Рассвет пришёл

Следующий день ознаменовался скромными, но тёплыми солнечными лучами, прорезавшими тучи и устремившимися осушить чахнувший от перманентного дождя город. Казалось, всё было как прежде. И в пристанище Акацук, на первый взгляд, тоже. Зецу, самозабвенно попивающий на рабочем месте матчу и щуривший глаза от солнца в удовольствии, словно росток, пробившийся из-под асфальта навстречу свету. Итачи, без устали что-то печатающий на своём компьютере, сидевший почти без телодвижений, с ровной спиной и порхающими над клавиатурой пальцами. Орочимару, косившийся на Учиху жёлто-зелёным проницательным взглядом, Сасори, косившийся на Орочимару, раздосадовано и недовольно, и Какузу, неизменно ворчавший и тыкающий в свой повидавший виды калькулятор. Пожалуй, кое-кого здесь не хватало. И это ощущение не покидало абсолютно всех, несмотря на то, что этот кое-кто отнюдь не был душой компании или всеобщим заводилой. — Кто-нибудь знает, почему наш Лидер отклонил оригинал-макет? — совершенно умиротворённым тоном спросил Орочимару, когда в очередной раз услышал раздражающее какузово бормотание. — Да чёрт знает, что за муха его укусила, — тут же ответил тот, небрежно откидывая калькулятор на стол. Выдержит качественный механизм — как пить дать, выдержит. Сколько раз уже оказывался брошенным об стену, и всё работает. — Мы должны были съехать и обосновываться на новом месте. Я уже заплатил за аренду нового офиса. Целые лишние сутки оплачены просто так. Понять бы, что у него на уме, то ли вёрстка ему не та, то ли качество печати. Могли бы праздновать на новом месте выход номера, а теперь ждать тут у моря погоды. — Хватит ворчать, у меня такая мигрень, что каждый звук резонирует в барабанную перепонку, — гундосо пожаловался Сасори. — Ты же знаешь, что у меня есть прекрасный метод избавиться от этого, — губы Орочимару растянулись в хитрой улыбке. Металлические серьги в виде томоэ в ушах мягко качнулись. Сасори счёл нужным проигнорировать эту навязчивость. Орочимару продолжал вести себя так, словно между ними всё осталось по-прежнему, словно они всё ещё жили вместе и были друг с другом близки. Это так раздражало. Такое поведение означало, что он не чувствовал за собой хоть сколько-нибудь вины, ни малейшей капли, а вместо этого считал, будто ничего ужасного не произошло и не было никакого предательства. Можно было бы понять это по первой его реакции на уход, но Сасори рассчитывал на последующее осознание. А ведь это Орочимару. И действия его всегда обуславливались только собственными потребностями и целями. — Как показательно отреагировала погода на уход лишнего и серого, как асфальт, человека, — продолжал тот, нисколько не обращая внимания на недовольство бывшего. — Стоило нам избавиться от него, как прекратился дождь и вышло солнце, что уже само по себе праздник. — Не думаю, что Бива был лишним, — ответил на это Какузу, впрочем, пыла в его тоне было ровно столько, сколько и всегда. Нисколько. — Но Лидер мог бы привести на его место кого-то интересного для меня. Лишь бы не такого недофотографа, как Кента. — Вряд ли кто-то новый переплюнет в эффектном появлении предыдущего новичка, — произнеся эту фразу, Орочимару вновь взглянул на Итачи, который так и не считал нужным принимать участие в разговоре. — И вряд ли кто-то может быть лучше. Все молчали. Тишина расстелилась по кабинету мягким, тёплым туманом совсем на короткое мгновение, пока её не прервал Зецу, решивший вставить свои суждения: — Новичков должно быть двое, — сказал он, отставляя чашку. — На место Кенты и на место Джузо, ведь так? Значит, у Какузу есть двойной шанс, что придёт кто-то, кто заинтересует его. — Две очаровательные блондинки в одеянии монашек. Скромные и наивные близняшки, — хрипло рассмеялся Орочимару, давая понять, что Какузу хочет невозможного даже для единичного экземпляра. Какузу на это бросил короткий, но тяжёлый, как летящий кирпич, взгляд, и снова притянул к себе свой калькулятор, чтобы