Чёрный кофе без сахара

По небу предрассветного часа размазаны пурпур восходящего солнца и бирюза отступающей ночи, точно по холсту небрежно прошлись широкой мягкой кистью. Дадзаю не впервой наблюдать чудо рождения дня, когда хмурое ото сна светило появлялось из лона горизонта. Сегодняшнее в холодную грязь небосклона было особенно уродливо, без малейшей тени замшелой романтики. Одна тоска неопределённости и бремя нового дня. Душа его изливалась сливками гноя, и юноша травил опарышей внутри себя терпким кофе без сахара, что придавало некоторые силы пережить наступающий день, ненужную суету. Когда в его психеи появилось столько разлагающегося морального мусора, отравляющего сознание? И как расчистить многотонную свалку в своей голове. Разбираться в других Осаму научился ещё в подростковом возрасте, построив себе крепкий фундамент из прочитанных книг по психологии, но в понимании себя не приблизился ни на шаг. Вот и сейчас смятение пожирало его, подобно удаву, ломающему своей склизкой хваткой кости. Что же Осаму испытывал к Тюе? Вообще способен ли он, эгоист до кончиков вьющихся волос быть по-настоящему в ком-то заинтересованным? Или это было очередное мимолётное увлечение, и стоило скоро ждать нападок апатии? С привязанностями у Дадзая всегда была особая странность. Пока человек был в поле его зрения, юноша считал его для себя близким, но стоило остаться наедине с собой, уже самостоятельно не вспоминал о человеке и не скучал. Все взаимоотношения без интереса принимал как должное и никогда не огорчался, если кто-то уходил — непременно придёт новый. Такой же ненужный, проходящий, к которому не имело смысла привязываться, которым не стоило дорожить. Да и дорожил ли он чем-либо в своей жизни? Не цеплялся ни за людей, ни за вещи. Нынешняя привязанность для Осаму чужда и непонятна. Разве он способен искренне к кому-то испытывать чувства, тянуться душой? Неужели это неконтролируемое желание дотронуться, обнять, поговорить подольше — вдруг пробудившееся либидо? Трепет при мимолётной ласке, которая распаляет желание провести ладонью по бедру, поцеловать в губы. Не в привычке молодого человека чего-то вожделеть, жаждать с таким радостным томлением. Дадзай открывал для себя новые чувства и боялся их, боялся, что они окажутся очередной фантазией, умелым фарсом, который он по инерции разыгрывал для потехи окружающих и для разбавления собственной дегтевой скуки. Вдруг это игра, в которой он запутался и поверил в полноту переживаемых аффектов? Холодно-малиновый диск показался из-за кулис небосклона, прогоняя мрак. Вот бы солнце точно так же извело тьму в его неспокойной душе, прояснило её иррациональные порывы. Прижаться бы к Тюе, вдохнуть карамельный запах его волос, ловя каждую мимолётную эмоцию в своей душе, и наконец-то понять, в чем заключалась истина? В его стремлении рисоваться перед всеми, скрывая собственную неполноценность, и вероломном способе развеять скуку или же в том, что испытываемые переживания —зачаток глубокого чувства. Весь день студента разрывало томительное противоречие, не давая сосредоточиться ни на учёбе, ни на работе. Даже начало преследовать липкое ощущение, что окружающие видели его маски и относились к нему с подозрением. Под вечер терзания и вовсе стали невыносимы; Дадзай повалился на диванчик в кабинете начальника, надеясь, что разговор облегчит его душу. — Мори-сан, вы когда-нибудь испытывали влечение к человеку своего же пола? — с отрешённой безысходностью вопросил Осаму, отупело глядя в подвесной потолок. — Доводилось, — чересчур спокойно отозвался руководитель, бережно поливая цветы. Юноша заинтересованно перевёл взор на заведующего, приподнимая удивлённо брови и вытягивая шею на манер черепахи. Он с трудом понимал, что больше его поражало: то, с какой невозмутимостью и откровенностью высказался мужчина, или то, с каким противоречивым естеством он ухаживал за растениями. Почему-то Огай питал особую любовь к ядовитым представителям комнатной фауны, по крайней мере каждый экземпляр, насколько знал Дадзай, в той или иной степени был токсичен. Кожистый цикламен с распустившимися нежно-розовыми бабочками