Рассвет пришёл

Ресницы были неподвижны и так по-детски трогательно вздёрнута верхняя губа, словно спящий, проснувшись, непременно натянет на себя футболку с умилительным щеночком и отправится волонтёром в приют для животных. Подлинное заблуждение. Тени от веток, качающихся за стеклом, скользили по лицу паутинным кружевом. Светлые волосы золотой волной разметались по подушке. Во сне Дейдара выглядел хрупким и нежным и, глядя на него, Сасори остро чувствовал, как не хочется ему будить его. Вместо этого он мог долго им любоваться потому, что, если это не уникальное творение природы в человеческом обличии, то кто другой мог на это претендовать? Однако время поджимало. Их ждал не близкий путь, а такси в такой час ездили не слишком часто. Поэтому он, чуть выпрямившись и сократив расстояние между своим и его лицом, почти бесцеремонно потряс его за плечо. Глаза тотчас распахнулись, ещё полные мутной дымки умирающих сновидений, пару раз моргнули и сфокусировались, наконец. — Поднимайся, Дейдара, нам пора. Сонный Дейдара ответил ему ухмылкой, стремительно растущей на губах. Она так сильно раздражала, что Сасори предпочёл поскорее удалиться из комнаты, лишь бы не видеть её. Спустя каких-то полчаса они оба уже ехали на заднем сидении такси бизнес-класса с кожаными сидениями и с водителем в форменной одежде, что с молчаливым достоинством взирал на дорогу перед собой. Бизнес-класс оплатил Дейдара, наслаждавшийся сейчас соевым раф-кофе из картонного стаканчика и сосредоточенно тыкающий кнопки своего смартфона. Длинная чёлка скрывала его глаза — оставался виден лишь кончик его аккуратного носа, и полосы света от зажжённых фонарей, перемежаемые с промежутками тьмы, высекали на его золотых волосах мерзкие рыжие искры. — Что ты делаешь? — стараясь сдержать ровный тон и скрыть вялый интерес, спросил Сасори. — Вряд ли кто-то ответит тебе в пять утра. — Через десять минут я выхожу в прямой эфир, хм, — с толикой довольства отозвался Дейдара, в очередной раз поднеся стаканчик с напитком к губам. Он был давно привычно бодр и энергичен, так что кофе, каким бы он ни был, — всего лишь претенциозность, а не срочная необходимость. Как и его нелепый хвостик на макушке, как и огромные экстравагантные кроссовки от начинающего дизайнера, приславшего свой бездарный «шедевр» в подарок для рекламы. — Прямой эфир в пять утра? — губы Сасори скептически поджались. — С кем ты будешь беседовать и о чём? Неужели кто-то проснётся в такую рань, чтобы только засвидетельствовать тебе свою симпатию? — он невольно скатился в ворчание. — Я для многих краш, Мастер, хм. Они для меня и не на такое способны, — и низкий, слишком резкий голос Дейдары разлился по салону в негромком тембре, пока сам он кривлялся, глядя в экран своего смартфона. Цифра, голосящая о количестве собеседников, была не видна, но он, как инициатор, беспрестанно отвечал на какие-то бессмысленные вопросы, шутил, комментировал чьи-то реакции и неприкрыто хвастал разными своими умениями. Бестолочь. Прикрыв глаза, Сасори отвернулся к окну, чтобы не видеть этого цирка с конями — ему претила подобная глупость. За стеклом разливалось предрассветное сизое небо с тонкими мазками туч, то и дело мелькали приземистые складские помещения, затуманенные утренней дымкой. Несмотря на ранний час трафик на дороге оставлял желать лучшего, и то и дело снаружи доносились сердитые сигналы гудков. О том, что будет дальше, когда они явятся на задание, думать не хотелось. Похвальнее было бы абстрагироваться от происходящего, сделать всё, что требуется, и как можно скорее оттуда сбежать. Он снова повернул голову к Дейдаре в сомнении, что тот справится, но неожиданно для себя заслушался его