пересчитать, какую же сумму они потеряют в случае ещё хотя бы суточного простоя в этой дыре. — Давайте лучше сегодня вечером, — снова вставил своё слово Зецу, — сходим в ка… Он не закончил. Осёкся буквально на полуслове, ибо в помещении неожиданно появился сам Пейн. Вернувшийся откуда-то только что, их Лидер выглядел куда более спокойным, нежели был с утра. Его фигура чётко очерчивалась собственной серой тенью, отобразившейся на стене позади него. Выглядел он внушительно и грозно, впрочем, как и всегда. Его глаза стального цвета медленно просканировали пространство. — Уже завтра утром журнал попадёт на прилавки и будет в сети к полудню, — голос был звучен, а тон почти торжественен. — Завтра мы должны быть в другом месте. Поэтому сейчас вы соберёте все свои вещи, покинете офис и можете быть свободны до утра. Адрес нового пристанища вы знаете. Надеюсь, вы заранее позаботились о том, где будете жить. Я не стану тратить время на решение ваших проблем. Также завтра я представлю вам нашего нового фотографа, потому что в штате он обязан быть. — Штатный фотограф обходится дешевле, подтверждаю, — кивнул Какузу. — Это тоже одна из причин. Акацуки начали шевелиться и подниматься со своих мест, чтобы упаковать в коробки то малое, что было у них здесь. Ручки, нужные бумаги, степлеры, калькуляторы, планшеты, магнитные доски и даже мониторы. Это не было похоже на суету — сборы были почти ленивыми, неторопливыми и тихими. Постоянные переезды сделали их независимыми от личного хлама. Всё ещё время от времени поглядывая на Итачи, Орочимару вдруг спросил невзначай: — Учиха Итачи, ты ищешь соседа по квартире? На этом можно сэкономить, к тому же жить с кем-то это не равно одинокому существованию. Мы могли бы объединиться. Сасори тотчас же что-то невнятно проворчал, скорее всего, осуждая своего бывшего любовника за его чрезмерную наглость или что-то вроде того. — Нет, благодарю, — последовал лаконичный ответ Итачи, и в голосе не было ни иронии, ни гнева. Сухой безэмоциональный тон да такой, что даже в слове «благодарю» отсутствовал малейший эмоциональный окрас. После чего помещение вновь укрылось пледом тишины, сквозь который были слышны лишь лёгкие стуки, шарканья предметов или скрежет упаковывающихся коробок. Первым свинтили Зецу и Какузу; у первого было несколько цветочных горшков с собой — два больших, и один чуть меньше, не считая тех, которые были заботливо упакованы в коробки. После нескольких минут назойливых просьб и уговоров Какузу всё же согласился помочь ему с этими горшками. В конце концов, кто как не он настоятельно требовал притащить сюда несколько растений, чтобы хоть немного скрасить убогость этого сарая. Да и некому было больше помочь — остальные тощее слабое бабьё, которое даже один тяжёлый горшок поднять наверняка не сможет. Был один мужик Джузо, и тот слинял подобру-поздорову. А Какузу теперь выполняй роль ишака. Едва двери за ними захлопнулись, Орочимару сразу же поинтересовался у Сасори самым своим вкрадчивым тоном: — Ты идёшь? — и произнёс это так, будто был намерен пойти с ним. Тот взглянул на него из-под длинных ресниц с крайней подозрительностью и абсолютным недоверием. — Нет, останусь ещё на какое-то время, мне нужно побеседовать с Лидером-самой. Это было сущей правдой, ещё до этого вопроса ему хотелось обсудить с ним вопрос о теме следующего номера, которую он хотел осветить в своей статье. Если предыдущий номер был в основном посвящён проблеме экологии и центральным персонажем оказался Зецу, то в следующем же номере ему бы хотелось самому быть главным фигурантом. Только без съёмок на обложке, естественно. Искусство в целом не переживало кризиса, но это лишь на первый взгляд, ведь всякие модные веяния и ускорение ритма жизни приводили к тому, что лёгкое, поверхностное, эпатажное затмевало вечные ценности и стиль. Люди не знали, чем отличается Моне от Мане, не разбирали, где сюита, а где соната, не помнили, кто такой Камо-но Тёмэй, и что лежало в основе