Рассвет пришёл

«… можно ли до конца спрогнозировать результат труда художников в денежном эквиваленте? Нет. Как и уровень вдохновения, конечно. И всё же в мире существуют попытки измерить красоту и гармонию с помощью математики. Эти инструменты не слишком замысловаты и имеют ряд ограничений, их называют арт-индексами или индексами рынка искусства. Что же это такое на самом деле? Абсурдная калькуляция или работающие формулы, позволяющие оценить доходность от инвестиций в предметы…». Над ухом послышалось бесячее хмыканье и Сасори моментально и бесповоротно потерял нить своей мысли, будто его с размаху огрели битой по затылку. Чёртов Дейдара, будь он неладен… Своевольный, сумасбродный наглец… Его выходки ужасно напрягали, как и его нелепые рассуждения об искусстве, так что сдерживаться не было сил, и раздражительность просочилась наружу: — Кажется, ты обещал не подходить ко мне близко. Твоя память такая же кратковременная, как твоя любовь к псевдоискусству? — Скажи, ты планируешь съехать из той квартиры? — спросил его Дейдара, склонившись над ним и бесцеремонно утыкая взгляд в экран монитора. Длинные мягкие волосы щекотали шею Сасори, к тому же от них исходил препротивнейший чадный запах гари — так мог пахнуть, например, чёрный тлеющий остов деревянного дома после пожара. Какой-то дымный, кричащий и провокационный парфюм, который шарахнул по обонянию Сасори, словно взрывчаткой. — Чем от тебя несёт, Дейдара? Что это за парфюмерный дихлофос? — М? Этот парфюм в топе на ближайший сезон, — с дерзкой усмешкой парировал тот. — Побил все рекорды продаж в нескольких странах, хм. — Наверняка кто-то скупил всю партию, чтобы утилизировать и не вводить окружающих в ольфакторный шок. Это невозможно вдыхать. Избавься от запаха или съезжай из моего кабинета. Я не намерен мучиться головной болью до конца дня. — Что насчёт квартиры? — Дейдара вновь перевёл разговор в нужное ему русло, да так преспокойно, будто предыдущие высказывания его нисколько не касались. — Не думал над этим, — проворчал Сасори, обнаруживая у себя сильное желание надавать собеседнику по шее, — но найти в таком небольшом и современном городе нормальное жильё не так то просто. Почему такой интерес? Хочешь занять мою квартиру? — Вот ещё, хм, — выпрямляясь, заявил тот. — Я планирую остановиться в номере какого-нибудь лампового отеля. Не нужно заморачиваться с клинингом, охраной, ресторанами, связью. И интерьер будет служить хорошим фоном для моих съёмок. Могу посоветовать сделать то же и снять номер на месяц. — Прежде чем раздавать непрошеные советы, хотя бы думай, а не пали, как из пушки, — медленно крутанувшись на стуле, Сасори оказался к Дейдаре лицом к лицу и с чувством удовлетворения отметил, что выданную им рубашку тот так и не сменил. — Во-первых, я не собираюсь устанавливать в номере огромный сейф — зачем мне нужны шедевры, если не созерцать их, а прятать за семью замками от нечистых на руку горничных. А во-вторых, я ненавижу, когда в моих вещах копается кто-то чужой, и хочу жить в своей квартире. — Но тебе придётся съехать, не так ли? Те типы уже выяснили, что у тебя на стене висят какие-то лакшери картины, которые можно забрать, спустившись по каминной трубе, и продать за кучу зелёных. Может, они уже там и пакуют картины в чехлы, хм. — Давай, это будет не твоей заботой, — Сасори отвёл взгляд от лица Дейдары на окно. Он надеялся, что это остудил пыл докучливого блогера, и тот займётся уже своими делами, однако отвязаться от него оказалось не так-то просто. — Так и есть, хм. Но я наткнулся на квартиру на сайте риэлторской фирмы и подумал, она бы тебе подошла. — И где это? — кинув на него скептический взгляд, Сасори тяжело вздохнул, мечтая на самом деле о тишине и покое, а вовсе не о новой квартире. — Это современный дом в олдовских традициях с колоннами и лепниной. Всё, как любят закостенелые личности, вроде тебя. — Ты не понимаешь разницу между архитектурным наследием с многовековой историей и фанерным подражанием новодела? Невежды готовы позариться на жалкие подделки, но не те, кто чтит вечное искусство. — Даже не посмотришь, хм, — с утверждением произнёс Дейдара с кривой ухмылкой, пересекшей его