Чёрный кофе без сахара

Сон — маленькая смерть, сновидения — дантовский Ад, а пробуждение — путь через Чистилище. Почему эта аллегория первой посетила только что пробудившийся мозг, Осаму не знал. Наверное, потому что он давно хотел свести счёты с жизнью, потому что не хотел открывать свинцовые веки и в очередной раз обнаружить удручающее значение на циферблате: три часа ночи*. Всё так же не раскрывая глаз, молодой человек неуклюже перевернулся на жёстком диванчике и скинул лениво негнущиеся ноги на пол, ощущая себя одним сплошным пролежнем. Горизонталь упорно не хотела становиться вертикалью или хотя бы наклонной. Потребовалось невероятное усилие, чтобы принять сидячее положение и осознать своё бытие в качестве человеческого существа. Какое-то время Дадзай неподвижно смотрел в угольные очертания шкафа напротив, стараясь смириться с досадным фактом, что он принадлежит к роду homo sapiens, а не является каким-нибудь чешуекрылым, как завещала замечательная преподавательница физиологии. «Раз не понимаете тему — не болтайте, не мешайте мне, созерцайте мир, как бабочка, перелетающая с цветка на цветок». Когда реальность, собственное я и его место в бренном мире были осознанны в полной мере, накатила смутная злоба астении. Настойчивое растирание лица ладонями не помогало прогнать сонливость, что ещё сильнее раздражало. С пьяной неустойчивостью юноша подошел к столу, включил лампу и недоверчиво вгляделся в удерживаемый пегасом циферблат, сощурившись. Непривычно яркий холодный свет безжалостно выкалывал глазные яблоки, сознание едва воспринимало указание стрелок. Маленькая нерешительно подходила к трем, а большая уверенно заняла позицию на восьмёрке. С тихим стоном разочарования Осаму поразительно резким движением отвернул от себя часы, чтобы не видеть ухмылку третьего часа ночи. Расстаться с бременем меланхоличных размышлений удалось лишь в полночь. Примитивные математические подсчеты ехидно нашептывали, что спал он жалких два с половиной часа. Усталость была настолько сильной, что заснуть снова в ближайшее время вряд ли удастся. Безрадостно приняв глумление ночи, студент решил потратить с пользой внезапно предоставленное время: подготовиться к предстоящему занятию. Размеренное чтение и кружка крепкого кофе** помогут ему снова уснуть. Потрёпанный учебник нашёлся тотчас на столе под ворохом бумаг, отыскать баночку с растворимым кофе было ещё легче: она вместе со стареньким электрическим чайником чинно стояла на своём привычном посту — на квадратном столике, спрятавшимся за книжным шкафом, что служил своеобразной ширмой у самого входа. Приготовленный кофе обжигал своей лекарственной горечью, что сводило зубы. Студент отпрянул от кружки с напитком, едва не обливаясь кипятком, болезненно скривился и отставил посуду на стол. Он бы с удовольствием выпил натуральный кофе, а не пережжённую бутафорию, вот только в отделении не было условий для этого, приходилось довольствоваться сублимированной пародией. В целом Дадзая давно преследовала кофейная горечь при любом приеме пищи***. Пресность резиновой еды сменялась жгучей горечью, от которой невозможно было избавиться долгое время. Потому молодой человек предпочитал и вовсе не есть. И если уж голод скручивал, то запихивал внутрь всё без разбора, лишь бы не чувствовать тошнотворную боль. Терпкий запах напитка успокаивал и действовал как опиум. Под монотонность чтения клонило в сон. Читать к занятию про отравления пестицидами было вполне интересно, хотя порой сознание и покрывало получаемую информацию дымкой недопонимания от невнимательности. Когда столбцы начали размываться дрёмой, юноша отложил книгу в сторону, оставил недопитый кофе на столе и снова перебрался на диванчик, решив, что возможность благополучно поспать во много раз важнее, чем прилежное отношение к учёбе и явка по часам на пару. Очнулся Осаму в состоянии хуже, чем прежде, ощущая себя