Рассвет пришёл

Дальнейший калейдоскоп событий Джузо всегда вспоминал отрывочными фрагментами — словно смотрел снимки в ветхом запылившемся фотоальбоме. Из города им пришлось бежать в срочном порядке, оставив «Линкольн», как задаток за вполне удачный финал. Итачи выкупил за приличный денежный расчёт старую колымагу, простоявшую в гараже миллион лет и почти ни разу не используемую предыдущим хозяином по назначению. К счастью, когда в её баке оказалось топливо, эта старушка вполне резво завелась и даже тронулась с места, несмотря на странные постукивания под капотом. Это был единственный вариант выбраться из этого места, поэтому привередничать не приходилось. Таким образом, спустя много часов, поздно вечером Итачи сел за руль, а Джузо спрятался в багажнике, чтобы не привлекать внимание, если погранслужбе всё же отправили сводки по двум беглецам. Первый вёл себя предельно спокойно, второй — нервничал, но ни разу этого не высказал вслух. Пересекая шлагбаум, Итачи приложил к пропускному устройству свою личную карту и, не вызвав никаких подозрений контролёров в кабине, добился того, чтобы полосатая стрела беспрепятственно поднялась. Колымага медленно проехала пропускной пункт, издавая раздражающее постукивание, и направилась прямиком в место дислокации Акацук. А там, под куполом дождя был привычный мир без погони и мыслей о смерти. Итачи довёз Джузо прямо к его дому и намеревался проводить, взвалив на себя, но тот решительно отверг его помощь. Он и так был обязан ему жизнью, так хотя бы мелочами обременять не станет. Казалось бы, его ждала обыденная обстановка, к которой он так привык — тот же деревянный стол на кухне, скрипучий диван в гостиной и бабка в окне в своём чёрном дурацком парике. Но, обводя всё это взглядом, Джузо понимал, что теперь воспринимает свою жизнь по-другому. Ничего вроде бы не изменилось, но он сам… он сам совсем иной. Как будто бы… находится не на своём месте. Как будто бы пора всё менять, а он застрял здесь неведомо зачем. И безразличие, с каким он вспоминал о цели, — той самой цели, ради которой совсем недавно готов был положить свою жизнь, — вызывало у него внутри непроходящую тревогу. Офис редакции теперь расценивался им не иначе, как точка пересечения с Итачи. Он стремился туда лишь для того, чтобы увидеть его, а вовсе не для того, чтобы работать для противостояния сложившейся гнусной системе, как это было совсем недавно. И встреча с Учихой — единственное, что теперь окрыляло его и одновременно безжалостно расшибало об облупленную стену. Он трус. Он лжец. Он притвора. Он кусок дерьма и никогда не скажет Итачи о своих чувствах, чтобы не измарать этой низменной любовью, обесценив то благородство, с которым тот спас его от смерти. Джузо себя презирал и себя ненавидел. Мог ли он рассчитывать на то, что эта тяга когда-нибудь ослабнет? Изо дня в день глядя на его незапятнанную безукоризненность, слыша его бархатистый голос, он мог бы позволить себе лишь одно — прикидываться безразличным, раздирая тем самым себя изнутри на части. Ему необходимо менять свою жизнь, пока не поздно. Бежать позорно и трусливо. Но это единственное, на что он был способен сейчас. Именно об этом Джузо и думал, сидя на стуле перед Лидером-самой и откинувшись на спинку в слегка вальяжной позе. Кисть его руки была перебинтована, многочисленные ссадины аккуратно заклеены пластырем, но эта боль была — ничто в сравнении с тем, что творилось с его сердцем. Весь его вид говорил о некой мрачной решимости, хоть он и старался её не демонстрировать, а выдавать при разговоре максимальное спокойствие. Но, чёрт дери, он херовый актёр, и всегда знал об этом. — Нам не удалось забрать «Линкольн», мне жаль, — произнёс он куда угрюмее, чем ему хотелось бы. — Вместо этого мы привезли вам древнюю «Шевроле Блейзер», хотя вас это не утешит. — Это неважно, — качнул головой Пейн, глядя ему прямо в глаза, — я снял «Линкольн» на одной из своих шести имён, и они никогда не найдут концы. Страховка частично покроет их