абстракционизма. Всё это можно было связать с современным уровнем образования, которое не может справиться со своей функцией и привить людям любовь, а также способность ценить настоящее искусство. Обучить каждого профана отличить шедевр от псевдоискусства «со скрытым сакральным смыслом», созданное бездарем с раздутым эго и разрекламированное такими же необразованными болванами. Это могло бы показать правителей с новой стороны, как тех, кто желает упростить систему образования и угнетать всяческое критическое мышление для того, чтобы стадом было легче править. Утверждение не ново, но с реальными примерами и описанное красочным, ёмким языком, оно бы заставило читателей снова обратить внимание на проблему. Компрометировать правительство — одна из целей Акацук. Именно это и заставило Сасори остаться в офисе подольше, тогда как Орочимару тотчас же выскользнул вслед за вежливо попрощавшимся Итачи. У Орочимару были свои цели, и пока что они мало касались нового номера. Точнее… не касались вообще. Ему нужен был притягательный элегантный брюнет, чья уверенность манер и походки говорила о его высоком происхождении. Говорило, пожалуй, мягко сказано, — вопило безумной сиреной. И сейчас возник шанс остаться с ним наедине. Не было рядом убогого влюблённого осла, который неутомимо пас свою сладкую морковку, брошенную ему щедрой рукой хозяина. Не было ничего, что могло помешать ему сделать его своим. Предвкушение прикосновений иссушало губы и подушечки пальцев зудели, как у вора, желающего украсть ценный трофей. Несколько резкие шаги выдавали нетерпение, слишком острое и жгучее. Шаг за шагом, как по тропе войны, дальше от разума, ближе к инстинктам. Расцветшее в зените солнце подсвечивало желанное тело ореолом. Итачи казался фантомным ками, явившимся сюда лишь за тем, чтобы своим видом подчеркнуть грубые несовершенства этого мира. Жадно облизываясь, Орочимару шёл за ним, держа расстояние, но остановился на крыльце, когда тот сошёл вниз. Сверху смотреть на него было не менее приятно, если не сказать — более. В это время и в этом месте их было лишь двое. Вокруг только тихий шёпот деревьев, слепящие отблески солнечных лучей в лужах, да вялое чириканье птиц где-то вдалеке. Плотоядный взгляд хаотичной траекторией скользил по Итачи. Длинные волосы, чёрные, как смоль, фигура, подчёркнутая строгими линиями тёмного пальто, длинные, крепкие ноги, наверняка анатомически чётко очерчены мышцами. Самая привлекательная цель, к которой Орочимару когда-либо стремился. И самая вожделенная. В паху сделалось тяжело, словно чресла свинцом налились. Орочимару готов был взять его прямо здесь, на этих ступеньках, не заботясь о том, видит ли их кто-то — скромностью он никогда не страдал и мог спокойно игнорировать нормы морали. Но. Надо перебороть себя и усмирить жадный блеск в глазах, иначе он потерпит поражение. Итачи — олицетворение разума и, скорее всего, никогда бы не сиганул с обрыва в карьер. Надо снова овладеть собой. Надо… Он оцепенело замер, как змея, готовящаяся к броску, а затем нагнал его всего за несколько секунд и твёрдым жестом сжал его плечо, желая остановить. Итачи в ответ на прикосновение и впрямь остановился, но разворачиваться не спешил, словно нутром безошибочно ощущал, кто же стоит за спиной. — Учиха Итачи, — приблизив лицо к шее, хрипло и вкрадчиво произнёс Орочимару, стараясь, чтобы от его дыхания тот почувствовал щекотку. — Куда-то спешишь? — Что ты хотел? — совершенно ровный, лишённый эмоций тон в ответ. Ветер, подхватив его слова, унёс их вверх, к кривым, слегка согбенным верхушкам деревьев. — Ты знаешь, — губы едва не коснулись ушной раковины. — Знаешь. — Мне пора, — одним уверенным жестом Итачи убрал чужую руку со своего плеча, и намеревался сделать шаг, как вновь был остановлен, на этот раз хваткой за запястье. Теперь их взгляды столкнулись — Итачи повернулся, вынуждая дать свободу своей руке — и впервые за всё это время в его тёмных глазах на секунду вспыхнуло нечто