„Я б навеки пошел за тобой Хоть в свои, хоть в чужие дали… В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить.“ ⒸСергей Есенин
- Поехали домой, любимая. - Джан осторожно наклонился к засыпающей в кресле невесты девушке. - Они и без нас будут веселиться тут до самого утра. Невесту и жениха увидели. Наша пытка закончилась. - Что? - Санем испуганно распахнула глаза, оглядывая танцевальную площадку, где отплясывала госпожа Дерен. Она даже не знала, что бывшая начальница умеет так. Оказывается, Дерен Кескин и не такое может, особенно, если скинуть жуть какие неудобные лодочки и выплясывать босиком на ледяном кафельном полу. Их с Джаном ждали абсолютно все. Всем хотелось посмотреть на эту любовь-легенду, где возлюбленный не умер, а легенда не превратилась в ложь. Гости выдохнули лишь в тот момент, когда Санем, крепко сжимая руку своего теперь уже мужа, вошла в зал крайне уставшей, но окрыленной. И заявила с порога, мол, я сегодня стала и женой, и дважды тетей. Высокую прическу сменили уже мягко распустившиеся под собственной тяжестью кудри и сложное переплетение маленьких кос на макушке, платье-русалочка уступило место летящему полотну шелка, надетого на Санем на манер халата с длинными, почти до пола, широкими рукавами. Она чувствовала себя не то императрицей древней Японии, не то лебедем с большими, белыми крыльями. „Альбатрос“ - Решила в итоге она, разглядывая мягко обнимающее стройную фигуру платье. - „Без сомнения альбатрос“. - Говорю, поехали домой, жизнь моя. - Он мягко обнимает пальцами ее за подбородок, разворачивая сонное лицо на себя. - Ты безумно устала, и у меня для тебя один сюрприз. - Сюрприз? - Тихо повторила госпожа Дивит. - Хороший? - У меня не бывает плохих сюрпризов, милая. - Невесомый поцелуй в уголок рта заставляет Санем смущено прикрыть ладонью их лица. И Джан целует ее, как ему хотелось весь этот день. Как все предыдущие. Задерживая дыхание целует, прижимает за плечи к себе, вжимаясь пальцами в кожу над локтями. Их видят, но ему так невероятно плевать, потому что он теперь целует свою законную жену, будет целовать где и как захочет, хоть на собственной свадьбе, хоть в такси, хоть на вершине Эвереста. Сама мысль о том, что эта красивая, невероятно красивая, необычайная женщина теперь принадлежит ему, пьянила лучше самого крепкого алкоголя. Джан хотел прожить с ней целую жизнь и, может быть, даже немного больше. Когда они все же решили уйти, зал, наполненный самыми разными по статусу и положению гостями, превратился в один большой и дружный пчелиный улей, гудящий сотнями голосов. Их провожали так громко и пышно, что - Санем готова была поклясться - слышал весь Стамбул. Да что там Стамбул - вся Турция знала. На самом деле, Земле Османов и так было известно об истории золушки и прекрасного принца. Принц был хорош собой, бессовестно богат и харизматичен, а Золушка… Что ж, в такую Золушку было очень тяжело не влюбиться по уши. И принц оказался пленником собственной любви. Санем запомнила номера белого внедорожника, на шасси которого уверенно вступила ногой в изящной туфельке, запомнила дорогу и прикосновения пальцев Джана к своим волосам. Ей хотелось, чтобы дорога не кончалась и сказка о Золушке и прекрасном принце осталась прекрасной сказкой с фееричным концом. Или новым началом. Белый внедорожник затормозил на подъездной дорожке к дому. Кажется, в этом самом доме она впервые поняла, что влетела в омут под названием Джан Дивит на полном ходу и даже не успела задержать дыхание на случай, если захочется вынырнуть обратно. Вынырнуть не удалось, но Санем Дивит это было и не нужно. Коснувшись ногами дна, она поняла, что отросли жабры. Санем Дивит запомнила, как слетало тонкое шелковое платье с плеч, как с краешка ванны срывался густой молочный пар, как теперь уже муж согревал дыханием кожу за мочкой уха, как было странно, страшно и как сводило лопатки под его пальцами. Запомнила, как сплетались их пальцы и как она смотрела в зеркало, в отражении которого за ее спиной стоял ее личный ангел. „Этот дом станет таким, каким ты захочешь“ - Сказал, обнимая ладонями острые плечи, с которых срывались еще теплые капли воды. „Здесь бывали женщины, но больше не будет ни одной“. А потом Санем Дивит стала женой, оставив красный пояс послушно висеть на спинке кресла в полумраке комнаты.***
