Чёрный кофе без сахара

— Господин Достоевский, — сбивчиво окликнул Осаму, подбегая к врачу. — По какому вопросу? — высокомерно сощурившись, узнал Генерал. — Всё по тому же, — огласил студент, скрестив руки на груди; Фёдор с интересом осмотрел напряжённую фигуру визави, приподнимая тонкие брови. — Ваши настойчивость и глупость достойны уважения, — сарказм пробежал холодком по спине Дадзая. — Вы уверены? — Да, — незамедлительно, с напором сообщил юноша. — Хотелось бы и мне разделять вашу уверенность, — отрешённо произнёс Ано, поправляя на шее фонендоскоп. — Пройдёмте, в отделении как раз лежит одна пациентка с нервной анорексией восемнадцати лет, — более охотливо и бодро начал он, стремительно шагая по коридору. — Посмотрите, до чего могут себя доводить больные с расстройством пищевого поведения. Оторопь — первое, что почувствовал юноша, войдя в палату. Затем страх пробирающий холодом до ломоты костей, как только представил, что на месте этой пациентки может оказаться Тюя. Даже в морге молодому человеку не было так дурно и тревожно. Всё же состоявшаяся смерть менее пугает, чем смерть предстоящая. Осаму не сразу понял, что Достоевский уже начал опрос больной с непривычной для себя мягкой понимающей улыбкой. Девушка, несмотря на своё истощённое состояние активно делилась с доктором своим самочувствием, мыслями о питании и состоянии, застенчиво улыбаясь. Дадзай стоял и откровенно пялился на пациентку, не в силах совладать со своим нездоровым интересом. Зрелище было отвратным, от того невероятно притягательным. Только после укоризненного взора Фёдора студент стушевался, отвёл взгляд и прижался к стене, чтобы стать совершенно невидимым. Он понимал, что так смотреть вовсе неэтично в его положении, что она точно такой же человек, только больной. Слишком любопытно, слишком пугающе. От отёков мумифицированное тело казалось деревянным и покрытым лаком: своеобразная марионетка, только отсутствовали ваги, без которых живая кукла рухнет с характерным грохотом. Были видны все неровности костей, к которым крепились дистрофичные мышцы. Пирамиды скул переходили в резкие овраги щёк, гротескно выделяющиеся мощные челюсти, придающие сходство с предками-обезьянами, и огромные впалые глаза — омут страхов и тревог. Длинные волосы, собранные в небрежный пучок, носили рудиментарный характер — настолько жидкими, сухими и тонкими они были, не более, чем моток разодранной пакли. Физикальное обследование пациентки ввело студента в ступор: странное оригами человека в форме ксилофона. С большим трудом юноша подавил компульсивное желание найти неврологический молоточек и извлечь из выступающих рёбер звук. Даже представил эти глухие тоны — костных дуг хватило бы на полноценную октаву. Сердце Достоевский выслушивал долго, немного хмурясь, затем — аускультация лёгких, хотя через тонкие стенки можно было легко услышать дыхание и без фонендоскопа. — Ты меня можешь сколько угодно обманывать, — удручённо вздохнул Фёдор, накидывая на шею стетоскоп. — Всё равно сердце мне выдаст всю подноготную. Брадикардия*, милая, объяснишь? — в ответ упрямое молчание. — Что же, вернёмся к тому, что за тобой будет следить медсестра, пока ты всё не съешь. — Не надо! — взволнованно отреагировала больная. — Не надо, так не надо, — равнодушно согласился Генерал. — Только твоё сердце без жиров голодает и в скором времени откажется работать. И знаешь, что это значит? — Я умру? — сиплым шёпотом предположила больная, едва сдерживаясь от беззвучных рыданий. — Ты уже собралась умирать? — холодно осведомился Достоевский. Девушка испуганно замотала головой и закрыла лицо костлявыми руками. У Осаму больно сжалось сердце от такого жестокого обращения со стороны врача к пациентке. Возмущение переполняло юношу, но он почему-то бездействовал, крепко сжимая кулаки. Разве Достоевский не понимал, что несчастная больна и не может ничего поделать со своим состоянием? — Я буду есть самостоятельно, только не надо никого, я хочу сама, без посторонних, — смиренно попросила девушка. — Хорошо, — сухо согласился Ано. — Пойми, ты обманываешь не меня, а себя, свой истощённый организм. Пища для нас лишь топливо, чтобы двигаться к своей цели. Чем меньше этого топлива, тем короче путь выходит, — заключил мужчина. — Нет-нет, я хочу стать архитектором, построить много красивых зданий, — торопливо поведала пациентка. — И