слабость. — Хочешь оспорить мои слова? — Она продолжает насмехаться. Находясь в этом проигрышном положении. Ты уже проиграла. Почему ты этого не видишь? Позволяю себе на секунду растеряться, но цепляюсь за эти нелепые рыжие кудри ещё сильнее, чтобы та не смела двинуться с места, пока я ищу ответ на её колкости. — Что ж, я впечатлена. — Зачем-то начинаю говорить слегка заторможено, показывая своё замешательство. Это она проиграла, а не ты, проносится у меня в голове раз за разом. Это она должна страдать, а не ты. — Удивительно, что с таким крошечным мозгом ты смогла даже это нарыть. — Я чувствую как она нервно дёргается у меня в руках. Прекрати бежать от опасности. Мы застыли, уже второй раз за последние минут пять, она — пытаясь причинять себе наименьший вред, я — просто задумалась, наверное. Что-то пошло не так. Мои попытки сделать что-то хорошее вылились в…это. Медленно отпускаю её волосы, мимолётно погладив пострадавшую кожу головы. Как в тупой мелодраме, ей богу. Что со мной не так? Все мои блоки, тщательно выстраиваемые моими родителями много лет, начинают рушиться из-за одного рыжего недоразумения на моём пути. Всё такое неправильное. Всё должно быть не так. — У тебя… Совсем крыша поехала. — Выдохнуло это самое рыжее недоразумение, отходя от меня на два шага. — Угадай из-за кого. Лишь через секунду я осознаю, что сказала. Резко поднимаю взгляд на Кристину, которая, нервно хихикая, попятилась ещё дальше, совершенно нелепо падая на траву. Ну сколько можно падать? — Знаешь, — чересчур резко выпалила я, выдавая свою нервозность. Чёрт-чёрт-чёрт. Какая ты слабая и никчёмная, Аврора. — Я прекрасно понимаю, насколько ты меня ненавидишь. Это видно за три километра. Но прямо сейчас я предлагаю отложить вражду, и дать мне возможность помочь тебе. — В горле застрял противный ком. Неужели стыдно? Да, стыдно. Стыдно, что я действовала на эмоциях, хотя меня от этого отучали годами. Стыдно, что я повела себя неподобающим образом. Невыносимо стыдно. Какой же бред-бред-бред. Меня не учили как справляться с чувством стыда. Я же должна делать всё идеально, грёбанная Мисс Совершенство. За что мне может быть стыдно, если я должна делать всё идеально перед другими? И почему именно перед этой тварью я забываю про эти ёбанные правила?! — Я, — язык словно онемел. Как же сложно сказать эти два слова. Меня не учили, не учили, не учили. Гордость — превыше всего, слышу я на отголосках сознания эту фразу, что будто заевшая пластинка повторяется и повторяется. — Мне жаль. Почему так хочется сбежать, позорно поджав хвост? Хочется уйти от пристального внимания этих зелёных глаз. Раствориться, исчезнуть к херам. Как же хочется исчезнуть. — Чего? — Кристина издевается. Она всё услышала, я же знаю. Но в её голосе нет ни капли претензии или злобы, как это бывало с родителями. — Того, — я попыталась съязвить, защититься, но прозвучало невероятно жалко, — мне жаль, что я сделала… Это. — Почему я так быстро теряю уверенность? Так быть не должно. — Я действовала на эмоциях, заставила тех парней избить тебя, а потом винила за то, что ты не принимаешь мою помощь. — Где бы спрятаться? Скрыться как можно дальше, где меня не будут знать. Умоляю. — Позволь мне искупить хотя-бы часть своей вины, и дай мне помочь тебе. Это не повторится. Вновь протягиваю ей руку, чувствуя, как слёзы вины и стыда начинают душить меня. Почему ты не можешь нормально извиниться? Почему ты извиняешься не как подросток, а как блядский мэр? Ощущение, будто я провинившийся перед родителями ребёнок. Я словно вернулась в детство, и пытаюсь объяснить своему отцу, почему я не выполнила его указаний. Никчёмная. Какая же ты никчёмная. Невыносимо ничтожная и тупая. Когда моей руки вновь касается рука Кристины, мне хочется кричать. НИЧТОЖЕСТВО. Помогаю Кристине подняться, и молча отвожу её в медпункт, игнорируя учеников в коридоре. Я стараюсь не смотреть Кристине в глаза. Вообще стараюсь не смотреть на неё, словно это скроет меня от всех эмоций и урагана из мыслей. Лишь когда я передала её медсестре, рассказывая всю историю — разумеется, без той части, где я говорю хулиганам напасть. Незачем ей об этом знать, ведь так? Я заглянула рыжей бестии в лицо, ожидая увидеть в нём что угодно, кроме той лёгкой, едва заметной улыбки. Я застыла на пару секунд, и как только дверь в медпункт оказалась закрыта — развернулась, и как можно быстрее пошла дальше по коридору. Она должна была бежать от тебя, а не ты от неё. Она должна была бояться. Что с тобой не так? Надеюсь, она будет в порядке. Не успеваю удивиться своей мысли, как оказываюсь перед дверью класса химии, а в школе звучит противный звон, обозначающий начало урока. Отбросив все размышления, захожу внутрь, молясь, чтобы на этом уроке меня никто не замечал. Нахер это всё.