Рассвет пришёл

Кисаме вернулся почти к самому концу рабочего дня — и это всё решило. Возвратись он хотя бы часом ранее, то всё могло сложиться по-другому, но на сегодняшней съёмке попались невозможно капризные, своенравные модели. Они долго не желали лезть в ванну, потому что вода там, видите ли, остыла, боялись удерживать бокал с мартини на подошве туфель со шпилькой и выдерживать нужный ракурс, подставляя камере нерабочую сторону. Пришлось им озвучивать их реальное будущее в красках, чтобы они перестали вести себя, как дети в пубертате. Описывать в сочных подробностях прогнозируемое фиаско он ох как любил, да такое, что зародившийся холод в животе у жертв неизбежно распространялся по всему их телу и достигал, наконец, мозга. Раскаченные нервы стыли, упрочнялись их сплетения — люди становились более сговорчивыми и покорными. Работа шла нормальным ходом. Однако из-за этих сложностей он вернулся позже, чем планировал. Офис ещё вяло гудел последними силами, в холле уже залёг сумрак и свет изливался лишь из проходов дверей, подсвечивая пол пятнами растянутых параллелограммов. От гулких шагов эхо разбегалось во все стороны — вид Кисаме был несколько более мрачен, чем обычно. Не то, чтобы он устал, но душевное равновесие оставляло желать лучшего. Непростая съёмка, острое желание привести мышцы в тонус физической нагрузкой, и куда более сильная потребность позвонить Итачи, чтобы узнать положение его дел. Всё это имело значение ровно до той секунды, пока он вдруг не обнаружил Конан, мирно перебирающую бумаги за своим столом. Конан, которая должна была отправиться на задание вместе с Какузу и Итачи. Вернулась. Значит, вернулся и тот, кто вечно оккупировал его мысли. Невольный оскал тут же пересёк его лицо, и Кисаме, не мешкая, отправился прямо к ней, на ходу стаскивая с плеча сумку с оборудованием. — Так значит, вы уже приехали? — он прошёл в приёмную и остановился неподалёку от секретарского стола, всё ещё не осознавая свою улыбку. — С каким результатом? Итачи-сан у себя? Сумка опустилась на пол, прямо у его ног. Первые два вопроса едва ли его интересовали, зато третий заставил всего обратиться в слух. Конан, проведя пальцем по строчке в документе, подняла на него усталый взгляд. В нём мерцал янтарный блеск отражённого света. — Вернулись недавно. Результат оправдал поездку. Итачи уехал домой, Пейн отпустил его, — монотонно отчеканила она ответы на его вопросы и вновь занялась документами. Надежда, оживившая было у Кисаме улыбку, испарилась, вновь ослабив уголки рта. — Уехал, значит, — ладони сжались на мгновение в кулаки, но затем всё же смогли расслабиться. — Он появится завтра? — Если у тебя есть к нему срочное дело, позвони или съезди, я дам адрес, — произнесла Конан, не поднимая головы. Подушечка её тонкого пальца легко и бережно скользила по печатным символам, словно в этих символах заключался какой-то сакральный смысл. Ухоженные ногти поблёскивали охрой в свете настольной лампы, кольцо — символ принадлежности к Акацуки — играло серебристыми переливами. Однако Кисаме заворожило не это, а всё ещё звучавшие в его голове слова «Позвони или съезди». Позвони или съезди. Съезди. Легко сказать. Даже имея на то огромное желание, он не мог придумать хотя бы одну внятную причину. А завалиться без причины к такому, как Итачи, вряд ли было бы нормальным решением. Периферийный взгляд заметил по правую сторону внушительную тень с всклокоченным хэйром, мощными плечами и крупным, изогнутым носом. Тень выглядела грозно и отчётливо, незыблемо растянувшись на стене. Обнаружив этот силуэт в своём подъезде, у своей квартиры, что скажет Итачи? Не пошлёт и не закроет дверь перед носом — конечно, ведь он не так