привлекательное лицо. — Не хочу тратить время. Займись и ты делом. Лидер-сама не потерпит здесь разгильдяев. Повторюсь, это серьёзная организация, так постарайся достойно сюда вписаться, — он, повернувшись на стуле, вновь уткнулся взглядом в монитор, но звякнул мобильник восклицанием о присланном письме на е-мэйл, так что пришлось отвлечься. Дейдара затих на время. Поворачиваться и смотреть, чем он там занят не было никакого желания, к тому же Сасори пытался не подавать признаков удовлетворения и спокойно пялился в экран, любуясь входящим письмом. Это было приглашение на открытие новой галереи сегодняшней ночью — то самое приглашение, которое он жаждал получить, но дошедшее в самый последний момент. Итак, ему придётся отлучиться из квартиры в поздние часы, хотя это было довольно рискованным предприятием. Он, само собой, был уверен, что никакие грабители не явятся сегодняшней ночью, обычно повторные набеги велись уже тогда, когда хозяин квартиры расслаблялся и выветривал из головы прошлое проникновение в своё жильё. Однако шанс скорого возвращения, хоть и мизерный, но существовал. И как же просто было раньше, когда он жил с Орочимару, и тот, часто занятый своими исследованиями, проводил долгие часы в оборудованной прямо в квартире лаборатории, тем самым отваживая всяких непрошеных гостей. Однажды, впрочем, к ним проникли двое неудачников, желавших поживиться чем-нибудь дорогим. Тогда Орочимару пустил их на опыты в прямом смысле. Одурманил своими речами, ввёл в состояние безотказного подчинения и напоил разрабатываемой микстурой, от которой те почему-то чуть не словили анафилактический шок. Им удалось убежать, и больше никто никогда в квартиру не проникал. Теперь Сасори оставалось надеяться только на систему безопасности, которая, конечно же, всегда имеет свои слабые места, или оставлять в качестве сторожа кого-нибудь из своих прихвостней. Последний вариант никуда не годился: ни один из них не знал и не должен был знать, где он живёт. Такую информацию можно было использовать против него и начать жёсткий шантаж, а Сасори не нужна была очередная головная боль. — Дейдара, — произнёс он, не оборачиваясь. Взгляд его потемнел, как в минуты мрачного настроения, когда что-то тяготило и держалось внутри без малейшего выплеска во вне. — М? — отозвался тот с готовностью продолжить диалог и оторвал взгляд от экрана телефона. — Что, если я предложу тебе жить вместе? На что не пойдёшь ради истинного искусства. Даже впустишь в свою жизнь такого невыносимого человека, создающего шум и проблемы, одержимо гонящегося за мейнстримом. В этом был только один чёткий плюс: если его пристрелят охотники за наживой, то не будет повода огорчаться. Очевидно, что такие выскочки, как Дейдара, долго на свете не живут. И всё же они оба по одну сторону баррикады, это раз. А два, Дейдара не стал бы третировать его произведениями искусства. Как бы безмозглым он ни был, но при всех недостатках в его сердце живёт понимание ценности прекрасного. — Жить с тобой? С нудным брюзгой со стариковскими взглядами на жизнь? Хм. Даже не уверен, что мне это лестно, — взгляд сверкнул искорками нахальства. — Запал на меня, да? — Я не собираюсь делить с тобой постель, не обольщайся. Только квартиру. — Я же сказал, что хочу снять гостиничный номер, хм. Зачем мне жить с кем-то? — Затем, что у тебя есть шанс сформировать хороший вкус. Не упускай его. — Это с тобой-то я его сформирую? — гнусная усмешка окончательно истребила красоту его лица. — С человеком, который не следит за трендами? Я не намерен впитывать в себя тлен и пресность, хм. — Честно говоря, мне всё равно, что ты там в себя впитаешь, я хочу только, чтобы ты в моё отсутствие присматривал за моей коллекцией, — резко выдал правду Сасори, не в силах бороться с упрямством этого парня. Плести кружева из велеречивых фраз перед этим наглецом он не желал. Ему виделось в этом унижение собственного достоинства. — Хм, — новые огоньки оживления вспыхнули в ярких глазах Дейдары. — Если ты, конечно, не из тех трусов, которые при появлении на горизонте тени проблемы, сразу разворачиваются и бегут назад. — Но какая мне от всего этого выгода? М? Быть смотрителем в твоём музее и