цветов, стройная пятнистая диффенбахия, ютившаяся на тумбочке у окна, вызывающе алая герань, резко пахнущая при малейшем неосторожном прикосновении, чахоточно вытянувшийся молочай. Студент понимающе-задумчиво хмыкнул. — Ты начал испытывать влечение к своему пациенту? — Мори встал в пол-оборота и посмотрел на студента, давая понять голосом о каком именно пациенте шла речь. — Да, — жалобно проскулил Осаму. — Я думал, хотя бы в этом плане нормальный, — безысходно поделился он. — Гомосексуальность не является болезнью или отклонением, не включена в МКБ-10, и является вариантой нормы, — возразил начальник, продолжая поливать немногочисленных зелёных питомцев. — Дело не в этом, — резковато запротестовал молодой человек, сминая ткань халата на плоском животе. — Меня не беспокоит гомосексуальность. Ведь биологически мы все бисексуальны или, правильнее сказать, бесполы, асексуальны. Зародыш же формируется как создание бесполое, что-то среднее вне зависимости от набора половых хромосом. И только на более позднем этапе развития включается игрек-хромосома, ответственная за выработку тестостерона и родственных ему гормонов, которые заставляют мозг функционировать несколько иначе и формируют первичные половые признаки. И если в этот момент возникнет какой-то сбой в развитии, недостаток гормонов, может родиться ребёнок с истинным гермафродитизмом. — А ты на первом курсе хорошо биологию изучал, — довольно отметил мужчина, выкручивая пожелтевший и сморщенный лист из розетки цикламена. — На самом деле нет, — бесцветно хмыкнул Дадзай. — Просто меня очень поразило занятие, когда разбирали эту тему. По сути, все мы закладываемся приближено к женскому полу, и выходит, что мужской род побочный продукт эволюции, так, чтобы скучно не было и чаще случались генетические аберрации. — У тебя прямо-таки пессимистическое видение своего пола в контексте эволюции, — усмехнулся Огай. — Если не нигилистическое, — кривая губ наполнилась тоскливой горечью. — Отрицание самого себя. Пожалуй, я по образу мышления нечто среднее, андрогин, не знаю, — бессильно заключил юноша. — Нет, у меня точно нет желания себя перекраивать в женщину. Мне скорее привычнее в теле мужчины, пускай и весьма ущербного, — вслух рассуждал он. Хозяин кабинета сделал вид, что не заметил странного монолога собеседника, быстро подошёл к раковине, чтобы набрать воды в бутылку с помутневшими от микроскопических водорослей стенками. Немного раздражал декадентский взгляд на вещи подопечного, тот буквально напрашивался на хороший подзатыльник и тактичном наставлении идти работать в крепких, как титан, выражениях. От воспитательного порыва удерживало понимание, что это не только не возымеет должного успеха, но и усугубит меланхоличное состояние юноши. Так хотя бы он говорил, анализировал себя, что по-своему было полезно в принятии собственного я. — Раз тебя не беспокоит сексуальная ориентация, что тогда смущает? — сдержанно уточнил Мори у лежащего на диване студента. — Сам факт наличия влечения, которое в принципе отсутствовало полтора года, — Дадзай проследил за размеренными шагами визави к рабочему столу. — Умом я понимаю, что нет ничего привлекательного в истощённом теле, у которого сквозь кожу просвечивают кости, в исхудавшем лице с синяками, но поделать с собой ничего не могу. Тянет — и всё, — слабо возмутился он сам себе. — Так хотят не тело, а человека, — с толикой насмешки высказался мужчина, присаживаясь в кресло. — Иначе бы у нас были исключительно некрофилы. К тому же фиксации бывают разные, и какая-то цепляет намного сильнее, что позволяет нивелировать болезненную худобу. В отличие от тела, человек не только внешняя оболочка, это поведение, манера общения, отношение к тебе и много другое, что может зацепить, — с мягкой улыбкой поведал он. — Есть много примеров, когда физически привлекательные люди не пользуются успехом в сексуальной сфере, а есть вроде бы совершенно неприметные, но буквально каждый сходит с ума по нему. — Разве либидо не работает на подсознательном желании оставить здоровое потомство, и поэтому выбирается особь наиболее здоровая и привлекательная? — недоумённо