К концу третьего месяца от рождения ее племянников, Санем удалось, наконец, привыкнуть к тому, что сестра сводит каждый их разговор к мальчишкам. В защиту сестры надо сказать, что близнецы действительно росли слишком уж быстро, развивались так стремительно, что Санем казалось, будто к концу первого года жизни маленькие сорванцы не только начнут топать своими ножками по их дому, но и заговорят. Иногда ей казалось, что близнецы Дивит появились на свет лишь с одной целью - свести родную мать в могилу. Еще месяц спустя, педиатр выбил землю из-под ног двух семей шокирующей новостью: Онур, младший из близнецов, оказался с какой-то радости аллергиком и реагировал буквально на каждый раздражитель непрекращающимся кашлем, от которого кровь в жилах стыла у бабушек и дедушек, а ее старшую сестру заставлял в истерическом припадке укачивать надрывающегося малыша на руках до тех пор, пока не приедет карета скорой помощи. Лейла, казалось, сходила с ума, рвано дергаясь в ответ на каждый подозрительный выдох сына. Лейла засыпала, сидя на полу у кроватки сына и почти ничего не ела, винила себя и Эмре, срывалась на родителях и почти всегда плакала. До тех пор, пока Эмре не собрал их вещи по чемоданам и не купил билеты в Анталию. Они уезжали насовсем, потому что Стамбул душил их мальчика, а Эмре не мог позволить Стамбулу похоронить их с Лейлой семью, которую пришлось строить буквально на сгоревших обломках прошлой жизни. А потом, две недели спустя, Лейла перестала плакать и продемонстрировала розовощекую мордашку сына, который улыбался бабушкам и дедушкам маленьким однозубым ртом. „У Ондера, кстати, уже второй вылез, мам“. - Хвасталась сестра, направляя камеру на пухлого мальчугана в шапочке, подаренной господином Азизом. И, кажется, все было так, как надо, складно и правильно, но внутри Санем Дивит едва заметно ворочалось что-то колючее и холодное, похожее на предчувствие скорой беды. Каждое новое утро липкое чувство страха и неотвратимости разрасталось все сильнее, пока однажды не лопнуло огромным грязным пузырем, ударив ее наотмашь по лицу. Они не говорили о детях в перспективе первых двух лет их брака, но ей почему-то казалось, что и не нужно, ведь - так уверила ее госпожа Хюма - мужчины редко когда бывают готовы к детям, зато потом души в них не чают. Наверное, так и происходит с большинством мужчин, но только не с Джаном Дивитом. Кто угодно, кроме него, смирится, подстроится под новые правила игры и согласится с любым постфактумом, который ему обрушат на голову. Сладкое сахарное облако даже не позволило Санем подумать о том, что ее любимый муж из другого теста. Будущая детская комната в их пока еще не совсем уютном доме как-то незаметно превратилась в место перебранки, в итоге которой Джан, едва не выдирая волосы на голове, ушел топить горечь первой ссоры в стакане с виски, а Санем разъяренной гарпией умчалась плакать на плече у матери. Все, чего она хотела - пожаловаться. Чтобы пожалели. Но папа, став вдруг отчего-то строгим и хмурым, ответил ей одним коротким сообщением. „Мевкёбе, милая, нашей дочери пора ехать в свой дом“. Она, размазывая по щекам тушь и слезы, злилась на отца, на Джана и вообще на всех мужчин этого мира. „Мужчины бывают черствыми существами, девочка“ - Иронично подметил внутренний голос. - Что это за „Я хочу насладиться временем с тобой“? - Санем раздраженно вцепилась в руль машины обеими руками. - Тебе дети мешают? „Разве он не прав?“ - Санем внутри казалась ей настоящим дьяволом. - Не прав! - Она остервенело вывернула руль влево. - Он! Не! Прав! „И в чем же?“ Санем неуклюже ойкнула. Внизу живота медленно растекалась ноющая боль.***