воспитан. Но мириться с незваными гостями и радоваться встрече — совершенно разные вещи, и Кисаме предпочёл бы второе. — Ладно, отложим до завтра, — с глубоким вздохом произнёс он вслух и, подобрав с пола валяющийся у ног ремень сумки, снова закинул его на плечо. Однако, уже шагая из приёмной в фотостудию, всё равно продолжал думать об этом. Сконцентрировавшись на шуме своих мыслей, предугадывая исход ситуаций, меняя одну фантазию на другую, он не сразу услышал громкие выкрики из кабинета Какузу. Лишь когда они смогли перекрыть внутренний голос, вспыхнувший интерес заставил его остановиться. Несмотря на закрытую дверь, чужой незнакомый тембр рассекал тишину своей силой. Силы хватило ненадолго — бас Какузу, не возвысившись ни на ноту, одной лаконичной фразой пресёк недовольство. Кисаме усмехнулся, мазнул взглядом по двери и нажал на ручку. Та открылась, и он протиснулся в образовавшийся проём, прищурив глаза от ослепительного верхнего света, от которого можно было получить ожог сетчатки после полумрака холла. Потребовалась пара секунд, чтобы привыкнуть к яркости. И только потом удалось различить чужака, вольготно развалившегося в кресле за пустующим доселе столом, словно у себя дома. Выражение лица, не то вызывающее, не то выказывающее сексуальный призыв, плавная линия шеи и слегка расстёгнутая молния куртки, обнажающая участок кожи на груди. Подошва левой ноги постукивала о пол безо всякого ритма, и взгляд был направлен прямо на него. До безрассудства борзый парень. — Вернулись с уловом? — двинув плечом дверное полотно, норовившее закрыться, поинтересовался Кисаме с насмешкой, перекочевав глазами на Какузу. — Как видишь, — угрюмо ответил ему тот, зыркнув исподлобья. — Я Хидан, — вмешался незнакомец и слегка склонил голову набок, продолжая пристально пялиться. Ещё пара секунд и шлёпнет ценник на зад. — А ты кто у нас? — У «ва-аас»? — Кисаме не смог сдержать рвущийся наружу смешок, дивясь его наглости, но пока не раздражаясь. — Смело, особенно для того, кто сам притащился три часа назад. Тем более смело говорить так с подобными мне. — Он не смелый, он отбитый, — вставил своё слово Какузу, с нажимом клацая по кнопкам калькулятора. Кисаме усмехнулся вновь, но тем не менее представился: — Я фотограф и по совместительству здесь художественный редактор. Хошигаки Кисаме. — Не обращай внимания на этого болезного, уверен, он тут не задержится, — снова заговорил Какузу, так и не удостаивая никого взглядом. — Можешь сказать «спасибо» своему дружку Итачи, это благодаря в том числе его стараниям в моём кабинете поселился набожный кретин, а теперь, похоже, поселится и в моей квартире. — Эй, Какузу! — тут же возмутился Хидан, мгновенно выпрямившись в своём кресле. — Осади базар! — и снова обратился к Кисаме, продолжая выхаркивать негодование. — Всё потому, что этот упырь зажопил мне денег на съём халупы! А я блядь под мостом ночевать не намерен! Мне обещали сносные условия, когда зазывали сюда, а теперь задний ход включили! Прикинь, чё мне Какузу предложил? Расчехли-ка локаторы. Он мне койко-место предлагает за перепихон! Охереть, да?! Будто я шалава с зудящей пиздой! — Не перепихон, дегенерат, а обычные бабские услуги. — А бабские услуги это те не перепихон что ли?!.. Эй, Рыбье Ебло, ты рубишь, о чём он тут вообще пиздит?! — подбородок пренебрежительно вздёрнулся в сторону Кисаме. Наверное, надо было вскипеть или хотя бы сделать вид, чтобы дерзкому Хидану неповадно стало разбрасываться хамскими прозвищами в будущем, но Кисаме был сильно увлечён происходящим и не сразу сообразил, что последней фразой обратились именно к нему. А когда он это понял, поезд уже уехал — вместо него вспылил Какузу. Издав тяжёлый