скривился молодой человек, поворачиваясь на бок, чтобы видеть Огайя. — Это ты про естественный отбор толкуешь? — иронично осведомился старший медик, скосив на собеседника хитрые глаза; последовал согласный кивок. — Не смеши меня, человечество давно выпало из естественного отбора. На каждую особенность физического развития, на каждое глубокое уродство найдётся любитель, позабывший о Дарвине и его теории. Так что немного нездоровая худоба не проблема для либидо. И к чему такое рьяное стремление к механической логике и крайнему материализму? — с провокационными нотками полюбопытствовал Мори. — Может, это из-за моего желания скрывать настоящие эмоции и мысли, которые могут быть эмоционально окрашены, — молодой человек вдруг резко вдохнул, потерянно уставился на шкаф с толстыми папками. Заведующий отделением предусмотрительно выжидал, понимая, что протеже провалился в собственные мысли. Юноша застрял в смятении, вызванном несоответствием восприятия действительности. Он словно остановил момент беседы для себя, несколько раз пересмотрел его со стороны. Разговор ломал всякие рамки субординации своей откровенностью. Вряд ли можно вообразить столь интимную беседу между коллегами, преподавателем и студентом, даже между друзьями иной раз стараются избегать подобных тем. С Мори же было иначе, естественно: с ним хотелось говорить искренне, не стесняясь. Тем более сам сенсей не гнушался щекотливых тем и высказывался предельно открыто, наплевав на всякую иерархию. Такие отношения расхолаживают, однако доверительность бесед, неординарно широкий взгляд мужчины на мир, невольно заставляли проникаться к нему большим уважением. Сложно было уложить в голове, что к этому человеку можно обратиться непочтительно. — Знаете, — так же внезапно начал Осаму, как и оборвал речь, — вы невероятный человек. Никогда не встречал столь прямолинейную и понимающую личность, не скованную какими-либо условностями, — он неловко потупил взор в пол. — Я бы хотел иметь такого отца, как вы, — молодой человек проговорил фразу очень скоро и приглушённо, намеренно делая её неразборчивой. — Если ты об этом заговорил, то ты мне тоже полюбился, Осаму, — добродушно усмехнулся Огай. — Как уже говорил, за здравое упрямство и стремление добиться истины, найти отгадку. Это редкое качество, пожалуй, эта способность — один из показателей высокого ума. Долго и упорно искать истину, первопричину. Правда докапываться до причины своего влечения порой нецелесообразно, куда рациональнее его принять как факт. Как понимаю, ты не озабочен вообще наличием влечения к парню? — спокойно уточнил Мори. — Да, спокойно отношусь к этому, всё же все мы бисексуальны по своей природе*, — меланхолично ответил студент. — И я не собираюсь Тюе что-то говорить об этом, — усталый вздох. — Почему же? — Ему семнадцать, — губы неуловимо дрогнули в мрачной улыбке. — Тебя действительно так беспокоит разница в возрасте? — Меня беспокоит неопределённость в собственных чувствах, их амбивалентность. Я смотрю на него, меня тянет к нему. Всего лишь мигаю — я к нему равнодушен, это чужой для меня человек. — А если до конца быть честным? — Мне страшно, что он меня отвергнет. — Тебя часто отвергали? — скептически справился мужчина. — А я никогда не предлагал, — Осаму странно усмехнулся. — Всегда предлагали мне. — Только не говори, что соглашался лишь потому, что не хотел задеть кого-то отказом. Юноша обидчиво поджал губы, он чувствовал себя глупо. Но факт оставался фактом: все его отношения в сущности завязывались пассивно по воле случая. *** Кофе — дурная и бесполезная привычка студентов, от которой практически невозможно отучиться. После он становится атрибутом нормального функционирования и небольшого отдыха, во время которого можно немного подумать и расслабленно поговорить. Минута мысли для руководителя — золото. — Мори-сан, можно полюбопытствовать? — отрешённо бросил Генерал, перемешивая чайной ложкой растворимый кофе в кружке. — Да, Достоевский? — заведующий поднял на визави взгляд. — Хотя странно, что вам необходимы мои пояснения, — с несколько льстивой улыбкой высказался он. — Scio me nihil scire, — философски