Чёрный кофе без сахара

Он действительно не хотел подслушивать разговор, вышло случайно, само собой. Слух зацепился за хрипловатый от тоски голос Тюи, вынуждая Осаму остановиться и вслушаться. — Мам, ты всё-таки не приедешь на Новый год? — голос дрожал умоляюще, сам же парень стоял около окна и жался в кремовом безразмерном свитере, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. — Понимаю, понимаю… — растерянно и недоумённо промямлил он, повторяя слово, точно желая обратить на себя внимание. — Да, хорошо, — бесцветно ответил Накахара, прижимая кулак к ноющей груди. — Коё? Не знаю, она… — вдруг школьник замолк, видимо, его перебили. — Позвони ей… — неуверенная просьба, старающаяся втиснуться между чужих слов. — Мам, — парень несколько нетерпеливо повысил голос и сильно сжал корпус телефона, от чего тонкие пальцы побелели, — мам, позвони ей, она будет рада… — с губ сорвался тихий обессиленный вздох, Тюя обнял себя поперёк живота. — Извини, у меня дела, — тускло сообщил он и завершил разговор, не дожидаясь ответа на том конце провода. Телефон со злостью был швырнут на кровать, а Накахара начал нервно ходить около окна, зачёсывая дрожащими руками локоны. Было видно, что он держался из последних сил, чтобы не разрыдаться и не разгромить комнату от обиды. Дадзай не знал, как утешить парня, помочь справиться с чувством брошенности. Ведь у него самого были не лучшие отношения с родителями, а после поступления в вуз они окончательно отдалились друг от друга, став совершенно чужими людьми. Они созванивались от случая к случаю, в последний год молодой человек даже на каникулы не возвращался в родной город. Осаму не знал, стоило ли ему вообще звонить родственникам и поздравлять с наступающим праздником, ему казалось, что его давно вычеркнули из своей жизни, как только он съехал из отчего дома. Смотреть на забившегося в угол кровати Тюю было больно. Тщедушный, он выглядел совсем как маленький ребёнок, покинутый всеми. Хотелось приласкать, немного развеселить, отвлечь от дурных мыслей это миниатюрное чудо, кутавшееся в вязанную одежду. Дадзай не нашёл ничего лучше, чем осторожно пробраться в чужую комнату, тихонько сесть рядом с парнем и нежно приобнять. — Хэй, Тюя, мы можем вдвоём отметить Новый год, — успокаивающе начал студент, крепче обнимая школьника, который недоверчиво глядел на сожителя. — Можем хоть весь день прогулять на улице или просмотреть фильмы. — Ты же тридцать первого учишься, — буркнул Накахара, поднимая на собеседника красные и опухшие от подступивших слёз глаза. — Ты серьёзно? — Осаму добродушно усмехнулся. — Думаешь, преподавателям охота с нами в Новый год сидеть? По-тихому перенесём занятия, а тридцатое могу и заколоть, — он широко улыбнулся, обнимая парня за талию. — Это как всегда отдел расписания немного не в себе, раз ставит занятия тридцать первого, ведь знают, что всё равно переносить будут. — Осаму, — нерешительно позвал Накахара, кладя голову на чужое костлявое плечо. — Что? — молодой человек склонил голову, заглядывая в глаза естественного орехового цвета. — У тебя хорошие отношения с родителями? По губам ухмылкой растеклась миндальная горечь, Дадзай непроизвольно смял мягкий свитер визави. — На самом деле я боюсь своих родителей, — повинно склоняя голову, признался студент. — Боюсь отца, особенно мать. Я с детства сам по себе был очень тихим, лишний раз не подходил к ним, а они ко мне. Ничего не просил, а если мне что-то предлагали, то не отказывался, боясь их расстроить. А став старше, начал общаться с ними большей частью записками. В старшей школе меня и вовсе хотели из дому выгнать, — он поймал себя на мысли, что сейчас вся эта история казалась ему очень забавной, когда как на лице школьника появилось искреннее беспокойство. — Тогда я спутался с женщиной в два раза