смахивать пипидастром пыль с твоего старья я не собираюсь. Я сам творец, хм, — в голосе Дейдары зазвучала опасная интонация самодовольства, такого гадкого и раздражающего, полного уверенности, будто это истина в последнем лице. К радости Сасори, в следующее мгновение нахальная ухмылочка с его лица была сметена шумом открывающейся двери и появлением в проёме высокой тёмной фигуры. Её тень пролегла до середины кабинета и лишь смутно напоминала человеческие очертания. Это был Какузу собственной персоной. И чего его нелёгкая принесла? Он остановился и принялся смотреть на Дейдару суровым немигающим взглядом, словно тот перед ним в чём-то провинился. Сасори с каким-то садистским удовольствием отметил, как у последнего вытянулось лицо и большие глаза распахнулись ещё сильнее. Выглядел он до прекрасного растерянным, невозможно хрупким и трогательным — всё его эстетичная, ангельская оболочка, удачно маскирующая дрянной, необузданный нрав, на которую легко можно клюнуть, а потом мечтать закатать её обладателя в асфальт. Сасори, к счастью, в людях разбирался, а вот Какузу, похоже, нет, потому что медленно прошёл к столу и шлёпнул на столешницу перед Дейдарой два каких-то билета. — Это что? — с неугасающим недоумением спросил тот, продолжая выглядеть невозможно мило. — Два билета на международную научно-практическую конференцию по экономике с ведущими мировыми специалистами. Несмотря на спокойный и строгий тон, в голосе Какузу червонной монетой звякнули ноты гордости, словно он оказывал величайшую честь своим щедрым даром. В его понимании это так и было, но Сасори, невозмутимо глядя на них, не удержался внутри себя от язвительного смешка. Как скоро Дейдара взорвётся негодованием? Сколько предстоит отсчитать — пять секунд? Шесть? Это был хороший шанс обратить ситуацию в свою пользу, если немного поманипулировать чужими эмоциями. — Это свидание? — он моргнул, не отводя от Какузу прямого взгляда. — Да, — не стал отпираться тот, как и ожидалось от него. — Вынужден вклиниться и огорчить тебя, — он выдержал эффектную паузу. — Но мы с Дейдарой пара. Когда на него вперились взглядом оба, он только флегматично пожал плечами. Широко распахнутые голубые глаза Дейдары искрились искренним шоком, а зелёные, со следами напряжения на склерах, потемнели от гнева — Какузу мог одним ударом своего мощного кулака превратить лицо Сасори в кровавую абстракцию. Воздух зарокотал угрозой, сверкнул напряжением, готовым переродиться в настоящую бурю, от которой лучше всего спасаться бегством. — Это правда? — повернув голову к Дейдаре, Какузу смотрел на него с угрозой и жилка пульсировала у него на виске. У того вырвалось лишь невольное «хм» — и ничего больше. Сасори снова опередил его, пока тот всё не испортил. Хватит же ума выставить идиотами их обоих и провалить спектакль. — Как раз сейчас мы выбираем совместную квартиру, — продолжая диалог будничным тоном, сообщил он. — Хотим жить вместе, так ведь, Дейдара? Тот, явно путаясь в своих мыслях, словно пойманный в ловушку мотылёк, покосился на него c недоверием, но всё же достаточно порывисто согласился: — А... ага… — Поэтому прошу больше не беспокоить его. — Чи, — выругался Какузу на выдохе, хотя можно было аплодировать его самообладанию — он не стал и дальше впадать в ярость и начинать убивать. Сгрёб свои билеты и, неспешно развернувшись, не проронив более ни слова, отправился по своим делам. Едва за ним закрылась дверь, кабинет провалился в тишину. Такие спокойные и благодатные мгновения, во время которых морально отдыхаешь, как антракт между действиями в глубокой драме. Продолжались они, впрочем, совсем недолго. Дейдара очнулся от шока первым, пронзая Сасори выразительным взглядом человека, которому подставили подножку. — Как это понимать, м? — глаза его сверкали несколько преувеличенным возмущением. Нелепая драма-квин, свалившаяся с подмостков. — Мог бы и поблагодарить, Дейдара, — спокойно отозвался Сасори. — Я спас тебя от ухаживаний этого Минотавра. А также от ухаживаний Лидера-самы. — Лидер-сама не проявлял ко мне интереса, хм! — неистово выкрикнул тот, продолжая строить из себя оскорблённого чудовищным поступком. — Веди себя тише, пока Какузу