Чёрный кофе без сахара

Ожесточённые бои с переводными экзаменами благополучно завершились. Несмотря на стопроцентную сдачу, старшеклассники были недовольны результатами и сильно угнетены. Если они с трудом перелезли планку сдачи тестов в этом году, то что будет на выпускных экзаменах? Оптимизма не вселяли и постоянные заботливые толчки в спину от учителей, которые постоянно напоминали, что нужно готовиться лучше, иначе не поступят не то что в вуз, даже в училище с трудом. Не замечая усталости школьников и их угнетённого состояния, преподаватели продолжали беспристрастно каждое занятие давать проверочные тесты и дополнительные задания, которые необходимо было выполнить к следующему уроку. Перемены стали временем решения многочисленных домашних заданий и обрывочного сна. Почти месяц такого безумного режима давал о себе знать постоянной сонливостью и натянутыми тетивой нервами. Из последних сил Тюя старался делать уроки, домашние обязанности, упражнения, следить за собой. Но с каждым днём это становилось всё сложнее. Подросток боялся заикнуться о своих проблемах Осаму или сестре и попросить лишний раз помочь. Они наверняка не ныли и с лёгкостью пережили свой выпуск. Да и работать намного сложнее, чем учиться в школе. Последней каплей стала ягода, случайно упавшая в центр пиалы с кашей и испортившая всю кулинарную композицию. Вроде бы ничего трагичного, но Накахара готов был разрыдаться из-за этого. Как же его всё достало, он хочет хоть немного отдохнуть. — Тюя, что случилось? — Осаму осторожно поинтересовался, заметив меловое отчаяние на лице соседа. — Ягода, — сдавленно выдохнул учащийся и прижался к подошедшему Дадзаю, уткнувшись лбом в чужую грудь. — Меня всё достало, я ничего не знаю, не знаю, как сдавать чёртовы экзамены, не знаю, смогу ли поступить в университет, а ещё эта дурацкая голубика. Осаму с постным интересом посмотрел в пиалу, в которой неаппетитно разбухала овсянка, сдобренная парой капель молока и украшенная месяцем из тёмно-синих ягод, одна непослушно выкатилась в центр. Янтарные глаза недоумённо гипнотизировали сбежавшую голубику; юноше не понять всей трагедии неидеального завтрака, да и не нужно. — Добавь ещё пару мелких ягод, будут звёздами, — меланхолично предложил студент, поглаживая иссушенные рыжие волосы. Васильковые глаза осторожно поднялись на визави, а потом опустились в пиалу; тонкие пальцы выбрали ещё несколько шариков голубики, небрежно рассыпав. Правда, месяц и звёзды. — Прости, просто я устал… — Тюя расстроенно прошелестел, сжимаясь в комок, как испуганный котёнок. — Я понимаю, что это просто бесполезное нытье и мои проблемы не такие уж серьёзные… Ты-то уже окончил школу. — Кто бы что ни говорил, школа самый сложный период в жизни, — Осаму бережно прижал к себе подростка. — У тебя практически нет свободного времени, лишней минутки на себя, каждый мнит себя умнее, потому что прожил на несколько лет дольше, и спешит указать, что и как тебе делать. Ты во всём зависишь от чужой милости и снисхождения, и тебе ничего нельзя, — коньячные глаза устало закатились, а губы скривились от брезгливости. — Знаешь, всё это чушь, что школьные и студенческие годы самые лучшие. Так говорят только старые маразматики, у которых уже начали реминисценции из молодости, указывающие на развитие деменции. Работа мозга затухает, он выдаёт ранние воспоминания, не в силах освоить новые события и знания. Подростковый период был бы прекрасной порой, если было дозволено всё в пределах разумного: самовыражение, творчество, свобода перемещений, да даже алкоголь и секс. Взрослые пытаются всё запрещать, не понимая, что запреты только усугубляют сопротивление и вызывают большую тягу. Лучше показать и рассказать, как правильнее и безопаснее. — Разве тебе не тяжелее или людям, которые работают? — понурое бормотание и попытка сильнее виновато сжаться; в ответ медленное