Чёрный кофе без сахара

Стеклянная банка дорогого гранулированного кофе со стуком опустилась на стол по воле тонких пальцев, похожих на паучьи лапки. Мори Огай вздрогнул от неожиданно громкого стука, выходя из своеобразного транса, проморгался, странно посмотрел на коллегу, вытягиваясь, как росток от недостатка солнца, и бледнея, затем безвольно обмяк в кресле. — Вчера я думал о смерти, — тихо признался Огай. — Memento mori, — задумчиво изрёк Фёдор. — Выбрали, как бы хотели покинуть сей бренный мир? — с жестоким безразличием справился он, внимательно следя за владельцем кабинета. — Достоевский… — мужчина тут же дёрнулся, осуждающе прошипев. — Да, я отвратителен, — бесцветно согласился Ано с не озвученным упрёком. — Я вас предупреждал. — Покиньте мой кабинет, пока я вам не проломил череп этими часами, — мужчина положил руку на голову золотистого пегаса, удерживающего передними ногами циферблат. — Я в кои-то веки не забыл про кофе, — как ни в чем не бывало заметил Фёдор. — Поверьте, я к вам пришёл не ради того, чтобы измываться. Я хочу вам помочь. — Странная у вас манера предлагать свои услуги, — недовольно фыркнув, заметил заведующий мужским отделением и крепче сжал пальцы на своём импровизированном орудии. — Беру лишь с вас пример, — холодновато заметил Генерал, опираясь бёдрами о ребро крышки стола. — Если вы считаете, что я не осознал свою ошибку, то вы заблуждаетесь, Достоевский, — резко начал Мори, стискивая пальцы на несчастных часах, грозящих рассыпаться от давления. — Ещё тогда, когда он здесь лежал с порезанными венами и просил себя усыпить, как какую-то зверушку, — раздражённо проскрежетал он, точно ногтями по стеклу. — Я тогда пожалел, что задумал такую жестокую терапию, вы это хотели услышать от меня?! — Нет, Мори-сан, я совершенно ничего не хотел от вас услышать, — отрешённо поведал мужчина. — Мне не нужны доказательства моей правоты, я и без них знаю о верности собственных суждений. Повторюсь, пришёл не для того, чтобы доказать своё превосходство. — Оставьте меня, — обессиленно отозвался Огай. — Не могу, увы, — пожав астеничными плечами, ровно выдохнул Ано. — Считайте это обещанием Осаму, что я вас не оставлю без внимания, — губы дрогнули в ассиметричной ухмылке. — Увольте, — хозяин кабинета поморщился и лениво скользнул рукой с пегаса на лакированную поверхность стола. — В таком случае я просто хочу высказаться, — Фёдор не был намерен так легко отступать. — Позволите? — Не гарантирую, что буду слушать, — демонстративно безучастно отозвался Мори. Генерал устало закатил глаза цвета виол, но комментарий про детский сад оставил при себе. — Хорошо, — смиренно вздохнул Фёдор. — Да, я вас предупреждал о кризисе и возможных путях его разрешения. Однако, признаюсь, не ожидал, что он разрешится всё-таки литически* и в относительно короткий срок. — Литически? — Огай перебил визави, его голос дрожал от удивления и беспокойства. — Видимо, Дадзай вам настолько дорог, что ваши чувства к нему затуманивают рассудок и видение целостной картины, — не без лёгкого укола иронии отметил Ано. — Вы очень правильно поступили, что направили его ко мне и сами не стали ничего делать. Пока кризис окончательно не разрешился, Осаму находится в подвешенном состоянии. То, что он самостоятельно отказался от самоубийства, говорит о многом. Более того, эта попытка носит характер инерции, по которой Дадзай движется, пока перестраивается на иной путь движения. — То есть… — пробормотал заведующий, пытаясь уловить красную нить сути слов, сказанных коллегой. — Мори-сан, вы не обратили внимания на характер этих двух попыток? На их мотив? — удивился Достоевский, беря электрический чайник со стола. — Говорите прямо, — нетерпеливо потребовал