похожее на гнев. Но Орочимару достаточно прожил на свете, чтобы понять, что не гнев это вовсе, а простой безмолвный укор. Всего лишь укор — и с этим можно двигаться дальше. — Давай проведём время с пользой. Мы можем освободить несколько часов для совместного развлечения, — хриплый голос звучал мягко, но настойчиво. Фраза прозвучала двусмысленно — и пусть, скрывать, что Орочимару его хочет не было никакого смысла, ведь Учиха вовсе не глуп. — Я не располагаю свободным временем. — Думаю, что пара часов ничего не решит. Посидим вдвоём в ресторане, поговорим о наболевшем. — Мне больше нечего добавить. — Хс, категоричен невероятно. Итачи молчал, стоя перед ним прямо и бесстрастно, словно был уверен наперёд, что никакие слова и никакие доводы не переменят собственного мнения. Красив до дрожи и до помешательства желаем. Если Орочимару его не получит… нет никаких «если», ведь ему нужно прямо сейчас. — Только ты способен утолить мою жажду, — снова последовало двусмысленное утверждение, но на этот раз это решено было исправить. — Жажду интеллектуальной беседы с умным человеком, таким, как ты. Уверен, ты не зациклен на чём-то одном, скажем, на искусстве, как некоторые субъекты. Или на деньгах. Ты большой эрудит, и именно это меня так влечёт к тебе. Отчасти это было правдой: недалёкие, бесталанные, не способные на глубину мыслей, не умеющие поддержать разносторонние темы разговора люди Орочимару не привлекали никогда. Он мог использовать глупцов ради каких-то своих целей, но никогда их не ценил. А кто таких ценит, кроме аналогичных невежд? И очаровываться такими — себя не уважать. Но что касалось Итачи, то здесь было всё несколько сложнее. Его умная голова мало интересовала Орочимару — разве что лишь как данность, что тот достоин его внимания. Разговоры с ним он будет вести потом… может быть… а сейчас, для начала, ему нужно только его тело. Его совершенное тело, полученное путём объединения наилучших экземпляров клановой верхушки, пожалуй самое совершенное, что он когда-либо видел. А повидал он их до неприличия много — разных, и женских, и мужских, потому как его мало заботил гендер, ежели объект его вожделения эстетически прекрасен и не обделён мозгами и хорошими манерами. И Итачи с его взглядом, таящим за радужкой задушенные надежды, чистым и безмятежным, словно небо в жаркую ночь самой середины лета, с его эмоциональной стабильностью и утончённой красотой безо всякой дешёвой пошлости был похож на галлюцинацию из утопического мира. Он вызывал беспощадный огонь во всём теле и неистовую пульсацию в паху до боли. Орочимару вновь шагнул к нему и бесстыдно улыбнулся. — Ты нужен мне, Учиха Итачи. — Твои желания однажды погубят тебя, — произнёс тот в ответ, и в тоне послышались осколки мрачной строгости. — Постоянно потакать им равно утолению жажды сладким соком. Жажда лишь становится сильнее. — Желания ослепляют, всё верно. Но когда тебе нужны перчатки, ты не отрубаешь себе руки, не так ли, Учиха Итачи? Игнорирование своих желаний приводит к тому, что со временем жажда чего-то желать атрофируется, ты перестаёшь понимать свои потребности, отказываешься от себя и становишься мишенью для тех, кто хочет навязать тебе своё видение и свои идеалы. Я всегда чётко понимаю, что мне нужно, я никогда не забываю, кто я. Даже когда нахожусь в составе группы, цель которой находится на одной параллели с моей. — Угождая своим желаниям, уважай чужие, Орочимару. — Настроения сейчас такие, что нужно думать прежде всего о себе, — раздался его хриплый смешок. — Все диванные психологи твердят, слышал о таком? Сначала заботиться о своих личных приоритетах, а затем о чужих. Так вот… — его правая нога как бы невзначай отступила на шаг. — Я хочу обладать твоим телом, а хочешь ты того взаимно или нет… меня пока не волнует. Резкий выпад вперёд заставил Итачи отшатнуться и совершенно откровенно распахнуть глаза в удивлении — он явно не ожидал, что Орочимару предпримет что-то. Дрожащий, как в лихорадке, с