Семейные прения

Люк добился своего: растянул дело на несколько слушаний. Кайло выдвинул встречные преграды, дотошно выискивая новых и новых свидетелей, со своей стороны. Скайуокер отвечал тем же, не гнушаясь бить ниже пояса — вызвав для допроса мать, с которой Кайло не поддерживал общение со дня казни отца. Лея Органа не имела право напрямую учувствовать в процессе по причине родства со всеми членами разбирательства, да и не горела особым желанием лезть в нашумевшее во всех печатных и электронных изданиях дело, опасаясь заляпать своё идеально отполированное сенаторское эго, однако дала письменные показания непредвзятому прокурору, избегая непосредственного общения с противоборствующими родственниками. Когда Кайло прочитал их, с добрую сотню кривых строчек, заполненных убористым размашистым почерком, сердце забилось быстрее. Он ожидал чего угодно, любой негативной проформы, кроме хвалебных очерков об искренней привязанности к приёмной дочке и заботе о ней. Лея грамотно обходила острые углы, не давая конкретных обвинительных или оправдательных зацепок, однако наполнила текст массой подробностей о личном детстве своего сына, описывая на собственном примере жизнь занятого одинокого родителя с ребёнком. Она извинялась — это было понятно сразу, и Люк отступил, не добившись желаемого результата. Впервые за прошедшие годы возникло желание позвонить и поговорить с матерью, но он подавил порыв, с усилием сглатывая. Было…приятно получить хотя бы такие…оправдания. Но мало. Дни слились в монотонный стук молотка Сноука и бесконечные вопросы Люка, нескончаемым потоком льющиеся на свидетелей. А Кайло волновала только Рей, неизменно сжавшаяся на своём месте, уткнувшаяся остановившимся взглядом в поверхность стола, полуживая, потускневшая, как некогда багровый осенний лист клёна, упавший на землю и медленно разлагающийся — умирающий. С каждым заседанием его малышка выглядела хуже и хуже, подавленнее: всё ярче синели тёмные круги под глазами на постепенно выцветающей коже, всё меньше мимики прорывалось на некогда живом личике. Она слушала показания бесстрастно, словно застывшая кукла, восковая подделка, копия, будто не о ней один за другим вещали ожившие призраки прошлого, но он слишком хорошо знал каждый мельчайший жест, каждую чёрточку на рисунке скрытых эмоций, чтобы поверить в показное безразличие. Кайло попытался подойти к ней при первой же возможности, ожидаемо столкнувшись с препятствием: выросшими из ниоткуда нерушимыми столбами охранниками — верными служебными псами закона и порядка, так не кстати возымевших своё влияние. Только чудо, в виде недостатка подтвердительных фактов, и милость Сноука спасли от наручников, после сюрприза дяди в обвинениях, сменяя нахождение в следственном изоляторе на банальную подписку о невыезде. А Рей убежала, прекрасно видя его намерения. Спряталась за спину Скайуокера и вышла, так и не подарив возможности заглянуть вглубь ореховых глаз, прочитать в них ответы на повисшие холодной изморозью в воздухе вопросы, оставив замерзать в мороке студёной неизвестности. Так на неё не похоже, неправильно… Обычно бойкая, Рей всегда была более открытая в их отношениях, первая идущая на контакт и всецело властвующая в океане громких слов и хлёстких замечаний. Это Кайло вечно прессовал, отмалчивался, давясь словоблудием, стараясь избегать сложных разговоров, неизменно ведущих к пропасти, предпочитая действия болтовне. — Доктор Калриссиан, Вы были лечащим врачом мисс Рен до шестнадцатилетнего возраста, всё верно? — Да, я вёл её до перевода к другому лечащему врачу, — Лэндо явился в суд с опозданием, когда Кайло уже посмел надеяться на его отсутствие. — По какой причине сменился терапевт? — Лучше спросите о причинах у мистера Рена, я не задаю лишних вопросов своим пациентам. Кайло сжал челюсть, практически наяву слыша хруст чудом не крошащихся в пыль зубов, в очередной раз пролистывая показания и делая пометки по ходу допроса Скайуокера. Он отправлял Рей на ежегодные обследования, трепетно следя за её здоровьем, не особо заботясь об личностных приязнях. Лэндо Калриссиан был старшим терапевтом в надёжной частной клинике и приветливо принимал взятки, его малышка росла