утробный вздох, стиснул ладонью свой лоб, явно мечтая, чтобы эта реальность оказалась ночным кошмаром. Затем поднял на Хидана взгляд, полный сдерживаемой злобы, о чём свидетельствовала паутина лопнувших капилляров на склерах глаз. — И как тебе живётся с мозгом ракушки? — пробасил медленно, но звучно, сжав подлокотники так, что мог оторвать их совсем к чёртовой матери. — Уборка и готовка — вот всё, что я имел ввиду. Сэкономлю на домработнице за твой счёт. — И всё? — скривил губы Хидан в недоверчивой ухмылке. -Тогда херня-дело, какие проблемы… Но обещай, что это до первой получки, а то пустишь на день-два, а потом дашь пинка под сракотан, тип, мы никогда и не знались. — Это будет зависеть от того, насколько прилежно ты будешь исполнять свои услуги. Я не терплю на сейфе пыль, а ужинать предпочитаю не лапшой быстрого приготовления. Хидан на это ничего не ответил, но его рот разъехался в кривой самодовольной лыбе. Борзый парень, — да, но занятный. По крайней мере, с ним точно не соскучишься, а это Кисаме тоже умел ценить наряду со всякими другими качествами. — Ладно, я ушёл, мне надо ещё сбросить снимки. Развернувшись, он уже неспешно шагнул к двери, вдруг услышав вдогонку: — Ага, пиздуй давай, не задерживайся. Даже не обернувшись, но едва не заржав и покачав головой, он отчего-то подумал не о задетом чувстве собственного достоинства, — впрочем, хидановы выкрутасы его вообще не трогали, — а о Какузу, который вынужден был делить с ним один кабинет и, кажется, одну жилплощадь. Куда сильнее, чем какой-то новый сотрудник, его волновал Итачи. Вернее, своё свербящее желание немедленно припереться к нему, чтобы увидеть, поговорить, просто побыть рядом. Оно было таким огромным и неотступным, таким важным. Смятённым, возможно, но тем не менее приятным. И это получалось перманентно — даже тогда, когда, казалось бы, он вообще не должен был об этом думать. Позвони или съезди. Съезди или позвони. А достаточно ли ему будет одного только звонка? — … нервы? — внезапно продрался через собственные мысли чей-то голос, и Кисаме обернулся, вытаращив круглые глаза на Зецу, что спокойно стоял позади него, рассечённый поперёк на две половины: слева — мраком, справа — светом. — Чего? — переспросил он, осознавая, что остановился наконец. — Ходишь взад-вперёд по холлу уже две минуты, сумка не мешает? Растерянно взглянув на свою увесистую ношу с оборудованием, что немилосердно оттягивала плечо, Кисаме нахмурился, словно заметил её впервые. — Давно ты тут работаешь? — спросил он словно невпопад, вновь посмотрев на Зецу. — Давно, — с интересом ответил тот, стоя прямо и ровно и, казалось, не мигая вовсе. Один глаз, тот, что был в тени, мерцал желтоватым оттенком, второй виделся вообще без зрачка, выхваченный светом. Это придавало ему нечеловеческий, мистический вид. Вкупе с зелёными волосами походило на глюк от передозировки lsd. — Завалиться к Итачи без причины и без предупреждения будет совсем странно, как считаешь? Задумчиво проведя ладонью по шее, Кисаме ждал ответа. — Явиться без причины и без предупреждения странно к кому угодно, — зазвучал голос Зецу, чуть искрящийся не то любопытством, не то хорошим настроением. — А особенно к Итачи. Об этом же самом ему глаголил и здравый смысл, однако Кисаме упорно не хотел его слушать, и чужие слова вновь подвели его к нему, как заблудшую овцу в овчарню. Всего-то ничего — чуть более двенадцати часов, и он его увидит и даже поговорит с ним. Двенадцать часов. За это время он даже проголодаться не успеет. — Да, ты прав, — стараясь выдавить из тона разочарование, кисло улыбнулся он Зецу, пробежавшись пальцами по ремню своей сумки. — Займусь лучше обработкой фоток. Кивнул головой, повёл