разобранным на мелкие детали конструктором. Дисфорические мысли оплавлялись стеариновой свечой, сливаясь в один источник мигренозной боли, тянущей за собой кислую тошноту. Было шесть часов. Идти никуда категорически не хотелось. Двигаться заставляла лишь мысль, что совсем прогуливать пару без предупреждения будет слишком нагло: цикл заканчивался дифференцированным зачётом. А вот опоздание даже в полтора часа ему простят. Ещё больше не хотелось с утра встречаться с Мори, который всегда прибывал в отделение к семи часам. Всё же юноша не был морально готов объявить своему покровителю о внезапно найденном жилье. Почему-то Осаму было крайне неловко не оправдывать чужие надежды. *** Мгла стелилась колючим покрывалом по земле, придавая догорающим в пожарище листвы лучинам деревьев зловещий вид. Узкая лента вытоптанной пожухлой травы лениво ползла наискосок к величественно возвышающемуся больничному комплексу. На середине пути Дадзай обессиленно остановился, тоскливо глядя на хмурое небо с пепельными разводами туч. Он ощущал себя песочным замком, который рассыпался под натиском пенного прибоя. Череда пресных дней вымывала из него остатки душевных сил, заставляющих выполнять примитивную работу. Пройденное короткое расстояние до последней капли испило силы юноши, и единственное, что было в его силах сейчас сделать, — осыпаться горкой праха на земле. Представшего картина того, как он ложится на сырую от туманной росы землю, своей нелепостью заставила из последних сил держаться на синтепоновых ногах и вопреки слабости продолжить движение. На каждом шагу конечности вязли, точно в зыбучем песке, голова тяжелела под действием суицидальных мыслей и мигрени, вызванной недосыпом. Бесконечность больничной лестницы кружила голову и нагоняла ещё большую апатию на Дадзая, однако он раз за разом упорно заносил ногу над ступенями. Преодоление собственной лени помогало молодому человеку осознавать себя сколько-нибудь живым. Он ещё мог идти целенаправленно в отделение профпатологии, расположенном на седьмом этаже. Но стоило студенту добраться до нужного этажа, упереться костлявыми ладонями в широкий шероховатый подоконник и посмотреть в платиновую муть провисшего небосклона, как вдруг утратилась всякая осмысленность собственных поступков. Зачем он здесь? Почему на нём белый халат? Перспектива уменьшала реальные объекты в окне, превращая всю жизнь, текущую внизу, в тщетную суету муравейника. В целом нет никакого смысла в какой-либо деятельности, и люди рождены лишь для того, чтобы в один день, предначертанный звёздами, бесславно умереть. Почему бы не прервать бесполезное течение бытия собственной рукой, и хоть раз за своё существование лично принять важное для себя решение? Поддавшись импульсивному желанию, юноша экспансивным движением раскрыл с тихим потрескиванием механизма окно. В лицо пахнула промозглая свежесть и гудящий шум улицы. Глоток землистой прохлады отрезвил Дадзая, он в задумчивости моргнул несколько раз, шумно вдохнул ртом и закрыл окно. Бросаться из здания клиники было как-то невежливо. Тем более от Акико пришло с пчелиным жужжанием сообщение, что скоро будет перерыв. Молодой человек торопливо подошёл к двери кабинета и несколько раз нервозным движением постучал в дерево. Не успел Осаму переступить порог учебной комнаты, как в него вонзился взгляд десяти пар глаз, насквозь пропитанный ядом презрения. Тишина, устоявшаяся на какие-то секунды, парализовывала тело студента ненавистью, подобно кураре. Он виновато улыбнулся и перевёл загнанный, как у зверя в капкане, взгляд на преподавательницу. Та спокойно и сочувственно осмотрела на прибывшего и без лишних слов указала Дадзаю рукой на его место в углу около окна и отпустила группу на получасовой перерыв. Опоздавший физически ощущал на себе враждебные взгляды, которые готовы были в любую секунду его разодрать. Никто из одногруппников не дёрнулся до