здоровой и получала необходимые медикаменты — больше ничего не имело значения. Когда старый доктор стал лезть не в своё дело, чересчур наглея и проявляя не дюжее любопытство, несопоставимое с его профессией, Кайло перевёл Рей в другую клинику, убедительно поговорив с терапевтом напоследок о необходимости соблюдать клятву Гиппократа и молчать о не касающихся его вещах. Теперь предстояло оценить результат навыков убеждения. — Замечали ли Вы на обследованиях признаки домашнего насилия? — Нет, — Лэндо посмотрел прямо на Кайло, хмуря седые брови, белёсо выделяющиеся на тёмной коже; цвета неразбавленного молоком какао, что так любила пить по утрам Рей, пачкая губы в терпкой сладости, пока не приходила поделиться послевкусием, смешивая с горечью крепкого эспрессо — вечного спутника его ранних подъемов. — Признаков насилия не замечал. Только раз я зафиксировал у девочки необычные порезы, но она убедила меня в случайности произошедшего. — Расскажите подробнее суду, — Люк широко шагнул навстречу к трибуне, как хищник почуявший кровь, воистину гиена, подбирающая падаль после пиршества льва, — что конкретно рассказала Вам мисс Рен? — Я не помню чётких подробностей, — начал доктор. Зато Кайло помнил отчётливо, как наяву… …Он проиграл дело — чёрт возьми! — впервые за сезон громогласных побед. И именно то, которое ни за что нельзя было упускать. Стул полетел в сторону, с грохотом впечатываясь в книжный шкаф, откуда водопадом посыпались книги. Кулак вошёл в деревянную поверхность комода, в кровь сбивая костяшки, но он не заметил бы и перелома. Бумаги со стола вихрем поднялись в воздух, сметаемые в порыве гнева, веером разлетаясь по полу вместе с канцелярией и кучей другого дерьма, захламляющего домашний рабочий стол. Из-под софы раздался возглас, побудивший Кайло резко развернуться, прерывая крушение собственного кабинета. — Рей? — Голос звучал низко и хрипло, от клокочущей в глотке ярости. Никто не ответил. Кайло со свистом выдохнул сквозь стиснутые зубы и пару раз сжал и разжал кулаки, в отчаянной попытке взять себя в руки. Присев на корточки и подняв покрывало, он заглянул под софу, откуда на него ожидаемо уставились широко распахнутые детские глаза. — Что ты тут делаешь? Рей моргнула, смахивая с ресниц влажные капли и вымучено улыбнулась, сияя новенькими коренными зубами. — Прости меня! Кайдел сказала ты приедешь, я хотела увидеть тебя перед сном и… — Она оборвалась и поморщилась, пускаю по круглому личику глубокие тени и от того становясь похожей на сушеную курагу, — навевая забавляющую ассоциацию из-за своей золотистой круглый год кожи — неестественно зажав ладонь. Кайло выдохнул ещё раз, ни разу не купившись на это подобие улыбки — девчонка давно выучила, что на слёзы он не ведется, зато радостью можно подкупить, и теперь пользовалась знанием почём зря, в бесплодных попытках вить из него верёвки. — Что с рукой? Рей дёрнулась, испуганно зажимаясь, и тут же ойкнула, неловко перенося вес с правого бока на левый, на сколько позволял просвет между паркетным полом и каркасом довольно низкой обивки. На светлой пижаме стремительно проступало тёмное пятно. — Чёрт, Рей! Кайло не церемонясь выдернул её одной рукой, практически не ощутив веса живого тела, сразу сажая на дубовый стол — девчонка только вскрикнула приглушённо. Миленькая пижамная кофта с героями очередного популярного мультика полетела в сторону, оголяя вид на неглубокий порез, тянущийся от рёбер и ниже, почти до таза. Кровь собиралась тонким ручейком, пропадая на резинке светлых штанов, медленно окрашивая те в бордовый. Не опасно, но неприятно однозначно. Рей не пыталась закрыться, смиренно давая осмотреть себя, даже не вздрогнув, когда холодные пальцы Кайло пробежались по горячей коже. Она по-прежнему зажимала одну кисть другой, а на лице не было признаков боли — там красовалась близкая к блаженной улыбка, совершенно точно искренняя, сияющая ярче двухсотваттовой лампочки в люстре под потолком. — Ты улыбаешься? — Тихо спросил Кайло, сбитый с толку непонятной реакцией. — Не больно? Рей лишь покачала головой, никак не комментируя вопросы и затягивая паузу, словно не хотела потревожить глухую тишину кабинета, нарушаемую только