толстеть не хочу, — в её голосе появились истеричные интонации. — Мне нравится так. — Тебе нравится так или ты бы ещё похудела? — провокационно осведомился врач. — Только до тридцати… — замявшись выдавила из себя больная. — И что тебе даст цифра на весах? — высокомерно справился Фёдор. — Ты себя вдруг полюбишь, достигнешь цели стать хорошим архитектором? Констатирую факт: дойдешь до тридцати — дороги назад не будет. Не будет ни счастья, ни твоей архитектуры. Ничего. Стиснутые от злости челюсти Осаму трещали; хотелось схватить заведующего и пару раз хорошенько двинуть. Откровенно бесила пренебрежительная манера Генерала общаться со своей пациенткой. Эта холодность, бессердечность. Разве это истинный врач? Не сдержавшись, юноша экспансивно покинул палату, хлопнув несчастной дверью. Следом — ведь обследование было закончено — степенно вышел Достоевский. Два взгляда пересеклись: один холодный в своём равнодушии, другой кипел яростью. Мужчина скучающе хмыкнул, точно ожидал такой реакции, и невозмутимо двинулся к кабинету. — Вы чем-то недовольны? Я вас слушаю, — бесцветно проговорил заведующий женским отделением. — Так нельзя обращаться с пациентами! — раздражённо выпалил Осаму, его возмущала отстранённость Фёдора, отсутствие всякой эмпатии. — Поверьте, этику и деонтологию я и без вас прекрасно знаю, — фраза — уверенный надрез скальпелем. — Я врач, а не плакальщик. От меня не требуется скорбеть над каждым и миндальничать со всеми. Моя задача: объективно оценить состояние пациента, объективно донести до него информацию о его состоянии в соответствии с уровнем знаний больного, — отчеканил Фёдор, открывая дверь кабинета. — Нас учат щадить пациентов морально, как-то особенно подавать информацию о неблагоприятных исходах, иногда будто во благо врать, утешать, строить иллюзии. Людям в большинстве случаев не нужны напрасные надежды — слишком много к ним недоверия, если посчастливится, а чаще лишь прибавляют разочарования. Нужна лишь объективность и правильно очерченные пути развития событий. Человек сам ответственен за свою жизнь, потому и должен делать выбор самостоятельно на основе представленных объективных данных, — весь свой монолог Достоевский перебирал папки в шкафу; Осаму неуверенно жался около запертой двери и следил за оппонентом немигающим взглядом. — К тому же она далеко не глупая девочка, поправилась с тридцати двух до тридцати пяти за счёт мышечной массы. Не думай, я хвалю её за умеренные физические нагрузки, за отказ от постоянного подсчёта калорий, в качестве вознаграждения в рационе преобладают белки, как она и привыкла, почки здоровы, справляются с нагрузкой, хотя до нормы белков ещё далеко. И это не первый наш разговор, повторюсь, она девочка умная, выберет верную дорогу. Врач не должен угождать пациенту, он не слуга. Излишняя мягкость может погубить больного, — он наконец сел на стул за свой стол, пригласил студента занять место напротив него. — Главный принцип врача? — Primum non nocere, — латинское изречение слетело с языка молодого человека прежде, чем он вообще успел осознать вопрос. — Верно, не навреди, — Достоевский кивнул, заставляя смоляные пряди струиться шёлком. — Это значит, что мы, медики, не должны вмешиваться в отлаженную самой эволюцией систему излечения организма. Он намного умнее нас. Наша задача лишь помочь ему выкарабкаться и не мешать своим лечением. Особенно это касается психики — слишком сложный инструмент, чтобы на нём играть человеческой рукой. Я не вмешиваюсь в ход её нервных процессов и лишь говорю о возможности выбора, которого она не видит, что и губит её. По каким-то причинам её самореализация ограничилась похудением. — То есть анорексия — способ реализации? — непонимающе уточнил Осаму, хмурясь в сомнении. — Чаще всего это так, — спокойно согласился Фёдор. — Нервная анорексия — способ реализовать себя через похудение и возможность что-то контролировать в этом хаотичном мире, что создаёт иллюзию безопасности. Потому для них так важны ритуалы, в этом смысле анорексия родственна обсессивно-компульсивному расстройству. Правда не всё так просто, практически всегда имеется второе дно в виде скрытой родительской директивы «не будь», «заслуживай любовь». И вот этот комплекс постепенно собирается воедино: отсутствие путей самореализации или же обесценивание окружающими доступных, отсутствие