покачивание курчавой головой в отрицании. — Самое паршивое время было именно в старших классах, — поджав в волнении губы, выдохнул молодой человек. — От меня отвернулись родители, люди, которых я считал приятелями, я готовился сутками напролёт к экзаменам. Мне даже учителя не помогали и ничего не объясняли, когда у меня были вопросы. Они считали меня отбросом, который ни на что не способен. Лентяй, скатившийся ученик. И до того было мерзко, когда эти же самые люди потом говорили, что я молодец, одарённый, раз поступил на такой престижный факультет и две сессии закрыл на отлично. А я думал о том, какие они лицемерные мрази. Я каждый день в старших классах по ночам решал по сотне химических уравнений и рыдал, когда у меня не сходился кислород, хотя я всё делал по правилам, учитывал pH реакционной среды. Даже в самые сложные моменты в университете я не плакал. Наоборот, даже весело было обсуждать с другими решение задач или что-то ещё. Так что могу представить, как тебе тяжело. Хочешь что-нибудь, может, сходить куда-нибудь? — ласково поинтересовался молодой человек, заглядывая в гиацинтовые глаза с красной окантовкой от подступивших слёз. — Но ведь… — учащийся нерешительно воспротивился, немного отстраняясь от собеседника. — Тюя, катастрофы не случится, если ты один денёк забудешь об учёбе. Без перерывов нельзя, иначе крыша поедет. Хуже будет, когда у тебя наступит запредельное торможение, и ты совсем перестанешь усваивать материал. Не смотри так упрямо, всё это имеет физиологическую основу. Так что не насилуй себя, нормально отдохни. Так куда бы хотел сходить? Несколько секунд подросток мялся, думая над тем, стоит ли ему вообще озвучивать такое детское желание. — Цирк, — всё же тонкие бескровные губы выдохнули ответ. На это студент задумчиво хмыкнул, ещё немного пообнимал парня и отстранился. Тюя успел пожалеть, что поделился подобным желанием с Дадзаем. Но он никак не ожидал, что в эту же субботу днём юноша вдруг скажет, чтобы школьник собирался, и выложит два красочных билета в цирк на самые лучшие места. А на удивление учащегося пресно хмыкнет: «Ты ведь хотел, пойдём». У Тюи цирк всегда ассоциировался с чем-то теплым, приятным и в какой степени интимным. Вряд ли парень предложил кому-нибудь другому посетить представление, элементарно постеснялся. Зато с Осаму Накахара не боялся показать свою сохранившуюся детскую непосредственность, особенно после того, как сосед сам организовал посещение представления. Именно с ним было то особое чувство родом из детства: смесь искрящейся радости и непоколебимой защищенности. С Дадзаем, трепетно сжимающим ладонь, можно было почувствовать особую атмосферу волшебства и нескончаемого праздника. Школьнику нравилось ощущать себя пятилетним ребенком, которому родители показывают всевозможные светящиеся безделушки, забавные ободки и шарики. И как будто Осаму намеренно игнорировал палатки с попкорном, сладкой ватой и прочими вредными лакомствами, за что Накахара был несказанно благодарен своему спутнику. Тем не менее Тюя непроизвольно поглядывал с тоской безнадёжности на маслянистые взорвавшиеся зерна кукурузы и пышные цветные облака карамельной паутинки. Он до слёз хотел их попробовать, ощутить на языке вкус тающей детскими воспоминаниями сладости, дающей умиротворение беззаботности. Уже два года как старшеклассник не пробовал ничего слаще зелёного яблока. Но стоило Накахаре вспомнить, что это минутное удовольствие обернётся после чудовищным количеством лишних калорий и новой безобразной складкой на животе, как его бросило в холодный пот. Для него это непозволительная роскошь. Достаточно было одного взгляда на сапфировые глаза, переполняемые беспомощностью, обидой и страстным желанием, чтобы понять, насколько юноша хотел угощения и насколько его страшился. Жестокая, разрушительная борьба шла внутри Тюи, отражающаяся на лице лишь напряженно