Losing Game

- В это все нельзя поверить, - говорит Габриэль, и на его задумчивом лице проступают едва заметные прежние черты. Черно-лиловые сумерки затапливают пространство за оконным стеклом. Вельзевул сидит на подоконнике и смотрит, как в стекле отражается контур знакомого лица. Сейчас, когда она смотрит только на его призрачное отражение, она почти уверена, что перед ней тот, кого она знает. Тусклый ореол лампочки заменяет ему привычный небесный свет, а темные облака, сгустившиеся вокруг силуэта – крылья. Вот и все, что положено изгнанным на землю архангелам? - Нельзя, - легко соглашается она, оборачиваясь обратно, и с трудом замещая образ Гавриила в голове – образом стоящего перед ней Габриэля. – У смертных уже столько лет выходит всякая херня. - Ты просто сумасшедшая, - говорит Габриэль, глядя, как она непринужденно покачивает босой ногой, откинувшись спиной на оконное стекло. Несмотря на это он подходит к ней на пару шагов. Из груди рвется что-то невысказанное, похожее на крюки, впаянные в его лопатки в каждом кошмарном сне. Что-то рвется к ней. - Ты просто идиот, - в тон отвечает Вельзевул и задирает голову – ей даже сейчас приходится это делать, чтобы взглянуть подошедшему слишком близко Габриэлю в глаза. Она протягивает ему руку, намереваясь просто спрыгнуть с подоконника, но Габриэль удерживает ее ладонь в своей – она все еще кажется маленькой рядом с его широкой кистью и длинными пальцами. Раньше Вельзевул злилась, когда он пытался держать ее за руки. Теперь она не сопротивляется, пусть и едва заметно кривится, и делает движение навстречу. Между ними больше нет никакого расстояния, она могла бы уткнуться ему в грудь при желании, услышать ровное биение сердца в человеческом теле. Оно так похожее на пульсирующий свет ангельской сути, и одновременно так сильно от него отличается. Вторую руку она кладет ему на плечо, ощущая тепло кожи через тонкую рубашку, поводит носом, чтобы поймать едва уловимый запах – нет, не этого пошло-свежего одеколона, не пыли, не города. Запах ветра в крыльях и чистого льна. В конце концов, он всегда был с Гавриилом, которого она знала. Габриэль слышит ее дыхание, ее колотящееся сердце, она – как сполохи темноты, пытающиеся избежать света, как тревожная музыка, мечущаяся от аккорда к аккорду, то к земле, то к небесам. Габриэль даже не понимает – чувствует интуитивно, что эту музыку он знает до последней паузы. Поэтому он привлекает ее к себе ближе, и они так и стоят, под переплетением собственных судеб, под вихри музыки Вельзевул и рвущееся наружу сердце архангела. Вельзевул слышит, как соединяется их дыхание. Вельзевул знает собственную музыку лучше многих, и потому по ее небрежному жесту оживает музыкальный центр, запуская негромкую, но куда более спокойную мелодию. Места для танца в просторной квартире много – но это не спасает ее от неуклюжего Габриэля. Вельзевул быстро начинает вести сама, так ей хотя бы меньше наступают на ноги. Их вальс напоминает осторожное движение по тонкому-тонкому льду, а не полет. Но им обоим больше не положено летать. - Ты так и не научился, - усмехается она, и Габриэль ловит себя – снова – на усиливающемся чувстве дежавю. Лампочка над ними моргает и гаснет, оставляя их в полутьме, делая ярче лиловые сумерки за окном. Вельзевул опускает голову и прикрывает глаза. - Ангелы не танцуют? - неуверенно откликается Габриэль, бережно удерживая руку Вельзевул в своих руках, и она на короткий момент поднимает на него взгляд. В темноте он похож на свое отражение. В темноте ты все еще мой ангел, думает Вельзевул, и скорее отрежет сама себе язык, чем произнесет этот вслух. - Я хотел бы все вспомнить, - голос становится шепотом. – Но Небо так далеко от меня. Ты так далеко от меня. Словно на другом конце Земли. - Намного дальше. - Почему так, Элизабет? – он этого не спрашивает, конечно, он этого не спрашивает, но она слышит – и улыбается самой горькой улыбкой. - Мое имя Вельзевул, - шепотом произносит она вместо ответа. - Вельзевул… - он пробует ее имя, как на вкус, и оно горчит и обжигает губы, он произносил его тысячу раз, конечно, он его произносил. - Пока еще его ты помнишь. Еще ее имя – у него в памяти, еще ее прикосновения останутся отпечатками на его непогрешимой сути, пока еще весь мир, с Небесами, Адом, с вечными дрязгами, с уверенными в своей правоте ангелами, с уверенными в своей безнаказанности демонами – пока еще все это так далеко. Есть только они. Вельзевул не знает, что будет дальше, но бесстрашно делает шаги в это «дальше». Габриэль не знает даже, что есть сейчас, что в его памяти – истина, но он кружит Вельзевул в медленном-медленном танце, постоянно ошибаясь, и ему кажется, что его тело слишком тяжело, слишком привязано к земле, чтобы танцевать. Чтобы лететь. Вельзевул смотрит на него из-под полуприкрытых век, и ей кажется, что в этом танце она видит, как за спиной архангела раскрываются его огромные крылья. Но это, конечно, только тени. - Пока что ты можешь вспомнить правду, - говорит она, и в бесконечном кольце их рук, темноты, музыки и собственных воспоминаний Габриэль теряется, и позволяет себе прислушаться к тяжести за его спиной. Кажется, что он весь – как натянутая струна между небесами и этим крошечным островком их возможности быть вместе. Вельзевул, не позволяя себе прижаться к нему, думает, что есть самый маленький, самый крошечный шанс, что небеса – какую бы игру они не затеяли – их здесь не найдут. Габриэль от всей души надеется, что это не один из его странных снов. Музыка заканчивается, оставляя их в темноте и тишине.