липкой испариной на лбу и совершенно безумным жадным взглядом, тот набросился на него лишь с одним желанием: швырнуть к стене соседнего пустующего здания, сорвать с него эту чёртову отутюженную одежду, распустить волосы, освободив от аккуратного хвоста, и наброситься, чтобы сделать наконец своим. Черта преодолена; непозволительная близость желанного тела, запах и собственная вседозволенность сделали своё дело, и разум окончательно отключился, выпуская на арену животный инстинкт. Одна рука крепко схватила за плечо, второй же планировалось швырнуть к стене. Трудности не могло возникнуть, их весовая категория примерно равна. Вынужденная суета лишь делала Орочимару нетерпеливее, а когда он уткнулся носом Итачи в шею, тотчас же последовал его низкий стон. И тут же повторился, но уже в другой тональности — жёсткий удар по коленной чашке в один момент заставил его разжать руки. Итачи повернулся к нему в следующую же секунду. В его тёмных глазах не пылал гневный огонь, и выражение лица было пусть и напряжённым, но отнюдь не искажённым от эмоций. Ни страха, ни паники. Лишь всё тот же простой укор. Следующий момент обозначился глухим ударом кулака в живот — Орочимару согнулся в три погибели, хрипя и рвано ловя ртом воздух. Такой отпор был неожиданным и совершенно абсурдным для него. Даже если он когда-то кого-то и принуждал к сексу, его жертва под напором благоразумно сдавалась, а затем даже начинала получать удовольствие — он был опытным любовником и мог заставлять отзываться чужое тело даже в самых экстремальных ситуациях. Сейчас всё могло быть по-другому. Он знал это, и не хотел сдаваться. Его руки в последней попытке потянулись к Итачи, но это было слишком медленно, и следующий удар обрушился на Орочимару раньше, чем тот коснулся его. — Не знал, что окажешь мне такое сопротивление, — прохрипел он, держась за выбитое плечо дрожащими от бессильной злобы пальцами. — Твоя проблема в излишней самонадеянности. Отступив внезапно, Итачи поднял взгляд поверх головы Орочимару, и только тогда тот услышал приближающийся топот пары ног. К ним кто-то бежал, быстро и проворно, ни разу не споткнувшись по пути о неровные выступы разбитого асфальта. Судя по реакции Итачи, точнее, по тому, что её не было, Орочимару понял, что это вряд ли представители закона, коих здесь и так днём с огнём не сыщешь. Медленно обернувшись, он увидел мчавшегося к ним Кабуто, с растрёпанными волосами и со следами острого беспокойства на лице. — Орочимару-сама! — выкрикнул тот, прежде чем рухнуть рядом с ним, полусогнутым от боли и от досады злым. — Что происходит?! Итачи демонстративно молчал, ветер свободно играл прядями его чёрных волос. — Ничего, Кабуто, — раздражённо ответил ему Орочимару, не сводя глаз с Итачи. — Что он сделал? Ещё один взгляд, полный тревоги, решимости и зарождающейся ярости впился в Учиху, подобно фуума сюрикену, что заточенными лезвиями способен пропороть насквозь. Тёмные глазки Кабуто смотрели едва ли не с ненавистью. — Это наше с ним дело, — одёрнул его Орочимару, чтобы не лез куда не просят. Его плечо заныло до лёгкой тошноты, в глазах слегка потемнело. Он сжал его посильнее и чуть пошатнулся, ощущая, что и его самого всё глубже топит в злобе. — Ещё ничего не кончено, Учиха Итачи. Будь уверен. — Давайте я помогу вам, Орочимару-сама! — с беспокойством в голосе выкрикнул Кабуто, фактически взваливая его на себя, чтобы увести отсюда подальше и осмотреть руку. Тот позволил ему это без лишних слов. Что ж, он проиграл сегодня, но это вовсе не означало, что он откажется от своих желаний впредь. Учиха Итачи будет его рано или поздно, взаимно или нет. Пока Кабуто уводил его, тихо сопя от натуги, он обернулся и продолжал смотреть на объект своих мечтаний, что неподвижной статуей стоял на дороге, на то, как ветер путал пряди его волос, трепал полы пальто, залетал свободно в рукава и холодил там кожу. Инстинкты, рыкнув напоследок, уступили арену разуму, но ядовитая досада осталась.

