Чёрный кофе без сахара

Ноябрь ветром раздирал плоть, как стая оголодавших волков в метель. На выходе из библиотеки Дадзай с досадой и бессилием осознал, что его плащ, пускай и на плотной подкладке, никуда не годился, и при такой погоде юноша благополучно доходится до пневмонии. Мысль об имеющемся пальто нисколько не грела — его вид был более убогим, чем у носимой верхней одежды. Чёрный драп выцвел и затёрся до зеркального блеска, и в целом студент выглядел в нём как побитый дворовый кот, подцепивший стригущий лишай. Единственная пара перчаток была давно утеряна. Естественный вывод, что пора бы заявиться в торговый квартал, претил молодому человеку. Любой поход по магазинам оборачивался многочасовым адом поиска подходящей по размеру одежды. Тянуть больше некуда, Осаму оценивающе осмотрел пакет с учебниками, в голове прикинул, где ближайший магазин, в котором можно найти что-нибудь подходящее на свой рост, выбивающийся из среднестатистического значения, и количество времени, которым он располагал до начала лекции. Быстро наведаться в одно местечко успевал. Пока молодой человек, погружённый в несложные расчёты, стоял на широкой библиотечной лестнице со сколотыми ступенями, его окликнул смутно знакомый голос. — Дадзай, привет! Как жизнь? Внизу, расплывшись в мягкой, простодушно-глуповатой улыбке, стоял Ода Сакуноске. Юноша не мог не ответить такой же растекающейся довольствием кривой губ. Это был единственный на памяти Дадзая человек, чей внешний вид обманул его чутье. Широкоплечий, с вечно небритым угловатым лицом и суровым взглядом из-под густых бровей, предпочитающий одежду массивную и по-спартански простую. В свободной кожаной куртке, с рюкзаком, похожим на вещмешок, безразмерными штанами, заправленными в высокие чёрные ботинки со шнуровкой Одасаку был похож на вояку, вооружённого до зубов. Вопреки угрожающему облику, приятель был самым безобидным существом на Земле, которое стороной обошёл здоровый цинизм присущий в известной мере любому медику. Природа наделила Оду безграничной добротой и пониманием, короткой памятью на обиды, и лёгкой рассеянностью, из-за которой в обыденной жизни частенько попадал впросак. В общении всегда был прост и скромен, что давало некоторым повод попытаться обвести юношу вокруг пальца, только никогда никому этого не удавалось. За кажущейся широтой души и беззаботностью скрывался острый ум, хотя никогда не хитрил — врождённая совестливость не позволяла. — Ода, давно не виделись! — Дадзай забыл о холоде и убогости своей одежды и резво сбежал по низким каменным ступеням, легко перебирая тонкими ногами. — Как видишь, ещё жив, — задорно оповестил он, приобнимая друга и похлопывая его по спине. — Мне за тебя порадоваться или отчитать? — иногда прямолинейность и простодушие Сакуноске доходили до смешного; Осаму поморщился недовольно и виновато зажмурился. — Заглянешь ко мне? — Так-то у меня через сорок минут лекция… — неуверенно отозвался молодой человек, взбивая каштановые кудри рукой, до красноты облизанной ветром. — Лучше порадуйся… — отрывисто добавил он. — Серьёзно? — приятель с шутливым недоверием скосился на визави. — Скажи ещё, что Дадзай Осаму как прилежный студент ходит на пары и тем более на лекции, — градус скептицизма в голосе повышался. — В принципе ты прав, — Дадзай покаянно развёл худыми руками. — Напишу Акико, чтобы прикрыла. — Вот теперь я тебя узнаю, — довольно усмехнулся Одасаку. — Только у меня, кроме чая и как раз двух бутылок пива, ничего нет, — он неловко почесал свою трёхдневную щетину, которая являлась постоянным атрибутом его рассеянности. — Ты же знаешь, что мне больше и не нужно, — радостно проговорил Осаму, идя рядом с другом. — Кстати, а ты что так рано? Или у вас в ординатуре пар нет? — колко заметил он, сдержанно улыбаясь. Друзья двинулись в сторону жилых корпусов. Дадзаю нравился Ода своей незатейливостью и поразительным умением дружить. Он никогда не обижался ни на шутки, ни на долгое