старше себя, стал прогуливать школу. Родители тут же решили, что из меня ничего путного не выйдет. После многочисленных скандалов решил доказать обратное. Выбился в отличники, закончил школу и подал сам документы в медицинский. До конца первого курса родители не верили, что буду нормально учиться. И тут все пять экзаменов сдал на отлично. — А женщина? — с неясным беспокойством спросил Тюя. — С ней встречался во втором классе старшей школы. Честно, совершенно не помню её. Как раз из-за связи с ней меня и хотели выгнать. Получается, мне было семнадцать, а ей тридцать четыре, и у неё был муж. Тюя, не молчи, а то очень стыдно, — неловко попросил юноша, прикрывая лицо длинной узкой ладонью. — Наверное я очень мерзкий. — Ничуть, — возразил парень смущённо и поднял чрезвычайно честные глаза. — Она была очень красивой? Ты спал с ней? — Ну явно не обсуждал с ней высшую математику, — несколько замявшись, ответил студент; почему-то было совестно признавать этот факт перед Накахарой. — На самом деле нет, она не была прямо такой уж красавицей. Ухоженная, симпатичная, правда не это было решающим, — он сделал паузу, задумчиво поджав губы. — Она была очень заботливой и понимающей. С ней всегда было тепло, и от неё приятно пахло. Самое приятное в близости с ней были её поглаживания. Она по-особенному умела гладить своими пальчиками по голове, перебирать пряди, что по спине начинали бежать мурашки, — речь была наполнена тоскливой мечтательностью. — Не знаю, как по мне, самое прекрасное это всё же не секс, а именно такие будоражащие прикосновения, под которые хочется подставляться, которым хочется отвечать такой же нежностью. А девушки благодаря нелепым советам из журналов считают, что для парней важен лишь секс. Это, конечно, важно, и всё же есть разница, когда это удовлетворение физиологической потребности, пускай и очень технично, а когда это выражение любви, принятия и желания с тобой разделять удовольствие. Ты же ещё половой жизнью не живешь? — вдруг поинтересовался Осаму. Вопрос смутил Накахару. Почему-то ему было стыдно признавать перед молодым человеком, что он до сих пор был девственником. Хотя знал, что большая часть одноклассников переспала друг с другом еще в конце средней школы. Тюю в принципе не интересовал секс как таковой: он не испытывал влечения ни к девушкам, ни к парням. Ему достаточно было в теории удовлетворять здоровое любопытство, чтобы не стремиться при любой возможности испытать на практике как попало и с кем попало. — Не сказал бы, что мне так сильно этого и хотелось, — неловко поделился парень, немного краснея. — Даже целоваться особо не хотелось. Вот гулять с девчонками и обниматься очень нравится. — Ты такой неиспорченный, —довольно отметил студент, ласково трепля сконфуженного собеседника по медным волосам. — Это большая редкость. — А вдруг испорченный? — с хмурой серьёзностью справился Тюя, уклоняясь от нового касания и перехватывая чужую руку в потрёпанных бинтах. — Не поверю, — Осаму озорно заулыбался; коньячные глаза дерзко засверкали. — Ты для меня всегда будешь милым и хорошим. — Прекрати смущать, — Накахара шутливо возмутился, отпихивая от себя молодого человека. Дадзай лишь тихо смеялся и получал несильные удары ладонями: ему до лёгкой приятной щекотки под рёбрами нравилось дразнить Тюю, следить за тем, как его щёки, обычно меловые, покрывались персиковым румянцем, как глаза влажно начинали блестеть и лихорадочно бегать, как губы становились подобно бархатным лепесткам алой розы, как при разговоре тонкие пальцы школьника, начинали постоянно заправлять непослушную прядь за ухо, открывая худое лицо. — Ни за что, — по слогам игриво промолвил Осаму, намеренно делая голос тоньше; защищаться от дурашливых нападок было довольно трудно. — Ты такой забавный, когда так реагируешь. Всё, всё, победил, — он