речью — словоизвержение касалось скульптора, наделавшего немало шума в прессе своими неоднозначными, но, бесспорно, талантливыми работами. После непомерного бахвальства и всякой чуши монолог, звучавший живо, но глубокомысленно, удивил. Сасори даже заслушался. Смотрел на амплитуду движений его руки, по-прежнему сжимающей стакан с почти допитым кофе, на грубую ткань чёрной джинсовки, по которой струились пряди золотых волос, на чёткие тени от ресниц на тонкой коже. И ни разу не шелохнулся, не считая редких вздохов, когда чувствовал, что в его лёгких кончается воздух. Что-то жгучее разливалось у него в груди. Что-то незнакомое. Приятное и одновременно гнетущее. Он этого не ждал и совсем не хотел. С величайшим трудом заставив себя отвернуться, он вновь заскользил глазами по безликой картине за стеклом. Прошло много времени прежде, чем такси остановилось у дверей отеля. Этот отель не был им нужен, тем более такой, похожий на пристанище королей; и неверный адрес был назван не случайно, а чтобы, в случае чего, никто не знал, где они доподлинно остановились. Их ждала куда более непритязательная гостиница, но всё же, по настоянию Сасори и к недовольству Дейдары, расположенная в укромной части старого района, деревянная и до зубного скрипа традиционная. Сасори утверждал, что там, вдали от шумных мест, они могут оставаться никем не замеченными. Дейдара, хоть и явно был раздосадован, показательных протестов не проявлял. Даже беспрекословно исполнил просьбу и накинул капюшон худи, спрятав под ним свои приметные волосы. Наверное, до него стало доходить, что дело им предстоит серьёзное. Одна ошибка — и им грозило нечто большее, чем отписка поклонников в соцсетях. Оставив сумки в номере, они отправились прямиком в чайную, на очную ставку. Уже сегодня им предстояло заступить на смену — стажироваться, разумеется, для начала. Каждый из них думал лишь о том, как бы вынести всё это. Такая работа не несла в себе творческих начал, а значит, скатится в тягость. Маленькая чайная находилась неподалёку от их гостиницы, на крохотной площадке, обнесённой каменными стенами. Дейдара первым увидел её, приземистым боком выглядывающую из арки. Его глаза на мгновение расширились, будто от удивления, что чайная существует в реальной жизни, но затем между бровями залёг тонкий излом. Явный признак недовольства. Сам дворик, несмотря на свои неказистые размеры, был начисто выметен, за углом — аккуратно сложенные обломанные ветки деревьев. Тщательно выстриженная трава, ровная старомодная дорожка, выложенная плоскими округлыми камнями. И окна, несмотря на посветлевшее небо, сияли уютным, мягким светом. В чайную действительно хотелось войти. С небольшой оговоркой — в качестве гостя. Сасори первому пришлось сдвигать дверь и первому пересекать порог. Дейдара, до последнего момента шагавший впереди, вдруг в самую последнюю секунду отступил, что изумило — такая неуверенность была для него совсем не характерна. Сасори не стал допытывать его на сей счёт, тем более время поджимало. Конструкция отъехала легко, и они оба попали в тёплый мир волнительной умиротворяющей энергии. Сдержанно пахло благовониями и моющими средствами, отовсюду раздавались тихие голоса. Посетителей ещё не было и работники, мирно переговариваясь между собой, готовились к их визиту. Улыбки растаяли при появлении чужаков. — Нам нужен Ооноки-сан. Мы по поводу работы, — голосом полным спокойствия заговорил Сасори в дополнение к своему скучающему взгляду. Дейдара этому усмехнулся, следующую же ухмылку адресовав грузному, рослому парню за стойкой, стоявшему за ней столбом. У него был сливоподобный нос, стиснутый жирными щеками, и жиденькая бородёнка, приглаженная на