Мори, хмурясь. — С кем поведёшься, от того и наберешься, — заключил Фёдор, набирая в чайник воду из-под крана. — Видимо, упустили. Почему при депрессии совершают суицид? — в завершении фразы чайник с щелчком на подставку, начиная нагреваться. — Основные причины чувство своей никчёмности, ненужности, ощущение, что он недостоин жить, безысходность, отсутствие перспектив, одиночество, — с сомнением перечислял Огай. — А у Дадзая что было ведущим? — с лукавой улыбкой полюбопытствовал Ано. — Разве самоуничижение, отсутствие перспектив? Нет, у него была усталость от жизни, безысходность от той же самой усталости, — промолвил он, цокнув языком; чайник эхом щёлкнул, автоматически отключившись. — У него уже тогда было себялюбие, он себя просто жалел, не мучил, не лишал, а дарил. Дарил смерть как освобождение. В этот раз его себялюбие шагнуло дальше: он подарил себе жизнь с надеждой на лучшее. Он больше не видит жизнь чередой страданий, однако его психика ещё этого не осознаёт. Ему нужно понять себя и отдохнуть. Не нагружайте его неделю, и увидите, он с многим сможет бороться. Не исключено, что в относительно скором времени он сам придёт лечиться. — Вот уж в чём я сомневаться не буду, так в том, что Дадзай всеми фибрами своей души будет упираться против лечения, — горько усмехнулся заведующий мужским отделением. — Вы тоже не хотели меня слушать, тем не менее выслушали, — ехидно заметил Фёдор, насыпая чайной ложкой кофе из принесённой банки. — Дадзай не глуп, когда-нибудь он поймёт, что его декадентский образ мышления мешает ему радоваться, быть тем, кем он хочет. Главное, на него не давить, ему и так сейчас сложно. Но он воспрянет. Даже на этой стадии могу с большой уверенностью сказать, что ваш эксперимент, Мори-сан, удался, — сделал вывод мужчина, заливая кипятком сублимат. — Я бы выпил уксусной эссенции, — мрачно доложил Огай, прикрывая глаза и потирая руками изнеможённое лицо. — Вас не успокоили мои слова? — озадаченно вымолвил Достоевский, беря в руки горячую кружку; по комнате поплыл горько-пряный аромат кофе со сливочным оттенком. — Поразительно, что медики, зная многое о процессе умирания, почему-то предпочитают самые мучительные варианты суицида, — изречение, наполненное задумчивой печалью. — Я бы не смог пережить ещё одну смерть, — едва слышно прошелестел мужчина. — Я не готов второй раз в своей жизни потерять будущее. — Мори-сан, вы должны понимать, что ни дети, ни ученики не могут быть нашим будущим априори. Пускай и в переносном смысле. Они не наше продолжение, а отдельные личности, которые вольны делать всё, что угодно. И все наши ожидания — это только наши фантазии, которые никто не обязан выполнять. Стремление компенсировать то, чего мы не достигли за счёт детей, ведёт лишь к большим разочарованиям, формированию ещё одной несчастной, нездоровой личности. — Достоевский, у вас были дети? — Нет, поэтому могу только догадываться, что для вас мои слова звучат, мягко говоря, напыщенно и лицемерно. У меня не было вашего опыта, поэтому я совершенно не имею представления о ваших переживаниях. — Ано отпил напиток, жмурясь от удовольствия. — Пожалуй, это мой плюс в сложившейся ситуации: я более хладнокровно оцениваю происходящее. — Иной раз мне кажется, что вы при любых обстоятельствах сохраняете непоколебимость духа, — меланхолично поведал Мори, вынужденно улыбаясь. — Если бы, — отстранённо вздохнул Фёдор. — Мне иногда удаётся держать себя в руках. Надеюсь, вы не считаете, что я бездушная машина, которая только и может беспрерывно анализировать людей и выдавать на основе полученных данных диагноз? — Достоевский пристально и со смутной тоской посмотрел на визави; радужки его приобрели оттенок густых чернил. — Что