поджатыми малокровными губами и голодным блеском расширенных донельзя зрачков, точно в веки закапали сок белладонны. Один внутренний конфликт, порождённый бредовыми идеями, мог омрачить радость школьника, чистую, беззаботную. Осаму не мог этого допустить, ведь он только сегодня увидел подлинную улыбку Накахары, живой огонь в его удивительно больших глазах. — Тюя, — рука легла на хрупкое плечо, угловатость которого была сглажена крупным плетением кремового свитера с широкой горловиной. — Пойдем, я кое-что тебе покажу, — интригующе проговорил студент, слегка склоняясь над визави. Голубые озёра моментально заинтересованно поднялись вверх, а небольшие губы бантиком, как у старинной фарфоровой куклы, дёрнулись, очаровательно округляясь в любопытстве. — Пойдём, — улыбчиво попросил Дадзай, ловко подталкивая парня в нужную сторону. — Зачем? — несколько смущённо полюбопытствовал тот, запоздало возвращая такую же мягкую и тёплую, как свежая выпечка, улыбку. В ответ молодой человек лишь загадочно усмехнулся и потянул Тюю за собой через толпу. Они ловко ныряли между идущими людьми, как гуппи между кораллами, пока не вышли к одной небольшой палатке с игрушками, за которой стоял пожилой мужчина. Ассортимент пестрел всевозможными мячами, плюшевыми причудливыми зверушками и поразительной красоты куклами. От разнообразия глаза разбегались, и перехватывало дыхание. — Смотри, — студент указал взором на изящную марионетку в сиренево-розовых одеяниях и забавной треуголке. — Правда она красивая? — Сказочно, — завороженно обронил парень, внимательно рассматривая румяные щёки и персиковые губы игрушки, интересный головной убор с оборками и кисточками на концах, мелкие рюши вокруг тонкой белой шеи, аляповатую рубаху с удлинёнными рукавами, тонкие ноги в причудливых галифе с бантами и помпонами и изящные туфельки с заострёнными носами. — Хочешь такую? — заманчиво проворковал Осаму, заглядывая в широко распахнутые глаза. — Она же дорогая! — в ужасе воскликнул школьник; он видел, что марионетка была создана от начала и до конца вручную, что каждый изгиб игрушечного тела шлифовал мастер, что каждый стежок на бархатном костюме чувствовал чьи-то пальцы. — Я не спрашивал о её цене, я спрашивал о твоём желании, — с лисьим лукавством заметил Дадзай и довольно ощерился. — Нет-нет-нет, — старшеклассник торопливо замотал головой, смущённо краснея; он не мог принять от Осаму столь дорогостоящий подарок. — А если хорошенько подумать? — добродушно настаивал юноша, шепча на самое ухо и касаясь губами мягкого медного завитка у самого виска. — Лишь твоё желание. — Хотел бы… — скромно пробормотал Накахара. — Только не надо её… — Дайте, пожалуйста, вон ту марионетку, — Дадзай вежливо обратился к продавцу, не взирая на чужие слова. — … покупать… — растерянно по слогам довершил парень, вытягиваясь на носочках в подобии возмущения. — Дурак, — стушёвано высказался он, слегка пихая победоносно усмехающегося спутника в плечо кулаком. — Прекрасный выбор, — одобрительно промолвил мужчина, бережно снимая куклу. — Рафаэль единственный в своем роде. Видимо, вас ждал, обычно его почему-то никто не замечал, уже полгода не могу его продать. У него точно такие же глаза, как и у вас, высокое летнее небо, — мягко сказал он, протягивая фантош. — Можно картой расплатиться? — справился студент, доставая бумажник. — Осаму… — растерянно выдохнул Тюя, бережно прижимая к себе игрушку. — Разумеется, — мужчина усмехнулся, понимая, что парень, которому приобретали столь дорогое преподношение, просто не переживёт, если узнает цену. Когда на маленьком дисплее высветилась сумма в семьдесят тысяч йен, Дадзай сильно удивился: он думал, что арлекин ручной работы должен стоить как минимум в два раза дороже. — Всё же он сам вас выбрал, — снисходительно пояснил продавец, видя недоумение на лице покупателя. — Спасибо, — молодой человек благодарно