Чёрный кофе без сахара

Бессонница прожигала мозги рыжими отблесками фонарей. Конечности были пригвождены усталостью к постели, как к распятию, глаза же буравили потолок, молитвенно закатываясь и прося снисхождения у ночи. Осаму и рад был что-нибудь почитать, только делать ничего не хотелось, да и нагретое одеяло обнимало свинцовым листом. Приходилось мириться с вдруг убежавшим сном и разглядывать тени на потолке, напоминающие разлитую тушь по сырой бумаге. Мысли в голове тараканами скребли изнутри череп до болезненного зуда. Вставать теоретически еще очень рано, а он не мог унять табуны обрывчатых дум, что сыпались в сознании конфетти. И злило, и утомляло, юноша бесполезно ворочался в кровати. То слишком жёстко, то неудобно ноги сложил — сустав на сустав больно давил, то запрокинутая рука затекла, то нахлынула на грудь лава смутных переживаний, железными тисками душа. Прижался к прохладной стене — стало немного легче. Чуть позже — озноб заставил укутаться полностью в одеяло. Духота не способствовала сну. Дадзай озлобленно скинул с себя одеяло. Воображение с садистской услужливостью подкинуло образы пауков-птицеедов, пришлось бороться с миражом, что окончательно выбило из сил. Сон так и не шёл. Студент ощущал себя несчастной лягушкой, которой на физиологии они длинной иглой разрушали спинной мозг, обездвиживая. Мерзкое чувство беспомощности: хотел пошевелить пальцем — не выходило, если только автоматическая судорога, предвещающая полное расслабление мышц перед сном. Взор прилип к одной точке на потолке, чудившейся самой тёмной, мысли продолжали плыть, затопляя рассудок. Осаму лишь наблюдал, как его поглощало наводнение фраз внутреннего голоса, не сопротивляясь ему, пока не накрыло с головой. Тёмная жижа, похожая на болотную трясину: размышления о смерти, суициде, образы трупов и органов, когда-то увиденных в анатомическом музее и секционном зале. Долгожданный дёготь беспамятного сна. И тревога, ужалившая прямо в сердце. Осаму судорожно ощупал жилистую шею, пытаясь отличить реальность от кошмарного сна, где его душили гнилые руки собственного трупа. Шумный вздох, призванный утихомирить взбунтовавшуюся фантазию, которая не желала сдаваться и рисовала чрезвычайно правдоподобные картины самоубийства. Как юноша медленно ведёт лезвием по переплетенью вен, выпуская густую тёплую кровь. Страшная компульсия, позволяющая избавиться от мучительного чувства в груди, выедающего щёлоком внутренности. Будь молодой человек в квартире один, он бы непременно поборол сковывающую лень, отодрал бы себя от постели, пришёл бы в ванную и исполнил бы кровавый паттерн своего сознания, отдаваясь долгожданному вечному сну. Тонкие руки, исполосованные бледными рубцами, остервенело сжали густые каштановые волосы, путаясь в жёстких завитках. Дадзай сам с собой боролся, пребывая в замешательстве от раздирающих противоречий: яростное желание сделать с собой нечто непоправимо ужасное и малодушие перед болью при каждом движении лезвием. Осаму, терзаемый противостоянием разрозненных мыслей, скинул с себя тяжёлое одеяло и сел на кровати. Когда в голове разыгрывалась буря сомнений и страстей, юноша брался по наитию за ручку и переводил бездарно бумагу, выплёвывая чернилами кипящие эмоции, что помогало облегчить физическое состояние. Каналом сточных вод страдающей психики служил потрёпанный ежедневник, в котором оставались обрывочные строки без логики и порядка, покрытые густым слоем иносказательности. Молодой человек стыдился излагать в записях истинные мысли под своим именем, признавая всю глубину порчи собственной души. Это всегда были абстрактные образы, скрытые местоимениями третьего лица. В редких записях появлялось самодовольное «я», которого никакими уловками нельзя было избежать. Большей частью в неструктурированном дневнике хранились записи интересных фактов, или дел на день, отстранённые рассуждения, совершенно не отражающие личность владельца. Этот раз не стал исключением: увиденные кошмарные образы были тщательно обезличены и лишены всякой субъективной оценки. По мере написания желание изувечить себя или хотя бы расцарапать короткими ногтями предплечья затухало алеющим угольком. По итогу в обрывочных стоках можно