безопасной предсказуемой среды и бессознательная программа по замедленному суициду. Вдруг по какой-то причине человек решает похудеть или же начать правильно питаться, подключить физическую нагрузку. Сначала всё очень хорошо, даже радужно: появляется стабильность и контроль, намечается самореализация, которую вдобавок оценивают окружающие. Однако даже здесь человек не достигает полной самореализации, потому что у него никогда не было опыта успеха, за который бы его похвалили, что служило бы сигналом к остановке. Анорексик считает, что всегда можно добиться результата лучше, что сейчас он получает похвалу не совсем заслужено или не в полной мере. И он идёт дальше. Не думай, они прекрасно знают об исходе, но пренебрегают им, так как в мозгу есть программа «не будь», и она очень сильная. Сильнее инстинкта самосохранения, он давится корой. Самое интересное начинается, когда таким людям говорят остановиться, потому что это вредит их здоровью. Такое отношение окружающих воспринимается не как забота и переживание, а как желание навредить, не дать достичь успеха. Ведь у них есть опыт нереализованности, того, что окружающие всегда говорили о недостаточности их усилий, — мужчина сделал короткую паузу, чтобы у его слушателя была возможность усвоить полученную информацию. — Моя задача проста: удержать жизнь в теле медикаментами, вливаниями и предоставить новые, не связанные с диетой пути реализации, ценности. Делается это не так быстро, людям сложно кардинально менять своё мировоззрение. Чтобы это случилось нужно постоянно задавать человеку вопросы, порой жестокие в своём откровении. Отвечая на те или иные вопросы, человек осознаёт несостоятельность своих представлений: диета не сделает его счастливым, контроль над питанием не дает безопасность. И тут главное вовремя показать другие ценности, чтобы человек не потерялся, чтобы у него не было возобновления травмы. Даже если не всегда находится конкретный ответ на вопрос, это тормозит немного человека, его инерцию в поведении, он задумывается над целесообразностью собственных действий. К тому же в таких беседах вскрываются истинные желания, стремления пациента, на которых после можно удачно сыграть, и события прошлого, которые послужили ему директивой «не будь» и установки, что человек всегда всё делает недостаточно хорошо. Всегда нужно искать предпосылки к развитию данного расстройства: не каждый же худеющий становится анорексиком. Просто у человека нет причин настолько себя терзать. А смерть от голода, пускай и растянутая во времени очень мучительна. Необходимо себя настолько сильно ненавидеть, чтобы терпеть такие терзания. Особенно парню, — Фёдор скосил внимательный взгляд на студента. — Бессмысленно пытаться просто накормить его, изменить рацион, необходимо изменить психологию. — То есть я должен найти причины, которые привели его к анорексии? — хмуро справился Осаму, неуверенно жуя губу изнутри. — Да, те причины, которые заложили в его психику программу «не будь» и убеждение, что он всегда всё делает недостаточно, устранить их и ориентировать на иные ценности, отличные от похудения и изматывающих упражнений, — заведующий откинулся на спинку стула. — Ты ведь это хотел узнать? — Генерал странно усмехнулся. — Только неблагодарная это работа. — За полчаса вы рассказали больше, чем я смог найти за все это время. — Мне приятно это слышать, — мужчина устало улыбнулся. — Ты до сих пор хочешь заниматься этим? — Да, — молодой человек без колебаний кивнул. — Что же, — хмыкнул Генерал, — твой выбор. *** — Тюя, это женский кардиган? — в замешательстве поинтересовался Дадзай, увидев крутящегося около зеркала и осматривающего придирчиво себя парня. — Да, — с неясной тоской и растерянностью подтвердил старшеклассник, кутаясь в мягкую серую вещь, должную морально защитить от чужого оценивающего взгляда. — Мама прислала мне из Франции, — по шелушащимся губам, похожим на высушенный бутон розы, скользнула печальная и тусклая улыбка. — Она мне всегда присылает вещи, которые ей понравились, иногда косметику по уходу, парфюм, — он ломано заправил за ухо завиток медных волос. — Вообще это вещи унисекс. Мне идёт? — Накахара затравленно посмотрел на студента. Серый, чуть в синеву кардиган, белая кофта и зауженные темно-пепельного цвета джинсы. Ему определённо это шло, делая из парня бесполую, привлекательную