сдался, примирительно выставив ладони перед собой. — Осаму, ты правда проведёшь со мной Новый год? — вдруг очень взволнованно вопросил школьник, неосознанно хватая визави за предплечья. — Разумеется, — согласился юноша, успокаивающе и ободрительно улыбаясь. — И будем делать всё, что ты захочешь! — Спасибо, Осаму, — практически неслышно поблагодарил Накахара, прильнув к студенту. *** Тюя нервно обкусывал сухие губы, сжимая телефон до побеления пальцев и лёгкой судороги. Прошёлся по кухне, обнимая себя за живот; душила злоба. Отказ Гин был сродни кислоте, выплеснутой на открытую рану. Парень, скомкав задумчиво губы, подошёл к окну, взял с подоконника небольшое зеркало и, приподняв пряди у корней, тщательно осмотрел волосы. Несмотря на то, что волосы начали расти хуже, за полтора месяца неокрашенные корни стали заметны. Может, повременить с покраской? Всё же Акутагава была занята лишь сегодня, да не по своей вине. В любой другой день она с радостью поможет, особенно если её после напоить чаем с чем-нибудь вкусненьким. Накахара безысходно вздохнул, затем уныло посмотрел на приготовленную пачку хны и пластиковый стаканчик с плоской кистью. Взгляд снова обратился к каштановым корням. Слишком заметно, некрасиво, неидеально. Сам он не сможет как следует прокрасить волосы — элементарно неудобно. А просить больше некого. Старшеклассник сел за стол, тоскливо глядя на настенные часы. — Ты чем-то расстроен? — Осаму напугал своим внезапным появлением; школьник дёрнулся и растерянно посмотрел на соседа. — Корни отросли, подруга не может помочь сегодня с покраской, а потом времени не будет, — безразлично пробормотал Тюя. — Давай помогу? —с услужливой улыбкой предложил студент. — Чем собираешься краситься? — А ты разве можешь? — удивился парень, рассматривая сожителя, тот за полдня так и не удосужился переодеться и всё так же ходил в синей тёплой пижаме. — У меня старшая сестра, я и причёски делать умею, — молодой человек рассмеялся. — Хной, — подросток поджал губы в сомнении. Юноша задумчиво посмотрел на пакет с рыжей моделью, стаканчик, поставил на конфорку чайник. Затем осмотрел волосы подростка, перебирая мягко пряди. Яркие, блестящие, как синтетические волокна. От прикосновений Тюе стало неловко, он отклонился от чужой руки. — Стараешься с помощью хны укрепить? — хмыкнул студент; в ответ дёрганый кивок. — Ерунда всё это, она создаёт только плёнку, лучше проколоть курс витаминов группы В, — сожалеюще вздохнул он и притих, не договорив. — А лучше больше потреблять животных белков и крупы, — нерешительная ремарка. Накахара сию же секунду впился в собеседника гневливым взглядом, Осаму равнодушно смотрел, полуприкрыв усталые глаза. В давящей обидой и недосказанностью тишине Дадзай залил коричнево-зеленоватый порошок травы горячей водой, доводя её до консистенции густой сметаны. Кашица набухала, темнела, и все больше начинала напоминать болотную жижу. Пока студент тоскливо размешивал краску, школьник принёс на кухню тёмную плотную ткань и пару полиэтиленовых перчаток. Всё так же безмолвно Осаму бережно накинул ткань на плечи подростка, завязал узел и вытащил все пряди из-под материи. Обратный конец кисти сформировал ровный пробор. Юноша ещё раз осмотрел волосы, надел перчатки и аккуратно начал наносить кашицу на волосы, немного расчёсывая их жёсткой щетиной кисти. Полоса прокрашена, откинуть влажные волосы в сторону, снова нанести краску, повторить. Работал студент быстро и мягко. — Поможешь промыть потом волосы? — нерешительно справился Тюя по окончанию покраски. Ответом служил ленивый кивок; Осаму запятой устроился на стуле, скрестив руки и ноги, и уставился в окно. Плоское лицо, как у камбалы, и мутные от безразличия глаза выдавали примитивность и заторможенность мыслительных процессов. Старшеклассник