не услышал и не вернулся, чтобы настоять на свидании. Или ты желаешь сходить на шабаш поклонников хруста купюр? — Ни за что, хм! — Тогда придётся тебе согласиться. Ты будешь присматривать за моей коллекцией, а я прикрою тебя от навязчивых поклонников. Ну как, по рукам? Колебался Дейдара недолго. Ещё явственно вспоминалась тяжёлая поступь Какузу, его полный суровой невозмутимости голос и малопривлекательное, не первой свежести лицо. Дейдара — не ТП, чтобы прыгать в объятия старика за деньги. Он был талантлив, самодостаточен и независим. Ну… почти независим. Взглянув на Сасори, он усмехнулся, побарабанил пальцами по столешнице и ответил с таким видом, будто делал одолжение: — По рукам, хм!

***

Кисаме не гнал, как это обычно показано в клишированных боевиках, но и не катил со скоростью девяностолетнего пенсионера — тут важно было выдержать разумную скорость, чтобы не привлекать ненужного внимания. Он и без этого не мог придумать никакой мало-мальской хитрости, чтобы минивен не был засечён дорожными камерами. Понимал, что светить своё собственное авто — тоже не вариант, а пешком с раненым Итачи они не прошли бы и десятка метров. Положение было почти безвыходным. Пришлось вести в объезд, по спальным городским улочкам, узким и петляющим, как спутанная рыболовная снасть. Но даже такие изощрённые хитросплетения поворотов не приводили в нужную точку — так или иначе ему придётся выруливать на одну из главных дорог, пусть и проехать нужно было не так уж много. Крутясь по кривой траектории тёмной полосы, он уже видел впереди забрезживший свет, как в конце туннеля. Это был выезд на главную дорогу, которую заливали тёплые лучи солнца, склонившегося к западу. Всего несколько метров, и они окажутся в открытом месте, на котором будут видны, как на ладони — лицо водителя, номер минивена, время перемещения. А уж если авто из угнанных, то их сцапают в ближайшие минуты. Внезапно что-то отсекло лучи фронтального света — проезд перегородил какой-то автомобиль. Кисаме пришлось вдавить педаль тормоза до визга покрышек, только чтобы не вписаться в его бок. Зубы скрипнули, челюсть сжалась. Ему показалось, будто это полицейские устроили облаву и сейчас, высыпавшись из салона своей легковушки, начнут требовать выходить с поднятыми руками. Однако стекло опустилось, и кто-то сам отчаянно замахал ему рукой. Из окна высунулось лицо в нелепой оранжевой маске, с узором, закручивающимся спиралью, и снова последовала взбалмошная жестикуляция руками. Жёваный крот, этот парень просто псих. Как бы там ни было, он явно приехал за ними, чтобы увезти на другом авто, которое ещё нигде не светилось, так что поняв, что к чему, Кисаме тут же заглушил мотор и выпрыгнул из кабины, спеша к Итачи. Тот сидел на месте, по-прежнему сжимая правой рукой раненую руку, и голова его была слегка склонена, отчего пряди волос упали на глаза и почти скрыли лицо. Дыхание было размеренным, но более частым, чем обычно. Кисаме знал, что боль была адской, но даже теперь Итачи казался воплощением самоконтроля. Он стремительно приблизился к нему, на ходу сообщая: — Нам нужно перебраться в другую машину, Итачи-сан. Но не успел даже протянуть к нему руку, как тот поднялся на ноги самостоятельно, выпрямляясь почти идеально ровно. Его раненая рука безжизненно болталась, и всё же на лице не дрогнул ни один мускул. Надолго ли хватит его выдержки, даже дьяволу вряд ли известно, так что Кисаме поспешил на выручку. Покрепче обхватив, помог спуститься из кузова минивена, а затем дойти до авто и сесть в него. Водитель что-то беспокойно верещал пронзительным голосом, с модуляциями, скачущими, словно мяч при игре в пинг-понг, крутил головой, махал руками, торопил. Секунды неслись, и им впрямь нужно было свинтить отсюда поскорее. — Так ты от Лидера-самы? — уточнил Кисаме у незнакомца, пристраиваясь рядом с Итачи. — Газуй, пока свидетелей нет. — Тоби всё сможет! — бодро отозвался тот со своего места. — Если не перепутает педали. Руки его вновь комично дёрнулись, потом левая схватила рычаг коробки передач, неуклюже сжав, словно ему было неудобно, и авто пулей выстрелило с места. Оно понеслось сначала весьма стремительно, но через короткое