вы, — возразил Огай, обеспокоенно подрываясь с места к коллеге. — Наоборот, мне бывает очень больно от осознания, что вы постоянно скрываете свои истинные эмоции. — Поэтому злите, да? — мягко поинтересовался Ано, глядя прямо в каре-красные глаза, когда Мори подошёл к нему достаточно близко. — Вам страшно не находить эмоций в моём лице. — И не стыдно вам так беспристрастно препарировать чужую душу? — заискивающе справился мужчина, касаясь чужих иссиня-чёрных прядей. — А вам провоцировать? — едко парировал Фёдор, перехватывая руку оппонента. — Вам стало легче? — С вами спокойнее, — растерянно высказался Огай, выпуская из пальцев жидкие, как смоль пряди. —Немного отвлекает. Пожалуй, вы и здесь оказались правы: я не смог бы жить с этой утратой, рано или поздно наложил бы на себя руки. Вы только позаботились о чистоте моей совести и психики. — Как вы меня идеализируете, — с некоторым смущением Ано отвёл взор. — Позвольте мне больше ни о чём не говорить и не думать, если нет острой необходимости разобраться в вашем состоянии. Я устал, это слишком много отнимает сил. — Вы сказали более, чем достаточно. Мне и самому нужно время, чтобы всё обдумать. Я буду рад вашей компании даже без слов, — Мори одобрительно улыбнулся и с любопытством посмотрел на принесённый кофе. Достоевский по взгляду понял желание коллеги. В чистую кружку посыпался сублимат и сахар. Слова — излишняя суета. Кипяток обмыл фаянсовые стенки, превращаясь в насыщенно-коричневый напиток. *** Приближение весны совершенно не ощущалось. Яркие медовые лучи, слепящие глаза ультрафиолетом ни капли не грели; суставы пальцев рук и ног ломило от холода. Тюя уже десять минут заблудшей овечкой кружил по площади, в попытках скоротать ожидание и хоть немного согреться. Его постоянной проблемой было неумение приходить вовремя. Даже если знал, сколько точно времени займёт дорога до места назначения. Тревога без остановки шептала: «Вдруг случится авария, и ты опоздаешь? Или транспорт задержится? Вдруг время перепутал? Не лучше ли будет, если прямо сейчас соберёмся и выйдем?». В итоге подростку приходилось сбивать ноги в напряжённом ожидании. Обычно встречи инициировала Коё, предлагая прогуляться по магазинам или сходить на фильм. После Нового года их отношения начали постепенно налаживаться. В этот раз Накахара сам назначил встречу, потому что он не знал, что ему делать с Осаму, и хотел поддержки. Да, он впустил студента в квартиру, начал с ним разговаривать, но каждый раз при контакте испытывал дискомфорт. Каждый жест молодого человека раздражал без причины, само присутствие студента вызывало злость. Учащийся старался улыбаться, поддерживать разговор без агрессии, находить что-то положительное в поступках Осаму и всё равно питал ненависть к сожителю. Дадзай априори не мог сделать ничего хорошего. Накахара дрожащими руками проверил время на телефоне — ещё десять минут ожидания. Минут пять назад оставалось двенадцать. Подросток надеялся, что пунктуальность Одзаки подведёт её, и она появится хотя бы на пять минут раньше положенного срока. К сожалению, девушка не изменяла себе и своим принципам. Старшеклассник увидел сестру на другой стороне улицы ровно за минуту до назначенного времени, точно в час Коё подошла к нему. — Привет, давно ждёшь? — немного обеспокоенно поинтересовалась она, видя неловко переминающегося с ноги на ногу парня. — Да нет, только что пришёл, — Тюя зажато улыбнулся. — Пойдём? — Одзаки кивнула в сторону кафе, в которое они собирались. — Что-то случилось? Ты весь какой-то пришибленный в последнее время, — беспокойные слова смяли аккуратные губы в сомнении. — Нет, всё в порядке, — подросток снова деланно улыбнулся. — Просто конец учебного года, экзамены, немного