рассудил, что это намного выгоднее, чем лекция о важности полноценного питания. Ему никогда не понять культ чревоугодия, когда абсолютно все проблемы решаются через поглощение пищи: усталость, грусть, отклонения в здоровье. Так же он не понимал, почему главным атрибутом любого праздника было застолье с особенно калорийной пищей. Время выдержки за отстранёнными размышления быстро пролетело; Дадзай так же осторожно, как и красил, помогал вымывать из густых волос частички травы. В ванной к водостоку бежала ржавая от хны вода, порошок упрямо застревал в корнях. Ко всему прочему, на пальцах студента оставались мёртвые волосы. Юноше пришлось прикусить кончик языка, чтобы снова не лезть с непрошенными советами про питание. — У тебя на самом деле прямые волосы? — недоумённо уточнил Осаму, промокая чистые пряди полотенцем. — Раньше вились, — с сожалением глухо отозвался парень. — Недостаток белка… — совсем уж нерешительный вздох. — Его профицит. — А остального? — с косой усмешкой напомнил Дадзай. — При недостатке углеводов организм начинает брать энергию из белков пищи. Это только в теории сначала расходуются сахара пищи, затем организма, потом жиры и в самую последнюю очередь белки тела. На практике катаболизм белков, жиров и углеводов происходит одновременно, а при высокой физической нагрузке белки распадаются даже быстрее. Жиры и вовсе горят в пламени углеводов. Для бета-окисления жирных кислот необходимы АТФ и кофермент А, которые выходят из цикла Кребса. Для работы цикла нужен оксалоацетат, получаемый из пирувата, а тот в свою очередь является продуктом расщепления глюкозы в аэробных условиях. Нет глюкозы — нет пирувата и АТФ — нет оксалоацетата и кофермента А — нет расщепления жирных кислот, — молодой человек с сомнением закатил глаза. — Вроде не наврал. Кажется, биохимию я учил именно для этого момента: очень пафосно и непонятно выделаться. — Но ведь от углеводов набирают вес, — возразил озадаченно Тюя. — От избытка быстрых углеводов в короткий промежуток времени, — медленное покачивание головы в отрицании. — Если сразу много глюкозы поступает в кровь, то она не успевает переработаться в энергию и складируется в виде жира. Это как использование угля для отопления. Допустим, ты используешь десять килограмм угля в час, и тебе нужно, чтобы привозили десять килограмм каждый час. Но тебе привезли тонну. Ты не будешь весь его сжигать за час, ты оставишь себе десять килограмм, а остальное перевезешь на склад. И потом будешь постепенно его оттуда брать при необходимости. — Мне сейчас нельзя менять калорийность, — зажато промолвил подросток. — Обменка убита. — Ты думаешь, что наберешь вес? — студент озадаченно вздыхает. — Обмен веществ зависит от выработки тиреоидных гормонов и мышечной массы. Да, у тебя снижен вес, но не настолько, чтобы от пары лишних грамм набрать. Если хочешь, я могу расписать рацион, более или менее соответствующий нормам? — Если тебе не сложно… — Хорошо, сделаю. Большинство людских проблем из-за неумения говорить и слушать. Недопонимание мощными корнями прорастает в отношения, подпитывая побеги обиды и враждебности. Тюя колебался, палец завис над кнопкой вызова абонента. Захочет ли общаться сестра с ним после того, как он наговорил ей столько гадостей? Да и нелепо сейчас вот так запросто позвонить и пригласить посидеть на Новый год всем вместе. С тяжёлым вздохом подросток откинул телефон на кровать, растрепал карминовую чёлку, пытаясь решиться на звонок. Может, придумать какой-нибудь повод для разговора? Что-то сломалось, затопило? Почему это так глупо? Или вообще не стоит звонить и оставить всё, как есть? Вот только школьник уже неделю сгорал от стыда за небрежно брошенные слова. Сотовый снова оказался в руках парня, тонкие синеватые пальцы прокрутили его в нерешительности. Накахара