улыбнулся, прикладывая карту, и ввёл пин-код. Прозвучал первый звонок с антракта, старшеклассник от смущения поспешил вернуться в зал, даже не дожидаясь своего спутника. Тот через пару минут сел рядом с понимающей улыбкой, дожидаясь начала второго акта. Тонкие, как тростник, руки трепетно прижимали марионетку к груди, васильковые глаза с восторгом наблюдали за выступлением воздушной гимнастки, похожей на ангела, в лёгком белом костюме, сверкающем стразами. Когда артистка забралась под самый купол и зазвучала тревожная барабанная дробь, сердце в трепете замерло. И тут же провалилось в желудок устремившись вслед за падающей рывками гимнасткой. Пара метров до манежа, Тюя весь вытянулся в напряжении страха. Широкая лента, за которую девушка держалась, спружинила, предотвращая роковое падение. Парень облегченно выдохнул и улыбнулся тому, что артистка уверенно помахала изящной рукой, снова поднимаясь под купол. Накахара на пару мгновений перевёл взгляд на своего спутника. Тот выглядел безучастным и подавленным. — Тебе неинтересно? — расстроенно поджав губы, выдохнул подросток и бережно прижал к себе куклу крепче; Дадзай немного испуганно вздрогнул от чужой речи, как пожухлый листок под осенним ветром. — Нет, интересно, просто… Я в последний раз был в цирке, неверное, лет в десять, — смутная тоска и растерянность затёрли голос студента до сиплости. — Я тоже, потому и хотел так в цирк, — в смятении заметил Накахара. — Для меня поход в цирк всегда был настоящим волшебным приключением, — губы сами собой растянулись в улыбке по-детски открытой. — Игрушки и воздушные шары, яркие костюмы, разные животные. — Рад слышать, что сумел угодить, — Осаму вернул нежную улыбку; было видно, что через силу, единственно, чтобы порадовать визави. — Всё же у тебя сегодня день рождения. На этих словах сердце Тюи ещё раз рухнуло вниз, голова немного закружилась, а низ живота свело от волнения. Он ведь никогда не упоминал о своём дне рождения, даже месяц не называл. — Откуда?.. — сухими губами промолвил подросток; студенту определённо понравились его смущение и удивление, потому что янтарные глаза хитро сощурились и слегка скосились вбок. — Увидел фотографию у тебя в комнате со дня рождения, там в нижнем правом уголке автоматически выставленная дата, — Дадзай ухмыльнулся ещё шире, когда учащийся приоткрыл рот, восхищённый чужими дедуктивными способностями. — Получается, это подарок на день рождения? — Накахара смущённо отвел взгляд, перехватывая удобнее марионетку. — Не совсем, это спонтанная покупка, — молодой человек виновато закатил глаза и нервно усмехнулся. — Просто увидел, подумал, что тебе понравится, — тонкие пальцы неловко начали трепать курчавые волосы на затылке. — За настоящий подарок ты, кажется, будешь ругаться, — Осаму смял губы в тонкую нить сомнения. — Это что-то неприличное? — конфузливо сделал предположение школьник. На лице соседа сначала возникло уплощающее непонимание, сведшее брови к переносице, затем радостное озарение, заставившее все черты вытянуться, а глаза поражённо округлиться. Через минуту в карих глазах появились озорные искорки, губы сложились в похабную насмешку. — А ты хотел что-то неприличное? — Осаму интимно понизил голос; его дыхание ласкало ушную раковину и шею. Смущение фейерверком распространилось по телу, учащийся недовольно фыркнул, импульсивно отвернулся, пряча пылающее лицо. — Дурак! — обидчивое восклицание. Бархатистый смешок и слабая беззаботная улыбка завораживали. Озорные шутки будто бы снимали с плеч вековой груз меланхолии и стирали морщины, делая Дадзая похожим на подростка. — Согласен, — юноша поставил руку на подлокотник и подпёр ладонью подбородок в характерной для себя манере. — Ты же простишь этого дурака? — заискивающе узнал Осаму, приближаясь чуть ли не в плотную. — А что тогда ты собирался подарить? — парень недоверчиво надулся. — Подарок