убытки, беспокоиться не от чем, — и выдержал небольшую паузу со всем своим спокойствием. — Куда важнее то, что вы едва не попались. Джузо тоже покачал головой, выражая тем самым сожаление и досаду. Здоровый кулак его сжался. — Ума не приложу, что я не так сделал. В чём они могли меня заподозрить? Всё шло по плану, и вдруг — бам! — здоровая кисть резко разжалась, демонстрируя то ли фейерверк, то ли морскую звезду в судорогах. — Всё проще, чем могло показаться, Джузо, — Пейн приумолк на долю секунды. — Итачи частично удалось это выяснить, когда он услышал разговор из окружения. — Этот парень проделал невозможные вещи. Вы не прогадали, когда решили нанять его в штат. — Безусловно. Так вот. Во время подобных мероприятий — так заведено — охрана не имеет права произносить ни единого слова, — стальные глаза сверкнули. — А ты это правило по незнанию нарушил. — Вот как… — взгляд Джузо застекленел в задумчивости, когда он пытался вспомнить, что же он тогда ляпнул. — Это не твоя вина. — Я мог бы хоть иногда держать язык за зубами, — палец скользнул по кожаному полотну собственной куртки. — Я мог бы быть внимательнее… Быть достойным своего напарника… Эх, да что теперь толку мусолить это. Я налажал. Лидер-сама, у меня есть к вам разговор. Вы не будете против, если я закурю? Пейн невозмутимо качнул головой. Его руки лежали на столе, сцепленные в замок, и взгляд вторгался в самую душу, словно мощным рентгеновским излучением проникая слой за слоем вглубь. Привстав, Джузо выудил пачку сигарет из кармана брюк. Шлёпнул её на стол и подцепил двумя пальцами одну сигарету. Ему даже удалось прикурить без посторонней помощи, так что, отложив зажигалку к поюзанной пачке, в которой болталось не менее десяти сигарет, он глубоко и с удовольствием затянулся. Лёгкая горечь обожгла язык и гортань. Это расслабляло. — О чём пойдёт речь, Джузо? — спросил Лидер-сама, наблюдая за клубами дыма, выпускаемого из его рта. Он не торопил, а выражал готовность слушать. — Я хочу уволиться, — прямо заявил тот, задумчиво глядя на свою зажигалку. Вспыхнула резкая тишина, которой удалось сделать обстановку довольно напряжённой. — Ты не из тех, кто удирает при первой возникшей проблеме, — разбил её Пейн своим звучным голосом спустя пару мгновений. — Ты — борец за правду. — Я был таковым, Лидер-сама, — поправил Джузо в задумчивости и почесал лоб тыльной стороной ладони забинтованной руки. — Что же изменилось? Можешь мне не врать, будто это из-за того, что твоя жизнь подверглась риску. Я никогда в это не поверю. — Конечно, нет. Это мало касается работы. С вашего позволения я не стану говорить причину. Могу только сказать, что это обдуманное решение. Не отрывая взгляда, Пейн внимательно наблюдал за его лицом. — Я не вправе удерживать тебя, хоть меня и печалит перспектива потерять такой ценный кадр, — произнёс он твёрдо. — Но и обратной дороги для тебя сюда не будет. — Понимаю. И, как я уже и сказал, решение взвешенное. — Когда планируешь уходить? — Закончу сегодня дела, а завтра уже не выйду, если вы не против. — Можешь идти, — Лидер взмахнул рукой, указывая на дверь. Когда Джузо поднялся, он вдруг остановил его следующей фразой. — Мне было приятно, что целям Акацук служил такой, как ты. Помедлив, Джузо задумчиво взглянул на тлеющую сигарету в своей руке. У него внутри всё так же тлело, медленно и неотвратимо, а сизый пепел — всё, что служило останками его души — осыпался прямо ему под ноги. Как блядь драматично и как реально. — Это огромная честь для меня… помогать вам реализовывать благородные идеи, — и больше не глядя на Пейна, побрёл к двери, едва ли не шаркая задниками ботинок. Так паршиво Джузо не ощущал себя ни разу в жизни. Нужно было ещё собраться силами и оповестить своих коллег об уходе и, наверняка, большинство из них не будут так тактичны, как Лидер-сама. Будут доканывать вопросами, желая узнать истинную причину. Дёргать его, пытаясь вытрясти правду. Пытать, как на допросе. И бесконечное бла-бла-бла. Интересно, … как отреагирует Итачи?