отсутствие общения. К нему можно было обратиться с любой проблемой в любое время дня и ночи, и он всегда принимал Осаму как родного брата, не задавая лишних вопросов и не упрекая. — Меня шеф выгнал, — беззаботно отмахнулся Сакуноске. — Я же третьи сутки в больнице ассистирую практически без сна. — Ты, конечно, даешь, — поражённо протянул студент. — Почему не отдыхаешь нормально? — с толикой беспокойства прозвучал вопрос. — Я там в ординаторской тихонько прикорну и нормально, — приятель широко улыбнулся. — И там еда хотя бы в наличии, — сквозь истерические смешки поделился он. — С каких пор ты стал работать за еду? — сочувственно справился Дадзая, сдерживая улыбку. — С тех самых пор, как мне стало лень готовить, — сконфуженно признался ординатор. — А в больничной столовой чем-нибудь перебьюсь, и нормально. Осаму тихо прыснул в кулак от смеха, а затем резко остановился на середине дорожки, осознавая всю плачевность ситуации. Ведь его положение несильно отличалось от ситуации Одасаку. Разница заключалась лишь в том, что для него теперь готовил Тюя, и если бы не сосед, студент бы наверняка голодал не в силах сделать себе самое примитивное блюдо из-за апатии. — Может, зайдём в магазин? — жалостливо произнёс Дадзай, кивая в сторону небольшого продуктового магазина, виднеющегося за решеткой забора. — Да ладно, — Сакуноске нехотя отмахнулся, подходя к общежитию. — Документ при себе? — Студенческий где-то валялся, — задумчиво промолвил Осаму, роясь в своей сумке. — Нашёл, —объявил он, с осторожной медлительностью ступая по лестнице. Привычный путь через вахтёра на третий этаж по немного обшарпанным лестничным пролётам до третьего этажа. Прямо по коридору, второй блок по правую сторону, где объединены четыре комнаты с санузлом. Приятель осторожно толкнул дверь комнаты, которая легко поднялась — сосед уже вернулся с пар и, сидя на своей постели усердно читал учебник, делая в тетради какие-то пометки. — Анго, привет, — Сакуноске обозначил своё появление, снимая берцы; в ответ — пренебрежительный кивок. — Не вежливо так встречать своих друзей, Сакагучи, — трагично-издевательски высказался Осаму, на что получил красноречивую фигуру из среднего пальца и неразборчивое бурчание: «Не мешай, я учу». — Оставь его, лучше поставь чайник, — попросил ординатор, кивая на электроприбор. С Одасаку было приятно и беззаботно болтать: разговор, как и горячий чай с насыщенным фруктовым вкусом, согревал саму душу. Дадзай забыл о времени и не свойственно для себя говорил, говорил, свободно и искренне. — И как вы можете так много болтать? — возмущение смешивалось с восхищением в голосе Анго. — Согласно Гиппократу: «Если есть несколько врачей, из которых один лечит травами, другой ножом, а третий — словом, прежде всего, обратись к тому, кто лечит словом», — задорно парировал Осаму, глядя на товарища, жавшегося на своей кровати под одеялом, как обиженный воробей, промокший под дождём. — Так что мы оттачиваем мастерство слова, чтобы быть хорошими врачами, — горящие карие глаза хитро скосил на Сакуноске, который спрятал снисходительную улыбку в кружке с чаем. — Оттачивайте своё мастерство где-нибудь в другом месте, — грубовато фыркнул юноша, поправляя круглые очки, сползшие ближе к острому кончику носа. — Мне нужно фармакологию учить, — он нахмурился, взглядом утыкаясь в книгу. — А что там учить? — весело поинтересовался Осаму, легко соскакивая с кровати и заглядывая в учебник приятеля. — Антибиотики, — процедил тот, резко закрывая книгу, предварительно заложив указательный палец между страницами. — Ну-ну, сам-то что-нибудь помнишь? Дадзай самодовольно осклабился, в глазах появился новый огонь азарта, Одасаку не вмешивался и лишь с интересом наблюдал за провоцируемым конфликтом. — А ты спроси, — издевательски протянул Дадзай, выпрямляясь и горделиво упирая руки в бока. — Любую группу препаратов, с ходу расскажу, — похвастал он, встряхивая курчавой головой. Видимо, бахвальство знакомого