Моя радость

Она не перестает размышлять о том, как так получилось. Почему с ней так поступают. Почему она родилась такой. Руби ведь просто хотела стать охотницей и помогать разным людям, чтобы не позволить никому страдать от гримм также, как однажды пострадала она сама ещё в далеком детстве. И что теперь? Стало ещё хуже. Роуз позволяет людям, которым раньше доверяла, измываться над ней как их душе угодно, не имея возможности дать и малейшего отпора. Теперь она безвольная игрушка в руках этих садистов, и этого не изменить. За ней уже никто не придёт. Ни её команда, ни Янг, ни дядя Кроу. Может, все и вовсе на неё положили болт. Иначе как объяснить то, что её никто до сих пор не спас от этого кошмара? Почему здесь настолько тихо? Где звуки битвы и выкрики «Руби, держись»? Хотя, выкриков не должно слышно, будучи с высокой колокольни. В камере уже давно не слышно того самого грозного стука каблуков по каменному полу и противного «Радость моя» с тех пор, как их обладательница наконец получила желаемое. О ней, видимо, попросту забыли её же палачи. Прошло наверняка достаточно времени, однако боль в пустых глазницах, обмотанных бинтами, продолжает преследовать Руби даже в самых потаённых кошмарах и вечно напоминает о недавних событиях. Если до этого можно было просто забыться и тихо ожидать следующей пытки, то сейчас пытка, похоже, вечна. Удивительно, как Руби не засунули в рот кляп после того, как она ещё несколько часов кричала и билась в конвульсиях когда осознала, что её глазных яблок нет на месте. Чувство того, как твой орган «с корнем» вырывают из глазницы и эта ужасная боль, что последовала, уже никогда не забудутся. Раньше, темнота казалась такой лёгкой и безмятежной, но сейчас Роуз бы отдала всё что угодно, лишь бы выбраться из неё. Девочка чуть ли не вскакивает на месте, когда непривычную тишину вдруг прерывают звуки металлической двери неподалеку: за несколько движений её кто-то отпирает, открывает, и тут же запирает за собой. Тихий, осторожный стук чьих-то ботинок и скрип чего-то механического дали ясно понять, что это не Синдер. Синдер, как успела подметить Руби за всё время, проведенное здесь, не запирала дверь за собой, явно понимая беспомощность девочки. Сейчас же всё было по другому. Она внимательно вслушивается. – Ах, так вот ты где запряталась, – мужской голос. Может быть, он осматривал помещение в поиске какой-либо формы жизни и всё-таки наткнулся взглядом на болезненно скорёженную в углу Руби. Мужчина приближается. Слышится шорох одежды и очередной скрип. Руби замечает, что эти звуки похожи на те, которые издавала механическая рука Янг время от времени ещё когда они не были разделены. Незнакомец присаживается на корточки перед девочкой и будто что-то достает. Роуз инстинктивно сжимается и затаивает дыхание, ожидая хлёсткого удара, однако вместо этого она чувствует, как её аккуратно приподнимают за спину, а к губам преподносят соломинку. Машинально втянув воздух, она чувствует, как волна приятной прохлады захлёстывает всё её обезвоженное тело. Роуз словно оказывается на небесах, так высоко-высоко и далеко-далеко от этого тухлого места, пропитанного её же кровью и потом. Каждый божественный глоток такой желанной воды дарит невероятные ощущения: хочется ещё и ещё. Девочка уже забыла, когда в последний раз испытывала подобное облегчение, наполняющее каждый её атом в этот момент. – Ничего себе ты требовательная, – с нескрываемым удивлением говорит мужчина, внезапно убирая бутылку. Голова вытягивается вперед, желая большего, однако её снова опускают на пол. Руби чуть ли не задыхается, скручиваясь и борясь с желанием вытереть возникшую полоску слюны, протягивающуюся по подбородку. – Эй, не пойми неправильно, я не хочу чтобы всё тут пропахло твоим прогнившим трупом, – резко кидает незнакомец. Девочка напрягает голову, пытаясь вспомнить кого-либо из шайки Синдер, кем мог бы быть этот мужчина, однако выходит не то что с трудом, выходит вообще ничего. Эта камера уже успела настолько затуманить разум Руби, что она изумлялась, как ещё не забыла своё собственное имя. Тем не менее, она безумно благодарна этому человеку, который увлажнил её сухое горло. Даже если это просто ради того, чтобы оставить её в живых. – Эй, ты должна отдать мне должок, – вдруг начинает мужчина. Роуз