***

Шаги были медленными, а сердце — колотилось, как припадочное. Джузо прошёл коридор и остановился в проёме, открывающем вид на офисное пространство, делимое между собой репортёрами. Шорохи клавиш клавиатур и макушки, склонившиеся над столами. Редкое спокойствие царило сейчас здесь — каждый был занят своим делом. Завтра эту картину можно будет воссоздать лишь в памяти. Завтра и впредь. Окно полосовали прозрачные потёки, дождь мягко постукивал по стёклам, барабаня свою убаюкивающую мелодию, тихо гудели системные блоки. Джузо не хотелось разрушать это своим голосом и вестью, которая точно вызовет ответные эмоции — у каждого свою. Но и тянуть с этим не стоило. Если он сейчас пройдёт и сядет на своё место, а потом вдруг сообщит, что уходит, как бы между прочим, — будто ему самому насрать на это - то вызовет тем самым только другую порцию вопросов. Например, а в своём ли он уме. Он прочистил горло, опёрся ладонью о косяк и начал: — Может, новость порадует кого-то. Если так, валяйте, танцуйте. Можете не стесняться. Я уволился, — последнюю фразу он произнёс, опустив голос до очень низких нот. Прозвучало громко и мрачно. Как приговор о смертной казни. Первым поднял голову Орочимару, как это ни странно. — Уволился? Или уволили? — по лицу скользнула яро сдерживаемая улыбка. — С чего бы Лидеру-саме меня увольнять? — Хотя бы с того, что ты сильно облажался на последней миссии, говоря на твоём примитивном языке, — улыбка сделалась чуть шире. Её захотелось смять одним ударом кулака. — Лидер-сама достаточно мудр, чтобы понять, что кое-что ещё зависит и от различных обстоятельств. Мы поехали туда безо всякой информационной подготовки, на свой страх и риск. Это могло произойти с любым, даже с таким самоуверенным пидором, как ты. — Я просчитываю всё на десять шагов вперёд, но у тебя с точными науками худо. Не сравнивай нас. Между нами огромная пропасть. — К счастью, — огрызнулся Джузо, замечая острые зубы оппонента, осклабившиеся в хищной улыбке. — Так почему ты решил уйти? — пробасил Какузу, но от монитора так и не оторвался, что-то увлечённо высчитывая. — Разве не ясно? — вновь вклинился Орочимару. — Понял, что кишка тонка участвовать в заговоре против истинного могущества. Это довольно комично, учитывая, каким воином света он себя мнил. — Ты можешь придумывать сейчас что угодно, но всё просто как двери, — Джузо посмотрел на свои ботинки и хмыкнул. — Так получилось, что цель себя изжила. — Ему промыли мозги во время плена, — послышался гундосый голос Сасори. — Ошибаешься, мой сладкий, промывать там нечего, — снова заговорил Орочимару. — Заткнитесь и послушайте, — Джузо невольно перевёл взгляд на Итачи и заметил, что тот смотрит на него безмятежно и невозмутимо. — Так получилось, что цели изменились, а вместе с ними и мои планы. Если вы хотите считать меня грёбанным предателем, можете считать, мне фиолетово. Но я себе верен. Все замолчали, обдумывая его слова и до конца не понимая, что же на самом деле происходит. Ритмично стучали капли дождя. Под Какузу скрипнул стул, когда тот соизволил поднять голову и отъехать на нём на пару сантиметров от края стола. Всё было так натужно, нелепо, недосказанно. И тут Зецу вдруг обронил то, что его больше всего волновало: — Так, а куда сегодня отправимся отмечать уход Джузо? Орочимару издал ироничное «пф», Какузу недовольно нахмурился. Да и сам Джузо не горел желанием угощать всех, выслушивая идиотские наставления и банальные пожелания «найти себя на новом месте». Он не хотел продолжения расспросов и боялся передумать, ведь даже сейчас, глядя на Итачи, что-то неизбывно колебалось в нём. А не пойти ли к Лидеру-саме, чтобы сказать, мол из-за последствий побоев его котёл плохо варит, и он слишком опрометчиво заявил об уходе. Шанс остаться всё ещё был. Стоило лишь захотеть… Однако его котёл, напротив, пока ещё варил достаточно хорошо, чтобы послать свои идиотские желания в то место, куда не заглядывает солнце. — Вообще-то сразу после выхода номера мы должны собрать манатки и переехать, — пробасил Какузу. — Мне надо найти новое место, а значит, сегодня я