распалило Сакагучи, он хищно сощурил глаза, перебирая в своей памяти самые сложные темы. — Фармакология — это не только препараты, — ехидно заметил он. — Стадии наркоза. — Это даже не серьёзно, — скучающе прохныкал молодой человек, закатывая глаза и покачиваясь на носках. — Современные средства для наркоза обладают специфическим действием на организм человека, нередко стадии наркоза незаметно переходят друг в друга. Поэтому для удобства изучения и отслеживания состояния пациента используют стадии «классического» эфирного мононаркоза по Гведелу. Первая стадия — стадия аналгезии, вторая стадия — стадия возбуждения, третья стадия — стадия хирургического наркоза и четвертая стадия — агональная, если продолжить подачу наркоза, или же пробуждения, когда прекращена дальнейшая подача эфира. Третья стадия делится на четыре уровня: первый уровень — уровень движения глазных яблок, второй — уровень роговичного рефлекса, третий — уровень расширения зрачка, последний — уровень диафрагмального дыхания. На первом и втором уровнях обычно проводят оперативное вмешательство, изредка достигая третьего, четвёртый уровень требует уже прекращение подачи наркоза и проведения реанимационных мероприятий. Расшифровывать каждую стадию, что на ней происходит? — Не нужно, — от досады в голосе появился некоторый нажим. — Лучше объясни, почему именно такая стадийность? — Это связано с разной восприимчивость структур мозга к наркотическим веществам, — без задержки продолжил Осаму, глядя с любопытством в окно на торец другого кампуса. — Менее устойчива кора головного мозга, поэтому сначала снимается её тормозное влияние, болевые ощущения не воспринимаются как болевые, подкорковые структуры дают о себе знать и во время стадии возбуждения вылезает настоящая сущность человека. Затем отключаются подкорковые структуры и в самую последнюю очередь ретикулярная формация. — Наркотические обезболивающие, — не сдавался Анго, поджимая от упорства губы. — Обожаю наркотики, — радостно объявил Осаму, потирая ладони. — Начнём с определения. Анальгетики — средства, основным эффектом которых является избирательное уменьшение болевой чувствительности в результате резорбтивного действия вещества. В терапевтических дозах не вызывают потерю сознания, не угнетают другие виды чувствительности и не нарушают двигательные функции. Наркотические анальгетики влияют на ЦНС, ослабляя ощущение боли и изменяя эмоциональное отношение к болевым ощущениям. Наркотическими их называют потому, что при повторных введениях к ним развивается физическая и психическая зависимость. Слушая беспрерывный поток речи, Сакуноске думал, что знакомый обладал рентгеновским зрением и читал прямо с учебника в чужих руках. Ни паузы на раздумье, только единожды Дадзай споткнулся в своей речи из-за оговорки, пришлось слово проговаривать чуть ли не по слогам. — Как? — пораженно выдохнул Анго, взирая на приятеля с благоговением. — Просто, — дразняще отозвался Дадзай. — Дрочить на фарму нужно, дрочить, — молодой человек сделал соответствующий быстрый жест рукой. — Иногда и в прямом смысле этого слова, — высказался юноша с похабной ухмылкой, цокнув языком в конце предложения. Если Сакагучи острота выбила из колеи, то Оду она сильно насторожила. Для приятеля такие шпильки были чересчур вульгарными и обычно появлялись, когда тот был на грани истерики. — Что? — растерянно вымолвил Анго. — Ну, ручкой работать, — невинно пояснил Осаму, едва сдерживая смех. — Посмотри номера читательских, на которые брали этот учебник, вдруг это некогда мой, — будто между делом посоветовал юноша. — Фу, чёрт, фу! — истерически воскликнул Сакагучи, отбрасывая в сторону учебник, как только до него дошёл смысл слов, сказанных собеседником. Дадзай заходился в хохоте, держась за живот, который грозил разойтись по шву. Сакуноске застенчиво улыбался бурной реакции соседа, хотя и поглядывал с опаской на Осаму. — Вот скажи, Анго, как ты затесался в медицинский? — захлёбываясь