было различить несуразное стихотворение. Мне тошно жить. Хотелось бы исчезнуть Туманом утренним с последнюю звездой. И смерть мерещится красавицей мне той, Которая к свободе кажет верный путь. Без чёрной скуки, без тоски и миражей, Что отравляют чистый разум день за днём И разрушают тело росписью кровавой. Мне лень так жить, хотелось бы отдаться Ей. Единственный выходной зыбучими песками пожирала лень. К несчастью Осаму, его день в очередной раз начался в четыре часа утра — ему всё-таки посчастливилось снова заснуть на час. Теперь время неумолимо, подобно палачу, поднимающемуся на эшафот, шло к одиннадцати утра. За несколько часов студенту удалось лишь взять со стола телефон. Теперь он бессмысленно блуждал в интернете, читая бесполезные новости или изучая всевозможные психологические методики. Найденный онлайн-тест Люшера выдал неутешительный результат. Верх глупости использовать цветовую диагностику, когда юноша видел мир практически монохромно, и единственный яркий цвет, который Дадзай узнавал и не пугался — красный. Любые другие оттенки вызывали ощущение психоделичности окружающей действительности. Мобильный телефон вывалился из рук, падая на грудь; Осаму продолжил апатично взирать на пустое пространство перед собой и узкие кисти со вздувшимися венами и сморщенной на костяшках пальцев кожей. Ему было чрезвычайно сложно расслабить и опустить руки за аппаратом, будто развилось трупное окоченение. Концентрация на конкретном элементе узора задёрнутых штор размывал разум акварелью. Вакуум бессмыслия сосредотачивался в чёрную дыру новых суицидальных мыслей. В голове отчётливая картинка: молодой человек с блаженной улыбкой вспарывал себе живот ржавым ножом. Иллюзия, точно бриллиант, переливалась радугой, побуждая к насильственному действию. Дадзаю удалось перевести взгляд на рабочий стол, после чего он сразу же устало прикрыл глаза, увидев косящиеся, как Пизанская башня, стопки тетрадей и учебников, накиданные упаковки из-под чипсов и конфетные фантики, кружку с густым налётом кофе, в которой гнил огрызок яблока, приманивая к себе мушек дрозофил, чёрт знает откуда взявшихся в ноябре. Необходимость убирать эту инсталляцию морального разложения ещё сильнее угнетала студента. От природы он был чистоплотным и опрятным, однако меланхолия поглощала всю энергию, которой от силы хватало на самообслуживание. Иной раз мыться и чистить зубы заставлял лишь выход в социум. В некоторые моменты сделать что-то с ленью было просто невозможно: не действовали ни внутренние уговоры, ни рациональная необходимость, ни чувство вины, которое зачастую лишь усугубляло состояние, вбивая пару гвоздей, удерживающих его на горизонтали. Начиная с середины третьего курса все каникулы Осаму проводил в постели, стараясь минимально поддерживать чистоту в квартире и личную гигиену. С каждым днём бездействия состояние ухудшалось, и всё пришло к тому, что юноше приходилось в несколько этапов подниматься с кровати, чтобы не потемнело в глазах от резкого изменения положения тела. Когда Дадзаю не удалось подняться с постели, он задумался над тем, что стоит делать почётный круг по кварталу, чтобы окончательно не стать дистрофиком. Прогулки определённо помогли, вот только как себя заставить снова двигаться? От безысходности студент простонал, переворачиваясь на бок, скинул с себя одеяло и опустил ногу. Следом свесилась рука, и молодой человек перевалился на пол — благо кровать была относительно невысокая. Распластался морской звездой, ощущая холод ламината спиной. Интересно, этого было достаточно, чтобы заболеть пневмонией? Или же Осаму необходимо дождаться более крепких холодов и в одной рубашке выйти разок покурить, желательно, будучи под градусом. Спустя двадцать минут студенту удалось собрать себя в что-то более или менее морально оформленное, чтобы выпить кофе. — Доброе утро, — мрачно прохрипел молодой человек, заходя на кухню и видя соседа. — Извини, — простонал досадливо он, видя, что школьник несколько смутился и испугался его манеры речи. — Не та интонация, — тяжелый вздох, активное растирание лица с короткой колкой щетиной. — Доброе утро! — жизнерадостно повторил Дадзай; на губы легла отработанная широкая улыбка. — Надеюсь, тебя