время резко сбавило ход, вклиниваясь в поток других машин, когда свернуло на правую развязку. — Потерпите немного, Итачи-сан, ехать не близко, но скоро мы окажемся у меня дома, — пытался подбодрить своего напарника Кисаме, видя, как капля влаги стекает по его виску. — А-ааа, — весело заголосил с переднего сиденья водитель. — Кисаме-семпай и Итачи-семпай всех укокошили, да ведь, да? Однажды Тоби тоже будет в штате, вот увидите! — Так ты знаешь наши имена, — довольно дружелюбно заметил Кисаме, в очередной раз взглянув на Итачи. — Вообще-то нет, далеко не всех. Точнее, никого. — Трое ранены, — глухим низким тоном подтвердил его напарник. — Они в больнице. — Как думаете, Итачи-сан, будет очень плохо, если они выступят свидетелями и распишут наши фотороботы? — в голосе Кисаме затаилась задумчивость. — Наших отпечатков в их базе нет, но свидетели… — Тоби разыщет их и уничтожит! — крикливо отозвался водитель с сумасшедшей радостью в голосе, словно собирался отправиться в парк развлечений. — Задушить их подушкой или дать понюхать яд? — А ты знаешь толк в извращениях, — со снисходительной улыбкой проговорил Кисаме, с вялым любопытством наблюдая за тем, как впереди мечется какая-то синяя малолитражка. — У Тоби здесь, — отпустив рычаг коробки передач, водитель обернулся. Зыркая через единственное отверстие в своей маске, он поднёс указательный палец к своей темноволосой голове, чтобы постучать им по виску, — есть мозги. — Смотри лучше на дорогу, а не то влетишь в кого-нибудь, и растекутся твои мозги по лобовому стеклу. Издав взволнованный клич дикого осла, Тоби тут же повернулся обратно. — Сотрудники журнала всё равно могут оказаться под подозрением после публикации статьи с доказательством о взятке, — срываясь на невольное придыхание, произнёс Итачи. — Но улик против нас у них не будет, — полувопросом-полуутверждением выдал Кисаме. — Предполагаю, нет. — Вот и славно. Дорога стелилась гладкой полосой вперёд мимо широких улиц, окаймлённая ровным рядом тёмных и светлых домов с ровными крышами и стёклами в пол. В стёклах отражалась противоположная сторона улиц и могло показаться, будто весь пейзаж — часть психоделического зеркального лабиринта. Кисаме мало обращал внимания на то, что происходило за автомобильной коробкой, та чушь, которую нёс водитель, забавляла и расслабляла его, а шум дыхания Итачи рядом — возвращал в реальность. Он просил Тоби стараться ехать по второстепенным дорогам — уж лучше поплутать по ним, чем лишний раз быть засечённым камерами. Несмотря на то, что автомобиль совершенно непричастен к их приключениям, бдительность не помешает. Постепенно они всё отдалялись от главных дорог, всё чаще следовали односторонним движением через задние фасады строений, потом и вовсе ехали через какие-то складские помещения, аккуратными прямоугольниками выстроившиеся вдоль неширокой полосы движения с подстёртыми разметочными линиями. Другая сторона города славилась своими спальными районами больше в том негативном ключе, которые обычно ассоциируются с неблагополучием. — Оо-оо, так темно, — удивлённо воскликнул Тоби, выруливая на улицу, где Кисаме снял себе жильё. Узкие улочки стискивались брутальными домами так плотно, что, казалось, два авто со встречным движением не смогут разъехаться и какому-то из них придётся пропускать. Это ощущение было ложным из-за тускло-серой облицовки панелек и тёмных стёкол в окнах, а также из-за почти полного отсутствия тротуаров. Пешеходам приходилось гуськом топать друг за другом, чтобы те, кто шёл навстречу, мог пройти мимо. Это был наспех застроенный, но всё же новый район, где аляпистые вывески то тут, то там возвещали об открытии магазинов или кафе. Никто ещё здесь толком не пообжился и друг к другу не притёрся, потому то и Кисаме чувствовал себя здесь вольготно — не приходилось вторгаться на территорию, где поколениями жили одни и те же семьи, с подозрительностью относящиеся к любым чужакам. Всем было на него плевать, никто не стремился узнать его имя и номер квартиры, чтобы навязчиво притащиться с угощением и поздравлением с заселением. В основном тут проживали такие же, как и он, арендаторы, или те, кто не смог выкупить квартиры в