дома, обещай, что не будешь ругаться? — осторожно, как провинившийся щенок, попросил спутник. Немного подумав, старшеклассник нерешительно кивнул. Они оба устремили взор на сцену, где уже выступал акробат, танцуя под плавную музыку. Этот номер больше заинтересовал Осаму, потому что тот практически не мигая наблюдал за струящимися движениями мужчины и плавными перекатами мышц под облегающем костюмом. Подростка выступление не столько увлекало, как мысли о подарке, подготовленным соседом. Всё оставшееся представление Тюя гадал, что же такого мог придумать Дадзай? Но даже самые смелые предположения не сравнились с реальностью. — Осаму, ты с ума сошёл?! — от изумления Накахара сорвался на фальцет, когда открыл бархатистую коробочку и увидел золотую цепочку с большим кулоном в форме реалистичной лисы. — Ты же обещал, что не будешь ругаться, — скромно заметил молодой человек, давя в себе самодовольную улыбку. — Только не говори, что это настоящее золото, — просьба была выдохнута с безысходной надеждой. — Допустим, ты прав, — уклончиво отреагировал юноша, растягивая в мычании слоги. — Я не могу такое принять, — чуть ли не с испугом выдохнул Накахара, категорично мотая головой; Дадзай равнодушно хмыкнул, пожимая плечами. — Ты же знаешь мой принцип, — собеседник непринуждённо вытянул коробочку из рук учащегося. Сначала накатил ступор непонимания, что же за принцип такой, а потом вдруг ярко вспыхнул случай с кофтой. За доли секунд Тюя перехватил костлявое предплечье, которая уже намеревалась небрежно выбросить украшение в мусорное ведро. — Не надо, лучше я заберу, — смущённо забормотал старшеклассник, прижимая к себе коробочку с подвеской. — Спасибо. — Знаешь, я очень долго думал, что тебе пожелать, и так не придумал ничего оригинального и достойного тебя, — очень мягко и интимно начал Осаму. — Но раз подарил тебе лисицу, то желаю, чтобы ты всегда поступал мудро, как лиса, был проницательным, как лиса, и любую неприятность обращал в свою выгоду, как лиса, и чтобы кулон тебе в этом помогал. Напевные слова заставили щёки школьника зардеться от смущения. Тюя пару минут колебался, после чего быстро прижался к приятелю, вставая на носочки, и мазнул губами по щеке. Голубые глаза взволнованно отслеживали реакцию на смелый поцелуй. Кто же мог подумать, что юноша в ответ растреплет огненные волосы и заботливо коснется губами лба. *** Творчество манило сладостной фантазией, которая взошла на благодатной почве внимания со стороны Осаму. После похода в цирк учащийся не мог оставить трепетную идею о том, что сосед делал всё это не просто так, ему хотелось в это верить. Бумага с давним наброском, незаконченным ещё с новогодних каникул, стала невольным слушателем исповеди в штрихах. К ней подросток обращался чаще, чем к весам. Вот только художественные порывы отличаются рассеянностью: обычно подросток прятал рисунок, даже если отходил на минуту, но в этот раз завершил работу и беспечно оставил его на столе, решив сварить кофе. Тюя так бы и не вспомнил об изображении, если бы прежде не позволил Дадзаю в своей комнате поискать зарядку. Только осознав свою ошибку, старшеклассник бросился в комнату. В один миг ноги похолодели и превратились в сырую скульптурную глину. Студент рассматривал ту самую сокровенную графику. Накахара надеялся, что студент не различит, кто изображен старательными линиями графита на бумаге. И по спокойному лицу Дадзая не представлялось возможным понять, какие эмоции он испытывал, глядя на откровенное творение. Паника подтолкнула Тюю вперёд, он в несколько шагов подбежал к вторгнувшемуся к нему в комнату и остервенелым рывком отобрал лист, пряча за спину. — Не трогай! — озлобленный крик, приводящий молодого человека в растерянность. — Не трогай, — прошипел учащийся, весь дрожа от страха и сильнее комкая злополучный рисунок. — Тюя, — на лёгком выдохе прошептал боязливо Дадзай