Наследники Морлы

Эадан запретил людям болтать о Вульфстином «истинном наследнике Морлы», но разве ж их удержишь? Что смерды, что элайры — всем было невмоготу молчать, всем хотелось потолковать да поспорить, и впрямь то Мадге или это еще одна проделка Крысеныша. Прослышали, что Этльхера, вдова Урфа Морлы, признала в найденыше своего младшего деверя, и будто бы Вульфсти выдумал их оженить; что в Руда-Моддур уже величают Этльхеру хозяйкой Ангкеима, а ее женишка — законным карнроггом Карна Гуорхайль. Каждый день, замечая эти пересуды то тут, то там, Эадан ждал от Вальзира нового припадка. Даже не будь Вальзир балайром, такое ввергло бы в ярость любого гордого властителя. Но Вальзир был на удивление спокоен — разбирал колдовские знаки в своей книге или сидел себе на стульце перед порогом хризского покоя, куда Эадан его усаживал погреться на полуденном солнце. Эадан почти не слышал от него «я устал» — только иногда, во время обильной трапезы, когда Вальзир вдруг переменялся и отворачивался от угощения так, словно один лишь вид ему противен. В конце концов Эадан до того осмелел, что решился сам заговорить о Мадге из Руда-Моддур. Они сидели снаружи у распахнутой двери хризского покоя: Вальзир на своем стульце, укрытый бедарским войлочным одеялом из приданого Эвойн, Эадан — у его ног, на «победном» валуне, который прикатили сюда после состязания на Кан Туидат — на удачу. Стояла середина лета. И какого лета! — мягкого, солнечного, безветренного, когда за день земля прогревалась так, что можно было заваливаться спать прямо под открытым небом. Люди ночевали на гумне или поветях. По совету Роггерты Эвойн теперь уходила в летнее верхнее жилье — чтобы муж ее, тяжелую, по ночам не донимал. Там сушили яблоки, и когда Эвойн возвращалась, то благоухала этим сладковатым свежим ароматом, от которого Эадану еще сильнее хотелось ее «донимать». Эвойн и сама была с ним ласкова. Ее женское нездоровье миновало; она охотно ела и даже погрузнела немного, округлилась, и больше не виделась эсам тощей девчонкой, еще не дозревшей до брачного ложа. Она частенько звала Эадана пощупать, как толкается дитя в ее чреве. «Убедись, какого удальца я тебе рожу», — говорила Эвойн, прижимая ладонь Эадана к своему животу. Другие женщины его отгоняли — Роггертина дочь или невестка, или эта иноземная рабыня, которая будто вылезла из торфяного болота. Та еще и осыпала Эвойн бранью: «Бесстыдница! Волочайка! Всё бы ей обжиматься! Уже и понесла, а не угомонилась…» — и рабыня прибавляла несколько слов на неведомом языке, звучащем до невозможности потешно — Эадан не удерживался и прыскал. Тут рабынин гнев обрушивался и на него. Майетур так страшно таращила глаза и скалила зубы, огромные и необычайно белые, как у чудищ в хризской книге Вальзира, что Эадан удирал, не зная, сердиться ему или смеяться. — Ух и грозна рабыня у твоей жены, Вальзир, — с опаской начал Эадан, от волнения обрывая травинки. — Немудрено, что Вульфсти затаился под боком у Данды и о своем «законном властителе Гуорхайля» только языком треплет, а на нас идти боится. — Договорив, Эадан вгляделся побратиму в лицо, отыскивая признаки балайрского безумия. Вальзир по-прежнему сидел неподвижно — Эадану иногда думалось, он так и до ночи может просидеть, если его не увести обратно в дом. — Не люблю, — сказал Вальзир. — Некрасивая. Эадан не сразу сообразил, что тот говорит о Майетур. Он-то ждал, что Вальзир откликнется на речи о Вульфсти и Мадге! — Ты прав, сам роггайн гурсов и то краше будет, — хохотнул Эадан. Потом предпринял еще одну попытку: — А Вульфсти всё лжет, не Мадге это. Мало ли рыжих на границе с Руда-Моддур? Руда-Моддур и зовется «ржавым лесом» оттого, что волосы у тамошних эсов красны как ржавчина. — Эадан прислонился лбом к колену