задержусь на работе. К чёрту проводы. Джузо совершенно согласно кивнул, прошёл на своё место и плюхнулся всем весом на многострадальный стул. Он смотрел на монитор абсолютно пустым, отсутствующим взглядом — делать ничего не хотелось. Хотелось сдохнуть. Сидеть было невмоготу, и уже спустя минут семь ему приспичило подняться и отправиться в уборную, чтобы умыться холодной водой. Затем — попытаться починить сломанный кулер. Сходить в фотостудию, снова добраться до уборной, на сей раз с другой целью. Так он и промаялся большую половину рабочего дня, ни на кого не глядя, бродя по офису, как неприкаянный призрак. Он чувствовал себя здесь лишним, и внутри у него буйствовал хаос из печали, непонимания, вопящих вопросов: «что же делать дальше», неприятия себя. Это как стоять на шатком эшафоте с петлёй на шее и грузом греха на сердце. И чем дальше — тем хуже. Ближе к окончанию рабочего дня он собрался уходить и паковал в коробку то немногое, что у него было. Взгляд всё возвращался на потёки воды за стеклом. Ящик стола был выдвинут, и рука слепо шарила внутри, доставая то карандаш, то скрепку, то прямоугольные стикеры. Если бы ему захотелось, он мог бы беспрепятственно любоваться профилем Итачи, пока стоял вот так, возвышаясь над ним, но сколько можно заниматься мазохизмом? А недосказанность ой как терзала. Нужно было поставить точку, словом ли, делом. Но надо было. Прежде чем уйти навсегда, он обязан был хотя бы отблагодарить парня за свою спасённую жизнь — для самого себя, для успокоения своей души. Да только моральных сил, чтобы окликнуть его и позвать куда-нибудь за угол, совершенно не было. Напоследок он сходил к Пейну, перекинулся с ним парой прощальных слов, зашёл к Конан, чтобы отвесить вежливый поклон. Всё было слишком обстоятельно и чинно. Правильно даже, на первый взгляд, но в глубине души пульсировала сумятица. — Всем удачи, Акацуки, — произнёс он с рвущимся сердцем, когда вышел к остальным коллегам. Легко подхватил свою отнюдь не тяжёлую коробку. — Не знаю, где буду завтра и где будете завтра вы, но с вами неплохо делать дела. Не дожидаясь ни единого ответного слова, он мгновенно развернулся и устремился к выходу так быстро, как ему позволял шаг. Дождь иссякал — последние редкие капли, срываясь с ветвей, разбивались о кривой асфальт. Дорога вилась по теневому коридору под нависшими кривыми ветвями старых деревьев, мимо мёртвого фонаря с разбитым плафоном, пересекаясь с автомобильной дорогой. Остановившись на время на крыльце, Джузо вдохнул влажную свежесть вечера, ощущая как что-то кольнуло в груди. Вот и всё. Закончилось его пребывание в рядах Акацук. Это было недолгое, но интересное приключение, за время которого Джузо столько познал о самом себе. О некоторых вещах он предпочёл бы не знать вовсе. Короткие вздохи вырывались в воздух лёгкими облачками пара. Конечно, он всё ещё жив и дышит, а как же иначе… Надо было просто идти вперёд и снова строить свою жизнь заново, как и много раз до этого. Не впервой ему стоять в сумерках, где-то между светом и тьмой, и не знать, что ожидать от завтрашнего дня. Но впервой было тошнотворно от самого себя. Минуты сочились вместе со струями дождевой воды, стекающей по жёлобу вниз. Дверь со скрипом открылась в какой-то момент, и на порог вышли Зецу с Сасори, негромко переговариваясь о чём-то своём. Они остановились, увидев, что Джузо всё ещё здесь. Их тени забавно вытянулись, перекинувшись через ступени. — Удачи, Джузо, — улыбнулся Зецу своей странной улыбкой, причину которой всегда было сложно объяснить. — Может ещё увидимся. — Это вряд ли, — мотнул головой тот. — Но спасибо. Сасори флегматично моргнул, едва заметно кивнул, казалось бы, с официальным подтекстом, но в этом слабом жесте присутствовала некая признательность. Джузо отвесил поклон в ответ и следующую минуту наблюдал за тем, как этих двоих поглощают наливающиеся сумерки. Ему пришлось оторвать от них взгляд, когда из дверей показался Орочимару. Тот лишь покачал головой, от чего чёрные сосули волос плавно качнулись. — Жаль. Очень жаль… — Чего тебе жаль? — хмыкнул Джузо, приготовившись