осознает, что этот голос ей кажется весьма знакомым, остаётся только взяться за нужную нить воспоминаний и соткать целую картинку. Когда устанавливается неловкая пауза, словно мужчина проверял, слышно ли его, девочка вопросительно наклоняет голову и тот продолжает, – Эта футболка, которую ты сейчас носишь. Она моя. Любимая, к тому же. Руби молчит. Ей нечего сказать. Каждая фраза, кружащаяся в голове, кажется неподходящей: «О, правда? Теперь она моя», «Извините, я недавно блеванула, вы же не возражаете?», «Хотите, я её вам верну?», «Дурак, какой ещё должок после того, как ты меня напоил?». В сердце закрадывается беспокойство. Да, она отчётливо помнит, как с неё сурово разорвали всю одежду: любимая, черно-красная боевая юбка в одно мгновение превратилась в кучу ненужных тряпок, оставляя девушку оголённой. Видимо, в Синдер позже что-то всё таки щёлкнуло, поэтому предоставила Руби замену в виде чёрной, мужской футболки. Было интересно чья она. Теперь понятно. Она бы что-нибудь да ответила, однако все мысли вдруг прерываются, когда во рту чувствуется вкус ткани. Мужчина надевает своего рода кляпа на девочку, фиксируя толстую тряпку между зубов и крепко подвязывая за головой. Руби недовольно мычит, вспоминая, как ещё пару минут назад думала о том, как её еще не заткнули подобным образом. Иногда надо держать мысли за мозгом. – Мне не разрешено сюда даже заходить. Если тебя услышат и тут же увидят меня, мне не поздоровится, – незнакомец ухмыляется. Эти действия и эта фраза заставляют кровь Руби застыть в жилах. Что он задумал? Неужто тоже вздумал её помучить каким-нибудь изощрённым способом? Она мыслит в правильном направлении. Мужская, крупная рука ловко скользит под грязную футболку, неторопливо обводя пальцами пышные формы девочки и щекоча кожу. Та извивается, словно червь, мотая головой в ответ на чужеродные прикосновения. Только не её потрепанное туловище, покрытое ужасающими рубцами, шрамами, синяками и порезами. Которые болят. – Ты красивая, – голос слышится уже не со стороны Руби, а прямо над ней. Запутанный клубок воспоминаний наконец распутывается и перед девочкой мгновенно возникает картина. Картина со звуком, в которой она слышала голос этого человека ранее. Человек, который насмехался над ней стоило ему получить малейшее преимущество. Человек, который ставил её команде палки в колеса. Это не мужчина, а молодой парень. Она знает его. И ненавидит. Девочка приходит в ужас, вместе с осознанием того, что с ней собираются сделать. Дыхание учащается и веревки резко становятся ещё туже, чем до этого. Она настолько ограничена в движениях, что не может даже ничего ответить. По телу словно пробегает электрический ток, когда Меркури грубо хватает в свои похотливые лапы одну из грудей серебряноглазой, мня их сурово и без зазрения совести. Руби лишь глухо выкрикивает сквозь кляп и изгибает спину в спираль словно кошка, представляя в голове его омерзительную усмешку, что гордо нависает над ней. Под повязкой собираются жемчужины слёз, которые тут же впитывает в себя плотно обернутая ткань. – Ты хоть представляешь, в каком я стрессе? Эта... Синдер. Все эти злодейские планы. Ты хоть знаешь, как это сложно терпеть? – вновь шорох ткани, его свободная рука перемещается куда-то назад и следом слышится звук расстёгивающейся ширинки. Руби замирает, – Ты жила в любви и заботе. Тебе, полагаю, не знаком жёсткий удар вместо теплого объятия? Одно движение, сопровождающееся звонким шлепком, и правая щека начинает сгорать от нарастающего нытья. Эта хилая пощечина – ничтожество, по сравнению с тем, что она успела пережить в свои ранние годы. Её уже познакомили с жёстким ударом вместо объятия, и, к сожалению, она к нему теперь на «ты» со слезами на глазах. Руби издаёт ничтожный писк, когда Меркури высовывает руку, что уже успела её изрядно полапать, из под одежды, и обеими резко переворачивает Роуз на живот, вцепляясь пальцами в бока и оставляя жуткие синяки. Она шаркает ногами по полу, в попытках выбраться из заточения и как минимум отползти, однако сильные ручища всё равно тащат её тушу назад. Та даже не уверена, на ней ли ещё футболка, когда чувствует, как живот проезжается по ледяному полу под ней. Меркури вдруг наваливается чуть ли не всем весом на Руби, опуская голову над ухом и выдыхая горячий