переживаю. Мне нужны хорошие баллы для поступления в следующем году, — гиацинтовые глаза опустились в снежную грязь под ногами. — Как думаешь, мать оплатит мне учёбу, или я могу даже не стараться? — Накахара поджал губы, с нерешительностью глядя на свою спутницу. — Выбирай самый дорогой вуз, — последовало циничное наставление; точеный носик гордо поднялся выше. — Раз она не выполняет свои обязанности как родитель, то возьмёшь хотя бы деньгами. У неё достаточно, так что не стесняйся просить побольше. Может, это очень подло, но я бы на твоём месте просила всё, что только могла бы просить: технику, вещи, хорошие книги, косметику, украшения. Постоянно бы просила всё, что имеет хоть какую-нибудь ценность в долгосрочной перспективе, — девушка задумчиво поджала губы. — Когда ты решаешь завести ребёнка, то ты должен быть готов к тому, что ты не только должен обеспечить его материально, но и морально: эмоциями, вниманием, временем, — они дошли до небольшого кафе; школьник открыл дверь перед Коё. — Наша мать, к сожалению, со второй частью не справилась, хотя и первая из-за её забывчивости страдает. Я не виню её уже. Она сама до сих пор ребенок, которому каждый раз нужна новая игрушка. Тюя следом проскользнул под звон колокольчиков в заведение, где приятно пахло кофе и выпечкой. Ему было неприятно слышать такое о своей матери, будто его поливали помоями, но было глупо отрицать факт, что родительница была далека от идеала. Когда они сели за столик, тошнота негодования опустилась вниз беспокойством. Что можно выбрать, чтобы не превысить калорийность? Тюя специально не обедал, чтобы не выглядеть странно в глазах сестры, потягивая пустой чай или кофе. Учащийся не хотел, чтобы тема питания вновь всплыла раздувшимся утопленником. Накахаре хватило Осаму с его постоянным надзором чужой тарелки. Подросток с кровью отбил своё право на самостоятельное питание и не желает так скоро его терять. Он справится сам, он сам успешно придёт к нормальному питанию без ограничений. Только бы разогнать обмен веществ. — Тюя, о чем задумался? — настороженно узнала сестра. — Я поссорился с Осаму, — с трудом признался парень, просматривая меню. — И теперь я его терпеть не могу, хотя стараюсь поддерживать нормальные отношения. Каждое его действие, само присутствие раздражают, даже после того, как он извинился. Не могу его простить, — вздохнул школьник, откладывая карточку; кофе и сэндвич без заправки подойдут для обеда — цельнозерновые тосты, нежирная ветчина, сыр и овощи. Девушка задумчиво вздохнула, подпёрла рукой подбородок, глянцевые бежевые ноготки свободной руки, расслабленно лежавшей на столе, начали отстукивать галоп. — За что ты так на него злишься? — вдруг вопросила Коё, глядя на цветок, висевший на стене в кашпо. —Я не злюсь, — подросток недовольно нахмурился, стискивая пальцами уголок меню. — Тюя, раздражение — это начальное проявление злости. Ты говорил с Осаму о своих переживаниях, что именно тебя не устраивает. — Ну, нам обоим понятна причина ссоры, — Тюя начал мяться, отводя взгляд в сторону. — Дело в том, что ты сам должен всё выплеснуть, чтобы успокоиться. Тогда уйдёт вся злость, ты перестанешь раздражаться при его виде. — Но глупо поднимать тему, которую уже закрыли, — старшеклассник огорчённо вздохнул. — Насколько я помню, Осаму очень много знает из психологии, поэтому он должен понять, что это важно для тебя, если вы хотите продолжить нормально общаться. Это не глупость, нужно полностью обсудить всё, без недосказанностей. — Советовать всегда легко, — недовольно буркнул учащийся, — То прости, то поговори, а на самом деле не всё так просто. — Могу понять, но это необходимо. Потому что из-за такого молчания я потеряла много