обменяться колкостями. — Жаль большим жалом, — и Орочимару, усмехнувшись, неспешно продолжил свой путь, ни разу не обернувшись и не замечая, каким раздражённым взглядом смотрит Джузо ему вслед. Бодрящий ветер встрепенулся, рванулся с места и устремился на юг. Можно было бы подхватить коробку, стоявшую у ног, и идти домой. В последний раз поужинать сашими за своим дубовым столом и поспать на скрипучем диване до раннего утра. Но нет, Джузо ждал. Не признавался, отгонял назойливую мысль, как малахольного комара, но самого себя-то не обманешь. Он ждал Итачи, чтобы в последний раз проводить его взглядом прежде, чем сбежать навсегда. Ничего не мог поделать с собой. Любил. И это слово, сформировавшись в мозгу, разрядом тока шарахнуло по его сознанию. — Как я мог так вляпаться? — буркнул он вслух самому себе. — Как такое могло произойти? С какого такого хрена? — Джузо. Этот голос за спиной. Низкий и мягкий, волнующий до мурашек. Медленно повернувшись, Джузо уставился на Итачи почти с паникой, как вор, которого застукали с поличным. В ответ на него смотрели немигающим, прямым взглядом, безо всякого любопытства, осуждения, насмешки. — А, это ты… Слушай, я должен поблагодарить тебя за своё спасение, — выдавил из себя Джузо, впопыхах натянув на лицо первую попавшуюся защитную маску. Ею оказалось пренебрежение. — Думал, когда-нибудь окажу и тебе такую услугу, но уже не выйдет, так что теперь я могу это сделать только словами. Если бы не ты, вряд ли я сейчас стоял здесь с тобой и вымучивал из себя всё это… потому что валялся бездыханным в каком-нибудь глубоком карьере или пеплом бы летал над лесом, если бы меня сожгли, чтобы скрыть улики убийства, — он замолк, пытаясь скомпоновать отдельные слова в предложения. — Я действительно тебе благодарен. А знаешь… — пренебрежение было с горячностью отринуто. Джузо решил быть откровенным, ведь кто, как ни Итачи заслуживал этого. Кое-какая идея внезапно пришла ему в голову; здоровая рука потянулась к застёжке на цепочке, окаймлявшей его шею. К счастью, удалось с лёгкостью расстегнуть её, после чего он протянул Итачи. — Держи, это тебе. В знак моей признательности и уважения. На память. Эта цепочка много значит для меня, а я правда очень признателен тебе за то, что ты меня там не бросил, хотя, — он криво усмехнулся, — и не верил в хороший исход. Но ты меня поразил. Ты смелый человек и надёжный товарищ, даже несмотря на то, что мы едва ли были знакомы, ты рисковал собой ради меня. Не знаю, как бы я сам поступил на твоём месте. Итачи смотрел на подарок, тускло мерцающий на его ладони: серебряная цепочка, слегка потемневшая от времени, соединяющая между собой три плоских кольца. В это время можно было любоваться им совершенно безнаказанно. Мог ли хоть один человек на земле обладать таким поразительным совершенством: кожа без единого изъяна, ладные, приятные черты. И ни один мускул на его лице не дрогнул, даже когда он внезапно задал вопрос, обрушившийся на Джузо молотом паники: — Что насчёт данго? — Данго? — по-идиотски переспросил Джузо, молясь про себя, чтобы Итачи не заметил испарины, моментально образовавшейся на его лбу. Тишина в ответ терзала ещё больше, нежели если бы тот принялся смеяться над ним в голос. Сколько секунд прошло, прежде чем ему соизволили расшифровать вопрос… И всё это время Итачи был непозволительно близко — один шаг, и его лицо впечаталось бы Джузо в грудь. Конечно, они уже были и ближе друг к другу, чем теперь. Но сейчас нельзя было перейти последнюю черту — они прощались. — Я знаю… — Итачи помедлил. Во время образовавшейся паузы фокусировка взгляда у Джузо поплыла, — это был ты. Это был ты… Я знаю, это был ты… Сердце, несущееся во весь опор до этой минуты, вдруг странно притормозило, с болевым ощущением ёкнув в груди. — Только не подумай, будто я пидор вроде Орочимару, — неловко хмыкнув, поспешил заверить Джузо. — Лидер просил помочь в адаптации, вот я и помогал, как мог. Чёртов ты сладкоежка. Последняя фраза была произнесена с чрезмерно нежным нахальством. Так мужчины говорят со своими женщинами, когда не могут