Вальзира. — Ты единственный сын Морлы, которого пощадили боги. И владеешь мечом Аостейна Живчика по закону Орнара и обычаям эсов. Народ Карна Гуорхайль не променяет тебя на какого-то безродного косого хромца. Миновал сенокос — праздник Маэл Мактан — и Эадан вконец уверился, что разговоры об истинном наследнике Морлы и походе на Карна Гуорхайль — всего лишь пустое бахвальство Вульфсти. И в самом деле, кто в своем уме бросит вызов балайру? Может, Крысенышу попросту хотелось придать весу своему герроду — показать людям Руда-Моддур, что он достоин занять опустевшее место подле Данды. Гунвар был знаменит тем, что давал приют высокородным изгнанникам — вот и Вульфсти нашел себе «Мадге», вытащил из подполы, как насмехались в Гуорхайле. Теперь было слышно лишь о Вульфстиных поездках: как он шастает из одного карна в другое, собирается в путь, едва выпив приветственную чашу, и всюду сует свой нос. Видать, боится оставить без присмотра своего легковерного побратима в Карна Руда-Моддур и строптивую жену — в Карна Тидд, да не надеется на верность вилтенайрских элайров. «Не по зубам Крысенышу его добыча, — смеялись эсы. — Вгрызся в кусок, какой насытил бы медведя, а проглотить не может. Шутка ли — заделаться правителем трех карна!» Эадана пробирала черная зависть, когда о Вульфсти говорили как о роггайне. Ведь это ему, Эадану, Говорящая с богами напророчила сесть карнроггом над карнроггами! Он, Эадан, снискал благоволение Рогатых, он поборол одного балайра и смешал кровь с другим, ему суждено идти широкой дорогой славы — а не какому-то ублюдку рабыни, который только и может, что кривляться и выставлять себя на посмешище! Эадан вспоминал о Карна Рохта. Мэйталли Моргерехт поцеловал ему меч — этому были свидетелями и Райнар Фин-Солльфин, и Тьорн Фин-Эрда, и другие свободные мужи Карна Гуорхайль, а что еще важнее — Эйф Кег-Райне. Странники уже принесли в Гуорхайль новость, что предводитель всадников Бедара — Эадан наконец запомнил, что его звать Ллонах Донгруах — выбрал Эйфа своим зятем. Ныне они вдвоем заправляют в Мелинделе — окружили трон железным кольцом бедарцев, как во дни могущества Нэахта, и не подпускают к юному карнроггу никого, кто не взращен Матерью Бевре. Оттого ропщут рохтанские элайры. Опять пошли толки о свободном Ванарихе, неподвластном Карна Рохта. Будто старый Кег-Мора так сказал о своем правнуке Мэйталли: «Недостойно вскармливать вражду к юноше нашей крови, пускай она и смешана с кровью Моргерехтов. Но прежде Орнар спустится под землю и Безглазая Женщина воссядет в небесных палатах, чем мы, наследники Уллиров, склонимся пред бедарскими скотокрадами». Ясно, Мэйталли сидит в собственном дворце как в осаде. Гурсы бы утащили этих Кег-Мора с их нескончаемыми крамолами! Мало того, что подбили Хендрекку пойти на Гуорхайль, так теперь из-за них Эадан не может проведать свое новое владение. Так Мэйталли, глядишь, вообще позабудет, что признал Эадана повелителем. — А ты отправь к брату посланца с подарками, — придумала Эвойн. — Пусть передаст от меня и Вальбю пожелания здоровья и заодно напомнит про ваш с ним уговор. Только гляди, кого-нибудь родовитого, чтобы все в Рохта увидели, каков большой хозяин у меня муж. Эадан опасливо поглядел по сторонам, не идет ли Майетур, — и крепко поцеловал Эвойн, прежде чем ответить. — Райнара Фин-Солльфина, что ли? Никто в Гуорхайле не сравнится с ним по благородному рождению и герроду. И отец его Эйнирд тоже ездил к Моргерехтам… — Мудро ты рассудил, мой ясноглазый! — Эвойн прильнула было к Эадану, но заслышала шаги и отскочила с удивительной для ее бремени живостью. Тьёген Фин-Гебайр вызвался ехать с Райнаром. Эадан рассыпался в благодарностях: двое лучших мужей Карна Гуорхайль, первые элайры, наследники героев Трефуйлнгида, чьи