плечами, словно окончательно освобождаясь от груза мыслей, и хотел было идти, как следующая новость силой молота вбила его в пол: — Он спрашивал о тебе. — Кто? — развернувшись, Кисаме хмуро таращился на Зецу, ощущая, как сердце его подскочило куда-то к глотке и трепыхалось там в конвульсиях. Не Пейн. Не Пейн. Пусть это будет не Пейн. — Итачи. Сердце свалилось прямо в желудок, дёргалось теперь в животе. Что-то припекло внутри, колкое и сладкое, как ожог шампанским. — Чего хотел? — макнув тон в насмешку, Кисаме суматошно пытался прикрыть этим свою радость. Зецу пожал плечами, а затем растворился во мраке холла, беззвучно и быстро переместившись куда-то в другой конец офиса. Кисаме остался стоять столбом на месте, смакуя его слова. «Он спрашивал о тебе». «Кто?» Итачи…

***

Зал чайной теснился звуками: рябью тихих голосов, тонким звоном посуды, лёгким шарканьем ножек мебели по полу, приглушёнными звуками пронизывающей мелодии, нежной и изящной, как па гейши, мягко скользящей в танце. Свечи трепетали на сквозняке, создавая дрожащие тени на стенах. Дневной свет был безжалостно отсечён шторами, строго закрывающими каждую створку тканевой панелью. По потолку кружили птицы — маленькие антрацитовые теневые проекции ласточек, созданные небольшим прибором у барной стойки. Заканчивая приготовления к открытию, работники доводили до ума последние штрихи. Крутя головой, Дейдара разглядывал всё вокруг с толикой любопытства и, возможно, одобрения, но изменился в лице, когда увидел черноволосую курву, протирающую тряпкой гранитную стойку. Она выбесила ещё с самого начала, едва они с Сасори переступили порог этого заведения. И сейчас, глядя на её насмешливую физиономию, хотелось дать ей хорошего леща. Пыл остужал находившийся рядом Сасори. — Где Куроцучи, м? — спросил он у неё, не скрывая своего отношения. — Старик сказал, что она введёт нас в курс дела. — Ну я Куроцучи, — заявила та, сделав завершающий виток тряпкой. Её глаза, чёрные, как каменный уголь, блестели. — Не удивлена, что вас взяли. Сейчас дед берёт всех подряд, хотя ещё полугодом ранее здесь проходил жёсткий отбор. — Что значит всех подряд?! — несдержанно выпалил Дейдара. — Вот он, например, даст фору любому, — и покосился на Сасори, — у него большой опыт работы, поняла? Освобождая пальцы из плена чёрных латексных перчаток, Куроцучи с внимательной задумчивостью смотрела на него, будто пыталась понять, где видела. Сасори тоже это отметил, шепнув ему: — Не вздумай сам озвучивать свой род деятельности. Догадается — подтвердишь. Но девица молчала и затем, сняв перчатки и оставив их на стойке, медленно двинулась к ним. Рука покоилась на бедре по-хозяйски, раскосые глаза впивались в их лица. — Сегодня у вас стажировка, — противным командирским тоном сообщила она, остановившись в паре шагов. — Будете вникать, наблюдать и подмечать. Идёмте в комнату для персонала, подберёте кимоно. — Они так нужны для вникания, наблюдения и подмечания? — спросил Сасори излюбленным ровным тоном с каменным лицом манекена. — Вы будете находиться в зале, а здесь всё-таки чайная, а не Макдональдс, — пожала плечами та, разворачиваясь и устремляясь в нишу за барной стойкой — неплохое закулисье, куда заказан доступ посетителям. Дейдара и Сасори направились вслед за ней. Там, в маленькой, тесной комнатушке для персонала находилась стойка с висящими на ней различными кимоно: лаконичными однотонными мужскими, женскими, расшитыми шёлковыми и золотыми нитями, расписанными орнаментом, приглушённых цветов и удушливо-пёстрыми. Невозможно было не оценить их традиционную эстетику и поразительную философскую красоту. Коллекция явно собиралась годами, пусть и не слишком тщательно, потому что