не смущает, что я в пижаме, — с той же наигранной бодростью он взобрался на диванчик с ногами. — Мне лень переодеваться, — руки начали растирать затёкшую шею. — Тебе идёт, — тихо заметил Накахара, смущённо улыбаясь. — Я как раз хотел тебе предложить сегодня убраться в квартире, — осторожно высказался парень, ставя чайник на плиту. — Да? — хмыкнул юноша, скептически осматривая теплый комплект на себе: коричневые штаны на резинке в бежевую клетку и светлую рубаху с тёмными манжетами и горловиной. — Убраться? — он скривился, кладя голову на стол и делая сверху домик из рук. — Ладно, убраться, так убраться. — Будешь что-нибудь? — старшеклассник кивнул на чайник, присаживаясь тоже за стол. — Кофе. С наперстянкой*, — последнее слово было сказано в сторону и очень тихо, чтобы собеседник не услышал. Захлебнуться кофе не удалось, зато юноша отчётливо ощущал миндальную горечь на языке после каждого глотка. По настоянию подростка вместе с напитком пришлось затолкнуть в себя кусок бисквита, приготовленного собственно Накахарой. Осаму даже расстроился, что не ощущает вкуса в полной мере: выпечка была воздушной и ни капли не сухой. Тем не менее, это не помешало молодому человеку похвалить школьника, который смущённо улыбнулся. Время шло, на дне кружки остались разводы от кофе, на тарелочки мелкие крошки теста — пора было приниматься за дело. Теперь, когда необходимо навести порядок, габариты квартиры удручали Дадзая, как и выделенные тканевые салфетки со средством против пыли. Пока студент усиленно натирал мебель, удаляя грязь с поверхностей, ему не давала покоя одна мысль: как Тюя в одиночку убирал такую квартиру? Неужели, ему приходилось на это тратить целый день? Юношу передёрнуло, и он попытался вовсе ни о чём не думать, лишь автоматически расставлял всё по местам и водил тряпкой. Если во всех комнатах Осаму старательно заглядывал в каждый уголок, чтобы не осталось на одной соринки, то в своей он лишь создал видимость чистоты, махнув лениво по основным поверхностям. Башню из учебников молодой человек принципиально не стал разбирать — зачем, если он и так мог с лёгкостью вытащить нужную тетрадь или учебник? Дадзай с облегчением вздохнул, когда осталось в своей комнате протереть лишь полы. Только до этого он нигде не наблюдал швабры. Повторный осмотр каждого уголка квартиры не дал результата: ничего похожего не нашлось. Несколько озадаченный квартирант решил обратиться к соседу. Но стоило ему увидеть, как Накахара усиленно руками натирал полы, неловко расставив ноги, вопрос о швабре отошёл на второй план. — Ты всегда так моешь? — с трудом проговорил Осаму, не ощущая собственного рта, будто ему вкололи качественную «заморозку» в кабинете стоматолога. — Да, — смущённо признался подросток, садясь на корточки, оставил влажную тряпку на полу и вытер тонким предплечьем жемчужины пота со лба. — Почему не шваброй? — оторопело поинтересовался юноша; от вида, как Тюя, согнувшись в три погибели, мыл полы, заныла поясница. — У меня её нет, — уязвлённо признался школьник. — Прости, что? — поражённо дёрнулся Дадзай. — Я так привык… — невнятный оправдательный скулёж. — Так чище, и… — Накахара замялся, поджимая стыдливо губы. — … больше тратится калорий, — догадаться было не сложно, почему парень так изнурял себя бестолковой физической нагрузкой. — Ты думаешь, что я ненормальный? — испуганно проговорил Тюя, напряжённо глядя из-под растрёпанной чёлки, которая лезла в гиацинтовые глаза. — Ты же не начал думать, когда увидел это, — бесцветно хмыкнул молодой человек, демонстрируя внутреннюю поверхность предплечий, украшенных геометрией самоистязаний. — Кстати, на рёбрах и ногах тоже есть. Не знаю, как потом буду проходить медкомиссию на работу, как сдавать на права с такой красотой, — досадливо поделился Дадзай, потирая шею. — На самом деле очень боюсь врачей, особенно психиатров. Знаешь, что самое ироничное? Сейчас стажируюсь в психиатрической клинике, — рот растянулся в кривую улыбку. — К несчастью, я слишком наблюдательный и не мог не заметить, особенности в твоём питании. Ты худеешь? — Совсем немного, — виновато проговорил старшеклассник. — Хочу лишь более отчётливый рельеф, — Накахара отвёл беспокойно