выразить словами любовь, но не коллега коллеге, но не мужчина мужчине. Вновь дохнул ветер, и острые пряди тёмной чёлки Итачи колыхнулись — несколько тонких волос зацепились за ресницы. Джузо до зуда в пальцах хотелось протянуть руку и убрать их, да только он не смел, продолжая пялиться. — Благодарю за подарок, — голова Итачи склонилась в лёгком официальном кивке. Чёлка упала на глаза. — Это всё, чем я могу выразить своё уважение, — как можно более серьёзно произнёс Джузо. — Но будь уверен, я не забуду того, что ты для меня сделал, господин Совершенство. — В этом мире нет ничего совершенного, — мягко и спокойно возразил Итачи, сжимая цепочку в кулаке. Нелепое утверждение от человека с такими глубокими тёмными глазами и кожей, кажущейся отшлифованной. И возразить нельзя, только хмуро смотреть в молчании. Пульс отдавался в ушах, ладони холодели. Надо было прощаться, иначе Джузо может натворить глупостей, о которых будет жалеть всю свою оставшуюся жизнь. Надо отпустить. Он не дитя верить в любовь до гроба и романтические сказки, где герои обязательно будут жить счастливо и умрут в один день. Потому что он херов циник. Реалист, если другими словами. — Ну, прощай,… Учиха Итачи, — хрипло произнёс он, едва не поперхнувшись словами, которые застряли в горле, как острая рыбная кость. Тяжело. Больно. Но правильно. — Я не забуду тебя. — Прощай, Джузо. Фраза, произнесённая в ответ без лишних эмоций бархатистым низким баритоном вызвала миллиард позорных мурашек по спине. И моральный удар под дых. Твою мать. Уходи, Элитная Задница. Повернись спиной и, не оборачиваясь уходи. Безмолвная мантра словно была услышана, и Итачи двинулся мимо Джузо, плавно спустился со ступенек прямо на кривой асфальт. Такой элегантный в своём строгом пальто, накинутом поверх довольно аскетичного чёрного костюма. Такой красивый… Ветер перебирал своими тонкими воздушными пальцами его волосы цвета вороного крыла, собранные в низкий хвост. Стройный силуэт, окутанный нежным сумеречным светом медленно удалялся. Чуть сощурив глаза, Джузо смотрел ему вслед. Этот образ намертво впечатается в его память — не перебить, как опостылевшее тату, не свести бесследно. Прощай, Учиха Итачи. Я не забуду тебя. Даже если захочу, не забуду. — Чего стоишь до сих пор? С хозяином квартиры рассчитался? Джузо резко обернулся назад, вернувшись в реальность и столкнувшись взглядом с Какузу. Губы не размыкались, чёрт возьми, как он ни старался ответить на заданный вопрос. — В офисе спать решил? — тот продолжал допытывать, хоть любопытством никогда не страдал. — Могу пустить к себе за небольшую оплату. Душ, ужин, завтрак перед дорогой. Когда уезжаешь? Губы Джузо изломались в зарождающейся улыбке. — А, вот ты с какой целью… — и выдохнул вдруг легко и свободно. — Спасибо за дружеское предложение, — он нарочно выделил слово «дружеское», — но я переночую у себя. Завтра и верну ключи хозяину. У меня нет на руках никаких билетов, уеду, когда захочу. Какузу пожал плечами, выражая полное безразличие. — Надеюсь, вместо тебя Пейн наймёт сексуальную скромную блондинку, — пробасил своим густым, низким голосом. — В нашей редакции не хватает красивых женщин. Джузо дёрнулся в беззвучном смехе и шлёпнул ладонью по плечу Какузу. — Пусть в этот раз тебе повезёт. Ты вроде сказал, что задержишься? Уже успел найти выгодное предложение? Куда переезжаете, Пейн сказал? — Зёрна кончились в кофеварке. Дома целый мешок — один любезный человек заплатил им за услугу по бухгалтерии. Буду работать из дома, мне разницы никакой, а найти подходящее место для офиса — нелёгкое дело в наши времена. Надо всё хорошо просчитать. Удачи. Бывай. И, тяжело ступая, Какузу сошёл со ступеней, поворачивая затем на северо-запад. — Бывай, — выкрикнул ему вслед Джузо. Надо было последовать хорошему примеру. Подхватить, наконец, уже эту чёртову коробку и поймать такси. У него и самого немало дел в эту ночку. Надо все вещи собрать, чтобы наутро отправить на вокзал, сесть в первый попавшийся поезд и ехать куда-нибудь, где он ещё никогда не был. Предстояло начать новую жизнь. И вернуть прежнего себя.