того момента, пока преподаватель не вышла из кабинета. — Простите, какого чёрта?! — расстроенной скрипкой взвизгнула загорелая девушка с вытравленными до пшеничной желтизны волосами. — Мы в прошлый раз с Теруко опоздали всего на одну минуту, и она нас выставила, а ему даже слова не сказала! — от возмущения она подскочила на стуле. Осаму бессильно упал на сидение, упёр остроконечность локтя правой руки в подоконник и закинул ногу на ногу, прикрывая отяжелевшие веки. Белкой в колесе крутилась мысль, что голос у Фумико до блевоты отвратительный, режет слух стервозностью. Он не собирался реагировать на эту жалкую провокацию, пусть исходит желчью, его это не касается. — Действительно, Осаму, не скажешь, за какие такие заслуги тебе всё спускается с рук? — ехидно вклинилась Мэй, хищно ощерив мелкие зубы. — Ты что, за хорошие оценки и свободное посещение со всеми спишь? — высокомерные слова обрушились на молодого человека горячими сточными водами. Пошлое оскорбление странным образом вызвало гуинпленовскую улыбку. Если бы его практически угасшее либидо позволяло спать с кем угодно, он бы давно получил диплом. Один карий глаз приоткрылся и скосился в сторону одногруппницы. — Так что тебе мешает тоже со всеми преподавателями спать, раз так завидуешь моим поблажкам? — ласково промурлыкал юноша. — Знаешь ли это совсем не лёгкая работа — удовлетворять каждого подобающим образом. Пожалуй, ты должна это понимать, как никто другой, ведь так и остаешься неудовлетворённой, будучи замужем. Иначе зачем тебе лезть в чужую постель? — он сделал акцент на последней фразе и окончательно открыл глаза. — Пойми, о приватных встречах просят несколько иначе, — снисходительно пояснил Дадзай, впиваясь в оппонентку плотоядным взором в ожидании реакции на собственное высказывание. Концентрация осуждения в комнате достигала уровня пересыщенного раствора. Накамура Мэй горделиво поджала тонкие губы и недовольно закатила глаза, прибегая к своей привычной техники демонстрации превосходства — игнорирование. Напыщенность богомола, раскрывшего яркие крылья и ставшего в стойку для устрашения противника. — Хочешь знать, какого чёрта, Фумико? — Осаму скосил скучающий взгляд на инициатора скандала. — Может, стоит вкалывать, а не шляться по клубам? Тогда и тебе будет перепадать милость. Напомнить, кто на рентгенологии всем писал заключения и на снимках всё показывал? Кто неврологию, дерматовенерологию, педиатрию и всё остальное тянул? Акико да я. Хороший дуэт, не правда ли? — издевательски пропел он, покачивая головой в такт своим словам. — И я уже тысячу раз объяснял, что элементарно не могу встать с постели к началу пары, что договариваюсь с преподавателями и отрабатываю каждую тему от и до, — речь стала сальтаторной**** от злобы. — Как будто тебе одному сложно встать с кровати, — парировала Теруко. — Почему жалеют только тебя? — Потому что, чёрт возьми, я учу и весь материал отвечаю, в отличие от вас, — устало огрызнулся юноша, поднимаясь на ноги. — Завидуйте молча или спите со всеми подряд! — всплеснув руками и осклабившись, истерично выплюнул Дадзай и вышел из учебной комнаты, импульсивно шагая. В груди всё до боли клокотало от возмущения, юноша метался раненным волком, готовым истошно взвыть, по широкому коридору, залитому серебром люминесцентного света. В какой-то момент он резко остановился у панельной стены и изнеможенно скатился по ней на пол, садясь на корточки. По большому счёту в этой жизни ничего не менялось. Сколько бы Осаму не выдавил из себя фальшивых улыбок, сколько бы не угождал окружающим, он всегда будет изгоем, которого ненавидят и желают опустить на самое дно. Ему не нужно всеобщее обожание, хотя бы понимания того, что он тоже человек со своими слабостями, нуждающийся в помощи. — Поздравляю, Осаму, ты унизился, — беспристрастная констатация была сродни горсти соли, которой посыпали гнойную рану. — Не их