воздух в шею, покрывая девочку гусиной кожей. – Я удивлён, как ты ещё не превратилась в овоща и продолжаешь сопротивляться, даже если это бесполезно, но мне это даже нравится, – возбужденный шепот чуть ли не гудит на всю голову, окутывая сердце страхом с новой силой. В нос ударяет запах мужского одеколона, но это не имеет значения. Когда Блэк подает назад, Руби машинально пытается сжать ноги в замочек, однако внезапно возникшее между ног стальное колено Меркури мешает это сделать в полной мере. Она громко выдыхает. Время будто останавливается, когда его рука в очередной раз пробирается куда не надо: парень проходится шершавой ладонью вдоль плоти на внутренней стороне бедра и тут же пролезает под ткань красных, изношенных трусов. Всё без нежных поглаживаний лопаток, дорожек из поцелуев и прочих прелюдий как в фильмах – холодные пальцы слегка касаются нежной кожи ягодиц и очерчивают контуры вокруг девственной промежности, заставляя юное тело дрожать и скручиваться от ранее невиданных ощущений. В низу живота словно постепенно распускается роза с острыми шипами: такая красивая и приятная на вид, но такая болезненная. Меркури не даёт этой розе до конца распустится, отчего с губ вырывается звук возмущения. Инстинктивно. Невольно. Как жалко. – Ах, так тебе всё же нравится? После этих слов, указательный палец Блэк без какого либо предупреждения проникает во все три фаланга в лоно юной девушки, отчего у той вспыхивают неописуемые чувства по всему телу и она не может ничего поделать в своем положении, кроме как громко завыть. Она прекрасно знает, что взгляд парня устремлён прямо на униженную неё, по мере того, как он добавляет ещё больше пальцев во влажное отверстие. Что лаская её изнутри и поддевая бугорки, он любопытно наблюдает за её стремительной реакцией, словно хищник за добычей. Видит, как её зубы чуть ли не раскалываются, когда она беспощадно обгрызает бедную тряпку, не в состоянии даже закусить до крови губу. Становится ещё противней, когда позже, Меркури наконец вытаскивает пальцы и с его стороны тут же слышатся склизкие звуки: он вылизывает с подушечек пальца её же соки. Руби чувствует, как всё те же руки стягивают ненужное сейчас нижнее белье. Она шипит и зубами впивается в кляп, когда ткань касается незаживших ран и ожогов, однако парню демонстративно плевать, он хочет лишь развлечься и не попасться при этом на глаза, от чего пытается делать всё быстрее, чем могло бы быть, и Руби это понимает. Может быть, ему малость обидно. У него не получится услышать её сладких стонов на всё помещение, от которых даже сам парень бы не сдержался. Единственное, становится интересно, вел бы он себя нежнее, будучи не нарушая приказа не заходить в эту камеру? Может, он бы действительно мог бы доставить девочке чистейшее блаженство за такое долгое время, заставляя Роуз кричать в восторге, даже будучи изнасилованной. Кто знает, однако это не имеет ничего общего с тем, что происходит сейчас. Она безнадежно пытается сжать ноги, от чего корячится так, что слышно хруст костей. Пытается спрятаться от этого надменного взгляда, анализирующего её во всю. Пытается спасти хоть капельку её невинности. Тот факт, что её неприкрытое достоинство сейчас находится не под взором Янг, что зашла в комнату Руби без стука и в итоге посылающей похотливые шутки, а под взором её врага и к тому же мужчины, разрывает сердце в стыде и позоре. В какой момент её дорога становления охотницей умудрилась привести к становлению чужой игрушкой и к тому же шлюхой? Так обидно. А ещё обиднее, что происходящее приносило невероятное физическое удовольствие и ей хотелось ещё и ещё. Прямо как тогда, когда она впервые за длительное время сделала глоток чистой воды – ещё и ещё, ещё и ещё. Она не виновата, что её глупая, физическая оболочка, протухший мешок из мяса и костей, не способна понять ситуацию. Может, это глупая попытка оправдаться, но факт, есть факт. И Меркури этот факт веселит. От мыслей её отвлекает то, чего она боялась так долго. Чужеродный, пульсирующий орган, который угрожающе упирается между ягодиц, раздвигая половые губы и причиняя дискомфорт. Остаётся лишь слегка надавить. Девочка ещё настойчивее мычит в обслюнявленную ткань между зубов, брыкаясь и впадая в панику. В висках стучит так, что, казалось бы, вены