Чёрный кофе без сахара

Разделить сон и смоляную реальность с отблесками лимонного света, доносящегося с улицы не представлялось возможным. Умом Накахара понимал, что это был лишь плод его тревожного воображения, но всполошённые чувства твердили иное: на языке и губах до сих пор ощущалась маслянистая сладость пирожного, съеденного во сне. Он не мог позволить себе столь калорийную роскошь во второй половине дня, когда должно быть максимально снижено количество поступающих углеводов. Парень судорожно начал перебирать в голове воспоминания о минувшем дне, своё питание. Может, это вовсе не сон, и он действительно допустил оплошность и съел что-то лишнее, вредное? Вдруг поддался соблазну или забылся и попробовал кондитерское изделие? В памяти действительно всплыл момент небрежности — Тюя съел после обеда, но до четырёх часов персик — позволил себе маленькую слабость, ведь слишком был голоден после физкультуры и хотелось сладкого настолько, что не мог думать ни о чём, кроме как о приторном десерте. Тонкие пальцы с чересчур выдающимися суставами боязливо стиснули пышный край одеяла. А если он не сдержался и съел что-то запретное и теперь подсознание пыталось его оправдать, обмануть, будто ему только причудилось это? Как лишние калории отразятся на его форме? Даже тот один незапланированный персик на сто килокалорий? Вряд ли школьника спасёт от новой лишней складки бывший урок физкультуры и беспрестанная работа на ногах в кафе. Ладони судорожно обвели скалистость обнажённых костей и мышечных тяжей. Плечо, дуговой мост ключиц, упругость грудных мышц, волны рёбер. Парень не верил собственным ощущениям. Одеяло, точно вспорхнувшая бабочка, махнуло крылом, на пол опустились белые и холодные, как застывший стеарин, ноги. Пару шагов, щелчок выключателя, и испуганный взгляд упёрся в зеркало на дверце шкафа. Лицо и шея нисколько не изменились. Дрожащие от внутреннего холода руки стащили бордовую кофту в клетку и точно такие же штаны на резинке. Всё так же просвечивал контур нижних рёбер, образованный незатейливой игрой светотени, выступал плавный гребень таза, на животе под рукой ощущался каменный рельеф пресса. Тем не менее это не давало гарантии, что позднее на боку или где-то внизу живота не появится новая складка. Одна мысль об издевательском автографе несовершенства приводила Тюю в ужас, проступавший бриллиантовыми каплями на золотистых ресницах. Стоять обнажённым до трусов было холодно, что кости начали трещать; школьник спешно оделся, погасил свет и осторожно вышел из комнаты, дабы не тревожить соседа. Ему нужно было выпить воды, чтобы успокоить нервы и голодно урчащий желудок. В коридоре он обнаружил, что с кухни доносился мягкий серебряный свет. Накахара подумал, что по невнимательности забыл выключить свет. Он сильно удивился, когда увидел, что на кухне за столом сидел Осаму и вдумчиво читал учебник. В полумраке было заметно, как насыщенно-карие глаза плавно скользили по шероховатости текста сверху вниз. Отвлекать не хотелось, поэтому парень постарался пройти к столику с графином как можно незаметнее. — Не крадись, — мягко попросил студент, элегантно переворачивая книгу обложкой кверху. — Что не спишь? — с некоторой толикой беспокойства справился он. Тюя неуверенно закусил губу и неловко налил в стакан воду. Он не считал, что стоило называть молодому человеку истинную причину бессонницы, ведь понимал, что это сущая глупость, а для другого человека и вовсе смехотворна. — Просто пить захотелось, — невнятно ответил школьник, нервно заправляя за ухо медный завиток. — А сам? — Накахара поспешил отвести от себя разговор. — Неужели так много задают учить? — голос дрогнул от неясного беспокойства. — Нет, — Дадзай качнул головой, обольстительно улыбаясь, точно ластившийся кот. — Для себя читаю на следующие занятия. Просто бессонница, — губы извинительно скривились. Тюя не обратил внимания поначалу на вид визави, но сейчас заметил, насколько тот изнурён, и насколько острота черт и глубокие складки, образующиеся при движении мимических мышц, того старят. Если бы парень не знал Осаму, то счёл бы его сорокалетним. — И часто у тебя так? — смущённо поинтересовался парень, присаживаясь за стол рядом с собеседником и крепко от волнения сжимая стакан. — Практически каждую ночь, — устало улыбнулся Дадзай. — Последние полгода особенно жёстко, — с тонких губ сорвался безутешный смешок. — Это же ужасно, и как ты после на занятиях сидишь? — сочувственно осведомился Тюя, подаваясь несколько вперёд, и до побеления костяшек сжал стакан. — Как ты заметил, я часто закалываю, когда состояние совсем никакое. Если же терпимо, в транспорте сплю, в перерывах или на лекциях, особо интересных, — студент игриво подмигнул. — К тому же недостаток сна для меня не так критичен — привык. — Привык? — удивился школьник, скептически нахмурившись. — Это же вредно для здоровья, разве можно привыкнуть к бессоннице? — Разумеется, это отражается на самочувствии, правда за время учёбы привык обходиться малым. Кстати, не хочешь чаю? Совсем холодно стало, — юноша зябко повёл плечами, вставая с места. — Неужели так сложно учиться в медицинском? Буду, — Накахара радостно улыбнулся, чувствуя невероятное тепло от ненавязчивого предложения выпить чай с тактичным умалчиванием о какой-либо еде. — Не сказал бы, что прямо смертельно сложно, — хохотнул Дадзай, чрезвычайно активно наливая в чайник фильтрованной воды. — Просто непривычно, много новой и непонятной информации, которую в короткий срок необходимо уложить в голове. Манера преподавания совершенно другая: если в школе тебе разжевывали до предела и клали в рот, бегали за тобой, то в вузе такого нет. Всем на тебя по большому счёту плевать, ты сам ответственен за своё образование. Задача преподавателей только спрашивать с тебя материал, — в подтверждение слов молодого человека чайник ухнул, сев на плиту. — Поэтому приходилось пару ночей не спать, чтобы всё выучить, разобраться. А на втором курсе и вовсе устроил эксперимент, — задорно поделился Осаму, возвращаясь на своё место. — Целую неделю спал по четыре часа. — И чем он закончился? — с азартом полюбопытствовал школьник; сам факт ночной беседы заставлял сердце странным образом трепетать. — Тем что уже на третий день обстановка стала вокруг такой эфемерной, нереальной. Немного плывущей и моё единственное желание было поспать, — молодой человек слабо усмехнулся, закатывая глаза, будто стараясь в памяти воспроизвести былые события. — Самое забавное было то, что если моргнуть чуть дольше обычного, можно лбом влететь в стол, — для наглядности костлявая рука резко хлопнула по столу, заставляя Тюю непроизвольно вздрогнуть. — Как ни странно, память не страдала, даже лучше начал запоминать. На шестой день появились галлюцинации, решил, что пора бы заканчивать опыт, — весело подытожил он. — Почему ты вообще решил устроить подобный эксперимент? — недоумённо вопросил Накахара, не скрывая чуть насмешливой улыбки. — Я загорелся идеей после того, как услышал на лекции по философии, что Кант спал по три часа и чувствовал себя вполне хорошо, а мне как раз в то время много нужно было учить. В общем был молодым, глупым и крайне любопытным, — шутливо заключил Дадзай. — А сейчас? — заинтересованно правился старшеклассник. — Сейчас, пожалуй, осталась только глупость, — огорчённо промолвил студент, отрешённо смотря на настенные часы. — Не будем о грустном, — бледные губы слегка растянулись в задумчивой улыбке. *** Результатов городской олимпиады по литературе Тюя не ждал и забыл о ней, как страшный сон, потому что большую часть заданий он сделал наугад, эссе написал на свой взгляд коряво. Да и без этой олимпиады было много других школьных забот с высокой нагрузкой в выпускных классах. — Тюя, а ты знаешь, что поедешь на заключительный этап олимпиады по литературе? Нельзя такие вещи говорить мимоходом, в коридоре на перемене. Как будто Андо-сан так и ждал, как бы застать врасплох своего ученика, точно удав, следящий зоркими жёлтыми глазами за наивным кроликом. Накахара глупо проморгался, собирая отдельно услышанные слова в полноценное предложение, несущее в себе определённый смысл, подобно пазлу. Когда последняя картонная деталь встала на своё место, ноги парня почему-то резко подломились, и если бы не учитель, мягко подхвативший его под локоть, то он бы стёк по стене подобно жидкому тесту. — Ты молодец, Тюя, — мужчина явно не замечал растерянности и тревоги в васильковых глазах и любовно перебирал медные завитки около щеки. — Занял второе место, высший балл получил за эссе, — рука Андо Шина с локтя по плечу скользнула на выдающиеся через тонкую ткань пиджака и рубашки лопатки. Касания к спине странным образом ласкали грудь и низ живота тёплым воском. Ощущения были новы и необычны. Теперь ноги подкашивались не от ошеломления новостью, а от какого-то приторного томления; и неловко, и сладко. Сенсей нравился Накахаре как личность свободная, лёгкая, многогранная, но в голове учащегося совершенно не мог уложить иной, сексуальный образ учителя. С неловкой, размазанной, как отражение в воде, побеспокоенное небрежно брошенным камнем, улыбкой выскользнул из-под чужой руки. — Я рад, — сдержанно высказался школьник, отведя растерянно взгляд в сторону. —Тебя что-то беспокоит? — участливо справился педагог, рука его лёгким потоком воды скользнула по острому плечу подопечного. — Нет, что вы, — Тюя с блуждающей улыбкой посмотрел на визави; его начало подташнивать, желчный ком поднимался снизу-вверх, причем сильнее накатывало, когда он улавливал терпкий