более приличных районах. Здесь было шумно, довольно грязно, с рынка тащило подпортившимися овощами и морепродуктами, но царившая непринуждённая суета давала ощущение вседозволенности и свободы. — Темно будет с наступлением ночи, а это так, репетиция, — с лёгкой насмешкой проговорил Кисаме, пялясь в окно и ещё больше расслабляясь от уличного хаоса за стеклом. — Притормози через три дома. Четвёртый мой. — Ваа-аа, как мне не ошибиться! — с отчаянием завопил водитель. — Тоби плохо считает. Кисаме покачал на эту выходку головой и обратился к Итачи, тихо сидевшему рядом. — Осталось совсем немного, Итачи-сан. Здесь мы в безопасности. — Останавливаться, Кисаме-семпай?! Или ехать дальше?! — Мой дом следующий. Ты бы не орал так громко, когда мы будем выходить, лишнего внимания нам не нужно. — Тоби будет нем, как рыбка, и не подведёт! — Тормози уже. — Да-да! Дом, у которого они остановились, не отличался от других таких же местных железобетонных строений, созданных по единому шаблону, время на строительство которых всегда строго ограничено. В нём не было даже намёка на балконы, зато целая батарея велосипедов внизу, перегораживающих тротуар так, что пешеходы были вынуждены обходить по проезжей части. Едва Кисаме открыл дверь, как в салон тотчас ворвались оглушающие звуки внешней суматохи: тарахтение моторов проезжающий мимо машин вперемешку с пронзительными голосами детей, играющих у противоположного дома, гудение громоздких наружных блоков от кондиционеров над головами и предупреждающее звяканье велосипедных звонков. Никто не обратил никакого внимания на двух мужчин, вылезающих из салона ничем не примечательного авто. Даже несмотря на то, что один явно оказывал всяческую помощь другому. — До свидания! — громко выкрикнул Тоби и отчаянно замахал рукой. — Я поехал убивать свидетелей! Звук его голоса потонул в окружающем гомоне, словно писк комара. Кисаме замер на секунду, громко хмыкнул и повёл Итачи в сторону своего подъезда, стараясь вести себя так, будто его друг перепил, и оттого плохо держался на ногах. Вряд ли кто-то наблюдал за ними — вокруг сновали люди, полные своих забот, а из парадной им навстречу никто не вышел. Внутри было сумрачно и прохладно, шум их шагов прокатывался по длинному коридору выразительным эхом, убегающим далеко вперёд. — Простите, Итачи-сан, здесь нет лифта, — предупредил товарища Кисаме, перехватывая его поудобнее. — Всё в порядке. Можешь отпустить меня, я могу идти сам. — Мне совсем не трудно помочь, — парировал он, в доказательство прижимая Итачи к себе ещё сильнее. — Вы весите небось вдвое меньше меня. Как говорит мой отец: «Вытаскивать сети, полные рыбы, легче, когда думаешь, что это твоя рыба». Другими словами, своя ноша не тянет. Они подошли к ступеням, ведущим наверх, очень низкими и удобными, потому что шагать по ним было почти так же, как подниматься по эскалатору в метро — требовались минимальные усилия. — И кстати, — не преминул поделиться хорошей новостью Кисаме, — идти всего до второго этажа. Это было сущей правдой, однако на первом же лестничном пролёте так смачно несло какой-то тухлятиной, будто сгнил целый мешок котят. В углу поблёскивала разлитая лужа странного горчичного цвета и пришлось потрудиться, чтобы не вляпаться в неё ни краешком обуви. Ещё не хватало притащить эту дрянь с собой на подошве, чтобы и дома провоняло этим зловонием. На втором этаже не было ничего примечательного, кроме потресканной кадки с погибшим цветком, жёсткие стебли которого торчали, словно высохший коралл. Остановившись возле одной из дверей без опознавательного номера, Кисаме слегка ослабил хватку, принимаясь шарить у себя в штанах. Он торопился. Нужно было поскорее обеспечить Итачи покоем и заняться его раной, пока не дошло до какого-нибудь некроза. Ключи нашлись не очень быстро, но, перехваченные проворными пальцами, были безжалостно воткнуты в скважину и провёрнуты ровно три раза, прежде чем щёлкнул отпирающийся замок. Дверь раскрылась с неприятным скрипом, будто болталась на старых петлях. Они вошли в маленький холл, где не помещалось ничего, кроме узкого шкафа для одежды. Безо всякого чувства стыда Кисаме отодвинул в сторону валявшуюся в общей куче