и крепко сжал ладонью плечо школьника. — Ты этого хочешь? — чуть склоняясь, полюбопытствовал он совсем мягко, с томной хрипотцой. Школьник мог лишь безвольно мотать головой, растерянно приоткрыв рот. Он боялся жестокой шутки и не верил, что его можно полюбить с отвратительной внешностью и точно таким же характером. Прикосновение губ к губам обожгло грудь, движение скользкого языка вызвало мелкую дрожь. Подчиниться сладкому моменту, привстав на носочки, слегка оттянуть верхнюю губу и почувствовать вожделение в настойчивости со стороны Осаму. — Нет, — глухо вскрикнул Накахара, отпихивая от себя юношу. — Не надо, — никогда в жизни Дадзай не видел столько страха, сколько было в сапфировых глазах, не слышал столько безысходности, как в умоляющем скулеже. — Тюя, — молодой человек попытался поймать за руку испуганного парня, но его ещё сильнее толкнули и ударили, разрывая бумагу. От страха знобило, безумно стучащее сердце не давало дышать, мысли в голове рассыпались, как небрежно брошенные бусины. Школьник не нашёл ничего лучшего, чем трусливо убежать и запереться в ванной от своего стыда. — Тюя, Тюя, — юноша кинулся к двери и начал в нее несильно и часто колотить. — Открой, прошу, — обеспокоенно промолвил он, наваливаясь на ручку. Медные кудри протестующе заметались, а сам парень осел на кафель, окончательно теряясь и сжимаясь от страха в комок, как напуганный ежик. Чуть позже он понял, что его жест бесполезен и нужно что-нибудь сказать. Губы немели от поцелуя. — Оставь меня, — озлобленно крикнул Накахара, сжимая кулаки и челюсти. — Тюя, объясни в чём дело? — потерянно попросил студент, скользя рукой по дверному косяку. — Что я не так сделал? Первой реакцией была грозовая вспышка злобы. Неужели это не очевидно? Неужели Осаму настолько плевать на его чувства, что он готов до конца разыгрывать несведущего? Было обидно до слёз. Дадзай напряжённо вслушивался в тишину и не знал, что ему делать? Он испугался такой реакции парня и опасался, что тот под действием аффекта сотворит с собой что-нибудь в ванной. Юноша ещё раз хотел было попросить открыть несчастную дверь, как вдруг понял, почему Накахара повел себя именно так. Он скрывал свои чувства, вероятно, боясь отказа или насмешки, и сейчас не мог поверить, что они оказались взаимны. — Тюя, выслушай, — горячо зашептал студент. — Прости, что так напугал тебя, прости, что без спроса взял рисунок, я не хотел тебя обидеть. Я только хотел показать, что твои чувства взаимны, что я этого тоже хочу, — слова безысходно повисли в воздухе без ответа. — Знаешь, Тюя, на самом деле я вру, — он тоскливо усмехнулся. — Я просто желал тебя поцеловать, присвоить себе. Благодаря портрету я заручился поддержкой, будто получил дозволение делать с тобой, всё что душе заблагорассудится, будто ты уже мой. Сначала я не мог поверить, что на рисунке изображены мы, наш поцелуй. А потом я не мог налюбоваться его целомудрию. И если совсем говорить откровенно, мне совсем немного захотелось нарушить твоё целомудрие, добавить каплю испорченности. Чтобы ты не только отдавался мне, но и брал меня, — последнюю фразу скрало смущение. Ответом послужил звонкий щелчок щеколды. Дадзай отступил на шаг, дверь распахнулась. Юноши испуганно смотрели друг на друга. Студент неуверенно подался в сторону младшего, как тут же Накахара отшатнулся. — Не подходи, — взволнованная просьба, и судорожное движение острого бархатистого языка по вишнёвым губам. — Прости, — курчавая голова покаянно опустилась. Почему Осаму упал на колени, он не разумел. Вероятно, хотелось продемонстрировать свою безоговорочную покорность, доказать служением свою любовь. Необыкновенное чувство собственной власти предавало смелости. Старшеклассник сделал пару шагов вперёд. Тонкие руки подобострастно обхватили щиколотки и повели вверх по рельефным икрам. — Тюя, я тебя люблю, — Дадзай не смел поднять голову.