стремительным биением сердца. — Что с рукой? — Повторился, добавляя мощи в голос, требуя ответ — не прося. С силой забирая одну ладошку и разворачивая её поверх своей — на внутренней стороне всё было залито кровью, капли потекли вниз, пачкая пясть. — Как…? — Я не специально! — Сразу зашептала Рей, увидев сведённые к переносице тёмные брови опекуна. — Я просто сидела там и что-то острое прилетело, когда ты… — Она осеклась. Кайло нахмурился ещё сильнее, отпуская девчонку и вновь ныряя под софу: чуть глубже виднелся измазанный двухстороннее заточенный нож для бумаг. Он сам отправил тот в полёт парой минут раннее, сгребая всё со стола в разрушительном приступе. Зажав бок Рей её же кофтой, Кайло на руках отнёс ту на кухню и усадил на столешницу, мысленно покрывая матом свою вспыльчивость и опрометчивое разрешение Кайдел уйти сегодня пораньше. Он понятия не имел, как вести себя после такого и как укладывать спать мелкую пигалицу, в очередной раз оказавшуюся не в том месте, не в то время. Не то чтобы особо понимал, как контактировать с ребёнком и в обычных ситуациях, но настолько тесного общения до этого момента удачно удавалось избегать. Поспешно найдя аптечку, Кайло принялся обрабатывать порез на боку, временно замотав рану на ладошке марлей. Рей стоически терпела все манипуляции, тихо стоная, прикусив губу, пока перекись шипела и пенилась на коже, потоками стекая вниз и окончательно портя штаны — те точно отправятся в мусор. Она не плакала и не канючила, чем вызывала позывы уважения и приязни. — Что ты забыла в кабинете? Тебе туда нельзя, — прервал затянувшееся молчание Кайло. — Я… — Рей опустила голову и её щёки залил румянец, — соскучилась. — Это ничего не объясняет, — отсёк он, наклеивая широкий медицинский скотч, и не веря в это жалкое оправдание. Чтобы соскучиться надо иметь привязанность, а их отношения так и не сформировались во что-то большее, кроме совместно проживающих незнакомцев. Кайло иногда казалось, что он завёл себе некое извращённое подобие домашнего питомца, в день импульсивного подписания опеки. — Прости! Тебя так долго не было и… Клянусь! Я не брала ничего! Кайдел сказала, что ты сегодня приедешь, я ждала и слышала, как подъехала машина… — не договорив, она смолкла. Наверняка вспоминая, как он отчитывал её за таскание книг из кабинета, что первое приходило в голову, как разумная причина очередного набега. Там не было детских сказок, однако за прошедшие два года Рей с упрямством камикадзе, постоянно нарываясь на скандалы, перетаскала добрую половину библиотеки. Зачем, кто её знает. Сомнительно верить, что маленькая девочка могла с интересом читать взрослую литературу. — Зачем ты ждала? Тебе давно пора спать, — Кайло прицельно запустил в раковину пустой пузырёк, наверняка разбивая тот на осколки, и потянулся за новым, готовясь приступить к обработке руки. — Я… — Рей заморгала, смахивая влагу и громко хлюпнула носом. — Рей, — он предупредительно понизил тон, заранее останавливая — терпеть не мог видеть слёзы. Она не ревела от боли, зато сейчас начала разводить сырость. Почему? — Я… — Повторилась девчонка, мямля. Её губы задрожали, выбивая одной ей ведомую мелодию подкатывающих стенаний, а брови поднялись выше, давая волю откровенным рыданиям. Это выбивало из колеи, нервировало и раздражало похуже вечных нравоучений Сноука, и Кайло хотел было шагнуть назад, подальше, но маленькие ручки не дали ему, в секунду хватая и с чувствительной силой притягивая обратно. — Прости! — Рей зашипела от боли, пачкая белую ткань его рубашки собственной кровью, уже просочившейся сквозь тонкий слой марли, но пальцы не разжала. — Прости! Я сейчас… Сейчас успокоюсь! Я знаю, ты не любишь… Я не специально! Просто… Не уходи! Кайло замер не дыша, поражённый, понятия не имея что делать и как реагировать на вылившееся откровение. Неужели девчонка действительно так к нему прикипела? Да не может быть. Но вот она — заливает соленой влагой щеки, а глаза так ярко сверкают — слишком умные и осмысленные для её возраста — с безграничной печалью всматриваются в его собственные. Что-то кольнуло в груди, и он аккуратно поднял руки, несмело обняв хрупкое тельце, которое совсем заледенело на холодном