встречались и дешёвые стилизованные экземпляры, явно приобретённые на блошиных рынках. Однако некоторые из них были истинными произведениями искусства. Стойка отгораживалась ширмой с деревянной шероховатой рамой и полотняными створками, расписанными узорной позолотой. Левый угол комнаты украшало зеркало в полный рост в массивном багете, не слишком вписывающуюся в окружающую лаконичную обстановку. И пахло тут премерзко — старым бархатом, нафталином и пылью, как в гримёрке пожилой актрисы. Куроцучи двинулась вглубь, к тансу с тяжёлыми металлическими ручками. Дёрнув за самую нижнюю, она выкатила ящик с аккуратно свёрнутыми обит — их было здесь около сотни, не менее. Следующим движением была раздвинута сёдзи в низкой нише над полом, где ровными рядами стояла обувь. — Вы можете выбрать любую одежду, — обернувшись с подозрительной радостью сообщила она, выпрямившись и возвратив руку на пояс. Дейдара едва не отступил на шаг, когда увидел её неожиданное стремительное приближение. — А это, — женский палец подцепил золотую прядь его волос, но тут же отпустил, — собрать. У нас запрещено работать с неприбранными волосами. Переодевайтесь, жду вас в зале. Стук её каблуков создал гулкий шум, когда она размеренной походкой направилась из комнаты. — Нет, ты видел?! — круто развернувшись к Сасори, Дейдара был готов взорваться от негодования, излучая почти видимые глазу волны негативной энергии вокруг себя. Правая его кисть крепко сжалась в кулак, которым он потряс в приступе бешенства. — Криповая курва думает, что она тут хозяйка, хм! — Похоже, она внучка Ооноки, так что недалеко от истины, — Сасори медленно приблизился к стойке с кимоно. Пальцы легко пробежались по тканям, оценивая их структуру и мягкость — скользящие, текучие под пальцами гладким шёлком, цепляющие объёмными узорами, щекочущие бархатистостью. Его взгляд уже давно вычленил из всех одно кимоно, сдержанное, но выделяющееся не только своим исключительным цветом, сколько своей крепостью и искусным пошивом. Оно явно было сшито на заказ и более четырёх десятков лет назад — как минимум. Даже в скудном свете двух бра, загнутых рожками книзу, удавалось это разглядеть. Потянувшись к вешалке, он осторожно снял её со штанги, и ещё раз оценил пошив, держа на вытянутой руке. Глубокий, зеленовато-синий оттенок мурена, практичные рукава мужского кроя, удобная длина — то, что нужно, если это вообще можно было применить к данному предмету одежды, как к униформе официанта. Продолжая созерцать эти строгие линии, он направился к ящику с оби, чтобы подобрать такой, который станет сочетаться со столь сложным оттенком. С оби всё оказалось куда сложнее — несмотря на их обилие, матовых и лаконичных оказалось не так уж и много. В основном ящик был заполнен женскими, расшитыми переливающимися нитями, жемчугом и растительным орнаментом в виде цветов. Сасори в голову не пришло ничего лучше, как взять простой чёрный оби, относительно недлинный и завязывающийся на простые узлы. Вряд ли старику понравилось бы, возись он с завязыванием концов вместо того, чтобы кружить с разносом по залу. — Ты выбрал? — спросил он у Дейдары, всё ещё разглядывая свой оби и убеждаясь в правильности выбора. — Угу, — невнятно ответил тот, и тогда Сасори обернулся. Глаза его слегка распахнулись в чуждом изумлении. Он балансировал между потрясением от красоты, от которого взгляд его искрился, и желчной улыбкой, готовой исказить его губы, потому что… Потому что Дейдара был облачён в женское кимоно. Это выдавало даже не покрой, — хотя и он непременно, — а нежный пудрово-розовый цвет, матовый, но бессовестно девичий. И, похоже, бестолочь не понимала, что не так — его лицо светилось довольством. Вряд