изрёк Фёдор и сделал первый глоток напитка, скривился в отвращении. — Дрянной кофе, — небрежно бросил он и снова прихлебнул. — Может, тогда поделитесь чем-то приличным? — колко отреагировал Огай на чужое недовольство. — Позвольте себе главную человеческую глупость — самоуверенность, — добродушно посоветовал он, мелко штрихуя что-то на листе. — Всё время забываю, — Ано полностью обратился лицом к собеседнику, опираясь тощими бёдрами о небольшой стол. — Дайте что-нибудь, сделаю себе заметку на руке, — свободной рукой он сделал хватательный жест. — Увы я не нарцисс, чтобы быть слишком самоуверенным, — резонно заметил русский, сделав едва заметное движение головой. — Скальпель? — иронично предложил Мори, отложив карандаш и элегантным движением продемонстрировав художественный резак-скальпель. — И всё же у вас есть какие-то предположения? — с улыбкой кошки заметил он, откладывая нож. — Откажусь, пожалуй, — меланхолично отреагировал Фёдор, скользя взглядом по лезвию, сияющему остротой. — Вы рисуете? — с интересом произнёс он. — Имеются, поэтому я и задаюсь вопросами, — поделился мужчина и свободной рукой обнял себя за плечо около локтевого сгиба. — Время от времени, это помогает расслабиться, — отрешённо пробормотал Огай, снова принимаясь за карандаш. — Так о чём же вы догадываетесь? — нехотя осведомился он. — Зачем вы направили ко мне Дадзая? — Фёдор не любил долгие реверансы, поэтому всегда спрашивал в лоб. — Потому что вы специализируетесь на нервной анорексии, — деланно равнодушно парировал Мори, в отличии от коллеги он любил ленивые игры в кошки-мышки. — Избавьте, — визави брезгливо сморщился и сделал бесшумный глоток кофе. — Я осведомлён, что у Дадзая есть… — он замялся, в задумчивости прикусил сухую нижнюю губу, стараясь подобрать подходящее определение, — друг, страдающий нервной анорексией, — Генерал одобрительно кивнул сам себе. — Меня интересует другое. Вы сразу поняли, о чём я спрашиваю, не заставляйте бить на поражение. — Что же, давайте, если получится, — смиренно вздохнул Мори, устало закатывая глаза. — Как скажете, — безразлично хмыкнул Достоевский, дёрнув плечами. — Зачем вы позволили Дадзаю заниматься этой проблемой самостоятельно и на дому? — осторожно проговорил он, сомневаясь, что подобная постановка вопроса не станет поводом для новых двусмысленностей. — Иными словами вы хотите понять, с какой целью я так жестоко обхожусь со своим протеже, оставляя его, по сути, один на один с проблемой? — уточнил заведующий, внимательно следя за собеседником. Фёдор поджал губы в сомнении; отпил остывающий напиток и снова себе кивнул, понимая, что более удачной формулировки просто невозможно придумать. — Да, это очень негуманно. Вы не только не даёте ему отдохнуть от чужих душевных болезней, но и толкаете его в психологическую игру. Я не говорю о том, что Дадзай ввиду неопытности и профессионального одиночества может навредить собственному пациенту, — Фёдор недовольно хмурился и отстранённо всматривался в тёмное отражение в кофе. — Достоевский, вы какого направления в философии придерживаетесь? — лукаво справился хозяин кабинета, начиная размашисто заштриховывать. Лицо Ано дрогнуло, выражая смесь недоумения и некоторой досады. Каким образом это относилось к теме разговора? — В большей мере я субъективный идеалист, — через некоторую паузу заключил Фёдор. — Nosce te ipsum? — Да. Познав себя, познаешь и окружающий мир, а познав реальность вне себя, можешь помочь другим, — настороженно рассуждал визави. — Замечательно. Дадзай же объективный идеалист, — непринуждённо сообщил Огай. — Намёк на то, что он познает себя через других? — с сомнением уточнил Достоевский. — Совершенно верно, — подтвердил мужчина, придирчиво осматривая рисунок. — Через внешние идеи на основе дедукции и аналогии он разбирается в собственной идее. — Допустим, — с толикой раздражения отозвался Фёдор. — Но вы всё так же норовите уйти от ответа. — Нисколько, — спокойное возражение. — Я всего лишь стараюсь вас постепенно подвести к полному пониманию моих мотивов, — он развернулся на кресле и встал со своего места. — Хорошо, — Генерал постарался