Вечером этого дня его жена вернулась непривычно тихой и, метнув затравленный взгляд больших покрасневших от слез карих глаз, закрылась в комнате. Он был не прав - несколько часов наедине с собой вернули его к реальности и заставили посмотреть на ситуацию с ее перспективы. Да, Санем хотела настоящую семью. Семью родом из ее района, дом, наполненный детским смехом и ароматом бурма кадаиф прямиком из духовки. Она была права в своих желаниях и имела на это полное право, но разве Джан не хотел детей? Санем Дивит была единственной женщиной, отцом детей которой он хотел быть. Просто не сейчас и не сразу. Когда он, стягивая футболку с тела, вошел в комнату, она уже спала, завернувшись в теплое зимнее одеяло почти что с головой. Когда он лег рядом, сгреб ее в объятия и почувствовал непривычно сильное тепло от сонного тела, когда услышал полубессознательное бормотание - вдруг понял, что его в принципе ничего не пугает кроме того, что Санем может однажды взять и уйти, оставив незарастающую дыру в груди после себя. В конце-концов, два раза она уже ускользала из его рук. Третью эпопею Джан Дивит вряд ли перенесет.***
Санем лихорадило. Сначала все казалось обычной простудой, от которой госпожа Дивит планировала избавиться в ближайшие сутки, но тянущая боль внизу живота незаметно переросла в жуткие рези, от которых внутри все выворачивало на изнанку. Ее тошнило и рвало, штормило в разные стороны и в конце едва не прибило лицом к холодному полу кабинета. А потом она очнулась на заднем сидении внедорожника и едва не запачкала автомобильные коврики подступившей к глотке рвотой. Затем отключилась снова, вынырнув из темноты уже в больничном коридоре, вдоль которого ее везли обеспокоенные медсестры и доктор. Где-то на периферии уплывающего сознания отпечатались обезумевшие от страха глаза Джана. Темнота оказалась спасением.***
„Трещит под ботинками акведук, сметённый взрывной волной. Тот путь, по которому я иду, взаправду ли выбран мной?“ ⒸДжио Россо
Он ждал в коридоре уже более трех часов, считая мерные щелчки секундной стрелки в настенных часах. Более трех часов назад его Санем увезли в операционную. Ничего не объяснили, не сказали, срочно собирая ассистирующую бригаду, и захлопнули дверь перед его носом. Потом, конечно, вышел доктор, похлопал его по плечу и посоветовал не переживать. Как будто эти советы могут ему помочь! В следующий раз он смог увидеть свою жену уже в общей палате, пять часов спустя, когда последние остатки нервной системы с характерным влажным звуком шлепнулись к его ногам. Санем почти что отошла от наркоза, но говорила все так же неразборчиво, мягко сжимала ладонью его пальцы и слабо улыбалась, то и дело срываясь в постнаркотический сон. В день выписки доктор пригласил их к себе в кабинет. Санем чувствовала, что черное и колючее нечто все еще не исчезло из груди, а она никак не могла полноценно вдохнуть. Доктор упрямо молчал, разглядывая их поверх очков, и Джан осторожно спрятал ладонь девушки в своей руке. - У вас были травмы, Госпожа Санем? - Была авария почти год назад. Что-то не так, доктор? - Она качнула головой, цепляясь взглядом за край деревянного стола. Врач шумно выдохнул. Поправил сползшие на переносицу очки. Джану казалось, будто он в каком-нибудь драматическом сериале, сейчас обязательно скажут новость, которая выбьет ему все зубы разом. - Господин Джан, - Мужчина кивнул. - Госпожа Санем. Я вынужден сообщить Вам, что есть угроза невынашивания ребенка. Джан отлично видит, как где-то под ногами трескается земля, и разевает пасть адское пламя, но сдвинуться с места не может. - Что? Санем рвано облизывает пересохшие губы языком и дергается вперед, цепляясь дрожащими пальцами за край стола. Мажет взглядом по мужу и цепляется крепче. - Вероятность того, что Вы станете родителями минимальная, Госпожа. Она готова поклясться, что слышит, как сердце в груди, остывая, замедляет свой бег.