обувь, расчищая проход, и, не разуваясь, собирался потащить Итачи в спальню. — Надо разуться, Кисаме, — со строгой серьёзностью в голосе произнёс тот и даже принялся одной рукой расстёгивать молнию на берцах. — Смотрите, не свалитесь тут, а не то лицом как раз угодите в кучу с обувью. Уверяю вас, пахнет она совсем не цветущей сакурой. Сам он последовал примеру своего коллеги, хотя и без особой на то радости — полы были отчего-то холодными, и лишний раз вставать на них ногами, пусть даже в носках, желания не возникало. Итачи, казалось, на этот дискомфорт не обратил ни малейшего внимания, как не выказывал и хоть сколько-нибудь любопытства, оказавшись в чужой квартире. Были проблемы куда серьёзнее, чтобы обращать внимание на пустяки. Рука его онемела, и он, сжимая её, не мог совладать с ощущением, будто касается чего-то постороннего, что не имеет к нему никакого отношения. Сознание было не до конца ясным, импульсы головокружения вспыхивали в голове всё чаще, но он не мог не чувствовать непередаваемый рыбный запах, распространившийся по квартире и достигающий даже прихожей. Словно подтухшей рыбой обложили одну из комнат или подвесили её для сушки на крючках под потолком. Было бы слишком невежливо говорить об этом Кисаме, поэтому пришлось сделать вид, что всё в порядке. Отрешившись от запаха, он взял ситуацию в свои руки, что позволило ему избавиться от подступающей к горлу тошноты. Тёплые большие руки вновь обхватили его и повели куда-то вглубь квартиры — Кисаме буквально нёс его на себе, хотя Итачи ещё чувствовал в себе некоторые силы идти самостоятельно. В нос ударила новая ударная волна рыбьего запаха и тошнота вернулась. Источником вони, вероятно, была кухня, примыкающая к гостиной и ничем не отделённая от неё. Самого Кисаме вообще ничего не смущало, и он не собирался как-то оправдываться или даже затевать на эту тему разговор. Вместо этого он на ходу пытался привести гостиную в приличный вид — вся комната была ужасно захламлена. Если уж совсем грубо выражаясь, настоящий свинарник. Одежда, возможно грязная, комками валялась на диване и даже на полу, весь придиванный столик завален бумагами, смятыми и не очень. Всюду на глаза попадалась использованная посуда с остатками еды, тухшими тут же, упаковки из-под лапши, разные обёртки. Невозможно было и шагу ступить, чтобы не наткнуться на разбросанную вещь, будь то треноги штатива или несвежего вида носки. Пропыленный воздух, вобравший всю вонь, был неподвижен. Итачи отнюдь не считал себя брезгливым, но это уже переходило границы, и всё же он молча продолжал идти с Кисаме, демонстрируя безукоризненную вежливость и благовоспитанность. В конце концов, тот вовсе не обязан был возиться с ним. Спальня отделялась от гостиной даже не сёдзи, а обычными тканевыми занавесками, пусть и непрозрачными. Раздёрнув их свободной рукой, Кисаме повёл Итачи в спальню, не менее замусоренную, чем остальные комнаты. Главным её достоинством была широкая массивная кровать, неприбранная, со скрученными простынями и с беспорядке разбросанными тремя подушками. Раздвижные шторы не смыкались друг с другом, тонкая полоска предзакатного света сочилась сквозь узкое пространство. В ней беспорядочно кружились невесомые пылинки. — Сейчас, Итачи-сан, погодите, — осторожно опустив его в кресло, Кисаме подошёл к кровати и быстро сгрёб с неё всё постельное бельё. Живо достал из комода новый комплект и со спешкой принялся расстилать его. — Знаете, вынужден вас предупредить, что кроме местного анестетика у меня ни черта нет. — Этого хватит, — мягко произнёс он, прикрывая глаза. — Слишком орать нельзя, наверняка кто-то из соседей в это время дома. Нам ещё полиции здесь не хватало, чтобы они увидели огнестрельное ранение. Может, вам виски налить? Итачи ощутил, что его тень нависла над ним и, медленно подняв веки, внимательно посмотрел на него, чтобы понять не шутка ли это. — Нет, Кисаме, — ответил он, когда выяснил, что всё-таки нет, не шутка. — Как хотите. Я ведь не медик, хоть и проходил подготовку по оказанию первой медицинской помощи. — Тогда ты должен знать, что алкоголь разжижает кровь. Кисаме крякнул смешком, протягивая руку. - Да я не то, чтобы был