подбородке. Вокруг него царил настоящий бедлам из разбросанных смятых салфеток, пустых баллончиков взбитых сливок и распечатанные упаковки от специй. Неопрятный, засаленный фартук с застиранным, но не выведенным до конца тёмным пятном довершало неприглядную картину, и оставалось надеяться, что хозяин — Ооноки — не он. — Дед у себя, — спустя почти целую минуту ответила девица с короткой стрижкой, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы определить её стервозную сучность. — «У себя» — это где? — уточнил Сасори, скользнув по ней безразличным взглядом. Так, словно от её ответа ничего не зависело. Девица молчала, но уголки её губ расползлись в насмешливой, беззлобной улыбке, и тогда пришлось тучному парню объяснять, где находится это самое «у себя». — За этой дверью, — указал тот пухлой рукой на крошечную дверцу у правого угла помещения без какого-либо опознавательного знака, хоть отдалённо намекающего, что она предназначена строго для персонала. Дейдара для начала определил её, как туалет. Он пошёл за Сасори, молча двинувшегося туда, куда показали. В глубине души у него жила надежда, что им прямо здесь и сейчас откажут. Тогда не придётся мараться о работу обслуги и объяснять фанам весь этот зашквар. Когда дверь с противным скрипом распахнулась, они увидели старика, сидящего напротив входа за облезлым, винтажным столом с вензелями по углам, исчерченными следами бытования. Кондиционер гонял по крохотной комнате холодный воздух и шевелил бумаги, стопками сложенные всюду, куда падал взгляд. Миниатюрными, почти кукольными ручками с короткими пальцами старик расправлял несколько бумаг, смятых, очевидно, неосторожным обращением. Несмотря на слегка хмурый вид, его маленькие чёрные глаза не по-стариковски шустро пробегались по строчкам безо всяких вспомогательных средств, вроде очков, и вдруг цепко впились в визитёров. — Вы кто такие? — недовольным тоном заскрипел надтреснутый голос. — Мы — новые стажёры, — не расшаркиваясь на вежливость, буднично ответил ему Сасори. Он не любил стариков. Старики, независимо от пола, всегда так излишне категоричны, придирчивы и обидчивы при этом, любят читать нотации и стыдить, и у всех в большей или меньшей степени деменция в лобно-височной. Они плохо выглядят, от них пахнет приближающейся кончиной. Работать под началом старика — худшее из того, что могло случиться в этом и без малого неприятном задании. Глядя на его плешь и морщинистый лоб, Сасори всерьёз задумался о том, чтобы намеренно всё провалить. — А-аа, — протянул Ооноки, прищурив один глаз и продолжая пытливо разглядывать претендентов. — Да-да, мы в вас очень нуждаемся. Где там были ваши резюме? — он потянулся короткой ручкой к одной из стопок и ловко выудил почти из самого низа два информационных листа. — Присаживайтесь живее. Взглянув на Сасори, словно ожидая его одобрения, Дейдара двинулся к одному из стульев, расположенных чуть левее от стола, и уселся. Сасори последовал его примеру, как бы ему это ни претило. — А ну-ка сними-ка капюшон, сынок, ты не в скейт-парк пришёл, — раздалось первое наставление, заставившее Сасори отвести взгляд на разваливающийся шкаф с подложкой из газет вместо ножки. Оно не касалось его, но всё равно резануло по нервам. Его глаза медленно моргнули — так он всеми силами сбрасывал крепнувшее раздражение. Дейдара молча исполнил распоряжение и пряди его светлых волос рассыпались по плечам. — Так-то оно лучше, — удовлетворился хрыч и вновь занырнул взглядом в бумаги. — Кхе-кхе, и кто из вас Сасори? — Я, — невыразительно отозвался он, стараясь не смотреть на работодателя, вместо этого глядя прямо перед собой. — Баа-а, ты прям как не живой, — прокомментировал тот с