обуздать своё нетерпение и размеренно следить за ходом чужой мысли. — Дадзай познает себя через других, через работу с пациентами. Поэтому вы даете ему на курацию депрессии и шизофрении с депрессивной картиной. Но речь не о познании, — настойчиво указал Достоевский, внимательно глядя на подходящего соратника. — Познаёт в работе, — добродушно поправил Мори, подойдя к столу. — В данном случае чрезвычайно важно каждое слово, — заверил он, беря одну из кружек, стоящих на столе. — Что, на ваш взгляд, должен познать Дадзай в работе с анорексиком в домашних условиях? — слова сквозили колючей иронией. — Странно, что вы не увлекаетесь философией. Вы поразительно правильно ставите вопросы, — Огай одобрительно улыбнулся, насыпая себе в кружку растворимый кофе. — Он должен в этой сложной работе познать свои силы и безграничные возможности, — он спокойно пояснил, добавляя к сублимату ложку сахара. — Не люблю словоблудие, — нехотя ответил Достоевский и озадаченно нахмурился. — Трудотерапия депрессивного расстройства? — он в упор посмотрел на каре-красные глаза собеседника. — А вы не хотели пораскинуть немного мозгами, — колко напомнил мужчина. — Она самая, — указательный палец нажал на кнопку электрического чайника. — Наличие конкретной цели и осознание своих широких возможностей в интересующей сфере должны решить проблему депрессивного состояния, — важно констатировал заведующий. — Опасный и неэтичный эксперимент вы затеяли, — с нотками тревоги отреагировал Фёдор. — Вы не боитесь, что Дадзай своими действиями навредит другому? Не боитесь, что сам Дадзай не справится без должной поддержки и ещё больше разочаруется в себе? — речь стала торопливой и отрывистой от негодования. — В сущности, вы играете с его чувствами к этому человеку. А что если он перегорит? Роль спасителя превратится в роль палача, или, ещё хуже, жертвы? Переступит черту — и наложит на себя руки? И никто, никто не узнает, когда наступит перелом. Просто в один прекрасный день мы обнаружим, что на нашей совести ещё один новый труп, — тонкие бледные руки крупно задрожали, и в следующий момент кружка с хрустящим звоном раскололась о пол. — Что же, не все эксперименты являются удачными, — будто не замечая взведённого состояния коллеги, Мори беззаботно залил кофе кипятком. — Однако я бы вам посоветовал поверить в силы Дадзая и спокойно наблюдать за ходом терапии. Он достаточно силён, чтобы вытерпеть все тяготы подобной работы, и на столько же умён, чтобы не прыгать выше собственной головы. Как только он поймёт, что не справляется, он обратится к вам, — меланхолично проговорил мужчина, перемешивая чайной ложкой напиток, тихо постукивая ей по фаянсовым стенкам. — Наблюдать, да, Мори-сан? — вызывающе процедил Достоевский, стискивая зубы. — Скажите, вам нормально решать свои проблемы за счёт других? — он впился в оппонента горящими ненавистью глазами. — Пожалуйста, Дадзай ваш ученик, делайте с ним, что душе заблагорассудится, но, будьте добры, не лезьте ко мне, — озлобленно процедил Фёдор. — Я и без ваших новаторских методов лечения как-нибудь обуздаю собственных тараканов. У вас есть тряпка и веник или что-нибудь такое? — нервозно осведомился он, глядя на крупные осколки и коричневую лужу. — Может, это не я выступаю в качестве врача, а вы для меня, — отстранённо поведал Огай. — Оставьте это, потом попрошу Судзуки-сан убрать. — Тогда отдайте мне Дадзая, раз он занимается нервной анорексией, — дерзко предложил Генерал, хищно осклабившись. — У мужчины, прошу заметить, — едко напомнил Мори, делая глоток кофе. — И если вы так хотите себе талантливых студентов, то, милости просим, преподавайте на кафедре, — он самодовольно ухмыльнулся. — Увы, не обладаю преподавательским талантом, — бесцветно отрезал Достоевский, продолжая печально глядеть на разбитую посуду. — Не сказал бы, что Дадзай на вас жалуется и вашу педагогическую некомпетентность, — насмешливо указал мужчина. — Дадзай исключение, подтверждающее правило. Ему изначально интересен предмет и ему требуется лишь напутствие и материалы, но не объяснения как таковые. — Пожалуй, он в этом плане очень удобен, — согласно кивнул Огай.