взгляд, прикусывая губу. — Тебе это ни к чему, ты и так гармонично сложен, — хмыкнул удивлённо юноша. — Разве ты когда-нибудь имел лишний вес? — Нет, — неуверенное бормотание. — Зачем тебе худеть, если в этом нет необходимости? — полюбопытствовал студент. — Не знаю, — несколько обиженно отозвался Накахара. — Иногда мне кажется, что диета стала частью меня. Я не могу представить, что пью что-то кроме воды, чая и кофе, что ем сладости, выпечку, что питаюсь не по расписанию, не знаю точную калорийность блюда, или не занимаюсь ежедневно, — взволнованной скороговоркой выпалил подросток. — Что сказать, у каждого свои тараканы в голове, — деланно усмехнулся молодой человек. — Тебе точно так нормально? Может, помочь? — Нет, не стоит, — поспешил заверить учащийся и начал с новой силой водить тряпкой по полу. — А в психушке страшно? Я слышал, там над больными издеваются. — Можно сяду на твою кровать? — Дадзай кивнул в сторону заправленной постели и прошёл к ней, как только получил утвердительный знак от собеседника. — Нет, не страшно, — промолвил он, ставя пятки на борт кровати. — Это такая же больница, как и любая другая. Не могу ручаться за другие клиники, но у нас над больными никто не издевается и не доводит до состояния «овощей». Это огромная заслуга главного врача, который среди врачей держит дисциплину. Мори Огай, мой преподаватель и заведующий общим мужским отделением настаивает на уважительном отношении к пациентам и по возможности на минимизации препаратов. Например, в данном отделении и не требуется серьезных мер, потому что туда люди попадают либо планово с психо-неврологического диспансера, либо из «буйного» отделения, когда купирована острая фаза. Вот в диспансере большинство врачей с пациентами общаются отвратительно, — он скривился от брезгливости. — Относятся пренебрежительно, могут нагрубить, просто это неприятно, не более. — В любом случае, всё зависит от конкретного врача. — Правда, психиатры сразу видят всех ненормальных? — Нет, — молодой человек рассмеялся. — Всё зависит от степени выраженности симптомов. Если это бросается в глаза, то и обычный человек скажет, что что-то не так, а врач скажет, как это называется. Если симптомы не выражены, относительно успешно контролируются человеком, то психиатру понадобится определённое время, чтобы заметить какие-то проявления. Отличие психиатра от любого другого человека лишь в том, что он быстрее присматривается к таким мелочам. — Почему ты выбрал это направление? — Не знаю, — отрешённо обронил Осаму, уставляясь на полку с куклами. Каждый раз, когда речь заходила о целесообразности его поступков, он ощущал себя шестерёнками, в которые попал песок, препятствуя ровному ходу. — Интересно? — он не из любопытных. — Возможно, я хочу понять, что со мной не так, — по тонким губам поползла отчаянная ухмылка. — Очень красивые куклы, — молодой человек кивнул на полку, висевшую над столом, где рядком сидели игрушки; он сразу обратил внимание на них, как только сел на кровать. — Спасибо, — Тюя немного замялся, пугливо кидая взгляд на свою коллекцию, видимо, ему неловко было признавать её существование перед кем-то. — Я не… большую часть я сделал сам, — взволнованно поделился он, начиная усиленно тереть полы. — Те, что с длинными шеями? — уточнил Дадзай, склоняя голову, чтобы лучше рассмотреть кукол. — Анатомия… — подавленно пробормотал подросток. — Нет, они очень красивые. Напоминают персонажей Тима Бёртона, самый любимый мультик «Франкенвини», — студент одобрительно улыбнулся. — Может, всё же купим швабру? — с сомнением предложил он, глядя на мучения визави, который поджал нерешительно губы. — Наверное, надо… — И мне не мешало бы купить новое пальто, — с тяжёлым вздохом заключил Осаму, закатывая устало глаза. — Тогда давай завтра сходим? — учащийся поднял аквамариновые глаза. — Разумеется. * Наперстянка — род многолетних травянистых растений, содержащих сердечные гликозиды. Сердечные гликозиды — группа соединений, которую в медицине в минимальных дозах используют для лечения сердечной недостаточности, так как данные вещества повышают силу сокращений миокарда. В высоких дозах сердечные гликозиды приводят к аритмии и остановке сердца в систолу желудочков.