осуждением, подняв на него тёмные проницательные глаза. — Я бы задумался над тем, брать тебя на стажировку или нет, но вот твоё резюме… Сасори внутренне напрягся. Резюме составлял Зецу, а тот не всегда дружит в головой, и по своей инициативе, подкрепляемой бурной фантазией, мог обставить дело так, будто он обслуживал самого императора в честь дня основания государства. Его спина по-прежнему была пряма, и он не опускал взгляда, но пальцы его похолодели. — Вижу, в свои двадцать пять ты успел наработать прекрасный опыт, как официант. Это похвально, сынок, работать с самых младых лет. У тебя был опыт баристы к тому же? Надеюсь, работаешь ты расторопнее, чем выглядишь. Что ж, согласно резюме, ему двадцать пять лет. У него большой опыт, как официанта, и есть навыки кофевара. В своей настоящей жизни он никогда никому и тарелки не подал, а все умения баристы сводятся к тому, чтобы по старой технологии сварить кофе в турке. Как общаться с клиентами, он знает лишь в теории из того, что сам посещал хорошие рестораны. Общение с людьми — не его врождённый навык. Ему придётся давить из себя улыбки, приятные слова, покорные поклоны. Потребуется призвать на помощь всё своё актёрское мастерство, чтобы его не заклеймили недобросовестным работником и не погнали в первый же день стажировки. — Я постараюсь не разочаровать вас, — попробовал он учтивый тон, но вышло как всегда скучающе. Старик, казалось, не сделал на этом акцента, хотя его брови нахмурились сильнее. — У нас здесь не просто какой-то там ресторан с устрицами, запомни, — с требовательным пылом отозвался он, — у нас чайная, пусть и не в традиционном проявлении, а адаптированном для туристов. Но всё-таки повседневная форма — это кимоно. Знает ли кто-то из вас, как сложно работать в кимоно, когда рукава постоянно норовят окунуться в чашку с чаем или улечься на крем с пирожным? Знает ли кто-то, какое это искусство — протереть стол тряпицей, а не своим рукавом? Всё это требует определённой сноровки. Я ценю ловкость, расторопность и выдержку. Если у вас это есть, добро пожаловать в нашу семью. Что насчёт тебя? — на сей раз он обратился к Дейдаре, и тот поднял на него широко распахнутые глаза. — Ты — чистый лист без какого-либо опыта. Сможешь быть на ногах всю смену? Сможешь резво соображать и давить в себе пыл, когда порою хочется окатить зарвавшегося клиента чашкой того самого кипятка, что несёшь для него? Старик был проницательнее, чем думалось вначале. Сасори даже засомневался насчёт того, проявляется ли у него моментами старческий маразм. — Я тоже постараюсь стать хорошим работником, хм, — отозвался Дейдара негромко, но твёрдо. Его голос звучал обнадёживающе и взросло — так дают обещания, которые нерушимы. Однако это всё ещё Дейдара, у него эмоции вспышками и желания нестабильны, как осадки ранней весной. Кивнув в явном удовлетворении, старик отложил их резюме в сторону, тут же сцепив вместе пальцы. — Тогда оформляю вас, Сасори, Дейдара. Сегодня… — и тут же исправился, — … сейчас… начнётся ваша стажировка. Найдите Куроцучи, она вас проинструктирует и введёт в курс дела. Сасори поднялся и взглянул на старика, пытаясь принять вежливый вид, даже поклонился формально, внушая благодарность. Дейдара, как это ни странно, последовал его примеру. Но, едва вышел за порог кабинета, тут же наглая ухмылка зажглась на его лице. — Ну что, Мастер кофейных напитков, идём знакомиться с дримтим? — Не ёрничай, Дейдара, будь начеку и не болтай лишнего. Постарайся выдержать стажировку, иначе всё будет зря. Если провалишься, сначала тебя убью я, а потом и наш Лидер, — тихо процедил Сасори ему в ответ. — Я сделаю всё на высшем уровне, хм. Не беспокойся. Но с меня какой спрос — я официально нуб в делах обслуги — из нас Виртуоз разносов и Профессионал макиатто — ты. Погасив нахальную улыбку, Дейдара завертел головой в поисках какой-то там Куроцучи, которую им приказано было найти.