готовы лопнуть от безумного напряжения. Слёзы, что уже невозможно сдержать или впитать, водопадом текут по щекам, смешиваясь с капельками выступившего пота. Ей могут вырвать глаза, вставить иглы под ногти, отрубить руки и ноги, но не лишить девственности таким образом! – Ш-ш-ш-ш, а то услышат, – это последнее, что Руби слышит перед тем, как буквально разорвать кляп в громких криках, безжалостно поглощенных им же. Так грубо, резко и безразлично, что если бы у неё ещё были глаза, они бы закатились за череп настолько далеко, что смогли бы увидеть мозг. Ощущение того, как головка толстого и длинного члена абсолютно хладнокровно проникает внутрь тебя и скребет по упругим стеночкам, приносило не то необыкновенное наслаждение, а страдания и чувство тошноты в глотке. Меркури хмыкает, ещё сильнее раздирая пальцами в клочья и так уже измученные им же бедра девочки, и полностью игнорируя призывы о помощи, заботясь только о своем снятии стресса, которое в его глазах проходит просто идеально, пытается втиснуться на половину, посылая новую, усиленную волну мучительной боли. Внутри всё не просто растягивается и печёт, а разрывается на части. Камера заполняется сдавленными и приглушенными воплями, а также не разбираемыми мольбами остановиться. Она все таки отвыкла от истязания и осквернений её разбитого тела, и лучше бы этого не происходило. Парень тяжело дышит, чувствуя, как его половой орган приятно сжимают стенки девственного влагалища и постепенно ускоряет темп, входя уже полностью. Голова разрывается от нахлынувшего изобилия эмоций и ощущений, каждая молекула тела словно сжимается в одну точку, а сердце немеет. Руби вонзается давно нестрижеными ногтями в мягкую плоть ладони и стискивает пальцы ног, надеясь на то, что это как-то отвлечет её от чудовищного процесса, болезненно крючась во всех направлениях, делая только хуже и забавляя садиста ещё сильнее. Запястья, натянутые веревками за спиной, уже кровоточат от постоянных резких движений, однако они не являются источником тех горячих капель, что струйкой стекают по коже и по одиночке капают на пол. Слушать тошнотворное хлюпанье и рычание Меркури в этом безмолвии просто невыносимо, особенно когда все твои жизненно-важные органы словно перемешались в одну кровавую кашу и ты даже не способна пронзительно закричать во всё горло, лишь издавать жалкие, заглушенные стоны. От постоянных толчков и неспособности попасть в быстрый ритм, грудную клетку начинает сдавливать от недостатка воздуха, а сама Руби захлебывается в своей же слюне. Будто специально, Меркури периодически входит до самого упора и двигает стальным тазом вперед-назад, растягивая и надрывая отверстие ещё больше. Не так она представляла свой первый раз. А ведь Роуз даже рада, что не способна посмотреть на своего насильника: внутренности бы вывернулись наизнанку ещё больше, увидев бы она эту возбужденную рожу, что так наплевательски и как ни в чем не бывало, грязными лапами отбирает её невинность, с грязной жаждой в глазах вдалбливаясь в нее органом, головкой которого он только и способен думать, не более. Рада, что никогда в жизни не увидит этот огромный кусок мяса, покрытого вздутыми венами, которого она может чувствовать и обхватывать чуть ли не всем своим телом. Девочка понятия не имеет, сколько прошло времени с тех пор, как она спряталась от всего этого ужаса в своих собственных, позитивных или нет, мыслях, а мозг отключился, устав от такого большого количества мук и импульсов, однако громкий стон от Меркурия и то, что он изверг в неё что-то густое и обжигающее, закидываясь назад, словно отрезвляют её. Она с грохотом валится на пол, роняя голову в собственную лужу слюны и дрожит, рыдая навзрыд, уже не в силах терпеть и сдерживаться. В ушах гудит и обмякшее тело не слушается, а легкие и низ живота адски горят. Разум полностью опустошен и, кажется, готов самоуничтожится. Горячее семя человека, которого она всем сердцем ненавидит, с алой примесью градом вытекает оттуда, куда её только что жёстко поимели. – Ахах, детка, ты просто невероятна, – Блэк подаёт голос, восстанавливая дыхание, – Что-ж, должок ты точно отдала. О благоразумии обмена девственности и какой-то футболки не могло быть и речи. Но Руби его уже не слышит. – Однако, за тобой есть ещё один: я тебе водичку дал, так-то.