ли ему шло на ум, как сильно подчёркивает эта одежда его хрупкость и чрезмерную утончённость. Ни прямые линии, ни формальность фасона не могли этого изменить, когда яркие голубые глаза выделились на лице так порочно, а золотые пряди волос ниспадали до самой талии. Дейдара выглядел, как невеста, освобождённая от официальности одежд для первой брачной ночи. Поэты любой из эпох сочли бы за честь воспевать эту цветущую красоту. Они истекли бы ядом от зависти, что не существовали с ней в одной реальности и не смогли черпать вдохновения от этих черт. — Дейда..ра, — Сасори запнулся на его имени, голос его не слушался, ощущаясь глухим и таким далёким, словно уши были заткнуты ватой. — М? Ну как? — спросил тот, оглядев себя и демонстративным взмахом руки заставив рукав всколыхнуться. — Оно женское, Дейдара. — И что? — его голубые глаза вновь остановились на нём. Вопрос резонный — «и что?». Ничего, будь в этом кимоно Какузу или Зецу. Но Дейдара… Дейдара со своей нарочитой изящностью и возвышенной красотой становился источником каскада самых сильных эмоций. Ощущая, как сильно вздымается грудь, Сасори прикрыл глаза и тряхнул головой, освобождая себя от чарующего морока. Он всегда дорожил своим холодным рассудком, не желал расставаться с ним и сейчас, на важном задании, которое было рисковым и трудным, прежде всего в преодолении самого же себя и своих привычек. — Ничего, — тихо ответил он и кивнул на ящик с оби. — Выбирай. Замер, глядя в одну точку — на стойку с вешалками, откуда свешивались множество кимоно, среди которых столько скромных и практичных, тех, что Дейдара сумел проигнорировать. Если Ооноки забракует этот его выбор, то он сам испытает облегчение. Да, именно облегчение. Поэтому пусть лучше так и будет. Конечно же, он рассчитывал, что у Дейдары осталась хоть капля благоразумия, и тот всё же выберет оби сдержанного оттенка, в лаконичной отделке, но просчитался и здесь. Взглянув через плечо, он увидел атласную переливчатость материала, поднесённого прямо к источнику искусственного света. Роспись золотыми нитями, вышитые сложные узоры — оби тоже был женским, длинным, спадал с ладони прямо на пол. Эстетически прекрасный, но такой нарочитый для красоты Дейдары, и Ооноки обязан был не допустить его выход в таком виде в зал. — Умеешь завязывать это? Глаза Дейдары сияли. — Несколькими узлами, — ответил Сасори, не сводя с него взгляда. Орочимару носил кимоно, и женское тоже, и в розовом цвете — любое, на какое падало его желание. И часто мог выглядеть так, что андрогинность не позволяла понять со спины, кто шёл впереди, с распущенными ли был волосами, с собранными ли. Незнакомые люди порой ошибались, обращаясь к нему, как к женщине. Для него это не было проблемой, потому что он не заморачивался подобными условностями. Его это попросту не интересовало. Но Орочимару никогда не выглядел ТАК. И нет, это не патетические слова. Дейдара был сейчас кровавой поэзией, звучанием целого симфонического оркестра, эмоцией, которую ещё не нарекли. Чувствуя, как накалилось тело, Сасори в самом деле встревожился, что не сможет больше удерживать выражение спокойствия на своём лице, что выдаст себя уже через мгновение. — Ты должен мне помочь, хм, — услышал он сквозь туман в голове, и в этой его фразе не было ни нажима, ни кокетства, но отчего-то возникла ещё большая неловкость. Остро ощущая её, Сасори сдался. Он развернулся и ушёл из комнаты, оставляя Дейдару наедине с удивлением. В зале стало несколько суматошней из-за того, что до открытия оставалось совсем немного времени. Эти хаотичные звуки лишь подчёркивали уют внутреннего убранства, птицы на потолке взмывали всё выше. Взвизгивала кофемашина, звякали чашки, где-то