***

Настроение Какузу оставалось паршивым даже тогда, когда он уже поднимался на лифте в офис Акацук. Если бы можно было измерить в баллах степень его комфорта во время обратной дороги, то баллы бы скатились в отрицательную величину. Нет, пока он ехал в своём кресле поезда, не случился дефолт, не рухнули фондовые рынки, не случилось девальвации — всему виной был вульгарный проповедник. И на кой чёрт только Лидеру вздумалось, чтобы они потащили его с собой?! На первый взгляд казалось, будто гнев обходил Какузу седьмой дорогой — он сосредоточенно буравил индексы на графическом изображении в своём смартфоне. Мало кто понимал, что изображение было едва ли не прошлогодним, а глаза то и дело поднимались в направлении стычки в другом конце вагона, устроенной фанатичным имбецилом. В соперники себе тот выбрал престарелую пенсионерку, и крыл её отборнейшим матом до тех пор, пока кто-то не вызвал проводника с охраной. С садистским наслаждением Какузу ждал, когда крикливого павиана вышвырнут с поезда, желательно на полном ходу, однако, похоже, проводник попал под обаяние Хидана. Стычку затушили, старуху пересадили, и в вагоне вновь воцарилась необходимая тишина. Только этим всё не закончилось. И через время из тех дальних мест, где сидел убогий проповедник, снова донеслось: «Завали хлебало, мудозвон!». К несчастью, и в этот раз всё удалось разрулить — ситуацию спас Итачи, которого невесть зачем понесло в ту степь. Сидел бы, не высовывался — глядишь, и избавились бы от балласта. Но он отправился туда, кого-то убеждал своим правильным тембром, извинялся учтивыми словами, просил, благодарил. Свёл конфликт к нулю прежде, чем вернулся на своё место. За это хотелось и его прибить до кучи. Для себя Какузу решил, что будет абстрагироваться настолько, насколько это возможно. Делать вид, что никакого Хидана нет. Он выполнил приказ Лидера, сопроводил Конан, а всё остальное пусть будет не его головной болью. Итачи и Конан призваны разгребать то, что Лидер наворотил. На деле это оказалось не так-то легко, как казалось в начале. Хидан — не благовоспитанный тихоня, он примерно с точностью и наоборот. Криво ухмылялся соблазнительной улыбкой и беспрестанно цеплялся вопросами за без того расшатанное самообладание. Дёргал всю дорогу то одного, то другого, но чаще почему-то именно его. Первое впечатление уж слишком обманчиво: он не мечта из эротического сна, он воплощение самого жуткого кошмара, наколдованного полнолунием и полуночным бредом. По нему кровавыми слезами рыдали психиатр и экзорцист одновременно. Какузу с радостью выдал бы его им обоим, лишь бы избавиться от его резкого голоса, как от скверны, поганящей и без того неидеальный мир. Мрачные мысли не переставали осаждать. И, переступив порог офиса, он наивно полагал, что теперь Лидер возьмёт Хидана на себя. Впрочем, поначалу так оно и было. Итачи и Конан сами сопроводили его в лидерский кабинет, а Какузу с облегчением отправился к себе, чтобы передохнуть и привести в порядок мысли. Его желаниям не суждено было осуществиться. Уже ровно через двадцать минут — так показал циферблат, — для Какузу же время пронеслось, как мгновение, пока он пытался отсортировать несколько папок на своём мониторе. Каких-то двадцать минут — и дверь с неумолимым треском распахнулась, на пороге объявился Хидан. Он встал в проёме, слегка прогнувшись в талии и подперев запястьями наличники, и вид его был до отвращения вызывающим. Одна бровь вопросительно уехала вверх, губы