унизил, а сам унизился, да ещё с таким удовольствием, — и чтобы молодой человек наверняка возопил, добрая порция чистого медицинского спирта. В этот момент он её ненавидел каждой клеточкой своего тела. Ей же было абсолютно всё равно, о чём говорила её расслабленная поза: она легко опиралась поясницей о подоконник, демонстрируя белые, точно сахарные, запястья и скрещивала изящно точенные ножки, покрытые тонким чёрным капроном. Дадзай посмотрел на девушку снизу-вверх, явно желая прожечь плоть до кости, в ответ лишь слабое движение узких плеч, обтянутых белоснежным выглаженным халатом, мол, сам виноват. Губы Осаму обидчиво дрогнули, он отвернулся от одногруппницы, принимаясь буравить взором тяжёлую белую дверь входа в отделение. Всё же юноша полагал, что Йосано Акико его верный друг, а не жестокий палач. Или суть дружбы состоит в том, чтобы при любых обстоятельствах говорить правду, насколько бы горькой она ни была? Моментально вспыхнув спичкой в душе, гнев обернулся головёшкой сожаления. От стыда кофейные глаза попытались спрятаться в филигранной геометрии линолеума. Вина ржавчиной коробила сердце. На каком основании он мог предъявлять девушке свои инфантильные претензии, пускай и в собственных мыслях? Она не его мать, должная защищать юношу от каждой напасти, он уже давно не маленький мальчик, цепляющийся за юбку родительницы в поисках защиты. Да и не позволила бы Акико цепляться за свою любимую чёрную юбку-солнце. — Пошли в буфет, я тебе что-нибудь куплю, — внезапно предложил Дадзай, оживлённо вскинув курчавую голову. Любому другому Йосано отказала бы, резонно посчитав предложение за попытку ухаживания, но только не Осаму. Потому что это было не своеобразное средство понравиться, а способ парня справиться с собственной тоской. Будь на месте Акико кто-либо другой, последовало бы точно такое же предложение. За счёт маленьких подарков другим и самозабвенной заботы о ком-то юноша повышал свою самооценку и пытался почувствовать себя значимым. Чем приятнее было другому, тем лучше становилось самому Дадзаю. И чем большая печаль накрывала его, тем мягче и услужливее становился он. Особенно ярко это проступало в работе с пациентами. — Хочу апельсиновый сок и квартиру в центре Манхеттена, — с игривой капризностью объявила одногруппница. На что Дадзай состроил задумчивую мину, точно на полном серьёзе собирался приобрести недвижимость для девушки. Йосано была уверена: будь у приятеля нужная сумма, он бы без раздумий сделал ей такой подарок просто так. — Увы, моё финансовое положение на данный момент не позволяет делать столь крупные вложения, чтобы купить квартиру в Нью-Йорке, но смею заверить, миледи, на сок, даже на двухлитровый, у меня точно хватит! — горделиво огласил он, озорно улыбаясь. — Артист, — усмехнулась девушка, покачав головой с безупречно ровным каре, и отошла от окна. — Скорее придурок, — иронично отозвался Осаму, неловко поднимаясь на ноги. — Ага, при дураках, — бойко подтвердила Акико, тихо отстукивая ритм красными лакированными туфлями на устойчивом каблуке. — Вон сколько в нашей группе, — горькая усмешка исказила губы, смазанные нежно-розовым блеском, точно размягчённой карамелью. — Только не подумай, что я тебя защищаю, — тут же строго предупредила она, хмуря тонкие брови-дуги. — Тебе тоже лечить голову нужно, — тонкий указательный пальчик постучал по виску рядом с золотистой заколкой-бабочкой. — В отличие от слабоумия твоя проблема лечится, — заключила одногруппница, толкая дверь, выходящую в общий коридор и на лестничную площадку. — Полгода лечил высшей дозировкой, как видишь, безрезультатно, — недовольно фыркнул Дадзай, помогая девушке справиться с тяжёлой дверью. — Не ври, — категорично сказала Йосано, тыкая своего спутника указательным пальцем под острый подбородок. — Это не слова отличника по фармакологии и писавшего научные статьи по психотропным веществам, — она