обязан извиниться за случившееся. Он даже импульсивно нажал кнопку вызова, приложил аппарат к уху, обкусывая холодные пальцы в ожидании. Когда ответ последовал практически моментально, подросток растерялся и тяжело задышал в трубку. Молчание бездной затягивало в панику. — Ане-сан, прости, — испуганно прохрипел Накахара, переходя на сдавленный шёпот. — Прости за те слова… — Это всё, что ты хотел сказать? — фраза обжигала льдом безразличия; учащийся с болезненной ухмылкой собрался отключиться. — Просто… Коё, я не выгораживаю её, — отчаянно выпалил Тюя, крепко сжимая корпус телефона. — И тебе не хотел говорить… Не понимаю, за что ты так меня ненавидишь, — гортань передавили подступившие слёзы; тишина смычком давила на нервы. — Я тебя не ненавижу, — спустя минуты две тишины ответила девушка устало. — Я просто не понимаю, как ты можешь её любить? — Я её не люблю, — растерянно отозвался старшеклассник. — Просто… Ты же понимаешь, что ребёнок не может не любить своего родителя, даже плохого, потому что хочет любви, ласки, потому что до последнего верит, что родитель безусловно даст это, потому что отказывается верить в то, что он настолько плох из-за чего не заслуживает любви собственной матери и отца. Если я её и оправдывал, то только потому, что не хотел принимать того факта, что она настолько безответственная и ветреная женщина, что способна бросить своего ребёнка в другой стране, — озлобленным речитативом заключил старшеклассник. — А я, Тюя? — вздохнула взволнованно Одзаки. — Я тебе разве не давала любовь, ласку, когда собирала тебя в школу, когда готовила тебе, когда ухаживала за тобой? — Я этого не помню, — осторожно прошелестел учащийся. — Мне казалось, что это делала мама… — Она, по сути, бросила тебя в пять лет, оставив все заботы на меня, — с болезненным надрывом промолвила сестра. — Я с одиннадцати лет платила за квартиру, пока она неделями пропадала с очередным любовником или разъезжала с проектами, — слова непроизвольно обрывались писком. — Она покупала себе дорогую косметику, одежду, когда у нас не оставалось денег на еду и квартиру, — сквозь рыдания продолжала Одзаки. — Однажды, когда совсем не было денег, а тебе нужны были лекарства при очередном бронхите, я сдала в ломбард кольцо и подвеску с цепочкой. Она узнала потом и выпорола меня; возможности выкупить не было. А ты радовался ей, когда она приходила поиграть с тобой, как с куклой, примеряя на тебя красивые шмотки. Чем дольше Накахара слушал рассказ Ане-сан, тем сильнее у него холодели пальцы, едва державшие мобильный телефон, и крутило от волнения живот. Он совершенно не помнил этого; всё походило на откровенную ложь. — Коё, я этого не помню, — потерянно выдохнул парень. — И ты выкидывала все мои подарки, — подавленно напомнил он. — Тюя, милый, вспомни, что ты лично дарил мне в руки? — тихо вопросила девушка с лёгким треком в динамике; школьник поражённо уставился в окно, за которым сгущались сумерки. — Кандзаси… Мне мама говорила, что… — Она их выкидывала, чтобы я даже не узнала об их существовании,— продолжала Одзаки. — Она нарцисс, Тюя, ей нужно постоянное внимание и восхищение, которое она ни с кем не хочет делить. Она завидовала мне, своему ребёнку, и боролась за твоё внимание. Она хотела, чтобы любовь принадлежала только ей, и добилась этого. Вот что меня бесило больше всего, что ты слепо верил, что она вся такая расчудесная, когда как именно я тебя тянула все эти десять лет. Вспомни, Тюя, кто с тобой был всё это время, — дрожащим голосом попросила сестра. — Прости, Коё. Спасибо тебе за всё. Я вообще хотел тебя пригласить на Новый год. Но если тебе не удобно… —Я обязательно буду. — Ты не против, если с нами будет Осаму? — Он разве не уедет к родителям в родной город? — Нет, он останется со мной, чтобы мне не было грустно.