скривились в неадекватной улыбке. Хотелось запустить в него чем-нибудь тяжёлым, чтобы тот уполз обратно в свою дыру, но калькулятор было чертовски жаль. Впрочем, взгляд Какузу был не менее тяжёлым. — Сивый ебанат сказал, что ты мне аванс отсыплешь, — заявил Хидан с претензией в голосе, не обращая внимания на его многозначительный вид. — Отсыплю по полной, если потребуется, только не аванс, — мрачно ответил Какузу на это. — Аванс выдаётся в начале месяца, зарплата — в конце. Сейчас что по календарю? Именно. А это значит, что никаких денег никто не получит. Запястья сползли по наличникам, руки хлопнули по бедрам. Правая нога скользнула назад, хотя не было никакой уверенности в том, что тот отступает. Вместо дрянной улыбочки на холёной морде проступило возмущение, такое острое и внезапное, что Какузу почувствовал что-то вроде удовольствия это созерцать. — Эй, уёбок, не будь жлобом! Я на какие шиши халупу снять должен?! — перешёл Хидан на требовательный выкрик, и эхо вынесло всю эту словесную вонь далеко за пределы кабинета. — Если Лидер тебе что-то обещал, то пусть и расплачивается, от меня ты и гроша не получишь, — пробасил Какузу, не отводя от психопата контролирующий взгляд. С ним надо быть начеку — чуть что за нож хватается. Что ж, не в этот раз. Уже лучше. Но к его новому витку невезения Хидан вдруг вновь нацепил на лицо нахальную ухмылку, указательный палец левой руки заскользил по наличнику, как по телу любовника, медленно и намекающе. Бесил искусно, почти профессионально. — А, так ты, может, хочешь, чтобы я у тебя пожил? Какузу ни словом, ни жестом не показал, что заметил это, продолжая буравить его сумрачным взглядом. — Можно и так. Могу сдать на пару суток диван, но для тебя по двойному тарифу, — пожал плечами он. — Какому блядь ещё двойному тарифу?! — последовала ещё одна несдержанная вспышка возмущения, и глаза Хидана вспыхнули зловещим пурпуром. — Ты точно проблемный сосед. А со всех, кто несёт с собой проблемы, я намерен драть двойные тарифы, — подытожил Какузу, приколачивая его к месту долгим взглядом. — И кем тебя назначили? Уборка офиса входит в стоимость аренды, значит, ты не уборщик. Охранник? При такой охране придётся потратиться на страховку. — Завали хлебало! — интонация Хидана качнулась в сторону бешенства. Кулаки сжались до хруста костяшек, налились белым. — Я теперь такая же журнашлюха, как и ты! Какузу подался вперёд, устраиваясь на своём кресле поудобнее, затем откинулся на его мягкую спинку, и продолжал фиксировать собеседника взглядом. Всё в его неторопливых движениях было призвано говорить о невозмутимости, которую не удалось пробить громкими выкриками и превратными обвинениями. — Ты не прав. Журнашлюх в Акацуках не было и никогда не будет, — сухо выдал он, как факт. Это ли охладило пыл Хидана, либо тот уже успел остыть сам по себе, потому что хоть и без улыбки, но выдал вполне спокойно: — Да мне похер вообще. — Если так, то иди подобру-поздорову. Некогда мне с тобой лясы точить, уйма времени потерял в этой бесполезной командировке. Рот ублюдка тут же разъехался в самодовольной ухмылке. Хидан сделал шаг по направлению к Какузу, пытливый, осторожный, затем ещё один — как по минному полю к цели всей жизни. — Неа, отведай хуйца, скупердяй, — заносчиво провозгласил он, однако близко не подобрался, предпочитая оставаться на безопасной дистанции. — Я тут остаюсь, мне место в этом кабинете определили. — Что ты сказал?! — мысленно грохнув кулачищами по столешнице, Какузу стремительно поднялся. Внутри всё лопалось от напряжения, как будто натянулись все артерии и вены в его теле. — Это место, — кивнул он на свободный стол, освещённый умирающим солнцем, — определено не