примерным учеником, - вновь с неожиданной аккуратностью помог подняться, чтобы уложить в постель. Опустив его на кровать, он небрежно кивнул на куртку. — Давайте попытаемся снять. Уверен, будет больно, всё присохло, но… и так не оставишь. Итачи не противился. С отстранённой покорностью он позволил сначала избавиться от повязки, наспех наложенную ещё в минивене, а затем и от инкассаторской куртки. Большие ладони и длинные пальцы Кисаме творили чудеса — тот как мог, старался минимизировать боль, с любопытством поглядывая на бесстрастное лицо своего товарища и на его полуопущенные ресницы. — Как считаете, тот сумасшедший Тоби и впрямь поехал в больницу убивать охранников? Надо бы позвонить Лидеру-саме, доложить ситуацию, но всё это только после того, как мы закончим с вами. А потом вам надо отдохнуть и поспать… — он почти без остановки говорил о чём-то, явно стараясь хотя бы разговорами отвлечь от боли. У него это вполне получалось. Его движения были уверенными и взгляд спокойным, даже тогда, когда он осматривал неприглядную рану, покрытую кровяным сгустком и окаймлённую иссиня-фиолетовой гематомой. Мозолистые пальцы против кожи Итачи казались особенно шершавыми, но очень тёплыми. Они колдовали над ним с решительностью хирурга. Инструментом служили лишь тонкие плоскогубцы, предназначенные для проводов, но теперь именно с помощью них раздвигались рваные края раны и извлекалась пуля. Напряжение достигло своего пика. Всю руку — от плеча до кончиков пальцев — пекло так, что казалось, она попала в пламя огня. Итачи изо всех сил старался остаться в ясном уме и пытался чётко выстроить цепь мыслей, но они безжалостно обрывались — сознание путалось и сплеталось с какими-то ирреальными видениями из рдяного тумана. Секундными вспышками ему казалось, что над ним склонилась его мать, и это её руки так заботливо и бережно спасают его. Ему чудилось, что он слышит её мягкий, мелодичный голос и ощущал, как в груди разливалось что-то приятное, но давным-давно позабытое. Чувство покоя и защищённости. Совсем как в глубоком детстве, когда он был маленьким ребёнком и жил в родительском доме без обязательств, сковавших в последующем его по рукам и ногам. Но затем туман рассеивался, и реальность проступала в виде заострившихся грубых черт со впалыми щеками и сосредоточенным взглядом круглых водянистых глаз. Однако ощущение надёжности — так странно — никуда не исчезало. Сила поддерживающих рук, спокойные действия, похожие на ласку, тепло прикосновений — этому не хотелось противиться, а, напротив, признать и отдаться во власть кому-то, кто может предоставить твёрдое чувство безмятежности и безопасности. Как человек под парусом, долго боровшийся с ветром, вдруг полагается на его волю, нарекая его попутным. И Итачи вдруг для себя понял, что не хочет вновь возвращаться в красный туман прошлого, а остаться в этой самой реальности. Пусть это будет трудно, но постижимо. Сосредоточиться на происходящем всего несколько мгновений, потом — ещё. Больше не желать отрешиться от боли, а прожить её. — … готово, — прорвался сквозь полузабытье голос Кисаме, и насмешливая улыбка обнажила его ровные острые зубы. — Можете гордиться собой, вы не произнесли ни звука. Итачи раскрыл глаза и понял, что не нужно больше дробить время на отрезки, чтобы остаться здесь, не заглядывая в портал ада. — Благодарю, Кисаме, — сдержанно произнёс он, глядя в потолок. Тень руки зависла над ним и на лоб легла широкая шершавая ладонь. — Пока всё нормально, лихорадки нет. Принесу вам воды, а потом созвонюсь с Лидером-самой. Позже расскажете мне, где научились стрелять? Это как-то связано с вашим отцом? Отец… С ним больше нет никакой связи — Итачи оборвал её своими руками. Память нарисовала строгое лицо с плотно сомкнутыми губами, жёсткими складками у рта и неподвижным, напряжённым взглядом, предупреждающе сигнализирующим о том, что вновь предстоит серьёзный разговор. Семья — это не то, что хотелось бы обсуждать. Для этого нужны были моральные силы — много сил — а их, никаких абсолютно, у Итачи не было. Веки наливались свинцом, в роговице глаза ощущалась лёгкая резь, и он, не дождавшись Кисаме погрузился в тёмную пучину сновидений.