времени с тобой. Я до сих пор сожалею о том, что сразу не поговорила с тобой и не выяснила отношения. Что так много неприятных слов от злости и обиды сказала. Если бы я сразу подумала и объяснилась с тобой, то мы бы всё это время хорошо общались. Если не хочешь терять общение с Осаму, не хочешь просто так злиться, то лучше поговорить. Честно, не особо подбирая слов. Что думаешь, то и говорить. — Это очень страшно, — понуро выдохнул Тюя. — Страшно, что не примут. Чтобы не было так страшно, относись к этому, как к проверке. Не примут — значит, правильно, что решился порвать с человеком, примут — ты нашёл верного товарища. Раздумья неделю душили невидимой змеёй. Тюе было сложно решить, дорожит он общением с Осаму или нет. В целом дилемма заключалась в том, что выберет подросток: человека или еду. Когда раскрылась сущность проблематики, школьника пробрало на истерический хохот, сошедший на него аффективной лавиной. Как в принципе можно выбирать между человеком и едой? Это абсолютно несопоставимые вещи. Дело не в питании, а именно в том, что Дадзай его шантажировал, заставлял делать то, что сам студент хотел. И сам парень злился именно из-за этого, а не из-за еды или попытки самоубийства. Накахара громче засмеялся, прислоняясь лбом к столу. А ведь только сейчас он понял, о каком прощении толковал ему Рюноске. Осаму поступил так, потому что хотел, хотел заставить его есть, и поступит так снова. Снова заставит, снова наплюёт на его мнение. Но сейчас Тюя не чувствовал вины, не чувствовал себя беспомощным, он может защитить своё право на саморазрушение. Может без угрызений совести бросить насмешку на всякую попытку шантажа. Селфхарм — проблема Дадзая, не учащегося; пусть хоть конфетти из себя сделает, только пусть не вешает ответственность за это на подростка. Моральное освобождение делало тело невесомым; Тюя подошёл к зеркалу и улыбнулся своему отражению, обнаруживая собственную привлекательность. Он замер, рассматривая тонкие черты, большие небесные глаза с лисьим разрезом. Впервые лицо не казалось отвратительно отёкшим. Рядом проскочила мысль, что стоит завязывать с погоней за идеалом. Безупречней всех не стать, зато можно найти в себе интересные особенности и выгодно подчеркнуть их. Сознание кольнуло льдинкой открытие, что дело вовсе не во внешности, не в весе, а в принятии самого себя. Почему он отвергал себя и считал уродливым? Старшеклассник никогда не имел лишний вес, бросающихся в глаза недостатков, так почему ему была противна собственная внешность? Его никогда не высмеивали сверстники, напротив говорили приятные слова. Наверное, когда-то очень давно ему не сказали, что он красив? Подросток печально улыбнулся; мать практически никогда не хвалила явно его успехи, его привлекательность. Лишь недавно начала замечать сына. Накахара поджал сухие губы, что-то вспоминая. Память фотокарточкой начала проявлять давние события, все кусочки сложились воедино. Матери было постоянно некогда, зато Коё раз за разом восхищалась им и хвалила за самые незначительные успехи. Его научили считать себя красивым, он верил в это. Так когда он перестал верить? От напряжения мысли в висках застучала тысяча молоточков, в груди начало невыносимо жечь, сердце вмиг сжалось в панике и пустилось в галоп. Стало очень холодно, руки нервно затряслись. Тюя вспомнил свои слёзы и страх, отвращение к телу после домогательства. Подростку стало нестерпимо горько и обидно за себя: сейчас он страдает и не в силах принять себя из-за каких-то подонков, которые за своё мерзкое деяние не поплатились даже сроком. Теперь Накахара жалел, что тогда сильнее не покалечил ублюдков. Как же верны были слова Осаму, что хотя бы травмы послужат им уроком. Ведь не все могут