для такого, как ты! И стал надвигаться, медленно переставляя ноги. Подошвы шаркали по полу, и его большая тень нависла над Хиданом, как тёмная сила, вершившая акт возмездия. Мразь продолжала стоять и лыбиться — угол его рта уехал вправо, и тот не отступил ни на шаг, наверное, не осознавая, что Какузу настроен серьёзно. Можно было врезать ему со всей силы, можно было впечатать в стену и придушить. Варианты ворохом статичных картинок проносились в голове. Но Какузу готовился сделать другое, ведь об баб мараться — себя не уважать. Ему хотелось вышвырнуть из своего кабинета это недоразумение и запереться от него на ключ. Он уже подошёл вплотную, вдыхая едкую сладость и агрессивные специи его парфюма, которым наверняка обмазались с ног до головы. Пахло помешательством. У Хидана во всём передоз. Безрезультатно пытаясь обнаружить в горящем взгляде хоть каплю нормальности вкупе с инстинктом самосохранения, который заставил бы бежать роняя тапки, Какузу секунда за секундой терял на это надежду. Его рука уже тянулась к хиданову плечу. Он готовился к крепкому захвату. Спутал планы взвизгнувший интерком, и Какузу с убийственным взглядом обернулся к нему через плечо. Интерком продолжал настойчиво взывать к коммуникации и разуму. Пришлось отступить, чтобы вернуться и ответить — если это Лидер, то лучше не испытывать судьбу. Так и оказалось. Какузу услышал в динамике его полный величественного спокойствия голос, который сообщал, чтобы он срочно зашёл. Да, так он и сделает. И всё выскажет ему насчёт того, что он на соседство с психопатом не подписывался. Пусть выкусит! Послав Хидану последний, полный мрачной решимости взгляд, он потащился на беседу к Лидеру. Его тяжёлые шаги разносились звучным эхом по всему холлу, и Зецу даже выглянул из-за угла — ему показалось, будто стадо слонопотамов неслось на водопой. Он благоразумно скрылся, потому что в приступе ярости Какузу мог сбить его, не удосужившись удостовериться, что Зецу — не торчащая пальма из горшка. Редко кто видел его таким, хоть это случалось стабильно, и тогда все знали — лучше держаться от него подальше. Его гнев застилал ему разум чугунным одеялом. Лидер, конечно, ожидал его. В своём полутёмном кабинете, с задёрнутыми жалюзи окнами от лучей заката, он сидел в кресле и скользил взглядом от монитора к наручным часам. Он словно куда-то спешил, но всё равно оставался здесь, потому что разговор с подчинённым был чем-то неизбежным. — Лидер-сама, — пробасил Какузу, непроизвольно истребив грубость в тоне, — и как это понимать? — Ты никогда не жаловался осмысление, — безмятежным голосом ответил Пейн. — Присядь. Какузу нехотя исполнил приказ, купаясь в своём недовольстве. — Я говорил вам однажды, — объяснил он, — что мой кабинет я разделю только с красивой блондинкой. — Так в чём дело? Чем ты недоволен? — расслабленная спина Пейна сделалась чуть прямее, руки легли на подлокотники кресла. — Я не имел ввиду хамло с багом в психике, — убедительно парировал Какузу. — Я был уверен, что вы вышвырнете его вон, как только увидите, но, к моему недоумению, вы не только взяли его в штат, но и подселили в мой кабинет. Пальцы Пейна мягко сжали подлокотники и тут же отпустили, его проницательные глаза выражали лишь мирное понимание без единой занозы в виде раздражения или желания поскорее завершить разговор. — Хидан — тот, кто нам нужен, — начал он, постепенно наращивая в голосе силу. — Его талант поможет залатать дыру, которая часто возникала оттого, что не хватало ещё одной выдающейся единицы. Он восполнит этот пробел и займётся тем, что обычно приходилось делать вам сверхурочно. Мощная психологическая манипуляция в том виде, в котором он это использует, и ваши