смехом, выдавил из себя Дадзай. — Весь такой правильный, чистенький и смущающийся? Тебе с такими замашками тихонько в какой-нибудь канцелярии сидеть и бумажки перебирать, а не врачом быть, — от бессилия он упал на кровать. — Интересно, а как ты на анатомии отвечал строение пениса или семь оболочек яичка? Бедный, бедный Анго, какой ужас тебя ждёт на акушерстве и гинекологии, когда придётся проводить влагалищное исследование. Там должно быть темно, тепло и влажно, — молодой человек мечтательно промычал, прикрывая веки. — А как можно быть таким мерзким? — с отвращением воскликнул Анго, скривившись. — Ладно, ладно, — ладони были примирительно выставлены вперёд. — Я не знал, что ты по мальчикам, будет тебе и пальцевое ректальное исследование. — Дадзай, иди, по-хорошему, к чёрту, — с толикой злости огрызнулся Сакагучи, отмахиваясь нехотя от знакомого. — Валите на улицу, там трепитесь, сколько хотите, а мне не мешайте. Для ускорения сборов младшекурсник швырнул в Осаму подушку; Одасаку едва успел прихватить верхнюю одежду, выскальзывая в коридор. Студент ненормально хохотал и чуть не скатился с лестницы, оступившись. Сакуноске с тревогой про себя думал, что лучше пусть так, чем приятель будет молчать или высказывать какие-нибудь декадентские теории. Хотелось курить, друг никогда не отказывался составить компанию. В привычном понимании Дадзай не курил и не пил. Он не представлял, в чём особое удовольствие прожигать и без того хронически воспалённую глотку дымом и напиваться до отяжеляющей мути в голове. Неприятно и ненужно. Хотя его слабая натура должна быть падкой на разрушительные привязанности. Тем не менее, в его голову никогда не приходила охота травить себя никотином или спиртным. Иное дело — за компанию, символически обозначить привязанность к другим, пускай и через вредные привычки. За компанию Осаму курил и выпивал, впрочем, жил он тоже за компанию без особых на то причин. И порой, во время того же бездумного сосания фильтра с едким дымом, впитывавшимся в каждую клетку тела, юноша как будто приходил в себя от забытья и удивлённо озирался вокруг. Что он делал в том или ином месте? Почему в его слегка согнутых пальцах тлела сигарета, обращаясь в платиновый прах? Почему годы своего расцвета он сам себе напоминал оплывший огарок? Дадзай глупо сморгнул спутанные мысли и недоумевающе воззрился на товарища, будто пытаясь найти в красно-карих глазах Сакуноске ответы на свои неразрешимые вопросы. — Ода, а почему ты хирург? — с детской непосредственностью выпалил Осаму и торопливо, как школьник, увидевший учительницу, затянулся. — Почему не отоларинголог, не инфекционист, не реаниматолог, не кардиолог? Почему хирург? Почему стол — это стол, а здание — это здание? Почему кто-то меланхолик, кто-то сангвиник, кто-то холерик, а кто-то флегматик? — речь путалась сама в себе; его глаза возбуждённо горели, а сам он трясся в эмоциональной горячке. Невольно Сакуноске повторил за другом частое мигание и поражённо приподнял густые брови от напора слов. На его лице мелькнуло беспокойство о приятеле в виде небольшой складки на переносице и морщинки на лбу. Внезапно разыгравшаяся экзальтация наталкивала на мысль о безумстве. Но Дадзай даже под опасливым взором не думал униматься и продолжал осыпать визави нелепыми вопросами, взмахивая рукой с табаком. Красноватая точка описывала причудливую траекторию в виде ломаных спиралей. — Скажи, почему что-то случается одно, а не другое? Почему все происходящее мы, если не считаем правильным, то хотя бы воспринимаем действительным? Почему никто не допускает, что мы, например, все находимся в психиатрической клинике с острым психозом и вся наша реальность нечто иное как плод больного воображения? — с истерическим воодушевлением вещал молодой человек, всё шире и шире улыбаясь. — Существует ли реальность в том понимании, которое мы вкладываем в это слово? — он подскочил на ноги с невысокого ограждения, немного пружиня и неустойчиво