мраморе кухонного островка — на это она тоже не жаловалась. Рей всхлипнула и прижалась к нему плотнее, вдавливаясь грудью в живот и зарываясь носом прямо в жесткие пуговицы, словно растворится хотела. Так доверчиво. И так жадно… Слишком живо напомнило неприятное прошлое, словно пощечину с размаху влепили, звонкую — до ярких пятен перед расфокусировавшимся взором, и Кайло вспомнил себя в детстве. Как сам пытался завоевать внимание отца, что вечно отсутствовал дома, откупаясь очередными подарками, не выдерживающими никакого сравнения против толики участия или получить немного ласки от матери, постоянно занятой и отсылающей прочь. Он поступал ровно так же с Рей всё это время, с того самого дня, когда в истерике она оттолкнула его, неразумная, неконтролирующая в силу возраста своих эмоций — до кристальной чистоты честная. Подсознательно выстроив стену между ними и не реагируя, не желая замечать, попытки девчонки сблизиться. А ведь у неё, кроме него, никого не было. Она одна в этом мире, запертая с ним в замкнутом пространстве, по его же собственной прихоти. Как и он сам, собственно. — Не уйду, — пообещал Кайло, плотнее смыкая руки. Рей в момент перестала всхлипывать, удивлённая первым проявлением нежности между ними. Кайло никогда ещё не оттаивал, никогда не обнимал вот так, ограничиваясь скупой словесной похвалой, да редкими сдержанными похлопываниями по плечам в совсем уж выдающихся случаях. Маленькие детские ладошки несмело обхватили за торс, на сколько хватило рук. И это было приятно. Чувствовать, что кто-то нуждается в тебе, ищет защиты и утешения, тянется сам, так наивно и так открыто. Они постояли в тиши обухом свалившейся близости пару оборотов минутной стрелки часов, привыкая к теплу друг друга, обоюдно выравнивая дыхание, пока рубашка Кайло отчётливо не пропиталась кровью, что выходило из рамок «не страшно» стремительно несясь в «опасно». — Рей, — он отстранился, с усилием разжимая в раз крепче сжавшиеся на поясе ручки, — надо обработать порез. Она кивнула, нехотя отклоняясь, и сама протянула ему ладошку, поспешно отворачиваясь, скрываясь от него за завесой длинных каштановых волос — явно прячась. — Что такое? — Кайло вновь принялся за обработку. Рана была в разы более неприятная и глубокая, видимо, лезвие попало в руку и только отскочило по рёбрам. Девчонка не откликнулась, молча терпя все махинации. — Рей! Отставив перекись и взявшись пальцами за подбородок, он насильно повернул её голову к себе, вглядываясь — она бесшумно плакала. — Прости, — нервными движениями та стала тереть лицо здоровой рукой, поспешно смазывая следы слёз, но всё в пустую, пока из глаз катились новые, — ты не любишь… сопли, — вернула его же слова, не раз звучавшие в момент очередных пререканий. Кайло яственно почувствовал себя последним мудаком, беспрекословно принимая порицания собственной совести, чей голос уже и не надеялся услышать, спустя года несострадной деятельности. Рей, такая маленькая, хрупкая, сидела перед ним, извиняясь за его личные ошибки, не в меру разумная для ребёнка. И кто из них ещё взрослый? Ему нечего было сказать. Закончив лечебные экзекуции, они решили вместе перекусить, заедая тостами с арахисовой пастой пережитый стресс. Рей, инстинктивно почувствовав перемены, болтала без умолку, оглашая кухню веселой трелью и смехом, так быстро произнося слова, что глотала окончания, словно в спешке навёрстывая упущенное, пока представился шанс. Кайло слушал её вполуха, наблюдая за живой мимикой девчонки и отчётливо осознавая: он сорвал приз. Какой же дурак, не понял этого раньше. Рей никуда не денется, она принадлежит ему с потрохами, со всей своей непосредственностью, такой нетипичной для чёрствого мира честностью, и это шанс воспитать себе…друга? Соратника? Преемника? Того, кто никогда не отвернётся. Глупо упускать такую возможность… Люк ещё долго препарировал Лэндо с дотошностью заправского хирурга, пытаясь вытянуть информацию. А Кайло смотрел на Рей, предоставив Митаке вести записи, и видел, как она сжала одну руку другой, точь-в-точь как в ту ночь, задумчиво выводя узоры по белевшему на ладони шраму — ох, он знал каждую неровность рубца на вкус. О чём же ты думаешь, малышка?