дать отпор, не всем может так повезти, как ему, с вовремя подоспевшим товарищем. Школьник не хотел бы, чтобы кто-то другой пережил подобное. Душевная пустота сверлила васильковыми глазами стену; Тюя вспомнил о своей задумке и пошёл искать Осаму, чтобы наконец полноценно поговорить. Доносившийся запах кофе направил старшеклассника на кухню. По неизменной традиции юноша сидел с телефоном в руках и читал очередную книгу. Накахара рысью прокрался к студенту, сел опасливо на стул; коньячные глаза резко поднялись на пришедшего, затем так же стремительно нырнули в текст, огладили пару предложений и уже полноценно фиксировали внимание на визави, демонстрируя готовность слушать. Они привыкли к такому формату общения и спокойно ждали, пока другой завершит своё дело. — Осаму, ты мудак, — выдал Тюя после напряжённого раздумья над корректной формулировкой; корректности не вышло. Брови Дадзая взлетели вверх, лицо немного вытянулось. Не то чтобы студент был удивлён услышанным, скорее его поразило, что столь громкое заявление поступило от подростка. Он не глядя взял кружку, отхлебнул кофе, понимающе кивнул себе. — Прошу обоснование, — спокойно отозвался Осаму, ставя кружку на стол. Васильковые глаза часто заморгали в растерянности. Школьник ожидал любую реакцию: возмущение, насмешку, недоумение, но не просьбу доказать, что треугольник перед тобой является треугольником. Зачем доказывать то, что и так видно? — Но ведь… это и так понятно? — учащийся с сомнением пропищал, разводя беспомощно руками. — Тебе — да, мне — нет. Ладно, переформулирую: какой поступок или черта характера определяют меня как мудака? Если изначально Тюя сомневался в том, что сосед станет его слушать, и не воспримет разговор за необоснованную блажь, то сейчас подросток боялся того, с какой серьёзностью студент отнесся к этой беседе. — Просто мудак, — учащийся сконфуженно пожал плечами. — Просто так я не могу быть мудаком. Вот для меня Достоевский, мой научрук, мудак, потому что заставил меня в третий раз переписывать статью. И ты же не просто так пришёл констатировать этот факт. — Нет, не просто так, — рыжая голова согласно качнулась. — Мне не приятно было то, что ты меня шантажировал так подло и хотел навязать ответственность за свои действия. — То есть ты бы меня простил, если бы я выбрал другой способ шантажа? — Дадзай приподнял одну бровь в насмешливом удивлении. — Нет, конечно, — раздражённо буркнул Накахара; и вообще, откуда взялась эта выскомерно-безразличная интонация? — Мне в принципе неприятно, что ты меня шантажировал и навязывал свои желания. — А если бы так поступил другой человек, малознакомый, тебя бы это точно также задело или нет? — Осаму продолжал плавно выводить нужную мысль. — Нет, — через некоторое время выдохнул учащийся. — Мне обидно то, что это сделал ты. Я считал тебя другом, а тут… Осаму удручённо выдохнул, поднялся с места, чтобы подойти к сожителю. — Прости, Тюя, что подорвал твоё доверие, — студент осторожно обнял старшеклассника со спины, бархатисто шепча. — Я тоже считаю тебя близким другом. Мой поступок не говорит об обратном. Я всё так же продолжаю считать тебя другом и просто замечательным человечком, которому я хочу добра. Просто бывает так, что каждый совершает глупости, потому что так захотелось, потому что для чего-то это нужно. * Литический — медленно, постепенно, плавно. Обычно термин используется в отношении снижения температуры при лихорадке, является благоприятным исходом с постепенной нормализацией температуры. Критической разрешение — неблагоприятный вариант снижения температуры, при котором наблюдается резкое падение температуры, иногда ниже нормы, с обвалом артериального давления вплоть до шокового состояния.