качнувшись. — Ответь, эти вопросы из разряда философских или это твоё мироощущение? — дым тянулся задумчивыми клубами с губ Одасаку, как у кэрролловской гусеницы. — Психические заболевания точно не передаются от человека к человеку? — в вопросе не было ни намёка на глумление или брезгливость, чистый непосредственный интерес, как у пятилетнего ребёнка, познающего окружающую среду. — Не уверен, что только философский вопрос, — отрешённо констатировал Осаму, дёрганным движением поднося сигарету ко рту. — Скорее всего, неопределённость мироощущения рождает философские настроения, — юноша не успел делать полноценную затяжку, как никотиновый туман вместе со словами вывалился изо рта и носа. — Не передаются. Индуцированный бред бывает только у слабых и инфантильных личностей. А я сильная личность, полноценно сформировавшаяся, со своими устойчивыми убеждениями. Правда я и в этом не особо уверен, — подавленная ирония скривила губы. — Что общего у парохода и чайника? — лениво поинтересовался приятель, немного раздумав. — Пар, — не задумываясь выдохнул Осаму, сминая сигарету о мусорный бачок. — У пистолета и зонтика? — с нотками недоверия последовал новый вопрос. — Они оба «стреляют», издают звук, — моментальный ответ, сопровождаемый жестом выстрела. — У петуха и стакана? — У обоих есть рёбра, при условии, что стакан гранённый, — заключил молодой человек, цокнув языком. — Одасаку, я знаю эти вопросы. И в первый раз, когда на занятии проводили это тестирование я ответил точно так же, — он поднял на друга печальный, утомлённый взгляд. — Но часы для меня всё ещё идут или стоят, а не висят*, — Осаму прикрыл глаза. — И я боюсь, что когда-нибудь они для меня повиснут. Большинство результатов подобных тестов у меня «нездоровые», и с ними я претендую на шизофрению. К тому же она может дебютировать с апато-абулической депрессии. Ничего не хочу. Ничего не могу. Ничего не интересно. Никого не хочу видеть. Ничего не чувствую, — безысходность взгляда душила. — На лицо негативная симптоматика шизофрении: ничего не хочешь — апатия, ничего не можешь — абулия, никого не хочешь видеть — аутизация и странные ассоциации. Комплект четырёх «а», — подытожил мрачно Сакуноске, выкидывая бычок. — Для полного счастья не хватало только продуктивной: бреда и галлюцинаций, — ухмыльнулся Дадзай. — Знаешь, вполне вероятно, что реальности не существует и настоящая действительность — лишь бред. Может, те же самые шизофреники в действительности люди, которые достигли просветления. Пожалуй, с научной, сугубо материальной, точки зрения подобные рассуждения невежественные бредни. Пускай. А в рамках философии выходит очень даже красивое предположение. И если ты станешь шизофреником, то я до последнего буду считать, что ты достиг понимания вселенского разума, а все, кто считает тебя больным, глупы и не достойны просветления. — И впрямь красивая сказка, — усмехнулся тоскливо собеседник. — И всё же почему хирургия? Ты вполне мог стать онкологом или патологоанатомом, ведь шёл в этом направлении, — полюбопытствовал молодой человек, задорно глядя в чужие глаза. — Не поверишь, приснилось, — приглушённо рассмеялся друг. — Изначально я действительно хотел в патанатомию, но за неделю до подачи заявления в ординатуру мне приснился странный сон. В нём я проводил вскрытие трупа мужчины. И в один момент он поднялся и прохрипел, что если бы я был хирургом, то он бы жил. Честно, сильно испугался этого сна и пошёл на общую хирургию. — Хоть не жалеешь? Нет ощущения, что очнулся от помрачнения сознания и не понимаешь, зачем всё это делаешь? — Нет, такого нет. Я действительно рад, что пошёл на хирургию. Знаешь, я порой забываюсь и разговариваю с тобой как с нормальным человеком, а с тобой ведь можно говорить откровенно. Ты в любом случае поймешь и не будешь осуждать. Пожалуй, многим в нашей жизни не хватает этого умения воспринимать всё как данность, без ненужных оценок. — Возможно, — неуверенно отозвался