шарнирную куклу, одну из тех, что сидели на полке в комнате школьника. Недоставало лишь на тон осветлить кожу пудрой, подчеркнуть подводкой линию раскосых больших глаз с длинными ресницами и немного затушевать веко тенями. — Идёт, — с заминкой выдохнул молодой человек, старая отделаться от мысли, что случайно застыл перед витриной магазина, привлечённый неестественной красотой манекена. — Но почему?.. — Мать хочет из меня сделать девушку? — Тюя болезненно улыбнулся, садясь обессиленно на кровать, точно его фарфоровые ноги раскрошились от давления. — Наверное, потому что она всегда хотела себе дочку, а с Коё у неё не сложились отношения? — в голосе звенела истерическая насмешка. — А я отчасти её понимаю, вот она и рада стараться наряжать меня, как свою любимую куклу. Мне ведь не сложно носить ту или иную вещь, если она удобна и подходит, поддерживать её, отсылать фото, где я красивый и улыбаюсь. Так я могу хоть немного получить от неё внимания, любви, — он экспансивно подошёл к раскрытой коробке. — О, смотри, это просто лучший шампунь, от него волосы шелковистые, и бальзам, — с деланным восторгом огласил учащийся, извлекая два больших флакона. — И худеешь ты тоже для матери? — отрешённо уточнил Дадзай. — Когда я буду худым, то буду изящным и красивым, — лазурные глаза переливались хрусталём от тоски. — Это очень странно, да? Я просто хочу внимания от неё, похвалы. Знаю, что никогда не добьюсь этого. Мне уже и не нужно, элементарно привык: мне нравится красивая одежда, нравится красиво выглядеть и вкусно пахнуть, мне нравится, что мама восхищается моей внешностью и присылает подарки, — он натянуто проговорил, с трудом глотая ком слёз в горле, что колючками кактуса раздирали слизистую. — Сборник сочинений Оноре де Бальзака в оригинале, ведь здорово, — подросток дрожащими руками с вздувшимися паутинками вен прижал к себе пухлый том. — Единственная забота от неё — все эти бесполезные вещи, на которые она тратит кучу денег, прогуливаясь со своим очередным ухажёром, — с отчаянной злобой процедил Накахара, понуро садясь на пол лягушкой. — Ане-сан винит меня в том, что я защищаю мать, но это не так. Я её ненавижу в первую очередь за собственное рождение. Она родила для себя замену Коё, куклу, с которой можно поиграть, а потом оставить пылиться на полке, — школьник тихо шмыгнул носом, его покрасневшие губы мелко задрожали, вокруг влажных глаз поплыли яркие пятна. — Тюя, спокойно, — молодой человек взволнованно выдохнул, подрываясь к подростку. — Всё хорошо, — Дадзай с трепетом прижал к себе вздрагивающее тщедушное тело. — Некрасивый, у меня ужасный характер, неумеха и глупый, — речитативом проговорил Накахара, стискивая на чужих лопатках тонкую ткань рубашки и кладя острый подбородок на костлявое плечо. — Почему ты так думаешь? — студент удивился, крепче прижимая к себе соседа, от которого приятно пахло шампунем с травами. — Меня никто не любит, — надломленным голосом сообщил парень до боли стискивая рёбра Дадзая. Хотелось возразить, однако юноша не был уверен, что его слова будут уместны, что он сам в подобной ситуации уместен. Одно Осаму знал точно: он не хотел, чтобы старшеклассник расстраивался. Но что можно сделать? Как утешить? Может, как маленького ребёнка отвлечь от грусти? — А это что за книга? — с интересом справился Дадзай, выдернув взглядом из коробки издание в темном твёрдом переплёте. — Эта? — невнятно пробормотал школьник, отстраняясь от визави. — Тоже французское издание «Эммануэль», — он повёл плечами, вертя без интереса роман. — Та самая что ли? — озадаченно произнёс студент, поражённо приподнимая брови. — Ну да, эротический роман, — Тюя недоуменно пожал плечами, небрежно возвращая книгу в коробку. — Моя мать — женщина экстравагантная, — добавил он, видя замешательство собеседника. — Только не говори, что ты его уже читал и знаком с «Лолитой» Набокова, — настороженно высказался молодой человек. — В четырнадцать. Моя мать не особо интересовалась, что я читаю и по первой моей просьбе покупала всё, что угодно. «Лолита» была в сборнике произведений Набокова. Всё же мне больше понравилась «Камера обскура» из всего сборника, «Приглашение на казнь» я не понял. * Брадикардия — частота сердечных сокращений ниже 60 ударов в минуту. В норме встречается у спортсменов и тренированных людей. Указывает на сердечную недостаточность.