запах парфюма Андо Шина. — И когда будет следующий? — тело совершенно не слушалось, точно пластилиновое, и говорил Накахара не то, что хотел. Парень не желал ехать на эту олимпиаду, потому что вряд ли сможет решить задания на ней, потому что его будет сопровождать мужчина. — Через неделю, ближе к сроку я тебе подробнее всё скажу, — напевно промолвил сенсей, странно ухмыляясь. — Поедем в Токио, олимпиада будет длиться два дня, — пояснил он, на шаг подступая к учащемуся. Почему так стало душно? Тонкие пальцы, оплетённые синеватой паутинкой вен, начали теребить воротник, а сердце в истерике заколотилось о свою тюрьму — грудную клетку. — Тебя всё же что-то смущает, — вывел Андо, наблюдая, как на бледном полотне лица школьника расцветали широкими мазками алые бутоны роз на губах и щеках. Накахару волновало абсолютно всё: треклятая олимпиада, на которую он каким-то чудом прошёл, предстоящее пребывание с сенсеем два дня. Он не знал, что сильнее его страшило: возможность неудачи на завершающем этапе, что сильно ударит по его и без того низкой самооценке, или времяпрепровождение с преподавателем, с которым он целовался после уроков и в присутствии которого кружилась голова и сильно болел живот. — На самом деле я не хочу ехать на олимпиаду, — признание сошло с груди Тюи мраморным валуном. — Я не смогу её написать, — встревоженно поделился он, сглатывая слюну, похожую на густой кисель. — Тюя, это не столь важно, — с придыханием проговорил Шин, глядя томно прямо в глаза парня, от чего по телу юноши пробежали мурашки, приятно покалывающие затылок и грудь. — Главное принять участие и показать, что ты вышел на такой уровень, — он одобрительно потрепал подопечного по густой шевелюре. — Не переживай, главное ото всего получать удовольствие и относиться ко всему как к некому опыту, помогающему развиваться, — назидательно проговорил сенсей, напоследок скользя ладонью по крепкому плечу. — Не буду тебя задерживать. Сегодня на шестом уроке чтения, не забудь. — напоследок кокетливо-хитрая улыбка, и учитель уже спускался по лестнице на второй этаж. Смятение сошло, подобно морской волне, оставляя гальку раздражения и недовольства. С сумбуром чувств Тюя не мог справиться, он лишь досадливо выдохнул, услышав надоедливую мелодию звонка. Ему не нравилось свое состояние, сильный трепет от какого-то прикосновения. Или его возмущало, что сенсей к нему касался, хотя и говорил, что без желания самого Накахары даже пальцем не тронет? Или наоборот, что касались его недостаточно, оставляя лишь невесомое ощущение скользящего шёлка? Оставшиеся два урока до школьного конкурса чтецов подросток просто ломал голову над тем, как быть с поездкой на олимпиаду. Для него она будет бесплатной, но проводить один на один время с учителем. На самом деле его больше пугала невозможность обсудить с кем-либо столь щепетильную ситуацию и ощущение, будто он до сих пор тот четырнадцатилетний мальчик, к которому домогаются. Тюя не хотел быть снова слабым и беззащитным, при этом отчаянно нуждался в поддержке и совете. Рассказать не вариант — могут неправильно понять, а держать в себе — невозможно. Внутренние метания отвлекли школьника от предстоящего конкурса и навязчивого повторения стихотворения. Кружево стихотворной формы спадало шалью с уст Накахары; эмоции усиливались жестикуляцией, интонации становились подобострастными. Подросток вспоминал томление с каким Осаму ронял паутинку слов во время чтения стихотворения. В груди любовная истома, горячей патокой разливавшаяся в низу живота. Сердце стучало в висках барабанами, присутствующие девушки восхищённо смотрели на него. Самого парня захлёстывали страсть и восторг от чтения, от себя. Одноклассники одобрительно захлопали, Гин, снимающая на камеру выступление, лишь сдержано улыбнулась, боясь испортить кадры неловким движением. Но стоило Тюе уйти со «сцены», глубоко поклонившись, как в его голове сразу вспыхнули все ошибки: он снова торопился, в паре слов поглотил звуки, не с той интонацией сказал фразу, меняя смысл. Ему не принципиально место в конкурсе, оценка учителя, но ему важно собственное осознание проделанной работы. Результат никуда не годился. Расстройство жалило осой сердце. Зато выступление среднеклассника порадовало Тюю своей искренностью и душевной широтой: чтец смог передать непосредственность характера деревенского жителя. Восторг подростка разделяли другие зрители. Харизма сельского жителя отвоевала себе первое место, Накахаре с томлением Дон Жуана дали заслуженное второе место, третье место отдали девушке из параллельного класса за её стихотворное признание в любви. После вручения символических призов учащийся сразу подорвался к преподавателю, довольно улыбаясь. — Сейчас же я не торопился? — Нет, ты прекрасно прочитал.