Losing Game

- Напомни мне, - едва слышно произносит Габриэль. Конечно, он во все это не верит, он не может в это поверить. Что-то внутри настойчиво, назойливо, отгоняя все мысли, шепчет ему – она просто сумасшедшая, ничего подобного не бывает, ты же не веришь в сказки? Он почти соглашается с этой мыслью, успев вытолкнуть из себя только два слова. Для Вельзевул этого оказывается достаточно. Она поворачивает к нему голову и почти не видит его в лилово-черных сумерках. Луч от фонаря на миг выхватывает светом очертания его лица, заставляя глаза засветиться. Как прежде. - У тебя были лиловые глаза, - произносит она первое, что приходит в голову. И смеется – как же по-идиотски, наверное, это звучит. Они лежат рядом на разложенном диване Гавриила и смотрят в потолок, по которому то и дело пробегают вспышки от проезжающих машин. Вельзевул едва-едва чувствует рукой тепло его лежащей рядом ладони – они даже не берутся за руки, и хотя их поза вполне целомудренная, у нее отчего-то перехватывает дыхание. С Гавриилом она бы вовсе не церемонилась… - И что я ими вообще видел? – недоверчиво фыркает Габриэль, и она ухмыляется. «Слепошарым был», едва не ляпает Вельзевул, но разрушать эту хрупкую нить доверия между ними – не хочется, и она какое-то время молчит, позволяя Габриэлю самому осознать глупость вопроса. - Меня, - неожиданно даже для себя отвечает она. – Какое-то время. Теперь уже молчит он, а Вельзевул упрямо на него не смотрит – только следит, как потолок расчерчивают линии света. Рядом с архангелом ей всегда было невыносимо светло, и сейчас ей этого даже не хватает. Сейчас у нее есть только безжизненный свет человеческих фонарей – и память. У Габриэля нет и того. - Я любил тебя, - не то утверждает, не то спрашивает он. - Надеюсь на это, - Вельзевул не сдерживает рвущийся наружу смех, в котором нет и капли веселья, и Габриэль, повернувший к ней голову, с удивлением смотрит на нее несколько секунд. В темноте она ему неуловимо кого-то напоминает, но цепкие, непривычно дотошные мысли не дают ему найти в памяти ее образ. - Как это возможно? – спрашивает Габриэль, когда она перестает едва заметно вздрагивать от смеха. – Любить кого-то… ну… с другой стороны? - Тебя почему-то не останавливало. Для нее их молчание – неотвратимые воспоминания. Может быть, и правда стоит не лезть, не пытаться достучаться до его сути, принять эту бесчеловечную игру Небес на поражение – на поражение их обоих, неважно, какой будет результат. Архангелы не могут жить с печатью на Сути… Кем он вернется, если вообще когда-нибудь вернется? Для него молчание –это время наедине с попыткой выдрать из собственной памяти хоть что-то. Даже навязчивые сны он забывает слишком быстро, даже то, что слышал от нее совсем недавно – неужели он сможет вспомнить то, чего никогда не было? Никогда не было. Это все сумасшествие, и он почему-то в его центре, и не может из него вырваться. Все так просто – выставить эту женщину из квартиры, позволить себе уснуть, дать времени отобрать у него эти странные не-воспоминания… Он ведь даже во все это не верит. - Я во все это не верю, - произносит Габриэль, но голос его звучит совсем не так уверенно, как хотелось бы. - Ты это уже говорил, - Вельзевул садится на кровати и потягивается, будто собираясь встать и уйти, или включить свет, или еще как-то разрушить странную недосказанность между ними, превратив ее в окончательный отказ отвечать. Габриэль успевает поймать ее за руку. Луч света прорезает их прикосновения, вырывая их обоих из темноты на короткое мгновение. Вельзевул знает, что этого мгновения будет достаточно, если Небеса решат взглянуть на них. - Расскажи мне, - просит Габриэль. - Ты же в это не веришь, - она ложится обратно, но уже намного ближе к нему. Габриэль чувствует, как ее непослушные черные волосы щекочут ему скулу. - Я хочу поверить, - произносит он, с усилием закрывая глаза, и видит перед глазами небо. Если он сейчас их откроет – будет только темный потолок, в который уж точно не подняться и не взлететь, будет чужое – но такое знакомое – лицо в темноте, и он снова потеряет все мысли. – Я, наверное, совсем поехал, слушая твои рассказы, окончательно, но я очень хочу тебе поверить… «Потому что я вижу тебя во сне.» «Потому что я не знаю, как можно встретить кого-то, и понять, что ты любил его дольше, чем жил в этом мире.» «Потому что я не знаю, в каком вообще устроении мира я мог влюбиться в тебя.» Вельзевул облизывает неожиданно пересохшие губы и начинает говорить. Она говорит много, спутанно, нарочно не упоминает лишний раз ни Небеса, ни Ад. Она говорит о том времени, когда она пыталась его забыть, о том, как вспоминала, о том времени, что они провели вместе – даже о его привычке смеяться над ее ростом, о ее мухах, о первом совместном отпуске – «как я вообще додумалась ехать в него с тобой» - о том, как любила его крылья, пусть даже выражала это весьма странным образом, о том, как он закидывал ее на плечо, а она сопротивлялась, никогда не призывая на это сопротивление и половины своей настоящей силы. О том, как они проводили ночи в этой квартире, о том, как она впервые осталась здесь, о том, как он показывал ей с Земли звезды, и светился от самодовольства, говоря, что создавал их, а она в ответ тыкала его локтем под ребра. О том, как он улыбался, как передразнивал ее жужжание, о том, как они готовили вместе, и он с ужасом отказывался от человеческой еды… Лицо Габриэля с закрытыми глазами расслабленное и спокойное. Вельзевул кажется, что он спит. Он и правда засыпает на мгновение, убаюканный ее голосом, и вместо бесконечного неба он видит знакомое лицо. Он не разбирает ее слов, но в странном порыве притягивает к себе, и их обоих заслоняет белое марево перьев. Габриэль вздрагивает и просыпается, и в слабом свете из окна видит отпечатанный на темноте профиль Вельзевул. Может быть, ему все еще это снится. Вельзевул говорит о том, как он любил ее, и ей почему-то кажется, что они оба – всего лишь заблудившиеся в этой ночи смертные, что они не знают другого Света, кроме отблеска фонаря и тусклого солнца, не знают другой Тьмы, кроме мягкого одеяла ночи; что не было ни Падения, ни этого бессмысленного приговора, ни вечного между ними разобщения. Ей приходится одернуть себя, возвращая в реальность – еще не хватает присоединиться к Габриэлю и посчитать себя человеком. Габриэлю кажется, что он прекрасно знает каждое ее слово, и крюки, впаянные в его лопатки во снах, каким-то образом перетекают в реальный мир, впиваясь где-то под кожу, пытаясь удержать его от стремительного полета. И если бы не они – в чужие слова он бы с легкостью поверил.