выкрикивала Куроцучи, невидимая взгляду — Сасори попал в реальный мир. Он подошёл к тщательно вылизанной гранитной стойке и буквально рухнул на неё локтями, принявшись разминать пальцами виски. Странное ощущение, как болезненное похмелье, перекрутило содержимое его черепной коробки. Ему хотелось освободиться от этого, вернувшись в потаённую комнату с кимоно, где свет интимно приглушён, где пахло смолистым и тяжёлым, где Дейдара… Внезапно почувствовав на себе чей-то чужой взгляд, он посмотрел в этом направлении. Возле одного из столиков стояла девушка, ничем совсем не примечательная: тёмные волосы по плечи, средний рост, невзрачное лицо. Она выглядела так, словно таяла под лучами солнца, и быстро спряталась за своими волосами, стоило Сасори повернуться. Он тут же забыл о ней, как только отвёл глаза. Из приоткрытых дверей кухни потянуло пряным, коричным, загудело на разные лады; всплески командного тона пробивались через посторонние звуки. Пальцы зарылись в волосы, скользнули обратно по щекам. — Впечатляет, — раздалось насмешливое от Куроцучи, и голоса загудели. Он вновь поднял голову, медленно моргнул, оборачиваясь интуитивно. Дейдара вышел в зал. Ноги его при каждом шаге путались в полах распахнутого кимоно, но он чересчур грубо сжимал в руках свой длинный оби, чтобы обращать на это внимания. Короткий семенящий шаг заставил опустить взгляд ниже: облачённый в гэта, босоногий, как куртизанка. Волосы рассыпались по плечам, закрывая длинной густой чёлкой всю левую половину лица. Дейдара не осознавал, какую реакцию вызвал своим появлением, просто вопрошающе обводил помещение взглядом, будто что-то искал. Наткнувшись среди прочих на Куроцучи, он ухмыльнулся и заявил: — Эй, ты, кто-нибудь поможет мне завязать эту лажу? Я вообще-то сам не справлюсь, хм! — Это же «Диверсант»… — послышался тихий, невыразительный возглас справа. Кто-то его узнал. Естественно, от него вечно одни проблемы: он не может тихо и незаметно, как того требовалось. Нужно обязательно привлечь всеобщее внимание, чтобы все ахали, впечатляясь, его несравненной красотой. Он делал это неосознанно — совершенно точно — но всё-таки делал. А в некоторых заданиях, как, например, текущее, такие замашки могли стоить очень дорого. Лучше бы Пейн послал Сасори одного. — Выйдешь так в зал к клиентам и можешь ждать предложений о последующей ночи, — с беззлобным ехидством сообщила Куроцучи, продолжая оглядывать Дейдару с ног до головы. Затем, обогнув стойку, приблизилась к нему и по-свойски хлопнула по плечу. — Идём, дам тебе таби и помогу с оби, братец. Или может… — она издала короткий смешок, уводя Дейдару с собой, — сестрёнка? — Не проходись по внешности, Куроцучи, это невежливо! — выкрикнул ей крутящийся возле полки с топпингами толстяк. Сасори издал незаметный, вялый вздох и отвернулся. Что он тут вообще делает? Он не привык так проводить своё время и хотел бы немного спокойствия — просто сидеть за своим рабочим столом, ловить за хвост музу и выискивать выразительные словесные обороты. — Пожалуйста, не могли бы вы помочь мне закончить с меню? — услышал он возле себя чей-то робкий голос. Это была та самая девушка, что разглядывала его минутами ранее. Теперь она стояла рядом нервно теребила край рукава своего цветастого кимоно, склонив голову в любезном жесте и не поднимая глаз. — Пока я привожу в порядок входную группу. — Входную группу, — эхом ровного тона переспросил Сасори. На самом деле это был вопрос. — Да, мойщица задерживается. Надо протереть пол и двери. Пожалуйста. — Мытьё полов не входит в обязанности официанта, я не прав? — Да, но… — она несколько замялась, — мы все подменяем друг друга, если случаются непредвиденные