Осаму. — На самом деле это очень хорошо, что тебе нравится твоё место в жизни. У тебя оно есть, в отличие от меня. — Не соглашусь, оно у тебя есть, — убеждённо высказался Одасаку. — Только ты его упорно отвергаешь, думая, что с ним не справишься. А ты не бойся, иди своей дорогой, только не задевай других. — Ты про Анго? — настороженно уточнил студент, глядя на приятеля из-под полуприкрытых век. — Я же не со зла… так… — сконфуженно замялся Дадзай, не желая раскрывать причину своего столь некрасивого поступка. — С тоски, — с лёгким налётом насмешки подсказал Сакуноске. — Осаму, ты же знаешь, что я не дурак, зачем же так нестарательно мне врёшь? — с горечью вопросил ординатор. — Ты, наверное, никогда не задумывался о том, как глубоко ты можешь видеть чужие души, но практически всегда небрежно попадаешь в цель. Не трогай Сакагучи, ему действительно здесь не легко: отец настоял на поступлении в медицинский, его же буквально выворачивает от всего этого. Ему действительно лучше сидеть где-нибудь в архиве тихо, а не быть врачом. — Несмешная вышла шутка, — растерянно пробормотал юноша с некоторой досадой на себя. — Почему не остановил? Ведь ты знаешь, что я не понимаю, что смешно, а что нет. Каждый раз мне приходится узнавать предел дозволенного, и веду я себя так не потому что такой наглый и самоуверенный, а потому что мне сложно усвоить общепринятые негласные нормы, как бы странно это ни звучало. Например, я до сих пор не имею ни малейшего понятия о том, что такое дружба и в чем заключается подобного рода взаимодействие? И если я на тебя ещё не вывалил все интимные подробности своей жизни, то только потому, что не считаю её сколько-нибудь примечательной. — Не остановил лишь потому, что доверяю тебе, — серьёзно заметил товарищ. — По-моему, ты слишком углубляешься в размышления: никто не знает, в чем заключается дружба, и никто по этому поводу особо не переживает. Люди редко задумываются о чем-то подобном, а те, кто задумывается непременно страдают душой, как ты. — Видимо, мои проблемы действительно из-за того, что я слишком много думаю. *** Кофеин подгонял сердце к бешеному темпу пост-хардкора, гремящему в наушниках. Дадзай странно улыбался собственным мыслям — его рот лишь на секунду дрогнул, превращаясь в полоску мучения. Кипящая внутри дисфория радостно подпевала строкам: «You see you're dead»**. Очаровательная проекция на себя. Студент сделал новый глоток кофе — панацеи от мигрени и агрессивной меланхолии. Снова мысленно ухмыльнулся, безжизненно глядя на горячий напиток. Если он не прекратит бесконтрольно глотать кофе, то вылезшая на третьем курсе функциональная аритмия вполне может перейти в органическую. Осаму слишком сложно подняться с кресла, для него невозможно даже закрыть одну вкладку со статьей и открыть новую, будто его залили бетоном. Он пробегал глазами по тексту, не усваивая ни одного слова. В мыслях причудливыми тенётами провисает выражение «депрессивное состояние». Странное и совершенно незнакомое. Что оно значит? Почему голова такая синтепоновая? Кое-как юноше удалось закрыть страницу. Звенящая пустота в черепной коробке. Объективного повода для глубокой апатии нет; для классического эндогенного эпизода не всегда прослеживалась суточная динамика состояния: зачастую к вечеру становилось только хуже. Просмотр очередной статьи ничего не дал. Единственное, что выяснил для себя Дадзай: нервная анорексия, как ни парадоксально, заболевание исключительно соматическое и лечится усиленным питанием, витаминами и микроэлементами. Складывалась занятная картинка, вызывающая больше вопросов, чем дающая ответы. По какой причине психиатрия занималась данным расстройством, если ни в одной статье, ни в одной клинической рекомендации не указан психический аспект? Неужели в диспансеры и клиники попадают в глубокой кахектической стадии, раз речь идёт о кетоацидозе***, необратимых изменениях электролитного баланса и срочном изменении питания. При этом ни слова