пронзительно посмотрела на коллегу. — Йосано-сенсей, а может, вы проведете со мной терапию сакэ? — заговорщически предложил молодой человек, лукаво бегая кофейными глазами, и услужливо открыл перед подругой дверь на лестницу. — А что сразу не героин или хотя бы кокаин, согласно Фрейду? — насмешливо поинтересовалась Акико, ловко проскользнув через дверь, точно лисица вильнула хвостом. — Для героина я слишком не люблю инъекции, — Дадзай сморщился, как будто целиком съел лимон. — Да и от него быстро формируется зависимость. А кокаин мне не по карману, — он огорчённо пожал плечами; они размеренно зашагали вниз по ступеням. — К тому же прелесть алкоголизма состоит в том, что я могу застрять на безобидной второй стадии, пьянстве выходного дня, и спокойно работать, когда как при наркомании стремительно наступает деградация личности и утрата трудоспособности, — его прервал резкий поворот лестницы. — Тем более алкоголь легализован. На крайний случай можно самому гнать спирт — зря что ли на первом курсе учили химию? — Осаму беззаботно хохотнул. — Без обид, Дадзай-сан, но с вашей тонкой душевной организацией вы можете за три месяца спиться до состояния скотского, — сочувственно высказалась Акико. — Знаю. Потому и не пью особо, — согласно вздохнул он. — На фоне депрессивного расстройства зависимости формируются только так. Далее они спускались без лишних слов. Их шествие к буфету напоминало траурную процессию своей мрачной чинностью. Чтобы хоть как-то разрядить угнетающую атмосферу Осаму принялся каламбурить и нести всякую забавную бессмыслицу, что чрезвычайно нравилось Акико, или, по крайней мере, она тактично разыгрывала восторг, чтобы сколько-нибудь приободрить одногруппника. За медленной прогулкой по лестнице до седьмого этажа после буфета и бессодержательной беседой незаметно пролетели двадцать минут. **** Рябое небо высасывало любые возникающие мысли; карие глаза томно скользили по складкам облаков. Осаму воспринимал слова преподавательницы, как неясный шум прибоя, пребывая глубоко в своей душевной пустоте. Только когда в слух впала собственная фамилия, юноша подал слабые признаки осознанной жизни едва заметным кивком головы и внимательным усталым взглядом. — Вам хроническая свинцовая интоксикация, Ямада Джун, двенадцатая палата. Понимаете, грубой органической патологии в наше время нет, преимущественно астено-вегетативный, астено-невротический синдромы, изменение картины крови. Думаю, вам будет интересно с ней поработать, и вы найдёте к пациентке подход, — довольно заверила женщина ободряюще улыбаясь. По кабинету прошёлся неодобрительный шёпот. Дадзай согласно кивнул, делая в тетради кривые пометки, и вновь обратился скучающе к окну. Разумеется, возмущение. С каких пор преподаватели в угоду студентам дают курируемых? Более того, почему только Осаму дают самые интересные и необычные случаи, если таковые имеются? Почему на занятиях большую часть времени уделяют ему, отвечая на вопросы юноши или что-то с ним обсуждая? Почему он постоянно выходил любимчиком? А сам молодой человек никак не мог взять в голову: он чего-то не понимал в этой жизни или же его одногруппники временами были очень недалёкими созданиями? Все его привилегии — результат заинтересованности в обучении, корпения над небоскрёбами книг и многочасовой работы в клинике. Если бы кто-нибудь из них приложил хотя бы десятую часть от того, что вкладывал в обучение он, то купались бы в чужой милости. Студент прикрыл глаза, отгоняя от себя озлобленные мысли, глубоко вдохнул, концентрируясь на движении грудной клетки. Не было никакого желания общаться с пациенткой и подниматься с места, отрываясь от бездумного созерцания облаков, улиткой ползущих по графитному небосклону. Однако настойчивое поторапливание со стороны преподавательницы заставило всё же Дадзая подняться с места и накинуть на точёную шею фонендоскоп, извлечённый из глубин