блестящие расследования в криминале позволят нашему журналу непреложно влиять на умы людей. Он с лёгкостью вонзит штырь вины в систему, провернёт в гниющей плоти и все узрят, насколько система больна. — Не сомневаюсь, — мрачно пробасил Какузу, вспоминая тот самый текст из фанатичной брошюры, который ему «выдалась честь» читать. — Но он принесёт нам много неприятностей, помяните меня словом. Плечи Пейна медленно опустились, и он шаркнул под столом ногой. — Любую бестию можно укротить, и мне почему-то кажется, что тебе это удастся. — Мне? Считаете, у меня проблем мало? — Нет. Но этот тот случай, когда избегать не имеет смысла. Пауза вклинилась в разговор и тишина притаилась меж их взглядами. Они долго изучали друг друга, да только как бы Какузу не был выдержан, вытерпеть зрительное столкновение с Пейном до сих пор не научился. И первым отвёл глаза, принимая поражение. — Пусть так, только аванс ему не светит, — глухо произнёс он, воткнув взгляд в настольную лампу, скрюченную, словно от боли. — Не для того я тщательно баланс подбивал, чтобы потом лезть без надобности в кассу. — Эти проблемы решайте между собой, — в голос Пейна прокрался холод, и Какузу понял, что разговор себя исчерпал, а напрягать Лидера такими проблемами, как смета, сейчас не стоит. Это же он понял и по его глазам. Что не донёс его голос, то доскажет его взгляд. Сейчас он был более чем выразителен и, стало быть, лучше уйти. Он тяжело поднялся, распрямляясь и отводя плечи назад, прокручивая в голове все слова, которыми он хотел хотя бы морально отдубасить Хидана. — Какузу, — обратился к нему напоследок Лидер, — адаптация новичка ляжет на тебя, раз уж вы будете делить один кабинет. Постарайся обойтись без рукоприкладства. — Не имею привычки бить баб, — отозвался Какузу на это, отмечая про себя меж тем, что это будет чрезвычайно сложно. Его нервы совсем в последнее время ни к чёрту, а Хидан — не нежная фиалка, закидоны которой можно запросто игнорировать и списывать на безобидный психоз. С этими тяжёлыми мыслями он и вернулся в свой кабинет. Кабинет, который ещё недавно вызывал в нём чувства надёжности, стабильности и уединения. Хидан уже расположился за свободным столом и, к озадаченному состоянию Какузу, сидел совсем тихо, поднеся к губам кулак с зажатой в нём цепочкой и нелепым набожным атрибутом, вроде амулета. Глаза были плотно прикрыты, еле слышный исступлённый шёпот разбавлял тишину и весь его сосредоточенный вид говорил лишь об одном — Хидан молился. Висящая над ним картина, олицетворяющая денежный поток, — картина, которую он, Какузу, с такой скрупулёзностью отыскал и повесил здесь, — покосилась. Словно какая-то неведомая сила хотела вытеснить её, как что-то не несущее никакой ценности. Не пойдёт, в этом кабинете не будет других идолов, ни икон, ни молитв, отрисованных на холстах и украшенных рамкой. Пусть Хидан себе молится, желательно почаще, — похоже, только это способно было заткнуть его на время. Но это всё, что Какузу позволит здесь. Молча он прошёл на своё место и опустился в кресло, искоса следя за ним взглядом. Тот продолжал страстно молиться, не замечая ничего вокруг, слишком уязвимый в своём почитании, до отвращения абсурдный в ритуальном уединении, и этот его шёпот звучал так пылко. Какузу показалось, будто он стал невольным свидетелем чего-то слишком интимного и не предназначенного для посторонних глаз. Тонкий излом бровей, трепещущие, как в лихорадке, ресницы, кожа, словно чистая целлюлоза для печати банкнот, безупречная, без единого изъяна. Какузу продолжал наблюдать за ним, оставив в стороне свою смету, с тяжёлым сердцем представляя, какой разговор им предстоит, когда тот закончит заниматься ерундой.