имена звучали в песнях не реже имени самого роггайна, — невозможно вообразить посланцев достойнее. Этих и наставлять не надо, как держаться пред рохтанскими господами и какие речи вести. Да что там — один только Райнаров алый кафтан чего стоит! Даже мелиндельские хризы небось ослепнут от такого великолепия. С тяжело нагруженными повозками, в сопровождении своих родичей, слуг и рабов, Райнар Фин-Солльфин и Тьёген Фин-Гебайр торжественно выехали за ворота Ангкеима. Если бы человек из других краев увидел эту блистательную вереницу, непременно счел бы, что не элайры то едут, а карнрогги — столь богаты были их одежды, столь многочисленны их люди и столь горделиво Райнар и Тьёген правили породистыми, холеными лошадьми. Проводив мужей, Роггерта и ее дочери с невестками тоже засобирались — обратно в свою усадьбу. «Как у нас прознают, что хозяин в отъезде, так вмиг обленятся, — объяснила Роггерта, возвращая Вальебург кольцо с ключами. — За смердами нужен глаз да глаз. Скоро снимать урожай — что будет, если работники разбредутся по гостям да упьются пивом?» — Да, урожай нынче соберем добрый, — покивал Эадан с видом знатока: он полюбил захаживать к Тьорну Фин-Эрде, с которым они теперь сделались соседями, и наслушался его фольдхерских рассуждений. Эадану было по сердцу, как Тьорн обжился на клочке земли, пожалованном отцу Эадана карнроггом Тьярнфи Морлой. Эадан не бывал здесь с тех пор, как отец пал в битве, да и прежде они по большей части жили в карнроггской усадьбе. Райнар Фин-Диад был из безземельных и мало смыслил в трудах, угодных Виату. Эадан не помнил, чтобы от отцовского владения когда-то было много прибытку. Тьорн же кликнул на помощь братьев, привел с Большого Сапога двужильных отцовых работников, поднатужился сам с подросшими сыновьями — и в краткий срок отстроился так, что Эадан и не узнал свой неказистый фольдишко. Многие из работников с Большого Сапога, пришедшие помочь Тьорну обжиться, порешили остаться насовсем, а с ними и трое Тьорновых братьев, еще бессемейных. Тьорн показывал Эадану амбары, напогребницы, овин и ток, хлева, стаи, огород, пристройки для будущих невесток — и медлительно растолковывал, что и как он надумал обустроить. Глядя на это изобилие, Эадан даже немного жалел, что отдал отцовскую землю. Кто бы мог подумать, что она, оказывается, так хороша? Он выпивал с Тьорном в шалаше, который загодя соорудили для жнецов, когда на тропе, ведущей через поля к дому, показался всадник. В сумерках было не разглядеть ни его одежд, ни какова его лошадь или упряжь, но он позвал Эадана по имени и тот узнал голос Эаскире Забавника: — Здесь ли ты, Эадан Фин-Диад? — Тут я! Какие новости? Эаскире спрыгнул с седла и ввалился в шалаш, загнанно дыша. — Я тебя в Ангкеиме искал, а ты здесь прохлаждаешься, — сказал он, протягивая обе руки к корчаге пива, уже на две трети пустой. Напившись, пропыхтел: — Недобрые вести. Гости из Карна Вилтенайр пришли на хутор к названому отцу моей жены. Говорят, своими глазами видели войско, что идет на Карна Гуорхайль. Снарядил его Вульфсти, а ведут Райнар Фин-Солльфин и Тьёген Фин-Гебайр, и с ними все их родовичи. Выходит, Райнар поехал не на юг к Мэйталли, а поворотил на восток к Вульфсти Хаду, и повозки с твоими дарами стоят на Крысёнышевом подворье. От таких новостей с Эадана весь хмель слетел. — Ддавов Фин-Солльфин! — он стукнул самого себя по колену в бессильной злости. — Какую обиду я ему нанес, чтобы он вот так меня предал? Что ж я, не сажал его за стол хозяев, обделял жирным куском, не отдавал добрую долю добычи? Снюхаться с Крысенышем! И чего ради? Что такого посулил ему Вульфсти — это Райнару-то, богатейшему элайру Гуорхайля? Чего ему при нас с Вальзиром недоставало?! — Карнроггской власти, — коротко ответил Тьорн.