сумки, и прихватить с собой ручку с тетрадью для записей. Бродившие мысли практически завели Осаму в конец коридора, и, если бы не заботливый толчок Акико к двери нужной палаты, он бы на автомате дошёл до конца коридора и беспомощно упёрся в стену носом, точно слепой котёнок, прокладывающий себе дорогу мордочкой. Анамнез юноша собирал без явного интереса, оставляя на листе расслабленные загогулины, которые едва ли можно прочитать, хотя сама пациентка с удовольствием рассказывала и о своей работе, и о начале заболевания, и о настоящем состоянии. Во время беседы уставшие карие глаза старательно искали стигмы патологии. Состояние волос — иссушил и посеребрил возраст, кожа — бледная с землистым оттенком — ещё один подарок ушедшей молодости, а вот синеватая кайма на губах и кончиках пальцев, акрацианоз, признак анемии и пониженного артериального давления. Склеры белые, с паутинкой лопнувших сосудов, конъюнктивы не отёчны и имеют тот же малокровный сиреневый оттенок. Радужки не изменены и только немного выцвели под влиянием времени. На бледных дёснах просматривалась тонкая сине-черная кайма. Следующей зарубкой не столько в тетради, сколько в уме стал психический статус больной: сознание ясное, положение свободное, ответы на вопросы адекватные, вот только астения оплавляло тело пациентки, заставляя расплываться усталью на постели. Ухудшала состояние конституциональная эмоциональность курируемой. Когда необходимые сведения об условиях труда были собраны, опрос привёл к роковому откровению, сказанному смущённым шёпотом: «Знаете, мне не хочется жить». Кажется, за время работы в психиатрической клинике Осаму научился на подобные заявления выказывать сочувственное удивление: «Как же так?». Может, юноша действительно считал, что любой, даже самый пропащий человек достоин жизни и способен принести обществу пользу, только не он сам. Началась тщательная работа по поиску смысла жизни. Постепенно выяснилось, что у больной есть и замечательные подруги, и любящий сын, и двое внуков, и сама она приносит много пользы для своей семьи и общества в целом. По мере того, как пациентка, отвечая на вопросы студента, осознавала свою ценность, вспоминала о давних планах, её лицо начало проясняться, вежливая улыбка становилась искренней, а глаза увлажнялись от благодарности, Дадзай же чувствовал себя паршиво и испытывал к себе презрение. Вот сейчас он говорил о радостях жизни, а сам совсем недавно хотел сброситься с окна. Разве это не было настоящим лицемерием? Из палаты Осаму вышел в полной растерянности и дезориентации. Он с минуту смотрел недоумевающе на сестринский пост, пока одна из медсестёр не окликнула его и не спросила о самочувствии. Юноша невнятно отказался от помощи и побрёл в учебную комнату, раздумывая над тем, хватит ли ему моральных сил отсидеть ещё и лекцию, должную быть на другом конце города. * Для депрессивного расстройства характерным симптомом является нарушение сна, заключающееся в трудном засыпании и раннем пробуждении. ** Кофеин, содержащийся в кофе и чае, действует не так однозначно, как привыкли большинство считать. Эффект может быть прямо противоположным в зависимости от того, кто, когда и как потребляет кофеин. Он оказывает бодрящий эффект на людей с сильным типом центральной нервной системы (холерики, сангвиники), которые редко и в небольших количествах его пьют. Бодрить кофеин будет только при условии, что человек высыпается и в нервной системе достаточно энергии, которую можно мобилизовать. На людей с слабым типом нервной системы (меланхолики и флегматики) кофеин действует угнетающе. Так же будет угнетающий эффект, если человек долго не спал нормально и его энергетические ресурсы истощены. *** Одно из проявлений депрессивного расстройства является снижение/полное отсутствие аппетита и искажение вкусовых ощущений. **** Сальтаторный (от лат. salto — скачу, прыгаю) — отрывистый, скачущий.