о причинах, профилактике? Поведенческим реакциям уделялось от силы два коротких абзаца. Чуть больше удалось узнать из статей о психотерапии расстройств пищевого поведения, но не больше, чем знает обыватель о «болезни моделей». Понятие о нервной анорексии среди юношей вовсе отсутствовало. Разочарование свинцом клонило голову к столу. Расстройства пищевого поведения занимают чуть ли не ведущее место в структуре психических заболеваний, но информации по этой теме катастрофически мало, а имеющаяся наводнена предрассудками. Подобного рода расстройствам необоснованно приписывали женский гендер, как и депрессии, хотя оба пола подвержены одинаково. Осаму закрыл все вкладки про нарушения пищевого поведения и принялся искать издания по гематоонкологии — молодой человек, как и обещал Акико, не собирался рассматривать лишь один вариант и заблуждаться. Пока скачивалось руководство по лечению острых лейкозов, студент просматривал статью о паразитических червях, которыми можно заразиться при употреблении сырой рыбы и мяса. Единственный вывод по прочтению статьи, который пришёл Дадзаю в голову: раздел паразитологии в биологии прошёл мимо него. Затем он почему-то перескочил на опухоли гипофиза и гипоталамуса, при которых наблюдается изменение аппетита преимущественно в сторону его усиления. Впрочем, самого юношу не так сильно волновало, что на самом деле происходило с Тюей, просто это был хороший предлог для совести ничего не делать полезного. Неплохо было бы совершить обход, возможно изменить что-то в назначениях для пациентов Мори-сан при необходимости, или хотя бы подготовиться к завтрашнему зачёту по профпатологии. Но Дадзай упорствовал в поиске ненужной, неинтересной информации. — Дадзай-сан, — в кабинет просунулась, похожая на сахарное облако в голубом фартуке, сестра-буфетчица, — вы ужинать будете? Понадобилась минута, чтобы молодой человек вспомнил все свои приемы пищи за день и сопоставил с разумной необходимостью поесть. Утром был кофе и моти, днём по настоянию Йосано он что-то в себя запихнул, кажется, это был чай и пару рисовых печений, пустой чай у Одасаку. Голода Осаму не ощущал, однако лёгкая тошнота говорила об обратном. — А что сегодня? — безучастно протянул студент, подперев голову ладонью. — Рис, тушеные овощи, кальмар, креветки, мидии, — отчиталась женщина. — Покушайте, вы такой худенький да и бегаете постоянно, совсем загонял вас Мори-сан. — Давайте, — выдавить из себя улыбку для юноши оказалось мучительно сложно. — Большое спасибо, — мягко проговорил он, подходя к медсестре, которая ловко накладывала на тарелку порцию риса, овощей и морепродуктов. — Вам ложку, вилку или палочки? — Вилку, — небрежно пробормотал Осаму. — Чай будете? — услужливо предложила буфетчица, протягивая прибор. — Сладкий? Нет, спасибо. Заварю себе кофе, — растерянно отозвался юноша. — Приятного аппетита, — бойко сказала женщина и удалилась. Дадзай закрыл дверь и вернулся за стол, поставив тарелку. Рис пластилиновый, кальмар резиновый, а передержанные на огне овощи неприятно расползались слизью во рту. Вообще всё было пресным, не хватало доброй порции специй. Вилка начала привередливо тыкать в овощи, отодвигая их на край тарелки; желудок тянул голод. Пережевывать пищу было муторно, ни капли радости от еды, даже нет приятного спокойствия. Лишь досада на то, что Дадзай так опрометчиво согласился на ужин и теперь зазря переведёт пищу, выкинув большую часть в мусорное ведро. * В психиатрии есть интересный тест, основанный на особенностях мышления при шизофрении. В частности человек утрачивает способность к метафорическому мышлению и на вопрос врача: «Часы идут или стоят», — отвечает: «Висят». ** Песня Famous Last Words — Legends and Legacies. *** Кетоацидоз — накопление кетоновых тел (в частности ацетона) в крови, которые являются токсичными для нашего организма, в особенности для нервной ткани. Высокая концентрация кетоновых тел может привести к коме и летальному исходу.