***

В отличие от старого офиса, новый был современным и более просторным, даже несмотря на то, что располагался в большом отдалении от города, зато в живописном месте и имел выход к реке. Минималистичное здание в стиле лофт, удачно вписывающееся в окружающий ландшафт и поглощающее много света от рвущегося внутрь солнца. Фасад со стороны реки открывался огромными окнами в высоту этажа, коих в здании было три. Второй целиком занимали Акацуки, третий пустовал, потому что дорога сюда была не самой удобной, а общественный транспорт и вовсе не ходил, игнорируя недоразвитый тупиковый район с тремя полупустыми постройками. Акацукам это было даже на руку, а уж цена и вовсе оказалась для Какузу решающим фактором. Тем более, что вся коммуналка входила туда целиком, и не нужно было ничего никому доплачивать. Лидер-сама был настроен благодушно уже с утра, прохаживаясь по своему кабинету, светлому и большому, заложив руки за спину и оглядывая странные статуэтки на полках, похожие на языческих божков. Обо всей интерьерной начинке вплоть до оргтехники арендодатели позаботились сами, и наконец-то его кабинет походил на кабинет руководителя, а не на убежище дешёвых анархистов с их подпольными клубами. И Конан оказалась на виду — её рабочее место отделялось от его одной лишь стеклянной стеной и такими же тонкими стеклянными дверями. Множество стеллажей под бумаги и папки, современный ясеневый стол и огромное кресло с кожаной спинкой и широкими подлокотниками. Это было лучшее место, где им случалось останавливаться. Несмотря на это из холла доносился непрекращающийся бубнёж. Вникать в это Пейну совершенно не хотелось, и он вскоре вернулся к тому, чем и был занят — продолжил отслеживать статистику продаж нового номера. — Эти болезные не говорили, что автобусы сюда не ходят, — мрачно произнёс Какузу, обводя глазами пустой куллер в холле и огромную копировальную машину. — А судя по ценам на такси, меня привезли на обратную сторону Марса, а не в отдалённый район. Я не собираюсь тратить на это свою зарплату. — Можно приобрести велосипед. Это очень экологичный вид транспорта, — отозвался Зецу, и он был, пожалуй, самым счастливым из всех Акацук. По сравнению с прошлым местом, где они обитали, здесь для его привезённых растений было райское местечко. Наконец-то много воздуха, много света, и небо не затянуто бесконечной пеленой туч, а температуру можно легко отрегулировать с помощью кондиционера. И сколько места для горшков и кашпо. В любое место ставь, ни один саженец не погибнет. — Шёл бы ты со своим велосипедом, — буркнул ему Какузу, зыркнув исподлобья. Зецу не обратил внимания на его слова, со светящимися от счастья глазами раскладывая прямо на полу небольшие мешки с удобрениями и землей. — А где Орочимару? — спросил Сасори, пытаясь угадать, из какого же дерева сделаны панели. — Рабочее время вот-вот начнётся, он не опаздывал раньше. Какузу равнодушно пожал плечами, Зецу, кажется, даже не услышал его. — Если Лидер-сама не бьёт тревогу, значит, всё в порядке, — ответил последний через некоторое время, когда вынул из рюкзака три лейки и пару пульверизаторов. — Он же сразу за тобой ушёл, Итачи. Ты не в курсе? — задумчиво спросил Сасори, водя пальцем по текстуре дерева. — Мне ничего о нём неизвестно, — отозвался Учиха и продолжил настраивать копировальный аппарат. — Ну позвони, раз тебе не безразлично, — Какузу уже намеревался пойти отсюда, чтобы начать обустраиваться в своём кабинете. — Не собираюсь этого делать. — Тогда уймись. Вряд ли назревающий конфликт погас бы так легко, Сасори было ещё что сказать, но внезапно послышался звук раскрывающихся дверей лифта, а затем чьи-то шаги, и все Акацуки, находившиеся в холле, притихли, размышляя, кому же они принадлежат. На орочимарову тихую поступь это было слишком непохоже — то были тяжёлые, уверенные шаги большого человека, не привыкшего таиться. Сасори точно определил, что это не его бывший любовник, Какузу понял, что это не баба, Зецу чужие шаги вообще не волновали, и он, как и Итачи, продолжал заниматься своим делом. Из-за угла, того самого, где залегла блёклая рваная тень, спустя мгновение вышел человек очень высокого роста, могучий и широкоплечий, как викинг. Он прошёл ещё немного и остановился, широко расставив ноги. Вид его был устрашающим, и стоя напротив, когда тень перечёркивала половину его бледного лица, он казался идолом, которым посвящают кровавые жертвоприношения. Теперь к нему обернулись