обстоятельства. — Пусть их не будет послезавтра, когда я формально приступлю к работе, — невольно обронил Сасори. Девушка потупилась ещё сильнее, её бледные пальцы порывисто создавали заломы на ткани рукавов. — Меня выпустили в зал только после двух недель стажировки, — еле слышно пробормотала она. — Это было оговорено правилами. Сасори ничего ей не ответил. Развернулся и направился к книжкам меню, даже не обернувшись; ушел в себя, поглощённый размышлениями над её словами. Если в них была правда — а ей незачем лгать — то к нужному часу они с Дейдарой не смогут исполнить то, что требовало их задание. Необходимо было изменить события, обговорить всё с Ооноки даже в обход его внучки и вынудить его дать разрешение на работу. Пока он протирал белой тряпкой каждое меню, задумчиво глядя на кожаную структуру каштановых обложек, в зал вновь вернулся Дейдара. Его голос прочерчивал на безмятежном полотне обыденных ресторанных звуков жирные полосы громкости. Они с Куроцучи шли короткими шажками, полностью облачённые в униформу, с той лишь разницей, что волосы Дейдары были убраны в причёску, как того требовал этикет. Из мятежного — лишь неизменная чёлка, спадающая на левую сторону. Из возмутительного — неэстетично повязанный оби, даже таким незамысловатым узлом, как «барабанный». Сасори не стал подходить, и, как только тот бросил на него взгляд, беззвучно поманил пальцем, сам лишь наблюдая за его аккуратными экономными шажками. Дейдаре очень шло: скрадывало его резкость, придавало отточенности движений и трогательности. — В этом всём двигаться не так-то просто, хм, — последовал возмутительный укор, на что Сасори лишь моргнул и не слишком то деликатно сжав его плечи, резко развернул к себе спиной. От волос пахло хризантемами и ирисами, но едко-дымными, словно погружёнными в пепел. Старательно собранные в ракушку золотые пряди — идеальное ложе для пальцев — хотелось слегка растрепать. Сасори вздохнул, прикрыв глаза на мгновение, борясь с собой, чтобы не уткнуться носом в тёплую шею. Управлять собственными пальцами было так непросто — он принудил их коснуться узла оби. — У нас есть трудности, — выжал из себя. — Какие? — спросил Дейдара в полуобороте. Жар его тела не давал сформулировать мысли, они словно были окутаны туманом, через плотность которого не пробиться. — Смотри вперёд, не мешай, — пальцы запорхали над оби, лишь после этого рассудок пришёл в себя. — Одна официантка сказала, что её допустили обслуживать столики только через две недели. Нужно убедить Ооноки запустить нас на смену как можно скорее. Послезавтра — самый крайний срок, иначе всё не имеет смысла. Сегодня к концу рабочего времени я побеседую с ним. Надеюсь только, что он никуда не сбежит. — Тебя он должен допустить, у тебя большой опыт, забыл? — Скоро они убедятся, что это совсем не так. И ещё… — он выдержал паузу, — та официантка тебя узнала. — Было бы странно, если бы не узнала, хм. — Ты не звезда мирового масштаба, ты всего лишь блогер среднего пошиба, спустись на землю, Дейдара, — осыпал его брюзжанием Сасори, умышленно стягивая как можно сильнее концы оби так, чтобы тому пришлось не сладко. Дейдара ойкнул, но сильнее не развопился. — Что ей нужно, м? Она всё время смотрит на тебя, — произнёс с подозрением вместо этого. — Кто? — Та девка, которая моет пол у порога. — Она смотрит на ТЕБЯ, ты же из нас звезда. Это именно она тебя узнала. — Пятнадцать минут до открытия! — прокричала всем Куроцучи из-за кофемашины, которую приводила в порядок. — Давайте живее! Сасори, опустив руки и полюбовавшись результатом своих трудов в виде искусно повязанного оби, в последний раз как бы невзначай коснулся пальцами ладони Дейдары и отправился переодеваться сам.