все до единого. В следующее мгновение его рот растянулся в широкой улыбке, обнажающей ряд крупных зубов, и даже улыбка выглядела до мурашек зловеще. — Всем здрасьте, — заявил он низким голосом, в тоне слышалась дерзкая насмешка. — Где я тут могу найти Пейна? — Пейна? — пробасил Какузу, явно оценивая его, как соперника. — А ты кто такой будешь? — Моё имя Хошигаки Кисаме, я фотограф. — А. Ещё один подобный экземпляр. Одного мы уже выдавили отсюда. — Ну посмотрим — посмотрим, — не стирая с лица улыбки, ответил новичок. — Так где мне найти Пейна? Мне назначено. Какузу небрежно кивнул в сторону дверей, из-за которых виднелась Конан, сидящая за столом. Силуэт сидящего за столом Лидера-самы тоже просвечивал из-за стекла. После этого громила в знак благодарности махнул ему рукой, разжав мощный кулак, и потопал прямиком туда, куда ему указали. — Сексапильная блондинка, говорил Орочимару, — угрюмо высказался Какузу ему вслед. — А двухметрового упыря не заказывали? — и развернувшись, отправился к себе. За ним следом разошлись и остальные. О том, чтобы обставлять кабинеты, речи не велось, ибо этого вовсе не требовалось. На каждый кабинет, кроме лидерского, имелось по два рабочих места: два стола, два стула и два стеллажа под документы. Однако кабинетов было ровно четыре, и Акацуки заняли их все по одному. Какузу по-прежнему был не против разделить свой с яркой блондинкой, а Сасори — напротив, пообещал себе, что явись сюда Орочимару, он выгонит его из своего кабинета взашей. Раз уж тот так запал на Итачи, пусть тогда и отправляется к нему, а ему и одному совсем неплохо. Всем им было чем заняться: разложить вещи, подключить оргтехнику, настроить свою локальную систему со связью, и много чего прочего, что делается всегда на новых необжитых рабочих местах. Когда дверь в кабинет Учихи Итачи резко распахнулась, он был как раз занят тем, что подбирал к монитору нужный шнур из клубка скрученных между собою одинаковых и чёрных. На пороге образовалась исполинская тусклая тень, что протянулась до противоположной стены. Ворвался лёгкий сквозняк, но его тут же отсекли уверенным закрытием дверного полотна. Итачи не повернул головы и не прервал своего занятия. — И снова здрасьте, — прозвучал низкий не слишком приятный голос. — Меня зовут Хошигаки Кисаме, ещё раз повторюсь, и я буду делить этот кабинет вместе с тобой. Потому что фотостудия к нему ближе всего. Хотя нет. Я напросился сюда по другой причине. Просто я о тебе хорошо наслышан. Ты Учиха Итачи, получивший дофига разных писательских премий и номинаций, обосравший потом всю свою семью и сливший всю её подноготную ради хайпа. Рука Итачи замерла и медленно отложила в сторону провод. По-прежнему не оборачиваясь, он произнёс: — Найти обо мне информацию не сложно, но что насчёт тебя? Ты безликий фотограф, которому захотелось чёрной саморекламы, не так ли? Взрыв тишины в два удара сердца. Нехорошая улыбка рассекла лицо новичка, и послышался лёгкий смешок, похожий на ироничное хмыканье. — Будь осторожен со мной, парень. Нам вместе работать, и я не хотел бы прослыть здесь садистом. Мгновенно обернувшись, Итачи бесстрашно взглянул ему в глаза снизу вверх. — Тоже самое касается и тебя. Улыбка на лице Кисаме разошлась ещё шире, и ничего злого или неприятного уже в ней не было, потому что в следующую секунду тот, вскинув руку, панибратски хлопнул Итачи по плечу и весело расхохотался: — А ты мне нравишься, Итачи-сан. Я правда думаю, что мы весело будем проводить здесь время. Что ты делаешь? Хочешь подключить монитор, да? Вы, интеллектуалы, не предназначены для работы руками. Этот провод вообще от клавиатуры, разъём-то видел? Вот от монитора. Смотри. Итачи легко потеснили, и новичок горой навис над столом, с удивительной ловкостью для таких больших пальцев распутывая ком из шнуров. Спустя мгновение куртка "под кожу", на самом деле пахнущая дешёвым дерматином, прогорклым мужским потом и отчего-то вяленой рыбой, была сдёрнута и неаккуратно скинута на стол Итачи, прямо на его бумаги. Опрокинулся металлический стаканчик, ручки с карандашами медленно скатились со стола на пол. Было очевидно, что с этим Кисаме возникнет ещё много проблем, пустяковых и подчас почти неразрешимых, но Итачи пристально смотрел на его непривлекательный профиль и ощущал странные щелчки внутри, похожие на маленькие разряды током. Он не мог распознать их природы и назначения, логически их объяснить, а потому не придал им много смысла.